Если не обратитесь и не будете как дети,
не войдете в
Царство Небесное.
(Матфея, 18:3).
Глава 1
Наступила весна.
С головной болью и муками были отобраны и уже развивались наши первенцы. Наконец-то! Все они без исключения недолго ползали по полу, с удовольствием встали на ноги, делали первые шаги. И вторые и третьи… За ними отправились в путешествие по жизни и их избранницы. Всем им нравилось крепко стоять на ногах и каждую минуту прибавлять в весе. Им нравилось ходить, взявшись за руки. Для них устраивались хитроумные игры и состязания. А как они любили купаться, плавать, нырять! Вода — их родная стихия! Они могли спать на воде, жить в воде. Они не были ихтиандрами, но чувствовали себя здесь, как рыба. Но больше всяких там игр в воде им нравилась игра в пирамиду. Компьютеры просто дымились от перебора вариантов при выборе наиболее верных условий ее строительства. Малышей не оторвать было от экрана. Их пальчики бегали по клавиатуре как угорелые, глаза блестели, лица сияли застывшими улыбками. Иногда было даже страшно на все это смотреть. О еде забывали, спать не могли. Сначала мы беспокоились, чтобы не произошло ничего непредвиденного. История мира не знала подобного опыта, клонирование людей только-только прокладывало себе дорогу и тут всякое могло случиться. К счастью, ничего непредвиденного не произошло, все контролировалось, и нам было подвластно. Мы были прекрасными кукловодами, и наши куклы беспрекословно подчинялись нашим командам. Ура! Да, ура! Нас это радовало, но мы никак не выказывали своей радости.
Каждый день, каждую секунду мы ждали сюрпризов. Наши мальчики и девочки были личностями неординарными, и это нужно было учитывать. Мы жили, как на пороховой бочке. Но мы жили, и это было для нас главным. Пирамида возводилась, в фундамент забит прочный камень, надо прямо сказать — камень краеугольный: гены пыхтели, трудились, тужились. На Совете теперь каждому из нас была дана воля проявить свои творческие способности. Свобода творчества — разве есть что-нибудь слаще на свете? Ни мороженое, ни крюшон, ни малиновый сироп не идут здесь ни в какое сравнение. Даже арахисовая халва не слаще. Уж, какие только критерии для отбора своих питомцев и всякого рода химер не были использованы нашими ребятами. Каждый творил то, что хотел, на что хватало ума и фантазии, каждый хотел блеснуть своим остроумием. Был даже конкурс объявлен на самую оригинальную особь. Мы не знали, что или кто это может быть, у нее не было даже названия. Мы хотели и в то же время боялись предвосхитить появление нового Франкенштейна. Или какого-нибудь Кинг-Конга, или, не дай Бог, Терминатора. Конечно, каждый давал себе отчет в том, что он делает. Как врачи дают клятву Гиппократа использовать свои профессиональные навыки во благо человека, так и мы дали клятву друг другу отдавать, даже дарить свои творческие способности и с таким трудом добытые знания только на пользу всего человечества. Друг другу! А не Гиппократу. Это важно. Никто из нас ни на йоту не сомневались в верности этой клятве.
|
|
Лене интересно:
— Юля ведь тоже не…
— О Юле и речи не может быть! Ей не нужны никакие клятвы! Ее сострадательность и неисчерпаемая доброта, открытый и искренний нрав, нередко граничащий с кротостью и мысли не допускали о возможной неверности. Да и все наши ребята, мы знали, были ей так же верны.
|
|
— Даже Ушков, даже ваш осторожничающий Ушков? — спрашивает Лена.
— Он теперь был впереди всех с флагом в руках.
— Со знаменем! — уточняет Лена.
— Да, с флагом. Чтобы ни у кого не возникло сомнений или, не дай Бог, подозрений в том, что кто-то может поддаться искушению и под каким-либо соусом торговать своим опытом (мы еще так несовершенны!), каждый ежедневно языком цифр и только нам понятных символов писал краткий отчет о проделанной работе, и машина его анализировала.
— Каким языком? — спрашивает Лена.
— Мы сдружились с цифрами, да. Цифровые технологии заменили нам все недомолвки и устранили все трудности общения. Программа контроля не допускала промахов, так что мы не опасались проколов. Человечеству не грозила, по нашей твердой убежденности, никакая угроза перенаселения, медленного вымирания или внезапной гибели. И мы были спокойны и за своего Homo, и за своего sapiens’а. Вид, по нашему мнению, не страдал, а лишь укреплял свои позиции, только совершенствовался и процветал. По нашему твердому убеждению.
Кроме известных исторических личностей, ребята клонировали и литературных героев. Ната взялась за своего Дон-Кихота…
— Какая Ната, — спрашивает Лена, — Горелова или Куликова?
