S 1. Провинциальная партийность в России как предмет исследования

Одной из ключевых методологических проблем, связанных с изу­чением российской партийности, является поиск четко очерченного понятия "партия" в отношении российских политических объединений. Классические определения "партии", распространенные в западной историографии и ориентированные на европейский опыт многопартий­ности, включают, между прочим, такие критерии, как легальность существования и открытую конкуренцию с помощью механизмов парла­ментской демократии. Фактическое отсутствие этих условий в Рос­сийской империи начала XX в. лишает права российские политические образования всех направлений, согласно старым западным партийным теориям, именоваться партиями. Германскому историку М. Хильдер-майеру более корректной представляется концепция, которая связы­вает признание за политическим формированием статуса партии с со­блюдением- ряда условий:.1) организационной преемственности, т.е. продолжения жизнедеятельности объединения после ухода первого по­коления руководителей; 2) существования организаций на локальном

В дальнейшем под "партийностью" подразумевается не принад-лежность к партии или открытое отстаивание партийной позиции, а совокупность политических институтов, политических и обществен­ных связей, характеризующих систему партий.

уровне и наличия стабильных связей периферии с центральными ор­ганами; 3) решимости местного и центрального руководства не ог­раничиваться организацией влияния на существующую власть, а ваять ее и принять на себя ответственность за государственные решения; 4) привлечения сторонников с помощью выборов и других средств. Вместе с тем автор одного из самых основательных в международной историографии исследований истории Партии социалистов-революцио­неров (ПСР) признает, что эта партия соответствовала лишь перво­му и четвертому требованию, в то время как второе присутствова­ло больше на бумаге: "В реальности не могло быть речи ни о посто­янной организации на партийном фундаменте, ни об упорядоченных связях между партийными уровнями. Равным образом она не вполне отвечала и третьему условию, поскольку ПСР даже в наиболее благо­приятном случае не могла сделать ничего иного,.кроме как попы­таться воздействовать на государственную власть" Ш. Однако позднее М. Хильдермайер ставит под сомнение и наличие первого признака, предполагая возможность иного развития партии эсеров, если бы остались в живых такие колоритные фигуры, как Г. А. Гершуни и М.Р. Гоц [23.

Весьма уязвимым представляется и принятое в советской ис­торической литературе определение партии, базирующееся на клас-

/ ^f~

оовом принципе. Согласно ему, "политическая партия - это соот­ветствующим образом оформленная организация самой активной части класса (или слоя класса), которая ставит, своей целью ведение по­литической борьбы за интересы данного класса (слоя) и наиболее последовательно их выражает и защищает" СЗ]. Столь прямолиней­ная связь партии с выражением интересов определенного класса не просматривается ни при анализе социального состава политических

организаций, ни при изучении их программных документов. В отноше­нии России применение классового определения партии является еще более проблематичным в связи с недостаточно зрелой структуриро­ванностью общества и представлением каждой из многочисленных рос­сийских партий о себе как об общенародном объединении, что безу­словно накладывало на их стратегические и тактические установки заметный отпечаток.

Не вполне четким является и определение партии, предложенное в новейшем учебном пособии по истории политических партий России. Согласно ему, "партия - активная часть народа (группа людей), в большинстве случаев единомышленников, объединенная в политиче­скую организацию, ставящая своей целью совместными действиями ее членов отстаивание интересов определенной социальной группы обще­ства" [41. Желание дистанцироваться от классового принципа приве­ло к тому, что, с одной стороны, данная дефиниция слишком широ­ка и вполне применима для характеристики политических, профес­сионально-политических и соеловно-политических непартийных или предпартийных образований начала XX в. (Союз освобождения, Союз союзов, Советы рабочих депутатов, Совет объединенного дворянст­ва и т. д.). С другой стороны, авторы определения не дают ответа на вопрос, по какому принципу происходит размежевание '"актив­ной части народа" по партиям. Кроме того, следует учесть и то, что российские партии, особенно в период их расцвета (1905-1907, 1917 гг.). в значительной степени "обрастали" случайными людьми, среди которых идейные единомышленники составляли компактное мень­шинство, подверженное разногласиям или даже расколам. К тому же, как уже отмечалось, большинство партий вполне искренно считали ' себя представителями всего народа

 

 

Некорректность или неточность приведенных выше определений "партии", их неадекватность российской ситуации побудили констру­ировать в данной работе понятие "политическая партия" по наличию ряда формальных признаков: под "партией" будет в дальнейшем под­разумеваться политическая организация, обладающая собственной программой, партийным аппаратом, печатным органом, местными фили­алами. Вместе с тем следует учитывать, что понятие "партия" в от­ношении России начала XX в. носит условный характер, т. к. автори­тарная политическая действительность крайне неблагоприятно сказы­валась на организационном созревании и на формировании возможно­стей эффективного воздействия на общество и принятие властных ре­шений. Мнение- М. Хильдермайера об уровне организационной зрелости Партии социалистов-революционеров вполне может быть распростране­но и на другие партии: они переросли политические движения, под которыми подразумеваются группы с неопределенным, сменяющимся членским составом и неформальным руководством, и не доросли до политических партий, заняв промежуточное положение между пер­выми и вторыми С 5].

Различия в понимании термина "партия" ведут к прямо противо­положным оценкам степени организованности отдельных российских политических объединений. В то время как отечественные исследова­тели едины во мнении, что именно большевикам удалось добиться на­ибольшей организационной целостности, противопоставляя ей рых­лость и структурную слабость "непролетарских" партий, ряд запад­ных историков М. Малиа, ПШайберт, Т. Эммонс пришли к выводу, что "только либералам удалось основать партию в европейском зна­чении понятия. Партии социалистов-революционеров и социал-демо­кратов, меньшевики и большевики, не были политическими партиями

в западном смысле слова, т. е. они не были организованными полити­ческими объединениями в целях ориентированной на выборы политики. То, что составляло жизнь этих партий, это - маленькие¹ заговоры с целью развязать всеобщий социальный кризис, который должен был вызвать свержение режима" С 63.

