Одной из ключевых методологических проблем, связанных с изучением российской партийности, является поиск четко очерченного понятия "партия" в отношении российских политических объединений. Классические определения "партии", распространенные в западной историографии и ориентированные на европейский опыт многопартийности, включают, между прочим, такие критерии, как легальность существования и открытую конкуренцию с помощью механизмов парламентской демократии. Фактическое отсутствие этих условий в Российской империи начала XX в. лишает права российские политические образования всех направлений, согласно старым западным партийным теориям, именоваться партиями. Германскому историку М. Хильдер-майеру более корректной представляется концепция, которая связывает признание за политическим формированием статуса партии с соблюдением- ряда условий:.1) организационной преемственности, т.е. продолжения жизнедеятельности объединения после ухода первого поколения руководителей; 2) существования организаций на локальном
В дальнейшем под "партийностью" подразумевается не принад-лежность к партии или открытое отстаивание партийной позиции, а совокупность политических институтов, политических и общественных связей, характеризующих систему партий.
уровне и наличия стабильных связей периферии с центральными органами; 3) решимости местного и центрального руководства не ограничиваться организацией влияния на существующую власть, а ваять ее и принять на себя ответственность за государственные решения; 4) привлечения сторонников с помощью выборов и других средств. Вместе с тем автор одного из самых основательных в международной историографии исследований истории Партии социалистов-революционеров (ПСР) признает, что эта партия соответствовала лишь первому и четвертому требованию, в то время как второе присутствовало больше на бумаге: "В реальности не могло быть речи ни о постоянной организации на партийном фундаменте, ни об упорядоченных связях между партийными уровнями. Равным образом она не вполне отвечала и третьему условию, поскольку ПСР даже в наиболее благоприятном случае не могла сделать ничего иного,.кроме как попытаться воздействовать на государственную власть" Ш. Однако позднее М. Хильдермайер ставит под сомнение и наличие первого признака, предполагая возможность иного развития партии эсеров, если бы остались в живых такие колоритные фигуры, как Г. А. Гершуни и М.Р. Гоц [23.
Весьма уязвимым представляется и принятое в советской исторической литературе определение партии, базирующееся на клас-
/ f~
оовом принципе. Согласно ему, "политическая партия - это соответствующим образом оформленная организация самой активной части класса (или слоя класса), которая ставит, своей целью ведение политической борьбы за интересы данного класса (слоя) и наиболее последовательно их выражает и защищает" СЗ]. Столь прямолинейная связь партии с выражением интересов определенного класса не просматривается ни при анализе социального состава политических
организаций, ни при изучении их программных документов. В отношении России применение классового определения партии является еще более проблематичным в связи с недостаточно зрелой структурированностью общества и представлением каждой из многочисленных российских партий о себе как об общенародном объединении, что безусловно накладывало на их стратегические и тактические установки заметный отпечаток.
