Проблема свободы вероисповедания впервые достаточно ясно обозначилась только в античных обществах. В древнейших цивилизациях (Египет, Месопотамия) существовала борьба по религиозным вопросам и даже принудительность в отправлении культа того или иного божества. Примером может служить религиозная реформа фараона Эхнатона в Древнем Египте (XIV в. до н.э.), проявившаяся как в решительном внедрении культа нового солнечного бога Атона, так и (по некоторым свидетельствам) в запрещении почитания традиционных богов. Но в условиях полного господства мифологического сознания, с одной стороны, и слабой выраженности индивидуального, личностного начала —с другой, речь ещё не шла об осознанном праве на исповедание/неисповедание той или иной религии. В древнегреческом обществе этот вопрос был и поставлен, и активно осмыслен.
В античной Греции (VIII—II вв. до н. э) крупное централизованное государство так и не смогло сформироваться. Существовали различные по масштабам города-государства — полисы. Особенности полисного строя заключались, во-первых, в четком разделении на граждан, пользовавшихся правами, и лишенных их чужеземцев и рабов, во-вторых —в участии, хотя и в различной мере, в управлении государством всех граждан, а не только узкого круга знати, как в Египте и Месопотамии. Носителем высшей власти даже в таких аристократических полисах, как Спарта, считалось народное собрание. Участие граждан в управлении полисом вело к осознанию личной ответственности за его судьбу, что способствовало развитию политической свободы, в том числе и определённой свободы мнений и их выражения.
Роль религии в древнегреческом обществе была прежде всего интегративной и сводилась к освящению полисного строя. Объединению граждан, созданию у них чувства солидарности и взаимопонимания способствовали публичные жертвоприношения. Совершить ритуал мог любой полноправный член общества. Жреческое сословие в античной Греции, в отличие от Египта и Месопотамии, не сформировалось. Жреческие должности замещались, так же как гражданские и военные, путем выборов на определённый срок. Характеризуя особенности полисной религии, выдающийся отечественный антиковед Ю. В. Андреев отмечал: «В известном смысле полис выполнял в греческом обществе, при отсутствии священных книг и профессионального жречества, те же функции, которые позже будет выполнять христианская церковь, с тем, однако, различием, что и клиром и мирянами здесь были в сущности одни и те же люди, причем власть самой священной конгрегации не простиралась дальше границ карликового государства».
Однако, за исключением исполнения своей интегративной функции (объединение граждан полиса), религия в жизни античной Греции не играла доминирующей роли. Уже в мифе о титане Прометее, вдохнувшем в людей разум, похитившем для них огонь у богов, научившем их различным искусствам, нашли отражение сложные представления о взаимоотношениях между богами и человеком, свойственные античной культуре. В предместье Афин —самого демократического полиса—было воздвигнуто святилище с алтарем и статуей титана. На ежегодных празднествах в честь Прометея молодые граждане состязались в беге с факелом, зажженным от алтаря титана. Атлеты несли факел Прометея в сердце города, подчеркивая тем самым значение человеческой личности, её творческих возможностей.
Древнегреческая мифология постепенно становилась скорее продуктом поэтической фантазии, нежели способом осмысления мира. В VIII-VI вв. до н. э. произошел решительный поворот от религиозномифологического восприятия мира к его рациональному истолкованию. Развитие древнегреческой натурфилософии, утверждавшей тезис о наличии материальной первоосновы мира, ознаменовало собой разрыв тотальности мифологического сознания и появление светской культуры. Между рационализмом, предполагающим критичность и свободу выражения мнений, и коллективизмом полисной религии неизбежно возникала коллизия, способная остро проявиться прежде всего в кризисных ситуациях.
Имеющиеся источники позволяют охарактеризовать положение только в одном, но крупнейшем полисе — Афинах. Здесь существо-
нала свобода высказываний по вопросам внутренней и внешней политики. В религиозной области такой свободы не было, хотя при отсутствии в греческой религии чётко фиксированной догмы не могло быть и тотальной системы преследований за выражение неортодоксальных мнений. Чужеземцам в Афинах позволялось почитать собственных богов при условии отсутствия каких-либо кощунственных действий в отношении богов греческих. Наибольшее опасение афинян вызывала возможность оскорбления богов — покровителей полиса, так как в этом случае, по их мнению, месть богов всему полису и его жителям должна была последовать неотвратимо.