— А Инка, так та прилепилась к своему волейболисту, а Танечка принялась за Гуинплена. Что она в нем нашла, ума не приложу! Стас к этим поползновениям был безразличен, как, впрочем, и Вит, а вот Ушков, смех да и только! тайно от всех растил себе Гобсека. Правда, прибавив тому немного генов от чеховского Беликова и зюськиндского Гренуя. Вот чудище бы выросло, если бы не… Слава Богу, Он вовремя все это остановил… На радость Юлии. Она никогда не была в восторге от этих, так сказать, кровосмешений.
|
|
— Да уж, — говорит Лена, — вовремя вас остановили! Не то бы…
— А наш Колюня, представляешь, — вдруг говорит Алька Дубницкий, — клонировал-таки Переметчика! Для нашей Светки. Он был от нее без ума!
— Кого клонировал? — спрашивает Лена.
— Чмо!
— Чмо?
— Ага! Это самое Чмо собрало в себе всю мерзость мира. Это такой ублюдок! Ты видела когда-нибудь, как улыбается жаба?
— Да ну тебя! Ты уже этими жабами засеял…
— Или гадюка, гад?!
— Да-а-а-а… Ты, брат… Видно, тебя…
— Жалкое, жадное, мелкое, никчемное, ничтожненькое отродье… Это… Это…
Лена наливает воду в стакан:
— На — выпей. Что с тобой?
Я никогда не видел Альку таким возбужденным!
— Ага, спасибо. Извини, пожалуйста.
— За что? Собственно, за что? Да у тебя, брат, руки дрожат!
— Прости. Прости, пожалуйста. Понимаешь… Этот Еремейчик...
— Налить еще? Может, коньячку?
— Да ладно! Ладно тебе! Я в порядке…
Алька берет сперва стакан, отпивает глоток, затем берет себя в руки.
— Понимаешь, — говорит он, — это же просто модель. Ну, пойми — всю мерзость мира, всю нечисть и мразь Вселенной нужно собрать в одну… в одно… Даже не знаю, как ее обозвать.
— Тварь!
— Даже не знаю. Тварь? Не-е-т. Тварь — это звучит гордо! А это… это… Ну, да ладно. Ты ведь и без названия понимаешь, что…
— Понимаю…
— А вообще-то человечество еще не придумало слов, чтобы выразить всю мерзость и убожество этого отморозка…
Пауза.
— Зачем же он, ваш Колюня, его…
— Чтобы уравновесить! Для баланса!
— Ясно, ясно, — говорит Лена, — как противовес! Хотела бы я на него взглянуть.
— Бррр! Что ты! Такой урррррод! Аж смердит! Да! Он даже зубы по утрам не чистит!
— Ясное дело!
— Этот говноед…
— На-на, выпей-выпей…
— Ага, спасибо. Если бы я знал, какому ублюдку оставляю управление…
— Управление чем? — спрашивает Иван.
Лиля только улыбается.
— Я бы…
А Людочка Жос таращит на меня свои глазищи, мол, что ты такое говоришь?!!
— Какому ублюдку? — спрашивает Ильюшина.
— Этому говноеду? — спрашивает Света.
— …я бы повесился…
— Ты можешь это сделать сейчас, — говорит Жора.
Бондарь Иван только довольно улыбается во всю свою пышную бороду.
— У тебя есть в довесок к твоему Переметчику, — говорит Ната, — еще и твой Валерочка Ергинец…
— Слу-ушай… все эти блеющие и зудящие, ну понимаешь, весь этот наш метиз — булавки и скрепки, и шпоньки, кнопки-заклепки, эти шипящие, швецы, шпуи и шпаки, шапари и шуфричи, все эти шариковы и швондеры, наконец, чергинцы, здяки, авловы, и… Кто там еще?.. Слушай, ну и вонь же мы развели! Брррр…
— А шматковы?..
Алька притворяется глухим.
— А шматковы?..
Алька чешет затылок.
— Зачем же ты их всех собрал в эту гнилую навозную кучу?
— Ха! — Теперь Алька улыбается, — зачем? Ха! Зачем? Ясно зачем! Чтобы… Чтобы…
Он не знает, что сказать, берет сигарету и прикуривает.
— Вся эта хрень собачья… — выдохнув струю дыма, наконец, говорит он и только щурится. И молчит. Затем:
— Да идите вы… Сами знаете, зачем...
— Зачем же? — спрашивает Лена.
— Сказано же — для равновесия! Свет — тьма, горячо — холодно, высоко — низко, щедро — скупо… Ян — инь… Неужели не ясно?
— Ясно-ясно: день — ночь, зелёный — красный, Везувий — Помпея…
— Какая ещё Помпея?
— Мокрая…
Глава 2
Каждый клон подвергался тестированию на интеллект. Коэффициент IQ, как правило, был очень высок — за 180. Как правило, у многих. Но были и такие, кто не мог усвоить простую истину. Скажем, маленький Наполеон наливал в ванну горячую воду и все время пытался выяснить, как долго аквариумные рыбки могут в ней продержаться. Или почему крохотный кролик не пьет фруктовый кисель. Ему было невдомек, что как рыбка, так и кролик могут существовать только в известных условиях и пить только то, что они могут пить.
