Владимир КОЛОТЕНКО
ХРОМОСОМА ХРИСТА или ЭЛИКСИР БЕССМЕРТИЯ
Роман
Книга четвертая. ДЕТИ СВЕТА
Вы — соль земли.
Матфея, 5,13
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ. DURA NECESSITAS (Суровая необходимость, — лат.)
Шаганэ ты моя, Шаганэ …
Сергей Есенин
Глава 1
Так кого ж мы берем с собой в будущее? Наш ковчег был готов и давно ждал своих совершенных граждан. Раз готов ковчег, значит должен быть где-то рядом и Ной. Со своими тварями…
— А знаете, — сказал Стас, — кстати… К слову… Дмитрий и Надежда Зима с помощью математического анализа еще раз проштудировали катрены Нострадамуса.
— Сегодня его потрошат, кто как может.
— Их прогноз неутешен: перед нами снова угроза новой мировой войны.
— Для этого не нужно тащить жилы из Нострадамуса, — сказал Юра.
— Что же будет потом?
— Потом для всех тех, кто выживет, настанет новая эра…
— Ах, скажите-ка, люди! Удивил Нострадамус!
— Это будет совсем новое мировоззрение, мир захлестнет волна новых знаний и технологий…
— Это же будет наша Пирамида! — воскликнула Джессика. — Значит, все мы и выживем!
— Немного же нас останется, — сказала Инна.
— Инка, — сказал Кирилл, — у тебя такой вид, будто ты только что покинула монастырь.
— Мужской, — добавил Джо и хихикнул.
— Да, — продолжал Стас, — так и сказано: «земли станут почти необитаемы, и долгое время на них будет царить мир».
— Снова «Золотой век»?
— Да мир будет спасен новой религией…
— Наша Пирамида, я давно вам об этом талдычу, — возмущенно произнесла Рада, — это и есть новая религия.
— Это будет «секта философов, презирающих смерть…». Там так и написано.
— Это же явно про нас! — снова воскликнула Ната. — Разве мы не намерены сделать жизнь нашу вечной?!
— Секта — э-это явно про нас, — сыронизировал Вит.
— Презирающих не только смерть, но и «почести и богатства», — заключил Стас.
О нас лучше не скажешь!
— И вот еще фраза: «Это будет такое учение, которое совместит современную науку с таким понятием как Бог!».
— А мы чем занимаемся?! — произнес Жора. — Мы как раз все и совместили. Мы летаем с ангелами нос в нос…
— Ты хотел сказать — крыло в крыло, — заметил Стас.
— Да, — сказал Жора, — тютелька в тютельку.
— Мы должны растанцевать нашу «Геометрию совершенства», — заключила Юлия, — сделать из нее «Танец с саблями» и убежище для всех людей на Земле.
Ее страсть к завершенности мысли и природная острота ума никого не оставляли равнодушными.
— «Геометрия совершенства»! — в который уже раз восхищенно воскликнул Жора, — ай-да Юли-и-и-й, ай-да Цезарь!.. Какая выверенная и совершенная точность! Юль, я всегда говорил: ты — золото!..
— Так много золота… Почему же не Ной?! — ревниво спросила Ася.
— И каждой твари — по паре, — добавил Лёшка.
— Чего-чего, — сказал Васька Тамаров, — а с тварями проблем не будет.
И разулыбался так, как только он умеет.
Спорили до хрипоты…
— Тихо!.. Да тихо вы!..
Это проорал на весь зал Кирилл.
— Что? — спросил Жора.
— Что? — спросил я.
Все уставились на Кирилла.