Предположительно в 432 г. до н.э. афинским народным собранием была одобрена псефизма (постановление) Диопифа, которая на много лет стала основанием для преследований по обвинению в безбожии, религиозном нечестии (асебейе). Подпонятием «асебейя» подразумевалось прежде всего кощунство, оскорбление полисных богов и отрицание их существования, хотя для последнего, как показала М. М. Шахнович, уже появился термин «афеос». Автор псефиз-мы, Диопиф, был профессиональным прорицателем. Возможно, что к внесению постановления в народное собрание Диопифа подтолкнуло широкое распространение рационалистических взглядов, подрывавших престиж и доходы прорицателей. Жалоба или донос делались или от своего имени, или от имени общины. Исковое заявление формулировалось как обвинение в тяжелом преступлении против государства. При подтверждении судебным разбирательством факта нечестия обвиняемый мог быть приговорен к смертной казни, а его имущество — конфисковано.
Особенно много процессов по обвинению в асебейе проходило в конце V в. до н. э. На процессе выдающегося скульптора Фидия (конец 430-х гг.) основанием для обвинения послужило изображение им на щите статуи богини Афины в Акрополе его друга — первого стратега афинского государства Перикла в виде воина с конем, а самого себя — в виде Дедала. Скульптор не сумел оправдаться и умер в заключении. «Нечестие» подруги Перикла Аспасии, чьё дело разбиралось в это же время, заключалось в том, что она назвала своих дочерей именами Муз. Однако в этом случае Периклу удалось использовать свое влияние для вынесения Аспасии оправдательного приговора.
Наибольший общественный резонанс имели процессы разрушителей герм (гермокопидов) и Алкивиада (415 г. до н.э.), проходившие в разгар тяжелой и неудачной для Афин Пелопоннесской войны со Спартой. Основанием для первого процесса послужило частичное
разрушение в течение одной ночи всех каменных стел с изображением бога Гермеса, стоявших на афинских улицах. В ходе следствия в пародировании Элевсинских мистерий — одного из наиболее почитаемых в Афинах празднеств в честь богинь Деметры и Коры, был обвинен стратег Алкивиад, не решившийся явиться на суд и заочно приговоренный к смертной казни. Не успевшие бежать гермокопиды были казнены.
Во всех перечисленных выше случаях легко просматривается и политическая подоплека — стремление подорвать влияние и престиж тех или иных лиц, свести с ними счеты. Однако абсолютизировать значение политического момента в делах об асебейе вряд ли следует. Обвинение в безбожии Диагора Мелосского, известного своим скептическим отношением к богам, последовало, вероятно, под влиянием религиозного рвения, охватившего Афины в связи с делами гермокопидов и Алкивиада. Обвинительные вердикты против философов Анаксагора (конец 430-х гг. до н. э.) и Протагора (410-е гг. до н.э.) были мотивированы их теоретическими воззрениями.
Первому безбожие инкриминировалось в связи с его заявлением о том, что солнце является «глыбой, огненной насквозь». Второй пострадал за своё знаменитое высказывание: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому, что слишком многое препятствует такому знанию, — и вопрос темен, и людская жизнь коротка». Оба философа подверглись изгнанию, и возможно, были приговорены к смерти заочно. Более того, афинские власти вытребовали сочинения Протагора у всех, кто их имел, и публично сожгли эти тексты на городской площади.
Процессы по обвинению в асебейе продолжились и в IV в. до н. э.
Наибольшую известность получил процесс великого античного философа Сократа (399 г. до н.э.). Сократ был обвинен в том, что не признает богов, которых чтит город (Афины), а вводит новые божества и развращает молодежь. Действительно, Сократ не скрывал того, что ему с детства является демоний (от греческого — божество), которого он постоянно слышит в глубине своей души. Демоний, по утверждению философа, открывал ему волю других богов, выступая и в роли совести, и отвращая, по словам Сократа, его от совершения недостойных поступков. При всем том, что Сократ не порывал с традиционной полисной религией: соблюдал предписания официального культа, приносил жертвы богам, уклонялся от дискуссий по общим проблемам мироустройства, его претензии на обнаружение личной связи с божеством без санкционированных полисом гаданий и жертвоприношений представляли собой, по за-
мечанию Э. Д. Фролова, своеобразную попытку «интеллектуального богоискательства, бросавшего вызов официальному культу».