Не вполне четким является и определение партии, предложенное в новейшем учебном пособии по истории политических партий России. Согласно ему, "партия - активная часть народа (группа людей), в большинстве случаев единомышленников, объединенная в политическую организацию, ставящая своей целью совместными действиями ее членов отстаивание интересов определенной социальной группы общества" [41. Желание дистанцироваться от классового принципа привело к тому, что, с одной стороны, данная дефиниция слишком широка и вполне применима для характеристики политических, профессионально-политических и соеловно-политических непартийных или предпартийных образований начала XX в. (Союз освобождения, Союз союзов, Советы рабочих депутатов, Совет объединенного дворянства и т. д.). С другой стороны, авторы определения не дают ответа на вопрос, по какому принципу происходит размежевание '"активной части народа" по партиям. Кроме того, следует учесть и то, что российские партии, особенно в период их расцвета (1905-1907, 1917 гг.). в значительной степени "обрастали" случайными людьми, среди которых идейные единомышленники составляли компактное меньшинство, подверженное разногласиям или даже расколам. К тому же, как уже отмечалось, большинство партий вполне искренно считали ' себя представителями всего народа
Некорректность или неточность приведенных выше определений "партии", их неадекватность российской ситуации побудили конструировать в данной работе понятие "политическая партия" по наличию ряда формальных признаков: под "партией" будет в дальнейшем подразумеваться политическая организация, обладающая собственной программой, партийным аппаратом, печатным органом, местными филиалами. Вместе с тем следует учитывать, что понятие "партия" в отношении России начала XX в. носит условный характер, т. к. авторитарная политическая действительность крайне неблагоприятно сказывалась на организационном созревании и на формировании возможностей эффективного воздействия на общество и принятие властных решений. Мнение- М. Хильдермайера об уровне организационной зрелости Партии социалистов-революционеров вполне может быть распространено и на другие партии: они переросли политические движения, под которыми подразумеваются группы с неопределенным, сменяющимся членским составом и неформальным руководством, и не доросли до политических партий, заняв промежуточное положение между первыми и вторыми С 5].
Различия в понимании термина "партия" ведут к прямо противоположным оценкам степени организованности отдельных российских политических объединений. В то время как отечественные исследователи едины во мнении, что именно большевикам удалось добиться наибольшей организационной целостности, противопоставляя ей рыхлость и структурную слабость "непролетарских" партий, ряд западных историков М. Малиа, ПШайберт, Т. Эммонс пришли к выводу, что "только либералам удалось основать партию в европейском значении понятия. Партии социалистов-революционеров и социал-демократов, меньшевики и большевики, не были политическими партиями
в западном смысле слова, т. е. они не были организованными политическими объединениями в целях ориентированной на выборы политики. То, что составляло жизнь этих партий, это - маленькие1 заговоры с целью развязать всеобщий социальный кризис, который должен был вызвать свержение режима" С 63.
Отмеченная выше незрелость российских партий создает проблемы их классификации. По мнению германского исследователя Р. Рексхойэера, "...как современники тогда, так и историки сегодня, если они хотят обозначить политические позиции, часто не могут дать точных партийных названий, а должны довольствоваться такими менее четкими показателями направления, как "левый" или "реакционный".' Так как политические противоречия во многом были обострены до смертельной вражды, даже эти вспомогательные термины подразумевают по сегодняшний день самое разное. С точки зрения крайних правых октябристы казались "левыми". Ленин и советские историки, напротив, считают даже кадетов "контрреволюционерами". Политический словарь, растяжимый в любом направлении, который легко можно было использовать против врагов, был не менее полезен для друзей" [7]. Между тем условность разделения на "правых" и "левых" уже давно стала очевидной С83. Весьма спорной представляется и базирующаяся на статьях а И. Ленина советская классификация партий, которая выделяет в качестве главного критерия их классовую-сущность £93. Деление партий на помещичьи, буржуазные, мелкобуржуазные и пролетарские слишком схематично, основано на упрощенном представлении о прямой связи отдельных партий с определенными общественными группами и не подтверждается ни анализом их программ, ни изучением их социального состава Особые сомне-' ния вызывает термин "мелкобуржуазность", который, во-первых, не
в состоянии адекватно описать социально-экономические позиции патриархального, в основной своей массе, крестьянства и, во-вто-. рых, слишком широк, т. к. одновременно используется для характеристики крестьян и интеллигенции СЮ].
Среди множества классификаций политических партий наиболее удобной и корректной представляется классификация по идеологическим установкам. К крупнейшим социалистическим партиям в дореволюционной России относятся, таким образом, РСДРП и Партия социалистов-революционеров, к либеральным - Конституционно-демократическая партия (КДП) и ряд более мелких объединений, к консервативно-реформистским, не отрицавшим реформы, но руководствовавшимся лозунгом Бисмарка "не трогать то, что покойно", Союз 17 октября и ряд других. Так называемые "черносотенные" организации, прежде всего Союз русского народа (СРН),. у которых, как и у немецких традиционалистов XVIII в., отрицание изменений было сильнее, чем готовность к активному созиданию [11], в данном исследовании отнесены к традиционалистским, или охранительным партиям.