А Ньютон просто маялся: почему стрелки часов движутся только по часовой стрелке?! А яблоко всё не падает!
А вот Эмма, на мой взгляд, рисковала, пытаясь воспитывать малыша Франкенштейна по своей новой методике. Она была убеждена, что ни Франкенштейн, ни Дракула, ни другие интеллектуальные уродцы не представляют никакой угрозы для общества, если их вовремя наставить на путь истинный.
— И даже ваш Перемотчик-кишкомот? — спрашивает Лена.
— Вот: кишкомотатель! Как точно! Ты тоже учуяла в нем ублюдка?
— Ты уже дважды назвал его ублюдком.
— Хм, дважды! Да он, золотая моя, достоин быть ублюдком в стотысячной степени! Мир ведь и гнется под тяжестью таких вот…
— Ублюдков?
— Упырей… А Николка — святая простота! — надеялся выстрогать из него добряка и паиньку. Но эта простота…
— Хуже воровства?
— Ха! Хуже… Она убийственна! Ведь нет ничего страшнее деятельного невежества и жажды наживы. Этот говноед…
— И что же?
— Бесполезно: говно, пардон, и есть говно! И говняные пули не…
— Ясно-ясно…
Лена только кивает, мол, и с этим понятно.
— Возможно, Эмма была и права. И все же оставалась опасность выпустить джина из бутылки. И мы это должны были предвидеть. Чтобы никакие кентавры, циклопы или снежные человеки на нас не накинулись. Предвидеть — значит избежать, верно?
— Хм! Само собой!
— Ген — это ген. С ним шутки плохи. Сила его — безмерна.
Мне было понятно желание каждого поиграть в кости с самим Богом, поспорить и, ясное дело, позабавиться своими малышами, пытаясь лепить из них то, чем, возможно, жизнь тебя обокрала. Все-таки дети — это самые лучшие в мире куклы! К тому же, здесь было где разгуляться воображению. Наши ребята большей частью создавали химер из растений, жучков, паучков и птичек, и разных животных. Каких только комбинаций не напридумывали! Смешивали и перемешивали, кроили и перекраивали, лепили, созидали, ваяли… Нет в мире ничего интереснее игр, в которые играют взрослые люди. Но невозможно утишить или победить страсть деятельного ученого, однажды откусившего от плода своего воображения. Необоримый азарт игрока, неизлечимый диагноз, наркотик… Амок! Даже Юра не смог удержаться от соблазна клонировать своего «мышонка». Так он называл творение, созданное из генов жирафа, кактуса и паука… Жуткое зрелище… Там было что-то и от акулы, и от грифа, и от крота… Юра развлекался. А Жора и не думал скрывать свою любовь к Нефертити. Его Тити, Тютелька, как он ее называл, росла первой красавицей. Так и должно было быть.
— Тити и Тина, — спрашивает Лена, — одно и то же?
— Я догадывался… Наверное… Я не знал.
И хотя мы не опасались никаких неожиданностей, тем не менее были всегда начеку. Мало ли!… Генная комбинаторика — страшная зараза, наркотик… Она влекла нас в неведомое…
Гены, как известно, — это вопрос свободы, Эйнштейн оказался прав. Они, как тот джин, вырвались на свободу, которую мы им и предоставили. Ох, уж эта тяга к независимости…
— Ну, а кого-нибудь из своих вы тоже… — спрашивает Лена.
— Что «тоже»?
— Ну… клонировали? У вас же, помнится, был полный набор… Там и ты, и Жора, и… Этот ваш Еремейчик.
— Да, мы всей гурьбой до поры до времени томились в стеклянных флакончиках, сердце мира, золотой запас человечества… Себя-то уж мы берегли, холили и лелеяли: вдруг новый потоп! И мы, сапожники, не могли же оставить себя без сапог! Но вот история, достойная вечности. Об этом нельзя не сказать. Как ты помнишь, к 2003 году был расшифрован геном человека. Эта работа, в которой участвовали как государственные научные центры, так и частные…
— И вы тоже в этом участвовали? — спрашивает Лена.
— Мы там были в кипящем слое… Это заняло 13 лет жизни и потребовало 400 миллионов долларов.
Лена согласно кивает:
— Игра стоила свеч.
— Помнишь, я рассказывал о Джеймсе Уотсоне?
— Как они с вашим парторгом ели сало…
— Ему за восемьдесят! Мы подарили ему DVD-диск с расшифровкой его генома. Это обошлось в миллион.
— Завидный подарок!