Можно считать Сократа, отстаивавшего своё право прислушиваться к демонию, одним из первых борцов за свободу вероисповедания, восхищаться его мужественным отказом от возможного побега и спокойным принятием смерти. Однако с точки зрения полисной морали обвинения в его адрес, в том числе и в «развращении молодежи» (в числе учеников философа были Алкивиад и Критий — организаторы антидемократических переворотов в Афинах) отнюдь не выглядели абсурдными.
Другой великий античный философ, Аристотель, в 323 г. до н.э., подвергнувшись аналогичному обвинению в асебейе, предпочел, в отличие от Сократа, тайно покинуть Афины. Поводом для обвинения послужили гимн, сочиненный Аристотелем в честь философа Гер-мия, и надпись на его же статуе в Дельфах. «Нечестие» в данном случае заключалось в том, что Аристотель якобы не просто воздал должное Гермию, а обожествил его, составив гимн в духе пэанов, с которыми обычно обращались к богу Аполлону. Вероятно, в деле Аристотеля важнейшей оказалась все-таки политическая составляющая. А. Ф. Лосев и А. А. Тахо-Годи полагают, что инициаторами обвинения были представители демократической партии в Афинах, мечтавшие после смерти Александра Македонского, наставником которого был Аристотель, о восстановлении свободной Греции.
В результате периодической повторяемости процессов по обвинению в асебейе афиняне стали остерегаться открыто высказывать свои взгляды на религиозные проблемы. Стильпон Мегарский отказался отвечать на вопрос о том, чувствуют ли боги радость от поклонения людей, заявив: «Глупый ты человек, такие вопросы задают не на улице, а с глазу на глаз». Около 320 г. до н. э. он получил стандартное обвинение в асебейе, так как заявил по поводу скульптуры богини Афины работы Фидия, что она — не бог, а человеческое творение, и был изгнан из города.
Великий древний мыслитель Платон (427-347 гг. до н. э.) не верил в эффективность демократии. В «Законах» он представил в качестве идеального государство, весьма близкое к тоталитарному. Им предлагалась целая система суровых наказаний для нарушителей основ полисной религии. В богов, согласно Платону, следовало верить «согласно с законами», неверие же в их существование, оскорбление их словом или делом должно было караться первоначально пятилетним тюремным заключением, а в случае рецидива «нечестия» — смертью. Не предусмотренные законом богослужения, например, в частных домах, Платон предлагал запретить. Он был убежден в том,
что все те, кто соблюдает законодательно установленную форму религии, никогда не совершат намеренно что-либо нечестивое. Официальная религия, таким образом, у Платона оказывалась необходимым моральным фундаментом полиса. Однако вопрос об истинности данной религии даже не ставился.
Вместе с тем нельзя отрицать и наличия в Древней Греции (Афинах) определенной толерантности, хотя она проявлялась в особой, полисной форме. Видимо, о всех вопросах, в том числе и религиозных, которые прямо не затрагивали основ полисного строя, можно было рассуждать относительно свободно. Характерно, что за пределами своего полиса «безбожные» высказывания Анаксагора уже не казались «потрясением основ». Существуют свидетельства о том, что на его могиле в Лампсаке, где философ жил после изгнания из Афин, была надпись: «тот, кто здесь погребен, перешел пределы познания — истину строя небес ведавший Анаксагор».
В Древнем Риме, при общем сходстве (в течение длительного времени) типа политической организации с древнегреческим, религиозная ситуация и соответственно - определение пределов терпимости имели свои особенности. Как и в Греции, религия в Риме была прежде всего государственным установлением, отношения с богами мыслились как договорные (именно римляне были авторами знаменитой формулы do ut des — «даю, чтобы ты дал», — предполагавшей благодарность богов за приносимые им жертвы), а жреческие должности были выборными. Древние «Законы XII таблиц» (V в. до н. э.) содержали запрет почитания для римлян любых богов, кроме собственных, и введения других культов, кроме государственных. К их отправлению иностранцы допускались в редких случаях и лишь после получения специального разрешения.