Историографическая ситуация в отечественной и зарубежной историографии характеризуется целым рядом общих тенденций. Во-первых, наибольшее внимание ученых на протяжении десятилетий было приковано к истории большевизма Это объясняется привлекательностью головокружительного политического.взлета В. И. Ленина и его организации, но что значительно важнее, этот феномен рассматривался как "историческая ключевая проблема, 1«эторая связана со всеми структурными вопросами русского общества и вполне может претендовать на сосредоточение исторического любопытства" [12]. В результате поле научного интереса оказалось существенно заужено
и исследования по истории других политических организаций России наиболее интенсивно проводились лишь начиная с 60-70-х гг., причем их количество тем меньше, чем дальше в политическом,спектре российских партийных образований объект исследования отстоит от РСДРП. Другими словами, литературы о меньшевиках больше, чем об эсерах, об эсерах - больше, чем о кадетах, о кадетах - больше, чем об октябристах и т. д. Это крайне затрудняет изучение российской партийности в комплексе.
Во-вторых, с восприятием российской революции, как справедливо отметил французский историк М, Малиа, произошло примерно то же, что и с Великой французской. Историки более 50 лет оценивали события 1789 г. с позиций их участников, избирая легитимистские, орлеанистские, жирондистские, якобинские или бонапартистские интерпретации, и лишь кризис 1848 г. позволил взглянуть на предыдущую, революцию более объективно, результатом чего стало одновременное появление в 1850 г. новаторских исследований Великой французской революции К Маркса и А. • де Токвиля. Нет ничего удивительного в том, что история российской революции "сначала писалась с точки зрения тех, кто был.действующим лицом или жертвой революции" И33. Вполне естественно и то, что на Западе по меньшей мере до конца 50-х fr. на Октябрь 1917 г. смотрели с позиций его противников - эмигрантов различной политической ориентации. Россиеведы того периода ~ А. Улам, Р. Пайпс, С. Пейдж, Н.'Ря-аановский и др. составляли, по оценкам американских специалистов, "школу политической истории", для которой были характерны субъективизм анализа, малый интерес к экономическим и социальным факторам, персонификация истории, концентрация внимания на столичных событиях, высокая степень идеологизированности [14]. Начиная
с 60-70-х гг. исследование политических партий России за рубежом резко интенсифицировалось. Истории социал-демократии посвятили свои работы А. Глисон, Р. Суни, Р. Таккер, Р. Элвуд, истории организаций социалистов-революционеров - КХеллер, М. Хильдермайер, кон-/ ституционных демократов - Р. Пайпс, У. Розенберг, Ч. Тимберлейк, Т. Эммонс, октябристов - Э. Бирт, М. Хаген, Ч. Харрисон, черносотенцев - X. Г. Леве, Р. Рексхойзер, X Роггер [15]. Кроме того, начался отход от старых стереотипов, а политическая история была потеснена социальной. Развитие политических партий стало рассматриваться в контексте происходившей в России модернизации.
Подобная тенденция просматривается и в отечественной историографии. В СССР в течение десятилетий история писалась победителями в буквальном смысле этого слова, с трепетным сохранением большевистской аргументации и даже стилистики. Этим в значительной степени объясняется предельный эмоциональный накал многих советских историке-партийных работ и запальчивые обвинения в-"фаль-сификаторстве" в адрес западных исследователей.