— Мы вместе, две компании — «454 Life Science Daily» и «BCM Human Genome Sequencing Center» работали над этим два месяца. Джеймс достоин такого! И хотя этот подарок чисто символический, Джеймс успешно теперь, имея перед собой всю картину генетических поломок в собственном геноме, борется с раком кожи, в полном соответствии с законами, которые сам открыл всему миру.
— Завидное применение. Вы и его клонировали? — спрашивает Лена.
— Его геном в нашем банке один из самых…
— Рядом с Наполеоном?
— С Леонардо да Винчи, с Августином Аврелием, с Марком Аврелием, с Франциском Ассизским и с…Там их столько… И с Френсисом Криком… Да! Там собралась неплохая компания.
Глава 3
В конце концов, думаю я, в мире есть правда жизни!..
— Не торопи меня, — просит Юля.
— Ты должна знать, что я дорожу каждой минутой, каждой долей…
— Секундами…
— Да, каждым мгновением…
— Я это знаю, — говорит Юля.
— Так почему ты ничего не делаешь?
Ей уже нравится эта жизнь среди книг и цветов, хоть она, эта жизнь, и полна опасностей, хоть она и бывает порой впроголодь.
— А ты, ты собираешься что-то делать?!
Теперь мы смеемся. И это тоже правда жизни.
— Слушай, — говорит Юля потом, — что если?..
— Я тоже об этом подумал.
Нам уже не нужны слова.
— Я никогда не поверю, — говорит Юля, — чтобы Бог враз создал из какой-то там глины человека со всеми его сверхъестественными сложностями и структурами, с ДНК, белками, рибосомами, триллионами клеток…
— Здесь нет ничего удивительного, если у тебя в голове есть план творения и пути его воплощения. Бизнес-план — это обычное дело. Главное — все должно быть продумано до мелочей. А у Бога, как известно, мелочей не бывает. Он присматривает за всем на свете, в том числе и за нами. И твоя глобализация — тоже творение Бога.
— Моя?!
— Пирамида — это вызов глобализации!
Я забыл, что хотел позвонить. Да-да, думаю я, нужно кое-кому напомнить, что я жив и здоров, что у меня дела идут наилучшим образом, что…
— А ты, — спрашивает Юля, — ты сам бы хотел жить тысячу лет?
— Мне хотелось бы увидеть плоды наших усилий.
— Ни одно государство не устояло перед соблазнами похоти и животного накопительства.
Я так не считаю:
— Пирамиды стоят…
— Каменные.
— Камни тоже говорят. Нужно учиться их слушать.
— А знаешь, — говорит Юля, — вот мы тут строим свою Пирамиду на новом витке развития, а ведь подобные проблемы человека интересовали с тех пор…
— Да, — говорю я, — человек сколько помнит себя, строит свою Пирамиду. Я уже рассказывал тебе о городе мудрецов, выстроенном где-то в глубине Анд.
Юля ест какой-то фрукт, названия которого я не могу запомнить.
— Этот новый виток начался с Гитлера, — продолжаю я, — с его «Аненербе», где выясняли не только чистоту рас, но и пытались аккумулировать магическую энергию…
— Ты, наконец, расскажешь мне…
Юля всегда с огромным интересом слушает мои рассказы о попытках людей искать пути совершенствования. Она не перестает восторгаться:
— Это так интересно!..
Облизывая свои прелестные пальчики.
И я не устаю восхищать ее. Я рассказываю о проделках практикующих магов и ученых, алхимиков, физиков и философов… Всё, что знаю сам.
— Маркони, Линдини, Тесла…
Мне лень пересказывать все, что я знаю об этом городе и его обитателях. У меня же есть подборка информации на эту тему. Я просто беру и читаю: «По дошедшим отрывочным сведениям, таинственное обиталище ученых-отшельников находится на высоте свыше четырех тысяч метров в гористых джунглях. Скрытый зарослями густой растительности и расположенный в сотнях километров от асфальтированных шоссе, город практически невидим, а изобретенная гениальными учеными техника позволяет блокировать все способы его обнаружения с помощью любых приборов разведки и даже из космоса…».
— Как интересно!..
— А вкусно? — спрашиваю я.
— Пальчики оближешь!.. Хочешь?..
Я продолжаю читать:
— «По словам очевидцев, к таинственному городу ведут широкие подземные автострады, многие из которых совершенно непонятным образом проложены в толще Анд: ведь при нынешнем уровне дорожного строительства это практически невозможно. Притом любая попытка пробить в основании южноамериканских гор даже небольшой участок трассы с помощью известной сегодня техники была бы сразу же неминуемо обнаружена. Да и ни одна современная технология не дает мгновенного результата. Эта тайна напоминает загадку древнего города Тиауанако, построенного из гигантских блоков — как гласят легенды южноамериканских индейцев — «белыми богами-пришельцами».
— Тиауанаку? Никак не могу выучить это слово, — говорит Юлия.