Традиция приписывает второму римскому царю, Нуме Помпи-лию (VIII в. до н. э.), установление четких правил принесения жертв различным богам. В республиканский период (VI—II вв. до н. з.) верховным главой сакральной сферы считался римский Сенат. Отправление всеми гражданами государственных культов было призвано гарантировать Риму стабильность и процветание. Римский политик и оратор Марк Туллий Цицерон (I в. до н.э.) отмечал: «Никогда наши предки не были так благоразумны и так хорошо умудрены богами, как в то время, когда они решили, чтобы одни и те же лица руководили как служением бессмертным богам, так и важнейшими государственными делами, чтобы виднейшие и прославленные граждане, хорошо управляя государством, оберегали религию, а требования религии... оберегали благополучие государства».
В Риме, в силу того факта, что здесь очень рано произошло отде
ление норм божеского права (ius) от человеческого (fas), преступления против религии не стали частью уголовного законодательства. Под понятие «святотатство» подпадала только кража имущества из храма. Не было в Риме, как и в Греции, чёткой религиозной догмы и соответственно — отступающей от неё ереси. Однако принципиально важно, что в отличие от древнегреческого общества, оскорбление богов считалось исключительно делом самих богов, которые и должны были покарать нечестивца.
Поэтому в Риме, как отмечал историк К. Тацит (II в. н. э.), в области религии можно было «думать, что хочешь, и говорить, что думаешь». В принципе возможно было даже заявлять о своем неверии, но при этом участвовать в отправлении официального культа.
Особенности данной ситуации, где значимо было не внутреннее религиозное чугство, а только его внешние проявления, прекрасно отразились в трактатах Цицерона «О природе богов», «О дивина-ции» и «О законах». В первом из них собеседники, рассматривая вопрос о том, правят ли боги миром или не вмешиваются в его дела, высказывают различные мнения. Занимавший пост верховного жреца (понтифика) Котта подчеркивал, что беседуя с друзьями, он готов признаться в своем сомнении в факте существования богов, мнения о которых многочисленны и разноречивы. Но как великий понтифик он никогда не отступит от заветов Ромула и Нумы Пом-пилия и установленных государством обрядов и церемоний, так как только соблюдая их, Рим сумел достичь величия и процветания.
В трактате «О дивинации» Цицерон писал, что он не может верить в науку о толкованиях полетов птиц. Однако она является древним установлением, доказавшим свою полезность для римской республики. Поэтому дивинацию следует не только сохранить, но и карать всех тех, кто поступает вопреки ей. Наконец, в трактате «О законах» детально формулируются религиозные обязанности граждан, которые должны отправлять культ богов, «унаследованных нами от предков», принятых Сенатом и народом, а не «новых и чужеземных», что привнесло бы в религию путаницу.
Ситуация, при которой можно было не верить в богов, но обязательно воздавать им должное как части комплекса римских добродетелей, не предполагала постановки вопроса об истинности римской религии. Эксклюзивизм ей совершенно не был присущ. Предполагалось, что у других народов имеются свои боги. При определенных обстоятельствах они могли быть включены в древнеримский пантеон.
В республиканском Риме неоднократно осуществлялась эвока-ция — призыв к богам враждебного римлянам государства перейти
на их сторону в обмен на обещание учреждения культа и обильных жертвоприношений. Такого рода «предложения» делались не только италийским божествам, но и богам — хранителям расположенного в Северной Африке Карфагена, с которым римляне вели особенно упорную и длительную борьбу.
По решению Сената в Риме были официально установлены, например, культы греческого бога Аполлона (433 г. до н.э.), фригийской богини Кибелы (III в. до н.э.). В данной связи активная эллинизация римской религии, начавшаяся в V-IV вв. до н. э. и выразившаяся в отождествлении римских богов с близкими им по функциям греческими, удивления не вызывает.
Однако не санкционированное властями проникновение в Рим культов иностранного происхождения пресекалось. Неоднократно высылались египетские жрецы, а в 139 г. до н. э. из Рима были изгнаны иудеи, обвиненные в том, что они «пытались передать римлянам свои таинства», и халдеи как распространители «чужеземного влияния». В 168 г. до н. э. решением Сената были запрещены вакханалии — тайные церемонии в честь греческого бога виноделия Вакха, превратившиеся в кровавые оргии с человеческими жертвоприношениями. Таким образом, принималось лишь то, что соответствовало римским «добрым нравам», и главное — получало государственное одобрение.