Вместе с тем в 60-х - начале 90-х гг. усилиями ряда исследователей - КВ. Гусева, Е Г. Думовой, R R Комина, R А. Кувшинова, Л. М. Спирина, С. А. Степанова, С. R Тютюкина, К. Ф. Шацилло, R R Шело-хаева и многих других - появились работы, в которых история меньшевиков, эсеров, кадетов, октябристов, черносотенцев рассматривается не под рубрикой "Борьба большевиков.против...", а как самостоятельный и полноценный объект исследрвания [16].
Длительное влияние на историографию партий и революций в России позиций ее участников объясняет еще одну тенденцию, характерную как для отечественной, так и для зарубежной исторической литературы о российских партиях - недостаточную изученность
многопартийности в российской провинции. Этот пробел вызывает озабоченность отечественных и западных исследователей.
Как точно подметил Р. Рексхойзер, некоторые авторы '"все еще находятся в плену тех привычек мышления, от которых они справедливо пытаются освободиться: от петербургского угла зрения и его обратной стороны, от склонности к общим словам о провинции" [17]. Между тем, исследуя региональные особенности избирательных кампаний в Государственные думы, Р. Рексхойзер пришел к выводу, что существовали "ландшафты политического поведения, которые нельзя удовлетворительно объяснить на основе нынешнего уровня знаний. Решение проблемы можно найти лишь постепенно и на одном-единет-венном пути: в серии локальных и региональных исследований, проводящихся в сравнительном аспекте" [18]. Эта позиция полностью разделяется отечественными исследователями [19].
Названные тенденции в историографии - преобладание исследований о большевизме, многолетнее воздействие сложившихся в начале XX в. стереотипов в оценке событий и явлений того периода, преимущественное внимание к истории центра и недостаточное знание периферии - для отечественных историков оказались усугублены длительным господством нормативной идеологии, обязывавшей их писать большей частью о победителях и с точки зрения победителей.' В результате история КПСС развилась в самостоятельный социокультурный феномен, -а возможность обращения к истории других партий была либо надолго пресечена, либо ограничена одним аспектом - борьбой против них большевиков. Лишь в 70-80-е гг. началось интенсивное ' изучение всего спектра политических партий России правее большевизма. Господство ленинизма вело и к тому, что исследователи не могли быть свободны от ленинских оценок событий начала XX в.,
т. е. были обязаны смотреть на них глазами большевиков и их вождя. Наконец, обязательность официальных идей и положений о развитии страны приводила к использованию регионального материала в качестве иллюстрации в подтверждение их правильности и к втискиванию местной истории в заранее заданные жесткие рамки.
В результате резкого падения авторитета ленинизма в конце 80-х гг. в отечественной историографии сложилась ситуация, характеризующаяся следующими факторами. Во-первых, большевистские стереотипные оценки оказались вытеснены не менее эмоционально окрашенными шаблонами, сформированными оппонентами леворадикальной социал-демократии из социалистического, либерального и даже радикально-монархического лагерей, а основательные исторические исследования были потеснены публицистическими работами, причем не всегда высокого качества. Во-вторых, определенная.преемственность наблюдается лишь в исследовании "непролетарских" партий. Это объясняется, по-видимому, большей осторожностью, сдержанностью и взвешенностью позиций, выработанных в последние десятилетия специалистами по истории политике-партийной палитры за рамками большевизма*. Работы по истории большевистских организаций либо отсутствуют, либо заменяют выработку принципиально новых концепций описанием ранее существовавших, что также важно, но может рассматриваться лишь в качестве промежуточной задачи С SO].
* Весьма симптоматично, что новейший коллективный труд по истории крупнейших политических партий России начала XX в. "Политическая история России в партиях и лицах" (М., 1993) не включил в себя очерки о большевиках и их лидерах. Характерно и то, что глава о большевиках в учебнике "История политических партий России" (М., 1994), представляя собой яркий и живой очерк, несколько выделяется несоответствием программе, которой старались придерживаться другие авторы коллективного труда, в частности отсутствием параграфа о численности, составе и "географии" РСДРП.