Он слушал… Чтобы лучше слышать, он заткнул даже ухо указательным пальцем левой руки, а правой просто вдавливал телефон в правое, весь как-то сжался, съёжился, превратившись в слух… Нас он не слышал. Он смотрел на нас полоумным взглядом через стекла своих круглых очков, но не видел… нас он не видел…
Жора кивнул Альке, мол, давай… включай…
Только Жоре было предоставлено право отдавать команду на включение громкоговорящей связи. Алька не шевельнулся, поглядывая то на Жору, то на Кирилла! По выражению лица Кирилла было ясно, что он слышит нечто необычное, сверхординарное! Мы давно ждали это нечто, Кирилл жил этим нечто, он все это время слушал Космос. Переговоры с Иваном, возглавившим экипаж «Дракона» не были для нас тайной. Вот уже несколько лет мы с Элоном Маском — руководителем Space Exploration Technologies Corporation (SpaceX), участвуем в совместном проекте «Пирамиду — в Космос». И Стивен Кинг — с нами! Они с огромным энтузиазмом и каким-то детским озорством взяли на себя святую обязанность заселить нашими Пирамидами просторы Вселенной! Ну да! Это же бескрайний объём дел и работ, бездонная перспектива! Элону это нравилось: работай — не хочу! Его частная ракетная компания уже сделала первую попытку…
И вот мы все ждали вестей… Как там?..
С этим полетом также были связаны не только надежды нового поколения аэрокосмических компаний, рассчитывающих расширить доступ человечества к Космосу, но и наши надежды — засеять девственные пашни Космоса зёрнами наших Пирамид!
И вот мы все ждали вестей… От Голоднова Ивана…
— Включай, — сказал Жора.
Спокойный яркий сочный и безмерно умиротворённый голос Алана, словно он был рядом с нами, провозглашал:
«… и теперь мы можем с уверенностью сказать, что нам удалось протиснуться сквозь…».
— Ивана, — говорит Лена, — голос Ивана.
— Алана, — повторяю я, — голос Алана.
Этой умиротворённости было достаточно, чтобы всем стало ясно: случилось!
— Что? — крикнул Жора так, чтобы заглушить голос Алана.
Мы пожирали глазами Кирилла. Он лишь кивнул, оторвав телефон от уха. И опустился в кресло.
Повисла такая тишина, что казалось, раздвинулись стены.
«…я надеюсь, что вы сможете увидеть это собственными глазами, ведь у вас уже ночь…Минут через семь… или восемь…».
Было чувство непреодолимой боли… Ведь мы знали — он дал слово…
«… берегите Лерку… и уже поспешите…».
В самом деле, был поздний вечер, мы все ринулись к выходу, сгрудились в кучку, задрав головы в небо…
Море звёзд, просто целое море!..
И в такой тишине, что жить трудно…
Просто нечем дышать…
Вот и созвездие Лира вызвездилось, а в нём Лера… Лерка! Так Алан называл свою дочь. Лера — как ориентир… Как точка отсчёта!..
Алан вышел в открытый Космос и, так сказать, «отстегнул» себя от корабля как раз в тот момент, когда Лера… чтобы мы могли его еще несколько секунд видеть… Как комету… Как свечечку, как…
Мне казалось, я даже слышал, как он прошипел, сгорая… шшшшть…
Войдя в плотные слои атмосферы.
Шшшшть…
Это был его вклад в освоение Космоса!
— Зачем ты это всё выдумал? — спрашивает Лена.
— Я не выдумал, — отвечаю я, — так это и было.
— Но он же… Мог?..
— Он дал слово.
— Как же вы его отпустили? Вы же знали… Какое может быть слово?
А ведь Лена права! Что стоит слово того, кого отправляют на плаху?
— Алан сам вызвался… И у него не было выхода.
— Всегда есть выход, — говорит Лена, — надо просто знать…
— Он точно знал: выхода нет.
Я до сих пор не могу простить себя за малодушие.
— И вы согласились? Вы же — убийцы!
— Он — наша первая жертва.
— Но вы же…
— Перестань…
Мы — убийцы! Это теперь и я признаю.
— Объясни! Иначе я не…
— Лен… Понимаешь… Тина тогда…
— При чём тут ваша Тина? Тина и Космос?.. И Алан… Наворочал ты тут…
Лена даже встаёт, чтобы не причислять себя к нашим наворотам.
Тина и Космос!..
— Вы со своей Тиной… Ой… просто умора!..