В конце I в. до н.э. в римской религии появляется нововведение, преимущественно политического характера, но вместе с тем имевшее некоторые догматические черты и ставшее обязательным, в отличие от культа традиционных римских богов, для всего населения огромного государства, трансформировавшегося из республики в империю. Речь идет об учрежденном в период правления Октави-ана Августа (29 г. до н.э.—14 г. н.э.) культе императора. Вероятно, его нельзя считать введенным исключительно сверху. Как в Греции, так и в Риме издавна бытовало представление о близости особо выдающихся людей, особенно полководцев, к богам. На статуе Гая Юлия Цезаря (I в. до н. э.) имелась надпись: «непобедимому богу». Однако при Августе — первом римском императоре (принцепсе), на которого, по официальной формулировке, народ «перенес своё могущество и величие», и его преемниках данный культ обрел государственный статус.
Император, как отмечает Е. М. Штаерман, считался все-таки не богом, а заслужившим приобщение к богам героем. С повседневными просьбами и молитвами к нему не обращались, но это как раз свидетельствовало о возвышении императорского культа над традиционными. Везде воздвигались храмы и статуи, посвященные победам и добродетелям императора. Соблюдение этого культа стало
как для римлян, так и для жителей провинций обязательным.
В I в. н.э. был принят закон об «оскорблении величества», согласно которому отказ совершить жертвоприношение императору рассматривался как государственная измена. Таким образом, здесь принцип «оскорбление богов — забота самих богов» — не действовал. Во всех случаях, требовавших присяги, осуществлялась клятва гением императора. Население империи должно было чтить правителя прежде всего как воплощение римской мощи и могущества. Участие в императорском культе рассматривалось как важнейшее свидетельство лояльности.
Подчеркнем принципиальный момент. Императорский культ был фактически единственным, который римляне навязывали в качестве обязательного всему населению империи. Включение в ее состав новых народов и территорий никогда — ни до, ни после появления императорского культа — не сопровождалось требованием отказа от почитания местных богов. Отсутствие эксклюзивизма предполагало значительную религиозную толерантность. На рубеже нашей эры в самом Риме она значительно возросла, и туда с большей, чем раньше, легкостью стали проникать чужеземные культы.
Управляя провинциями, римляне проявляли уважение к тем религиям, которые они считали традиционными. Ущемление прав их приверженцев было, как правило, связано с политическими проблемами. Например, в Британии римляне начали разрушение доисторического каменного культового комплекса — Стоунхенджа, опасаясь, что он станет центром вооруженного сопротивления. При подавлении I Иудейского восстания был разрушен Иерусалимский храм (70 г. н. э). Наоборот, при возникновении антиримских восстаний атрибуты императорского культа часто оказывались главным объектом ненависти повстанцев.
Для большинства населения империи, сохранявшего верность политеистическим культам, принесение жертв императору, во всяком случае в спокойные времена, не представлялось принципиально невозможным. Как говорил Цицерон: «у каждого народа свои боги, у нас — наши». Ведь и в Греции, и в Британии, и в Египте, и в большинстве провинций империи, свои боги воспринимались как местные, а боги других религий — как чужие, но не как неистинные. Для приверженцев же монотеистических религиозных систем — иудаизма и христианства — в связи с отправлением культа императора возникнет серьёзная нравственная проблема.
Характерная для античного политеизма плюралистичность, склонность к адаптации различных культов у древних евреев была преодолена самым решительным образом. В отечественной литера
туре высказываются различные точки зрения относительно времени и характера формирования культа древнееврейского бога Яхве, ставшего основой существующей и в наше время национальной религии — иудаизма. И. Ш. Шифман и М. И. Рижский полагают, что переход древних евреев от политеизма к монотеизму осуществлялся быстрее и последовательнее, чем у других народов Средиземноморья, но также был постепенным и окончательно оформился не ранее VII-VI вв. до н. э. По мнению И. Р. Тантлевского, уже во времена пророка Моисея (XIV-XIII вв. до н.э.), которого он считает исторической личностью, практический монотеизм библейских патриархов Авраама, Исаака и Иакова превратился в «универсальный, абсолютный монотеизм», а яхвизм стал общенациональной религией Израиля. Однако в любом случае очевидно, что представления древних евреев о Яхве претерпели значительную эволюцию, стадии которой можно отчетливо проследить по Ветхому Завету, создававшемуся с XIII по II вв. до н.э. На первом, древнейшем этапе Яхве мыслился прежде всего племенным божеством, «богом Авраама, Исаака и Иакова». Предполагалось, что у других народов имеются свои боги, которые вовсе не являются неистинными. Один из судей (древнейших предводителей евреев), Иеффай, ведя переговоры с правителем соседнего государства Моав, убеждает его не посягать на территорию израильских племен с помощью такого аргумента: «Не владеешь ли ты тем, что дал тебе Хамос, бог твой? И мы владеем всем тем, что дал нам в наследие Господь, Бог наш (Яхве — М. С.)» (Суд 11:23-24). Однако развитие монотеистической тенденции приводит к острому соперничеству пророков различных богов, все в возраставшей степени отстаивавших исключительную значимость именно того божества, волю и слова которого они сообщали людям. В библейском источнике сообщается, что в IX в. до н.э., во времена правления царя Ахава, насчитывалось 450 пророков бога Ваала, и 450 «пророков дубравных» (3 Цар 18:19).