Сопоставляя современное состояние изучения темы в отечественной и зарубежной исторической науке, нельзя не отметить, что западные исследования отличает более высокий аналитический уровень, что связано е активным использованием терминологического и методического инструментария политологии и социологии и меньшей ваидеологизированностью проблематики. Вместе с тем в связи с недоступностью для иностранных специалистов многих, особенно провинциальных, архивных материалов, источниковая база их работ была искусственно заужена. Советские историки, в первую очередь историки К1ЮС, находились в известной зависимости от марксистско-ле-
ъ
нинских догматов, чем и обусловливалось преимущественное применение иллюстративного метода изложения. Тем не менее тщательная работе, в многочисленных местных архивохранилищах (в том числе и в поиске иллюстраций к идеологическим постулатам) позволила создать солидную источниковую багу для исследований, которую отечественные историки нередко используют недостаточно эффективно.
Наличие историографических обзоров по проблематике истории политических партий в общероссийском.масштабе позволяет предложить их читателю С15-16] и ограничиться несколькими замечаниями о состоянии изучения темы на уральском материале. Библиография по политической истории Урала в конце XIX - начале XX вв. довольно обширна С 21] и достойна специального исследования. Уже в 20-е гг. появилось около 50 работ исследовательского и мемуарного характера о партийных, преимущественно большевистских организациях Урала. Отмечая накопление фактического материала, в том числе постепенное увеличение объема архивных источников, исследователи констатировали позднее наличие "... серьезных методологических ошибок, явно антимарксистских концепций", выразившихся,
главным образом, в недостаточном освещении руководящей роли социал-демократов в Советах, профсоюзах, организации маевок и т. д., [22] между тем обаяние работ 20-х гг. заключалось именно в разноголосице мнений непосредственных участников или свидетелей событий, в их желании ничего не предлагать и не предполагать, а излагать, что в поздней советской историографии не могло квалифицироваться иначе, чем "буржуазно-объективистский подход" [23]. При этом следует отметить, что и разночтения в описании и оценках революционных событий были не столь уж принципиальны, а деление работ на "марксистские" и "антимарксистские" проводилось достаточно условно. Судя по всему, границу между теми и другими определяли два критерия: • 1) отношение к революциям 1905-1907 и 1917 гг. как к организованным движениям или как к преимущественно стихийным процессам и 2) партийное прошлое авторов исследований и воспоминаний. Неслучайно к антимарксистскому направлению были отнесены работы бывших эсеров-и меньшевиков А. Кийкова, К Здобнова, R Мутных, Е Мурашева и др. Интересно, что по первому критерию классифицировать идеологические ориентиры авторов весьма проблематично, поскольку все они касались стихийного компонента в развитии событий и оценивали работу большевиков в общественных Организациях как недостаточную. Материалы 20-х гг. создают впечатление моментального снимка с недавнего прошлого и оставляют ощущение пестроты и подвижности партийной палитры и неопределенности границ между различными политическими течениями, _ среди которых большевизм не являлся бесспорным лидером.
Следует подчеркнуть,-что предреволюционная история политических организаций на Урале начала в буквальном смысле переписываться уже -в 20-е гг. На рукописи С. Токарева и Царегородцева
1927 г. "Вятская губерния до 1914 года, в годы империалистической войны и Февральской революции" рецензентом тогда же была оставлена пометка- "Меня работа совершенно не удовлетворяет. Совершенно не видно, не чувствуется роли партии (как будто бы ее и не было!). Ряд мест изложен нечетко, а иные - и не правильно" [24]. В итоге работа подверглась основательной редакторской правке, существенно сместившей авторские акцепты*.