Знать бы нам тогда, как они (Тина и Космос) со…
— Совокуплялись! — зло произносит Лена, — иначе не скажешь! Наплодили своих пламенных Тин! Пруд пруди!.. И при чём тут Алан?!
Тина и Космос — это была наша ахиллесова пята. Наша dura necessitas! (Суровая необходимость, — лат.).
— Да уж, — говорит Лена.
И ясное дело — Алана жалко! Это необъяснимая и непоправимая жертва. Можно было бы во всеуслышание выстроить систему оправдания и защиты его выхода в открытый Космос, но у каждого из нас она была. Своя. И каждый знал: у Алана был только один выход — в вечность!
Он и шагнул…
— А что сказал Иван? — спрашивает Лена.
— Он не смог удержать Алана.
Мы страдали…
А время неумолимо жгло: что дальше?
Я начинал злиться. Почему бы мне, думал я, не решиться на крайние меры — сделать и свой выбор. В конце концов, я имею на это полное право! Но и Жора, и Юра, и Аня, рассуждал я, имели точно такое же право выбора. Каждый! Но вот, что злило меня пуще всего: Юлина «Геометрия совершенства». Она просто выбила у меня почву из-под ног. Как я мог не прийти к этому сам?! Геометрия! Это то, что можно увидеть собственными глазами, ощутить кожей собственных пальцев… Геометрия — это и начало веры в Пирамиду. Веры! Что может быть сильнее веры?
— Об этой «Геометрии» можно где-нибудь прочитать? — спрашивает Лена.
— Набери в адресной строке любой поисковой системы только два слова: «Юлия Елькина!». И все! Ее сайты!
— Ты звонил ей?
— Зачем? Мы полчаса как расстались.
Наконец все, казалось, сошлись на том, чтобы решение принимала машина.
Критерии отбора были самые простые: исторический вес личности, возможность изменять судьбу мира, раскрутить маховик истории в сторону совершенства! Тут, конечно, машине не позавидуешь. В конце концов она и назвала Иисуса Христа. Это не было для нас откровением: каждый думал о Христе, но побаивался произносить Его имя вслух.
— Оставьте Иисуса, — сказала Юля, — забудьте о Нем…
Это был приказ. Даже ее роскошная челка содрогнулась в твердой уверенности: сюда нельзя!
— Кто хоть раз прикоснулся к одеждам Иисуса, — сказал Юра, — тот уже не в состоянии Его забыть.
— Верно, — сказала Юля, — от нас этого и не требуется. Но не трогайте вы Его. Забудьте!
Будучи покорной и часто уступчивой по своей природе, на этот раз Юля оказалась неумолима! Категорична! Я уже говорил, что она…
— Да, иногда её категоричность тебя пугала, — говорит Лена.
— Откуда ты знаешь?
— Ты говорил!
Итак, требовалась личность!
Сильная, интересная, внятная, ясная, яркая и привлекательная личность!
Требовалась харизма!
— И вы, конечно, ухватились за свою Тину! — предположила Лена.
— Нет! Тину, как впрочем, и Иисуса, трогать было нельзя.
— Почему? — спрашивает Лена.
— Потому! Вот послушай:
Мне уже дали кончик ниточки,
По которой можно выбраться
Из Ла би рин та.
И обжигает дыханием спину
Меченый тавром Минотавр …
— Вот почему! Я уже кожей спины чувствовал жар дыхания этого Тинотавра!
— Тинотавр! А что — красиво звучит?!
— Грохочет!
— И всё-таки я не понимаю, кому нужна была эта жертва, — говорит Лена, — зачем Алан вышел в Космос?
— Это был знак для Тины.
— Какой ещё знак?
— Знак того, что «Дракон» достиг Лиры, и наша Пирамида…
— Это ясно. Но зачем Алан…
— Я же говорю — он дал слово! Они с Тиной…
— Не пойму я этих ваших космических тайн, — говорит Лена, — Иван, «Дракон», Элон, Кинг… И Алан… Как жертва… Пирамида в Лире…
Тина ваша тут при чём?