В Ветхом Завете содержится подробное описание поединка пророка Яхве Илии с пророками Ваала. Илия обращается к народу с вопросом: «долго ли вам хромать на оба колена? Если Господь есть бог, то последуйте Ему; а если Ваал, то ему последуйте. И не отвечал народ ему ни слова» (3 Цар 18:21). Тогда Илия предложил пророкам Ваала возложить тельца на жертвенник своего бога, сам же положил тельца на жертвенник Яхве. После этого, не подклады-вая огня, пророки Ваала и Илия стали обращаться к своим богам с просьбой принять подношение. Но огонь, несмотря на все усилия пророков вааловых, так и не вспыхнул на их жертвеннике. После же слов Илии, обращенных к Яхве: «Господи, Боже Авраамов, Исааков
и Израилев! Да познают в сей день, что Ты один бог в Израиле... Услышь меня, Господи, услышь меня! Да познает народ сей, что Ты, Господи, Бог, и Ты обратишь сердце их к Тебе» (3 Цар 18:36-37) огонь моментально объял сооруженный жертвенник. «Увидев это, весь народ пал на лице свое и сказал: Господь есть Бог, Господь есть Бог!» (3 Цар 18:39).
Аналогичное выяснение отношений в Древней Греции между, например, жрецами Афины и Аполлона представляется совершенно немыслимым. Определенное соперничество между культами различных богов там могло привести лишь к спору, кто из божеств сильнее, но не кто есть бог. Греки вовсе не считали, что почитать одновременно Афину и Артемиду — значит «хромать на оба колена». В Израиле же дело обстояло именно так.
Примечательными представляются и последующие действия Илии. Пророки Ваала были истреблены им. Точно так же поступил царь Ииуй, помазанный пророком Яхве Елисеем. Он также разрушил и храм Ваала, сделав из него место для сливания нечистот (4 Цар 10:18-27). Все эти действия Яхве вполне одобрил, дав им такую характеристику: «праведно в очах Моих» (4 Цар 10:30). Так культ Яхве постепенно приобрел черты эксклюзивизма, что с неизбежностью вело к негативному отношению к другим религиозным системам.
Боги соседних народов в Ветхом Завете именуются «мерзостями» (3 Цар 11: 5-7), «идолами» (Пс 95:5), «бесами» (Втор 32:17; Пс 105:37). Когда еврейские племена идут в Ханаан с целью его завоевания, Яхве призывает их так поступать с центрами отправления культа местных божеств: «жертвенники их разрушьте, столбы их сокрушите, и рощи их вырубите, и истуканы сожгите огнем» (Втор 7:5).
В связи со сложностью определения времени создания многих ветхозаветных текстов не представляется возможным с уверенностью утверждать, действительно ли действия израильских племен при завоевании Ханаана были именно такими. Вне зависимости от того, был монотеизм древних евреев изначальным (в этом случае постоянно осуждаемые Ветхим Заветом отклонения от культа единого и единственного Яхве действительно являлись таковыми) или он складывался постепенно (при таком варианте фиксируемые ветхозаветной литературой случаи нарушения единобожия на самом деле свидетельствуют о сложностях становления), очевидно, что его реальному оформлению способствовали строительство царем Соломоном (X в. до н. э.) храма Яхве в Иерусалиме и особенно религиозная реформа царя Иосии (622 г. до н.э.). Суть последней сводилась к
искоренению культа всех иных богов, кроме Яхве, уничтожению их изображений и жречества, а также к ликвидации всех мест почитания Яхве, кроме Иерусалимского храма.