В последующие годы изучение политических событий на Урале в начале XX в. развивалось в жестких рамках общеобязательных идеологических установок.' Следует вычленить две противоположные тенденции, которые свидетельствуют о некорректности однозначных оценок историографического осмысления и освоения проблематики. С одной стороны, и на протяжении 40-50-х гг. накапливался и вводился в оборот новый, преимущественно архивный материал [25]. С другой стороны,, политический ландшафт все более упрощался и превращался в пустыню, поскольку на политической арене единственной активной силой оказывались большевики, а упоминания об их союзниках и противниках становились все более скупы.
* В первоначальном варианте политические настроения населе
ния оценивались так: "Политическое настроение в дореволюционное
время трудящихся масс губернии, распропагандированных в овое вре
мя приспешниками буржуазии меньшевиками и эсерами, составлявших
и то время, в силу исключительных условий, партийное революцион
ное большинство в Вятке и ее уездах, наученных, к тому же, горь
ким опытом 1905.и последующих лет, хотя и было ярко оппозиционным
по отношению к существовавшему тогда правительству, но дальше ку
цей конституции и учредиловки - не шло1'. Исправленный вариант су
щественно отличался: "Политическое настроение губернии было ярко
оппозиционным по отношению к существовавшему тогда правительству,
о чем свидетельствуют события 1905 и последующих лет, но в силу
преобладания умеренных течений и почти полного отсутствия чистого
пролетариата, чаяния вятчан в массе долгое время дальше требова
ний созыва учредительного собрания не идут" (ЦЦНИКО, ф. 1, оп. 1,
д. 94, л. 12-13). i
Ситуация улучшилась в 60-80-е гг., хотя многие упрощения и ошибки перешли в исследования этого периода из работ предыдущих. лет. Лидирующим направлением по-прежнему осталась история большевистских организаций, что отразилось, между прочим, и в издании очерков местных партийных организаций [26]. В новых исследованиях о большевиках появилось значительное количество фактов и сюжетов о межпартийной борьбе [27]. Подобные сюжеты рассматривались и в работах, не посвященных непосредственно партийной истории [28]. Ряд работ специально посвящен межпартийным взаимоотношениям и политическим партиям, изучение которых в прежние годы не поощрялось [29].
Для исследований последних десятилетий характерно, наряду с неравномерностью в изучении политических течений, разное качество работ. Среди исследований местных большевистских организаций наиболее фундаментальными представляются монографии Ф. П. Быстрых и Е. И. Рябухина. Некоторые труды, прежде всего ряд очерков партийных организаций, страдают известным схематизмом, отсутствием важных сюжетов, за что они подвергались справедливой критике, которая касалась, правда, в основном'второстепенных проблем и выстраивалась в русле "усовершенствования" очерков для последующего переиздания [303. В отдельных работах можно встретить слабо аргументированные утверждения об организации большевиками того или иного выступления населения*. Особенно заметен диссонанс между излагаемым фактическим, материалом и нормативными выводами
* Так, в "Очерках истории Кировской организации КПСС" (Киров, 1965) разгромное крестьянское выступление в Царевосанчурске в июне 1906 г. бев достаточных основании связано с работой социал-демократического кружка самообразования: "Работа кружковцев среди крестьянства, бесспорно, сыграла роль в выступлении
в наиболее фундаментальных исследованиях. Так, Е. И. Рябухин, показав на богатом источниковом материале фактический развал социал-демократических организационных структур в 1907-1914 гг.. сделал вывод о том, что "в борьбе за нелегальную марксистскую партию, за ее революционную теорию, программу, тактику, принципы и традиции в мрачные годы реакции большевистские организации Урала закалились идейно, окрепли организационно, обогатились новым политическим опытом, новыми методами борьбы и формами организации" [31]. Кроме того, характерно некритичное отношение к большевистским источникам, цитирование которых, наряду со ссылками на произведения В. И. Ленина и даже, в ряде случаев, многотомную "Историю Коммунистической партии Советского Союза", выступает в качестве наиболее весомого и бесспорного аргумента. Наконец, следует отметить и сохранение в исследованиях публицистической большевистской стилистики, клеймящей противников как "буржуазных и мелкобуржуазных говорунов", "примазавшихся элементов", "авантюристов-эсеров" и "оппортунистов-меньшевиков", "палачей в генеральских мундирах", в то время как сами большевики выступают в качестве "славных боевиков", "лучших сынов, и дочерей рабочего класса" и т. д. С последним обстоятельством связано и то, что само историческое повествование ведется в ряде работ в настоящем времени. t