Эх, знать бы…
Глава 2
Мы, словно ротные перед атакой, сверили часы: секунда в секунду… И теперь я располагаю свой «Роулинг» на желтом ремешке таким образом, чтобы видеть секундную стрелку, судорожно прыгающую к роковой цифре.
— Почему ты не отвечаешь? — спрашивает Юля.
У меня есть еще целая минута! Минута и семь секунд… И шесть… и пять…
— С такой скоростью мы не успеем не только на этот рейс, но и на следующий… Может быть, поведу я?
— Ровно минута, — произношу я.
— Что «минута»? — спрашивает Юля.
Я сбавляю скорость настолько, чтобы успеть притормозить и не врезаться в какой-нибудь встречный автобус или дерево, или не выскочить на бордюр… Для преследователей наша скорость — не помеха. Еще ни разу они не промахнулись.
— Ты в порядке? — спрашивает Юля.
Тишина длится еще секунд семь… Выстрела, конечно, мы слышать не можем. Я понимаю, что снова рискую не только своей жизнью, но и ее жизнью. Особенно ее жизнью!.. Когда стрелка прыгает на цифру «12», я резко торможу.
— Что?! — спрашивает Юля.
— Заднее левое колесо, — говорю я.
— Что, опять?!!
Я смотрю в сторону-влево-вверх: они стреляли вон с той горы. Вот когда может понадобиться бинокль!
— Дай мне, пожалуйста, бинокль…
Теперь я вижу смуглое лицо с черными усиками на верхней губе, растянутой в улыбке, эти крупные желтые зубы, и не могу понять, какого цвета у него глаза: черные? Или карие?
— Дай и я посмотрю, — просит Юля.
Я приятельски машу правой рукой тому, кто пристроился на той горе. Но как они могут знать, где я буду сегодня в 17:37?!!
Запаску я ставлю сам, и в ближайшей автомастерской меняю шину.
— Ваша пуля! — говорит на прощание мне автослесарь.
Я только киваю, мол, знаю.
Они знают о каждом моем шаге! Как можно так жить?
Только иногда, забравшись в географический центр какой-нибудь дикой пустыни, скажем, Гоби или Сахары, думаю я, мы с Юлей можем чувствовать себя в безопасности…
Можем?..
— Какие у этого… желтые зубы! — говорит Юля. — А глаза — голубые…
Итак: 17:37! Все сходится: общая сумма цифр — 9. Как я и предполагал…
К счастью и сегодня дождь льет как из ведра.
— Слушай, — говорит Юлия, — такой ливень!..
Я киваю: да, ливень. Вот и повод для долгого разговора.
— Ты обещал рассказать о своих, о Тае, о Нате и ее пупке, об Инне с ее смелыми ногами, о Насте, о Пенелопе с ее родинкой у левого ушка… О Тине, о…
— Тебе это интересно?
— Но они все роботы, твои клоны — на одно лицо…Как ты их различаешь?
— Что ты, что ты!.. Они все, — убеждаю я Юлю, — очень разные, замечательные и очень живые, они просто… Ну, знаешь!..
— Представляю себе…
— Вот видишь!.. Что же касается их имен…
— Да, как?! Как ты их отличаешь?
— Хм! Ну, просто! По именам!
— По именам?! Да, действительно… Но они ведь все…
с "ТЫ" начинается каждое нестерпимо и щемяще долгое утро...
утрою старания, устрою тебе сладчайшую из мук — не касаться...
не касается нас часов старательных тиканье когда я в твоих руках...
ах-аю, неприрученная, прикусываю губы дольку до брызгающего алого...
Гоу-гоу! знаешь, а ты непрост …
А ты — проста?! Ей, видите ли, нужна конкретика!
Это какое-то наваждение — Тинн… «с… «Т» начинается…».
Что же касается их имен, то мне ведь достаточно различать только камни, которые они кладут в основание Пирамиды. Да, только камни… Принадлежность к расе или нации здесь не имеет значения. И никакие имена не нужны!
— Македонский и Сократ — греки, — говорит Юлия, — Цезарь — римлянин, Лео — итальянец, Наполеон — француз, Эйнштейн — еврей, Ленин — русский, Коперник — поляк, Папа Римский — немец...