Я читаю:
— «С подобным строительством известная нам техника не справится... Но шоссе, ведущее к какому-то загадочному объекту, видели, по их словам, не только случайные туристы, но и местные индейцы. Они уверены в том, что там живут «другие люди» — ведь обычные европейцы, да и сами местные жители в такую глушь не забираются. Для многих эти места вообще являются табу. При приближении к ним индейцы испытывают явный дискомфорт и, ссылаясь на свои верования, отказываются даже за большое вознаграждение быть проводниками…».
— Тиауанаку, — говорит Юля, — звучит как Вауанату. Тебе не кажется?
— Да, — говорю я, — Вануату. Мы с Джимом Алленом… Впрочем…
— Что?
— Во время подводных съемок на дне озера Титикака мы обнаружили развалины храмов и дворцов…
— И ты пытался туда проникнуть? — спрашивает Юлия.
— Еще нет, — говорю я.
Я не говорю ей всей правды. Когда мы с Жорой прилетели тогда в Чили… Это еще одна история… Тогда Пиночет чуть было не примазался к нам… Нет-нет, об этом — ни слова! Как-нибудь в другой раз я расскажу ей и об этом городе. А сегодня только то, что написано на распечатках.
— Ты возьмешь меня с собой?
— Это небезопасно…
— Что такое опасность? — спрашивает Юля.
Я и в самом деле забыл, что напоминать Юле о какой-то опасности — пустое,
зряшное дело.
— Слушай дальше, — говорю я.
— Ага…
— «…косвенные «улики» подтверждают реальность подземного города — ученые Чилийского НИИ биофизики Омар Хессе и Хорхе Миллстейн, проводя исследования в Андах, столкнулись с поразившими их аномальными явлениями. По словам побывавших в этом заповедном месте, его жители используют новые, пока неизвестные человечеству источники энергии, полученные на основе применения так и не опубликованных на «Большой земле» теорий Маркони и Николы Теслы, создателей принципов и устройств, на которых держится вся современная электротехника».
— Невероятно! — восклицает Юля. — Эти подземные города… то в Чили, то в Антарктиде… Где ещё?
— Я же тебе об этом рассказывал.
— Об этом Омаре или как там его — ни слова.
— «Маркони, — читаю я дальше, — один из самых известных специалистов по передаче волн, лауреат Нобелевской премии по физике, разрабатывал и специальную аппаратуру, которая должна была улавливать не что иное, как голоса из прошлого. Еще в 1919 году он в интервью газете «Нью-Йорк Таймс» заявил: «Если послания, которые были отправлены десять лет назад, еще не достигли ближайших звезд, то почему, когда они туда доберутся, должны вдруг исчезнуть?». Маркони также разрабатывал теорию антигравитации и способы передачи энергии без проводов. Многие его идеи и разработки стали основой для секретного вооружения. Его мечтой, вызвавшей негодование неоднократно беседовавшего с ним Папы Римского Пия Двенадцатого, было желание услышать последние слова Христа на кресте. Ведь Маркони был уверен в том, что эфирные волны вечны. Маркони в июне 1936 года, незадолго до своей смерти-исчезновения, продемонстрировал правителю фашистской Италии Бенито Муссолини действие загадочного устройства — изобретенных им «лучей смерти».
— Услышать слова Самого Иисуса…
— Да, — говорю я, — Самого! А сегодня новый виток: теперь должны сказать свое веское слово генетики… Власть гена…
— Всех интересует только власть. А, скажи, разве ты ни разу не?..
Она меня об этом уже спрашивала. Политическая власть меня никогда не интересовала. Все власти, считаю я, мне подчинятся, как только станут подвластны гены. Об этом не нужно даже думать.
— И Маркони, и Линдини, — продолжаю я, — в конце тридцатых тайно перебрались в Латинскую Америку, а вскоре к ним присоединилось и множество других выдающихся и богатых умов…
— И Фульканелли?..
— Это псевдоним Франсуа Леве. В его «Готических соборах» расписана вся технология трансмутации элементов.
— И ты считаешь, что из… из… можно сделать золото? — спрашивает Юля.
— Некий Нарсисо Дженевесе, физик из Калифорнии, если верить ему, сам жил в этом городе. Но потом таинственно исчез. А вскоре о «городе мудрецов» написал Роберт Шару в книжке «Тайна Анд».
— Ты читал?
— В ней собраны и проанализированы легенды о секретном городе.
— Ты читал? — снова спрашивает Юля.
— Книга бесследно исчезла… А выставленный на одном из нью-йоркских аукционов в 1998 году по стартовой цене 450 долларов экземпляр «Тайны Анд» был снят с торгов еще до начала аукциона.
— Все-таки богатство, — говорит Юля, — является неизменным атрибутом поиска нового.
Я нахожу ее величие и в том, что, говоря о богатстве, Юля не нуждается в таком светоносном явлении, как социальный успех. При этом она не кривит душой, не ёрничает, не выставляет напоказ свое пренебрежение к богатству. Она просто обожает эту жизнь среди роз и хризантем. Даже впроголодь, даже когда нет денег, чтобы выйти из дому.