В последние годы наблюдается все более интенсивный интерес к истории- местных политических организаций различной ориентации
25 июня, хотя они прямой подготовкой его и не занимались" (с. 189). Далее на основании тревожных слухов и брожения в деревне в связи с возвращением раненых с первой мировой войны, общим отступлением, сообщениями газет и письмами с фронта сделан сомнительный вывод о том, что "революционная пропаганда большевиков все глубже... проникала и в деревню..." (с:307-308). Подобные примеры можно было бы продолжить;, •
на Уралн, о чем можно судить по публикациям - монографиям, статьям и информационным материалам [32]. Это позволяет прогнозировать появление в ближайшем будущем значительного количества новых исследований. Вместе с тем по-прежнему остается актуальной мысль Р.'Рексхойэера, высказанная им почти полтора десятилетия назад:."Хотя мы и видим социальную структуру поздней царской империи гораздо точнее, чем раньше, мы располагаем лишь незрелыми, а подчас совершенно непроверенными и шаблонными представлениями о поведении социальных групп, о персональных и территориальных вариациях, внутри которых оно проявлялось, о мотивах и перспективах, которые его определяли. Мы энаем много важного о союзах и партиях, но в основном это связано с общеимперекими съездами, главными правлениями и парламентскими фракциями, с органами наверху и в центре. Их базис в стране, его основа в локальных.обществах, как правило, остается неясной" С33]. До сих пор отсутствуют четкие представления о социальном составе, позициях и деятельности, силе и сферах влияния различных политических организаций на региональном уровне. Не появилось комплексных исследований истории политических партий в отдельных регионах страны. Нет таких работ и на уральском материале.
Не претендуя на исчерпывающее раскрытие темы, что просто невозможно из-за обилия материалов и неизученности многих проблем, в настоящей работе предпринята попытка осветить историю основных общероссийских политических партий на Урале с начала XX в. по 1916 г. Помимо эволюции организационных структур, численности и социального состава организаций рассматриваются внешние связи и направления деятельности партий по трем линиям: партия-партия, партия-государство и партия общество.
. В основе исследования лежит идея о глубинной связи политической истории России конца XIX - начала XX вв. с трансформационным кризисом страны, поразившим ее в результате реформ I860-.70-х гг. и последовавшей в 1890-е гг. индустриализации и модернизации. Поэтому в работе использованы компоненты теории отсталости, выдвинутой более 30 лет назад американским исследователем А. Гершен-кроном, и, в отечественном варианте, концепции о трех эшелонах капитализма*. Использование этих и аналогичных теорий для анализа освободительного движения в России весьма плодотворно, о чем свидетельствуют работы ДГайера, Е Хильдермайера. И. К. Пантина, Е. Г. Плимака, R Г. Хороса E 343.
В последующем изложении история политических партий на региональном уровне будет рассматриваться в контексте изменений, связанных с индустриализацией как поступательным возрастанием доли промышленного сектора в производстве общественного продукта и модернизацией, под которой подразумеваются неэкономические сопутствующие процессы и последствия индустриализации. Поскольку основными аспектами модернизации являются социальная мобилизация, обострение общественных конфликтов я усиление политизации общества, выражающееся, помимо прочего, и в образовании новых политических институтов, в том числе партий, их рождение выступает
* Общее содержание концепций применительно к России сводится к качественным отличиям ее развития от западно-европейского. Особенности развития России как отсталой страны или страны 2-го эше^-лона капитализма заключались: 1) в ускоренных темпах промышленного развития с предпочтением крупного предпринимательства и проиэ водства средств производства в ущерб предметам массового спроса, 2) в повышенной роли государственных институтов в создании экош^ мики и дирижировании ее развитием и. наконец, 3) в огромном значении опыта передовых стран, прежде всего материально-технического, для внутреннего развития, что позволяло пользоваться так на-* зываемой "привилегией отсталости".