— Ты забыла Эхнатона и Нефертити, Клеопатру...
— Да, и они! Египтяне!.. Как они понимали друг друга?
— Как мы с тобой.
— Они разговаривали на эсперанто?
— Они не знали, что они греки, римляне и евреи, и говорили на...
— На английском?
— И на английском.
— Какой же язык был для них всех родным?
— Язык мира и язык любви.
— Но они так и не смогли договориться!
— Не смогли... Когда стали говорить языком войны.
— Да, интересно, — говорит Лена, — весело тебе было. А что Тина, вы её, так сказать, тоже пришпилили?
Это для меня ещё один неожиданный вопрос!
Пулю же, так меня и не настигшую, я прячу в ящик стола…
Ещё пригодится.
— Как это — «пришпилили»?
Тину?..
— А кого мы еще «пришпилили»?
— Да все у вас как кузнечики на бархате… Пришпиленные…
Эх, если бы и Тина была среди них!
Её не пришпилишь!
Ей, видите ли, нужна конкретика!
Да на!..
«Мои слова почти всегда как преступление. Не знаю, как мне говорить, о чём-нибудь, Чтоб нравиться тебе. Но я могу учить, Так полагаю, Не могу сказать, но вижу, как. Мужчина ведь частично не мужчина, С обычной женщиной. Возможна и договорённость…».
Да, пожалуйста!
— О чём это ты? — спрашивает Лена.
Хм!..
Глава 3
Это становилось смешным: мы не могли ни на ком остановить свой выбор.
— Мир начинался с Адама, — сказала Анаис, — кто вам нужен еще?
Я знал, что Адама трогать тоже нельзя. Ни Адама, ни Еву. Ни Иисуса. Лолит? Или как там её — Лилит? Начать, так сказать, с ab ovo?
— Не уверен, — сказал я.
Анаис посмотрела на меня так, словно я стал преградой на ее пути в церковь.
— Гермес Трисмегист, — тихо проговорил Юра.
Все слышали. И промолчали.
Сегодня известно, что Ной, пускаясь на ковчеге в свое спасительное плавание по волнам Мирового потопа, прихватил с собой и останки Адама. И теперь эти останки (его ребро, крохотный обломок кости, который мы еще не успели идентифицировать), с огромным трудом добытые той памятной экспедицией к Ноеву ковчегу, что до сих пор покоится на склоне Арарата, эти самые его останки, хотя и были в наших руках, я не решался пустить их в дело. Геном Адама был перенесен в стволовые клетки, жизнеспособностью которых Юра не мог нарадоваться.
— Не зря Бог все-таки создал Адама по своему образу и подобию: клетки светятся божественным светом! Их просто распирает от счастья! — восторгалась Ксения. — Начнем?
Но внутренний голос проорал мне: «стоп!», и я не двинулся с места. Почему? Я даже не пытаюсь искать ответ на этот вопрос. Может быть, потому, что в каждом человеке, жившем и все еще живущем на этой Земле, есть частичка того Адама, нашего пра-пра-пра-родителя, и Адама, и Евы. Все мы из одного яйца, одной красной человеческой крови и кровь эта священна. Честно признаться — я просто не решался нарушить существующий все эти миллионнолетия порядок вещей. Жора с Юрой тоже были на моей стороне.
— Тогда кто-то из шумерийцев, — произнесла Нана, истолковав мое молчание, как похороны Адама, — Гильгамеш, или кто там еще? Если вам не нравится Хаммурапи.
И снова никто не откликнулся на ее призыв.
Мы шли уже по пятому кругу.
— Тину же, — говорит Лена, — взяли бы Тину!
Я только улыбнулся.
— Вы что ж, боитесь Адама, трусите?! — воскликнула Анаис.
Смешно было это слышать: никакого страха мы давно не испытывали. Мы просто перестали бояться.
— Для Адама у нас есть только кусок буро-рыжей глины, — заявила Николь, — из него ничего не получится.