Великая женщина!
— Они начали строительство внутри кратера потухшего вулкана.
— Пирамида вверх тормашками?
— Вот-вот…
— Они просто убежали, спрятались от мира…
— Мир жесток и, ты сама теперь знаешь, не прощает ничего нового. Он охотится за умами, как за куропатками…
— Ты веришь в существование этого города, во все эти россказни?
— Я строю свой город.
— Назови его.
— Хм!
— А что, — говорит Юля, — зву-учит ни-ичего!
— И мне интересно, — говорит Лена, — скажешь?
— Ясно ведь, — говорю я, — теополис! Град Божий! Или Город Неба, о котором мечтала даже Таис Афинская. Или Уранополис. А хочешь — Город Солнца! Красиво, не правда ли?
Лена согласна:
— Правда! А что же «Аненербе»? Вы изучили их усилия по воплощению наследия атлантов и тех, других наших предков?..
— Война кончилась… К сожалению. Немцы уничтожили все наработки. И к счастью, конечно.
— Что «К счастью»?
— Война кончилась…
Теперь Юля, вымыв и вытерев руки, рассматривает свою линию жизни.
— Это хорошо, что войны кончаются, — говорит она, — ну, а ты… ты собираешься что-нибудь делать? Ты видел, какой у меня бугор Венеры?
И своим розовым язычком облизывает свои малиновые губы.
— Бугорок, — говорю я.
— Бугор, — настаивает она, — даже целая Джомолунгма!
Ей нравятся войны со мной! Хотя, какие же это войны?
Глава 4
Не только ради любопытства, но и с необходимостью выяснения поведения человеческих генов в организме животных мы освоили технологию имплантации стволовых клеток человека разным там мышкам, крыскам, собакам и обезьянам. Это были химеры с человеческими качествами. Например, белые мышки… А морские свинки… Наши Тузики и Каштанки были так умны, что не всякому удавалось выиграть у них в шахматы, а белоснежный скакун Цинциннат поражал всех игрой на виолончели.
— То есть?
— Да, невероятно! Особенно радовала нас шимпанзе Глоба. Этот заросший цыганёнок запросто предсказывал будущее.
Мы сотрудничали с Ирвингом Вейсманом из Института биологии рака в Стенфорде. Этот профессор сумел вырастить мышей с человеческой иммунной системой. Конечно, это был успех. Но в большей степени нас интересовал обратный процесс. Теперь наши усилия были направлены на реабилитацию иммунной системы людей, больных раком, СПИДом и многими другими заболеваниями при которых она страдает. Мы использовали геном собак и особенно акул, у которых самая совершенная из всех известных иммунная система. Помнишь, я рассказывал, как Гоша Гачичеладзе с Аленковым пытались получить катрекс из акульего хряща? Что-то там они получили, и был огромный спрос у людей на эту вытяжку, был, казалось, какой-то прорыв и даже, казалось, успех, но вскоре стало ясно, что эффект от применения этого препарата совсем незначителен. Их обвинили в шарлатанстве и чуть было не пришили дело.
— У нас пришить дело — хлебом не корми, — говорит Лена.
Мне остаётся только кивнуть.
— А вот иммунноактивные, так сказать, куски генома акулы, прицепленные к безвредному вирусу гриппа, или, скажем, вирусу табачной мозаики и внедренные в геном больных дают прекрасный оздоровительный эффект, и во многих случаях даже полное выздоровление. Мы ждем, что Нобелевский комитет вот-вот оценит и эти наши усилия.
— Для вас нобелевки, — говорит Лена, — как семечки…
Мне остаётся только пожать плечами.
— И дело вовсе не в том, что наши ребята вместе с Вейсманом разделят между собой какой-то миллион долларов, дело в другом: наша идея работает на благо людей. Не многие этим могут похвастать. А что делать со слепыми, глухими, кривыми и горбатыми, что делать с теми, у кого шалит сердце, раздута печень, ноет желудок и отказывают почки? Огромная проблема с мужиками и фригидными женщинами. Правда, Наташка вот на днях хвасталась, что добилась блестящих результатов с генами оргазма. Это ее первая большая победа и ее методика теперь идет нарасхват среди первых красавиц мира. Все эти шоуменши и топ-модели, суперстары и супермалы бегают перед ней на цыпочках. Наташка рада.
— Звонил Тим, — сказала она, — если мы обеспечим ему достаточное финансирование…
— Спектор, что ли?
— Он самый. Так вот если вы дадите ему еще денег…
— Он вылечит всех фригидных женщин планеты, — сказал Юра.
— Именно, — сказала Ната, — он вот-вот прицепит ген оргазма к обезвреженным вирусам гриппа. Нужно дать ему денег на этот проект.