В дальнейшем, особенно во время Вавилонского плена (586-538 гг. до н.э.), в иудаизме закрепляется представление о Яхве не только как о единственном национальном, но и как универсальном божестве, господине Вселенной. «Дабы узнали от восхода солнца и от запада, что нет кроме Меня; Я Господь, и нет иного» (Ис 45:6). Показательной в этом плане является одна из наиболее поздних книг Ветхого Завета — Книга пророка Ионы. Пророк, не желая выполнять миссию, возложенную на него Яхве, садится на корабль, идущий в Испанию, видимо, полагая, что власть Яхве не распространяется дальше пределов Палестины. Однако гнев Яхве достигает Иону и на море, и ему в конечном счете приходится подчиниться воле Бога (Иона 1:1-4).
В иудейском праве, ставшем источником последующего христианского церковного права, весь процесс судопроизводства имел религиозную санкцию. Как отмечает С. Головащенко, «Божественный Закон является единым и целостным регулятивным актом. Публично сформулированные и провозглашенные юридические принципы и соответствующие процедуры есть прежде всего манифестация священной воли Бога». Нарушение Закона считалось преступлением против Бога. Здесь кроется коренное отличие от ситуации, наблюдавшейся как в Древней Греции, где законы и мудрые изречения могли вырезаться на стенах храмов, но не считались при этом божественными установлениями, так и в Древнем Риме с его разделением норм ius и fas.
В иудейской традиции выделяется 613 заповедей Торы, соблюдение которых для правоверных евреев представляется обязательным. Среди них прежде всего —десять заповедей (Декалог). Первая из них подчеркивает необходимость абсолютного монотеизма («Я Господь, Бог твой... Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим» — Исх 20:3), а в последующих трех сформулированы запреты на изображения Бога, на напрасное произнесение его имени, требование посвящения Богу субботнего дня (Исх 20:4-11). За нарушение этих и других заповедей предусматривались жесткие наказания. Любой еврей, отступивший от Яхве и впавший в идолопоклонство, карался смертью: «Приносящий жертву богам, кроме одного господа, да будет истреблен» (Исх 22:20, см. также Втор 17:2-5). Истреблению подлежали и те, кто призывал евреев служить иным богам, кроме Яхве, а город, склонившийся к идолопоклонству, должен был быть уничтожен (Втор 13:12-16).
Все языческие ритуалы и несанкционированная Яхве религиозная практика подлежали ликвидации. Виновные карались смертью (Лев 19:27, 20:6). Такая же мера наказания полагалась за нарушение субботы (Исх 31:14-15, Числ 15:31-34), лжепророчество (Втор 18:20) и богохульство (Лев 24:16), колдовство и магию (Лев 20:27). По мнению И.Р.Тантлевского, у иудеев не позднее II в. до н.э. появился «закон», в соответствии с которым каждый, провозгласивший себя мессией — царем Израиля, и не признанный таковым официально, подлежал распятию. Впоследствии данная мера будет применена в отношении Иисуса Христа.
Вместе с тем Ветхий Завет призывает к терпимому отношению к представителям чужих народов, жившим среди евреев. «Пришельца не притесняй, и не угнетай его; ибо вы сами были пришельцами в земле Египетской» (Исх 22:21). «Не гнушайся Идумеянином, ибо он брат твой; не гнушайся египтянином... Дети, которые у них родятся в третьем поколении могут войти в общество Господне» (Втор 23:7-8). Хотя требования к другим народам относительно принятия в общину Израиля, в частности, аммонитянам и моавитянам были более жесткими (Втор 23:3), пророк Иезекиил выдвигал беспрецедентное для Древнего мира предложение о наделении пришельцев наследственными участками среди колен израилевых (Иез 47:21-23). Ветхий Завет подчеркивает: «что вы, то и пришелец да будет пред Господом. Закон один и одни права да будут для вас и для пришельца, живущего у вас» (Числ 15:15-16, см. также Исх 12:48-49).