— De nihilo nihil (Из ничего — ничто, лат.), — с ухмылочкой буркнул Вит и добавил: — le mort saisit le vif (Мертвый хватает живого, фр.).
Что касается клонирования Адама или Иисуса, интуитивно мы понимали: сюда нельзя. Пока нельзя. До тех пор, пока у нас не появится уверенность в том, что риск наш будет оправдан.
— Риск? — спрашивает Лена.
— Смелость здесь была неуместна.
— Гермес Трисмегист, — повторил Юра.
Все слышали и снова промолчали. Жора спросил:
— Кто такой этот твой Трисмегист?
Юра, улыбнулся и не сказал ни слова. Он не понимал, зачем Жора о нём спрашивает. Ведь Жора просто бредил Трисмегистом! Трисмегистом и Тиной! Он иногда даже путал их.
— Как же их можно спутать? — спрашивает Лена.
— Их-то? Запросто! Они же как две капли…
— Рыжие? — спрашивает Лена. — Волосатые?..
— Как две капли, — говорю я.
Лена только улыбается.
— С Тиной он как-нибудь сочетается? — зачем-то еще раз спросил Жора.
— Как-нибудь, — кивнул Юра, — соприкасается…
И снова загадочно улыбнулся.
Мы все притихли, ожидая решения.
Даже Света не насиловала нас своим Переметчиком.
— Позвони Юльке, — говорит Лена, — у неё там что-то…
— А где она?
— В Гоа, где же ещё?
С этим Гоа надо что-то делать! Решительно надо! Юлька совсем потерялась… Морские черепахи, скаты, барракуды… акулы… Да-да — даже акулы! Она их приручает. А ещё ей надо преуспеть в конкани, в маратхи… Каннада, урду… Спрашивается — зачем? Мало ей хинди? Совсем потерялась! Сперва Аня, затем Юлька с Тинкой…
Потерялись.
Глава 4
Мы, творцы и хозяева новой жизни, могли, конечно, позволить себе выбрать из этой груды имен самое, на наш взгляд, прекрасное, самое незапятнанное, наидостойнейшее, царственное имя, царское и даже божественное, безгрешное, обласканное тысячелетиями, увенчанное любовью веков и всеми известными добродетелями, — мы могли бы себе позволить такую роскошь. Если бы не неумолимый приговор компьютера: «Христос». Из огромного множества имен, собранных нами по крупицам со всего света, чьи гены хранились в наших пробирках и колбочках, в термостатах и сейфах под строжайшим контролем и за всеми семью печатями, тест на высшую, так сказать, добродетельность не прошло ни одно. «Христос» — только одно имя высвечивал компьютер. Иисус! Мы и без тестирования знали, что самое подходящее имя для начала нового рода — Иисус. Но разве мы могли себе позволить такое — Иисус! Разве мы могли так рисковать?! Мы снизили требования, поуменьшили, так сказать, добродетельность будущего первенца, и компьютер высветил имя Сократа. Ни Македонский со своими Аристотелем и Диогеном, ни Цезарь со своими Клеопатрой и Брутом, ни Эразм Роттердамский, ни Монтень или Паскаль, или даже Ларошфуко вместе с Жан Жаком Руссо или даже Флобером, или тем же Толстым, или Чеховым, или Марксом-Энгельсом-Лениным-Сталиным, ни даже Мерилин Монро со своими братьями Кеннеди как и ЭфЭм со своими «Братьями Карамазовыми», ни братья Кличко не попали в шестерку лучших пар. Рейтинг Иисуса был недостижимо высок. Странно, но самых ярых борцов за мир во всем мире и счастье народов там тоже не было. Компьютер был неумолим и холоден, как лед: Мария Тереза, Ван Гог, Иоанн Павел Второй… Горбачев или Картер? Нет. Какую уж он там применил систему отбора, какие «за» и «против» использовал одному Богу известно. Ясно было одно: он не очень считался с нашими желаниями. Ему, этому бесчувственному, расчетливому и высокомерному куску пластика с прецизионной начинкой было, собственно, наплевать на наши планы и чаяния. Он был неприступен, как средневековая крепость.