— Какая Ната, — спрашивает Лена, — Куликова ли Горелова?
— Наша Ната, Наталья, ну… Натальсанна…
— Ната, тебе нечего волноваться, — сказал Стас.
— Да я, собственно, и не волнуюсь. Тим просил передать…
— Вит, — сказал Жора, — это важный проект. Не жалей своих денег…
— Вы бы еще финансировали те-ечку козлов, — сказал Вит.
Мало-помалу скелет нашей мечты обрастал живым сочным мясом. Каждой твари по паре? Конечно! Никто не был обижен. Весь биогеоценоз Пирамиды был представлен в полном объеме и жил в полной гармонии с небесными законами. Каждой твари по паре? Конечно! Никто не был обижен. Это был сад сказок и сбывшихся желаний. Семирамиде такое не могло и присниться. Правда, в природе, как и принято, пока еще шла непримиримая борьба за существование среди растений и животных, да, львы еще не сосуществовали с косулями и крокодилы вовсю пожирали всех, кто зазевался на берегу. Даже людей. Да, были первые жертвы, прощания, похороны… Как у людей. Но люди были уже другими. Это еще не был Эдем, но уже не было и сборище людей, обуянных идеями строительства китайского капитализма, российского коммунизма или шведского социализма. Никаких «измов»!
Это были первые люди Божьего Царствия. Во всяком случае, мы были полны желания видеть именно таких граждан, именно тех, кто даст миру первый пример совершенного человека. Иисус — первый, скажешь ты. Никто и не отрицает. Но Иисус один. Одинешенек! А здесь целый мир, целый свет людей, переполненных совершенством, как осенние соты...
— Как соты?
— Ага! Как соты медом! Собранный трудом ста тысяч неустанных тружеников, высветленный, вызревший, отяжелевший от беспрецедентной полноты и дурманящий запахами всех цветов мира, золотисто-жидкий янтарь… С мошками и букашками, с крапинками пыльцы, воска и дорожной пыли, поскрипывающей на зубах. Сладкий — как мед. В нем собрано все совершенство роя, утаилась вся, так сказать, биосоциальная целесообразность каждого члена сообщества. В нем — гармония, абсолютная гармония мира. Можно только мечтать: вот бы и нам такую! А ведь мы были на пути к этой гармонии. Наша Пирамида потихоньку наполнялась совершенством, как кружка пивом. И пусть наши дети пока только подрастали, росли как грибы, мы были вне себя от восторга: они же обязательно вырастут!..
А пока…
Ведь если говорить о жизни на нашей планете, то ее кристаллизующим центром, ее стержнем, краеугольным камнем и началом ее координат является Его Величество Ген!
— Ты своими генами уже засррр… засеял, так сказать, все мозги…
— Только так! Sic et simpliciter! (Так, и только так! — Лат.)
— Да ясно, что твоя капля любой камень раздолбает, — говорит Лена.
— Sic itur ad astra! (Так идут к звёздам! — Лат.), — говорю я.
Можно спорить: и навозные куры, добывающие из кучи знаний о жизни какие-то зримые зерна, будут, конечно, кудахтать, мол, а как же быть с этим, а как же быть с тем… На то они и куры, чтобы копаться в говне. Ген — это ген! Иисус бы сказал: «Вы, Ген, — соль жизни». Если бы в те времена были Мендели, Морганы, Уотсоны и Крики. Люди просто не знали слова такого — «ген». В ходу были только колена. Я не зря пропел гену гимн. Все остальное, что есть на Земле — его свита, сервис, обслуга. Как короля играет его окружение, так и все живое отражает активность гена. Все законы жизни от законов наследственности до самых лучших конституций государств обеспечивают работу гена. Гену подвластны не только законы желудка (есть, пить, метаболизировать), но и законы экономики, экологии, социума. Простой пример: вода есть — воды нет. Вдруг не стало воды. Закричат, заорут, застонут все геномы земли. То же и с хлебом, с электричеством, нефтью и газом… Нет света — мир слепнет, нет нефти — мир цепенеет, нет газа — мир стынет. Вот и вся экономика. Биологическая обратная связь, biofeedbасk — движущее колесо всех законов и всех экономик. Деньги? Деньги — эквивалент работоспособности гена, мера его труда. Вся феноменология жизни от какой-то там бледной спирохеты до геобиоценоза, вся-вся-вся — это феноменология ее генофонда. Хочешь — спорь. От этого ничего не изменится.
— С тобой спорить, — говорит Лена, — что…
— Что?
— Нет, ну сегодня даже самый оторванный троечник знает, что ген — это…
— Мало знать, — говорю я, — надо эти знания превращать в жизнь.
Мы спрессовали историю так, что генам ее стало тесно. Она шла перед нашими глазами густыми рядами. Колонии клонов — как жар пожара… Когда численность населения нашей Пирамиды достигла критической массы, Жора нажал красную кнопку: стоп!