'Чбстве сопутствующего модернизации явления [35], а партийная история оказывается неразрывно связанной с социальной.
Территориально объект исследования ограничен четырьмя губерниями - Вятской, Оренбургской, Пермской и Уфимской. Хронологические пределы образуют, с одной стороны, время возникновения российских политических партий, с другой - Февральская революция, коренным образом изменившая политическую палитру. Исследовательскому анализу подверглось развитие местных организаций наиболее крупных и влиятельных политических партий - РСДРП, ПОР, КДП, Союза 17 октября, СРЕ В связи с узостью на Урале умеренного партийного "центра" его организациям - Партии правового порядка, Партии мирного обновления и Торгово-промышленной партии также уделено внимание. Из объекта исследования исключены национальные политические объединения (Мусульманский народный союз), партии, не оказывавшие существенного влияния на общественно-политическую жизнь в регионе (Партия народных социалистов), и объединения, которые даже по формальным показателям с трудом можно отнести к партиям и которые на Урале балансировали на грани политического терроризма и уголовного разбоя (анархисты-коммунисты).
В процессе работы, наряду с опубликованными материалами- -протоколами съездов и других руководящих органов, листовками, воспоминаниями, привлекались данные более сотни местных и центральных газет различных политических направлений, а также информация, отложившаяся в фондах двадцати архивов, в том числе зарубежных - Политического архива Внешнеполитической службы Германии
ГБонн) и Международйого института социальной истории (Амстердам).
- •. использованные источники•- партийное делопроизводство, документы
государственна* учреждений, печать, воспоминания очень разнятс-я
по степени достоверности. Принятый в советской историографии подход, определявший надежность источника, между прочим, и по классовой принадлежности, страдает недостаточной корректностью и неизбежно заставляет исследователя смотреть на происходившие в начале XX в. события глазами ортодоксального большевика.
Опыт подсказывает, что наиболее достоверная информация содержится в партийной и государственной документации конфиденциального характера - переписке местных политических организаций с центральным руководством, местных и центральных органов власти. Материалы, создававшиеся для широкого пользования - газеты, листовки, отчасти и мемуары, - были в значительной части рассчитаны на пропагандистский эффект, в угоду которому факты зачастую искажались и имели, по словам видного кадета В. А. Ыаклакова, характер "военных бюллетеней": "Есть условная ложь, которой все во время войны подчиняются. Войска всегда непобедимы, начальники, покуда их не сменят, непогрешимы, поражения изображаются как победоносные "отступления на позиции заранее приготовленные". То же самое происходило в "политике". Сколько раз после очередной кадетской "оплошности" в Думе партийные журналисты нас укоряли, что мы их не жалеем! Как им восхвалять эту оплошность? И все же вохваляли" [363. Эта "слабость" была характерна и для других партий.*
Различен уровень объективности и ъ пределах одного вида источников. Так, официальная пресса, имея доступ к информации,•собранной государственными службами, в ряде случаев выступает в качестве более надежного источника, чем оппозиционная печать*.
* Весьма характерен следующий пример: в оппозиционной газете "Вятский край" (1907. N 41) о местном члене II Государственной думы демократической ориентации И.Л.Финееве, якобы ограбленном по
Сравнительный анализ различных источников позволяет восстановить объективную картину развития местных политических организаций. Источниковая база и результаты работ отечественных и зарубежных исследователей представляются достаточно основательными, чтобы хотя бы в первом приближении решить намеченные задачи.
|