— Оставьте на-адежду, — прорек тогда Вит.
— Тупица! — возмущался компьютером Жора.
— Урррод! — шептал Стас, алчно жуя свои любимые неразжевывающиеся ошметья подсоленных сушеных кальмаров.
— Да он просто у вас дебил, — сказала Тая, — чего вы от него хотите?
А я был рад, что все шло по плану. Программа работала так, как ей и предписывалось, и никакая самодеятельность не должна была нарушать ход событий. Сейчас век такой: атом, ген, квант… Расчет!
Мы попробовали еще раз пробежаться по истории в алфавитном порядке:
Анаксагор, Анаксимен, Аристотель, Александр, Аристофан…
Кроме Аристотеля и Александра все остальные для меня ничего не значили, хотя Архимеда я ясно себе представлял: этакий отрешенный, рисующий свои теоремы на песке (как и я свои Пирамиды), пока его не разрубил мечом какой-то тупой вояка-римлянин (а кто разрубит меня?).
Автандилы и Аваакумы, Аристархи и даже Андроповы бродили у нас бесконечными толпами…
— Теперь «Б»! — сказала Юля, — на «Б» я знаю многих…
— «Б» — хорошая буква, — сказал Юра, — скажем, Таис Афинская…
— Она же просто гетера, — сказала Юля.
— Конечно, просто…
— Блез Паскаль, Бабель, Бебель, Бродский, Боткин, Берия, Бонч-Бруевич, Брежнев…
Потом были и Владимир Мономах и Вячеслав Ушков и Воланд, …
Жанна д’Арк! Жан Жак Руссо, Женевьева…
— Зеикаэлэмэнопэрэсэ…— протараторил Стас.
— Соломон, Семирамида, Сократ, Сенека, Спиноза Сен-Симон, Сент Экзюпери, Сталин, Стриндберг, Солоухин…— распинался Кристофер.
— Самуил Маршак, Солженицын… Слава Ушков, — вяло произнес Дик.
Все упражнялись в знании алфавита.
— Сашка! — вдруг выкрикнула Ия, — Сашку забыли!
Все посмотрели на неё.
— Какого ещё Сашку? — спросила Джина.
— Македонского, вот какого!
Ах, да!.. Да, конечно!.. Шурика… Разве?
— Да нет, не забыли, — заверил Алька, — мы его немного припрятали.
— А на «п» — Паганини, — сказал Бред, — вы Паганини забыли, друзья. И Башмета тоже.
— Рррррррррррррррррррррррррррр…— прорычал Стас.
— Теперь — «Т».
— Опять же — Таис… Тамара, Татьяна, Тоня, Тася, Тобосская Дульсинея, Таира, Тамила, Таисия, Тала, Тереза…
Это была пулемётная очередь!
Вдруг как капля в молчащий колокол: «Тинннн…».
— Тина…
Все звуки вдруг умерли, стихли…
— Тина, — ещё раз произнёс Жора, и все повернулись к нему, — Тинико!
— Тинико?
«Тинннн…» — бабахнула новая капля.
— Вот видите, — сказал Жора, — капля камень долбит! А Тина — наша главная капля! Не так ли? — Жора наклонился и заглянул мне в глаза. — Рест скажи…
Сказать было нечего. И без слов было ясно, что от Тины нам не отвертеться.
Я, убитый, молчал.
Эти капли не только камень долбили, но и мою бедную голову: «Тиннн…»!
— Может быть, все-таки Клеопатра? — настаивал Дик. — «Клеопатра» — значит «славная по отцу». Почему мы не можем позволить себе славить род фараонов по женщине? И какой женщине!
— Дик, отстрянь, — вяло произнёс Стас.
Дик встал с табурета, и требуя тишины, обвел всех нас прищуренным взглядом, и вдруг, поднявшись на цыпочки на чистом русском и на одном дыхании произнес:
— «Чертог сиял…».