— Все, — сказал Стас, — это последний…
Веня облегченно вздохнул.
— Жор, шумит в голове, в ушах звенит…
— Выпей.
— Да нет, звон такой, что…
— Это уже не звон, а звоночек, — сказал Жора, — за тобой пришли.
Последним оказался Мунк со своим «Криком». Было и в самом деле о чем прокричать. Но это был не крик оголтелой толпы, не крик потерь и отчаяния, не крик, исказивший облик доведенного до крайности человека, и даже не последний вздох смертника, это был восторженный крик победителя. И клич Архимеда: «Эврика!». Да, мы нашли все то, что искали все колена планеты, ухватили Жар-птицу за хвост, отыскали свой «философский камень», изготовили эликсир бессмертия, вылепили из глины неверия своего Homo perfectus, высекли его из камня, что крепче Тунгусского метеорита. Крепче телом и особенно духом. Так нам казалось.
— О Гермесе так никто и не вспомнил? — спрашивает Лена.
— Куда там!.. Было уже не до него!..
— И, конечно же, не до Переметчика?
— Хм!.. Мы дали возможность природе отдохнуть от него.
— На его детях?
— Какие дети?! Он же голубой! Хоть и крайне активно пассивный, но и пронзительно голубой! Как… Медный купорос. Аж сияет, аж светится!!!
— И кастрат!
— И кастрат! Это — всенепременно!
Каждый житель нашей чудной страны, мечтали мы, станет сильнее самого сильного и богаче самого богатого. Но никто не нарушит призыв: «Мы не должны быть сильнее самого слабого и богаче самого бедного».
Наконец-то! Настало время осознать наши принципы и приоритеты.
Теперь увесистый том Бенджамина Спока «Разговор с матерью» стал нашей настольной книгой.
— Прекрасно! — восклицает Лена.
— Мы отправились в путешествие, значение которого трудно переоценить.
— Рест, — улыбается Лена, — никогда не поверю, что вы…
— Что?!.
— Что вы…
— Что мы путешествовали с Переметчиком? С Авловым и Валерочкой? С ними в одной лодке? Ты об этом хочешь сказать?
— Без Тины…
Глава 5
Юлю огорчает лишь мысль о том, что какое-то время ей придется жить без телевизора и интернета. Телефон — вот спасение! Спасение от чего? Болтая с Вашингтоном (подруга замужем за афроамериканцем), она узнает, что в мире ничего существенного не происходит. В конце концов, сенсации не случаются каждый день. Даже в Америке, даже в Нью-Йорке… Разве что какой-то всемирный кризис…
— Кто, кто? — спрашивает она, — как ты сказала?..
И тут же, выслушав подругу:
— Обама? Ты сказала Обама? Твой муж что ли?!!
И тут же, повернувшись ко мне, прикрыв трубку рукой:
— Представляешь, президентом Америки стал-таки афроамериканец!.. Этот Барак!.. Или как там его?..
И снова в трубку:
— Слушай, теперь мы с тобой…
Затем долго молчит, слушая подругу. Затем, бросив трубку на столик:
— Слушай, этот Обама, говорят, сегодня популярнее, чем Иисус!
— Вот это-то меня и настораживает, — говорю я, — даже пугает.
Да-да, признаю я, — пугает! Я признаюсь в этом Юле. И дело тут вовсе не в трусости. Просто никто из нас, земных, не может быть популярнее Иисуса!
Юля молчит.
— Ты уже третий день не бреешься, — говорит она через полчаса.
— Да-да, — говорю я, — представляешь?..
— Скажи: что для тебя твоя Пирамида?
— Я уже говорил, — говорю я, — это моя мадам Бовари и моя Наташа Ростова, это…
— Ясно-ясно, — говорит Юля, — ты повторяешься.
Тем не менее, я добавляю:
— Пирамида — это я.
— Ах, ты мой Флоберушка!..
— А ты как думала, — говорю я.
И спешу в ванную комнату.
— А знаешь, — слышу я, — я сама убедилась в том, что твою Пирамиду читают в Гарварде, в Массачусетсе, да! И в Кембридже! Да-да! Но они так перевирают идею — ужас!.. Они толком не понимают, что такое духометрия и квантификация… Ты слышишь меня?.. А вот в Сорбонне уже восхищаются… Ты слышишь меня?
— Да, — говорю я, намыливая пальцами подбородок, — слышу…
— Можно сколько угодно говорить словами, — говорит Юля, — это все будет как об стенку горохом. Увидеть! Вот ведь что важно! Не слова, а действия… И узнать масштаб! Ты слышишь меня?..
Я думаю, что Обама как никто другой проникся идеей нашей Пирамиды.
— Верно! Поэтому всякие призывы и лозунги, всякие просьбы и даже притчи Христа — вода… И даже угрозы и насилие, и всякие там диктатуры и коммунизмы, — говорю я, — не в состоянии…