Не совсем ясно, разрешалось ли пришельцам отправление культа их богов на территории древнееврейского государства. К исповеданию иудаизма и принесению жертв Яхве их не принуждали, но за богохульство карали смертью (Лев 24:16). В последние века до н. э. иудаизму было присуще стремление к прозелитизму, хотя и не слишком сильное. Однако, как подчеркивает Й. Телушкин, только однажды случилось крупномасштабное насильственное обращение в иудаизм — идумеев в 125 г. до н. э.
Сравнительно мягкое отношение иудеев к иноверцам, при наличии убеждения в том, что Яхве — единственный истинный бог, во многом определялось сложившейся концепцией богоизбранного народа. Согласно ей, Яхве избрал еврейский народ из всех народов Земли, дабы он служил исключительно ему. На избранный народ возложена особая ответственность. Устами пророка Амоса Яхве заявляет: «Только вас признал Я из всех племен земли, потому и взыщу с вас за все беззакония ваши» (Ам 3:2). Конечно, предполагалось, что богоизбранный народ должен нести истину Яхве всем народам мира, но исторически иудаизм остался прежде всего нацио-
налъной религией: «Будьте предо Мною святы, ибо Я свят Господь, и Я отделил вас от народов, чтобы вы были Мои» (Лев 20:26).
Иудеи решительно противились любым посягательствам на их совесть. Когда сирийский правитель Антиох Эпифан ввел на территории своего государства, в состав которого входили и земли, населенные евреями, обязательный культ Зевса, выражавшийся здесь в установлении его статуи на месте жертвенника Яхве в Иерусалимском храме, запрете обрезаний и соблюдения субботы, то эти действия привели к восстанию под руководством Иуды Маккавея (168-164 гг. до н.э.), после победы которого Иерусалимский храм был немедленно очищен. Признать Зевса богом ни вместо Яхве, ни даже наряду с ним иудеи уже не считали возможным.
Оказавшись в I в. до н. э. вначале в орбите римского влияния, а затем и под властью римлян, иудеи, особенно жившие за пределами Палестины, в диаспоре, могли, не отступая от основных требований своей религии, пойти на некоторый компромисс. По свидетельству Филона Александрийского, в открытых колоннадах и внутренних дворах некоторых синагог выставлялись посвятительные дары римским императорам, а в Риме одна из синагог была названа именем Октавиана Августа. Но когда император Калигула (37-41 гг. н.э.) пытался поставить свое изображение в Иерусалимском храме, требуя божественных почестей, то иудеи этому решительно воспротивились. Хотя ни первое, ни второе Иудейское восстание не были вызваны непосредственно религиозными причинами, стремление избавиться от власти римлян и реальных и потенциальных религиозных притеснений было свойственно иудеям в гораздо большей степени, чем какому-либо другому народу, входившему в состав римской державы.
В то же время, считая себя богоизбранным народом, к другим иудеи не предъявляли таких жестких требований, как к себе. Иона, которому все-таки пришлось исполнить миссию, возложенную на него Яхве, и идти в столицу Ассирии Ниневию, требует от жителей этого города не обращения в иудаизм, а лишь отказа от злодеяний (Иона 1:1). Впоследствии в Талмуде (I-V вв. н.э.) был окончательно сформулирован тезис о том, что для спасения не обязательно быть иудеем. Содержащиеся в Талмуде «Семь правил Ноя» (он считался самым праведным из не-евреев): не поклоняться идолам, не убивать, не богохульствовать, не вступать в кровосмесительные связи, не красть — не есть мяса, отрезанного от живого животного, творить правосудие, как предполагалось, обеспечивали каждому, кто им следует, место в будущей жизни. Таким образом, в древнем иудаизме эксклюзивизм не достиг своей высшей точки, проявляясь прежде
нсего в форме национально-религиозной. Христианство, развившее универсалистские потенции иудаизма, придаст и эксклюзивизму гораздо более радикальную форму, отрицая в течение долгого времени возможность достижения спасения вне «истинной церкви».
Подводя итог, отметим, что религиозные системы Древнего мира, в целом далекие от законченного эксклюзивизма, сделали возможным осуществление на практике определенной религиозной терпимости. Наибольшими её масштабы были в Древнем Риме, меньшими—в Греции и ещё меньшими — у иудеев. Но некоторая свобода религиозного выбора не рассматривалась в качестве права, а лишь допускалась, исходя из прагматических соображений.