Он задрал голову, закатил глаза, размашисто взмахнул правой рукой, словно давая волю своим словам, и сделав два коротких, но очень эмоциональных шажка, продолжал:
… гремели хором
Певцы при звуке флейт и лир.
Царица голосом и взором
Свой пышный оживляла пир;
Сердца неслись к ее престолу,
Но вдруг над чашей золотой
Она задумалась и долу
Поникла дивной головой ….
Мы, конечно же, были поражены не только тем, что «сердца неслись к ее престолу» или «Клянусь… О, матерь наслаждений, тебе неслыханно служу…», но и чистым русским Пушкина, и теперь ни у кого не оставалось сомнений, что Клеопатра попадет в список наших первенцев. Из семи Клеопатр, известных истории, мы выбрали самую-самую — Клеопатру VII Филопатру, ту самую, которая по словам Аврелия Виктора словами Пушкина произнесет свое: «Скажите: кто меж вами купит ценою жизни ночь мою?». Ту, кто стал украшением этой династии фараонов. Разве она так уж и славна добродетелями или небывалыми успехами? Или ее прославил вопиющий грех?
— Зачем тебе это? — вдруг громко спросил Стас, указав пальцем на ухо Вита.
— Что-что? — спросил Вит, выдернув наушники.
— Что там?
— Моцарт, Мо-оцарт, — сказал Вит, — сколько же можно слу-ушать вашу бббб-е-е-либерду!
Безусловно, нам стоило огромного труда из этого битком набитого знаменитостями мешка истории вытащить на свет божий и пустить в мир первую малую дюжину апостолов новой жизни. Мы понимали, что, давая путевку в жизнь, скажем, Македонскому или Гаю Юлию Цезарю и оставляя при этом за порогом жизни Аристотеля или Октавиана, мы возлагали на собственные плечи огромную ответственность за будущее планеты. Поэтому отбор был чрезвычайно жестким, если не сказать жестоким. Суровым!
Естественно, мы бы сами, без помощи машин, никогда бы не пришли к единому мнению. Юра, например, считал, что мир без любви был бы тускл и беспомощен, поэтому даже не мыслил его без Ромео и Джульетты. Почему беспомощен, он не объяснял. Жора из всех женщин, а их набрался добрый десяток, предпочел одну Нефертити. Далась она ему! Ни Клеопатра, ни Семирамида, ни Мерилин Монро ему не подходили. Даже Жанна д’Арк не пришлась ему по вкусу. Тина? Он просто, казалось, махнул на Тину рукой! На Тину и на меня! Оставив, казалось, себе одну Нефертити.
Так казалось…
— Но если вы выберете и Эхнатона, я убью его на дуэли, — заявил он.
Это была, конечно, шутка, в которой была огромная доля правды. Никогда не выказывающий в себе чувства ревности, Жора по-юношески ревновал. Его желание видеть Нефертити собственными глазами было неистребимо. Он с детства был в нее влюблен.
Так казалось…
Я даже не догадывался тогда, что Тина…
— Что Тина? — спрашивает Лена.
— Что Жора просто…
— Ты можешь толком сказать?! — злится Лена.
— Конечно, — произношу я и продолжаю: — наша Ната не могла жить без Алена Делона, а Лесик был удивлен тем, что в список претендентов не попали кот Мур и Воланд. И Моби Дик, и Вий, и сирены Сциллы и Харибды, по его мнению, должны были присутствовать в Пирамиде.
Получалась куча мала!
— Гермес Трисмегист, — сказал Юра, — вот начало начал… Этот атлант… Кстати, зарядка фараонов никому из нас не помешает.
Все разом посмотрели на него и на этот раз промолчали.
— Cherechez la femme (Ищите женщину, — фр.) — проткнув указательным пальцем воображаемое небо, подвёл красную черту Жора. Улыбнулся и добавил, — сами знаете какую!..
— А как же Нефертити?
— Ищите, ищите мою Нефертити…
— Да ты по-оэт! — съёрничал Вит.
Было ясно, какую женщину жаждал видеть перед собой Жора — только Тину!
— Cherechez la femme! — повторил он. И зачем-то показал мне кулак.