Отмеченная выше незрелость российских партий создает проб­лемы их классификации. По мнению германского исследователя Р. Рексхойэера, "...как современники тогда, так и историки сегод­ня, если они хотят обозначить политические позиции, часто не мо­гут дать точных партийных названий, а должны довольствоваться та­кими менее четкими показателями направления, как "левый" или "ре­акционный".' Так как политические противоречия во многом были обо­стрены до смертельной вражды, даже эти вспомогательные термины подразумевают по сегодняшний день самое разное. С точки зрения крайних правых октябристы казались "левыми". Ленин и советские историки, напротив, считают даже кадетов "контрреволюционерами". Политический словарь, растяжимый в любом направлении, который легко можно было использовать против врагов, был не менее полезен для друзей" [7]. Между тем условность разделения на "правых" и "левых" уже давно стала очевидной С83. Весьма спорной представ­ляется и базирующаяся на статьях а И. Ленина советская классифи­кация партий, которая выделяет в качестве главного критерия их классовую-сущность £93. Деление партий на помещичьи, буржуазные, мелкобуржуазные и пролетарские слишком схематично, основано на упрощенном представлении о прямой связи отдельных партий с опре­деленными общественными группами и не подтверждается ни анализом их программ, ни изучением их социального состава Особые сомне-' ния вызывает термин "мелкобуржуазность", который, во-первых, не

 

в состоянии адекватно описать социально-экономические позиции патриархального, в основной своей массе, крестьянства и, во-вто-. рых, слишком широк, т. к. одновременно используется для характе­ристики крестьян и интеллигенции СЮ].

Среди множества классификаций политических партий наиболее удобной и корректной представляется классификация по идеологиче­ским установкам. К крупнейшим социалистическим партиям в дорево­люционной России относятся, таким образом, РСДРП и Партия социа­листов-революционеров, к либеральным - Конституционно-демократи­ческая партия (КДП) и ряд более мелких объединений, к консерва­тивно-реформистским, не отрицавшим реформы, но руководствова­вшимся лозунгом Бисмарка "не трогать то, что покойно", Союз 17 октября и ряд других. Так называемые "черносотенные" органи­зации, прежде всего Союз русского народа (СРН),. у которых, как и у немецких традиционалистов XVIII в., отрицание изменений было сильнее, чем готовность к активному созиданию [11], в данном ис­следовании отнесены к традиционалистским, или охранительным пар­тиям.

Историографическая ситуация в отечественной и зарубежной ис­ториографии характеризуется целым рядом общих тенденций. Во-пер­вых, наибольшее внимание ученых на протяжении десятилетий было приковано к истории большевизма Это объясняется привлекатель­ностью головокружительного политического.взлета В. И. Ленина и его организации, но что значительно важнее, этот феномен рассматри­вался как "историческая ключевая проблема, 1«эторая связана со всеми структурными вопросами русского общества и вполне может претендовать на сосредоточение исторического любопытства" [12]. В результате поле научного интереса оказалось существенно заужено

 

и исследования по истории других политических организаций России наиболее интенсивно проводились лишь начиная с 60-70-х гг., при­чем их количество тем меньше, чем дальше в политическом,спектре российских партийных образований объект исследования отстоит от РСДРП. Другими словами, литературы о меньшевиках больше, чем об эсерах, об эсерах - больше, чем о кадетах, о кадетах - больше, чем об октябристах и т. д. Это крайне затрудняет изучение россий­ской партийности в комплексе.

Во-вторых, с восприятием российской революции, как справед­ливо отметил французский историк М, Малиа, произошло примерно то же, что и с Великой французской. Историки более 50 лет оцени­вали события 1789 г. с позиций их участников, избирая легитимист­ские, орлеанистские, жирондистские, якобинские или бонапартист­ские интерпретации, и лишь кризис 1848 г. позволил взглянуть на предыдущую, революцию более объективно, результатом чего стало одновременное появление в 1850 г. новаторских исследований Вели­кой французской революции К Маркса и А. • де Токвиля. Нет ничего удивительного в том, что история российской революции "сначала писалась с точки зрения тех, кто был.действующим лицом или жерт­вой революции" И33. Вполне естественно и то, что на Западе по меньшей мере до конца 50-х fr. на Октябрь 1917 г. смотрели с по­зиций его противников - эмигрантов различной политической ориен­тации. Россиеведы того периода ~ А. Улам, Р. Пайпс, С. Пейдж, Н.'Ря-аановский и др. составляли, по оценкам американских специалистов, "школу политической истории", для которой были характерны субъек­тивизм анализа, малый интерес к экономическим и социальным факто­рам, персонификация истории, концентрация внимания на столичных событиях, высокая степень идеологизированности [14]. Начиная

с 60-70-х гг. исследование политических партий России за рубежом резко интенсифицировалось. Истории социал-демократии посвятили свои работы А. Глисон, Р. Суни, Р. Таккер, Р. Элвуд, истории органи­заций социалистов-революционеров - КХеллер, М. Хильдермайер, кон-/ ституционных демократов - Р. Пайпс, У. Розенберг, Ч. Тимберлейк, Т. Эммонс, октябристов - Э. Бирт, М. Хаген, Ч. Харрисон, черносотен­цев - X. Г. Леве, Р. Рексхойзер, X Роггер [15]. Кроме того, начался отход от старых стереотипов, а политическая история была потесне­на социальной. Развитие политических партий стало рассматриваться в контексте происходившей в России модернизации.

Подобная тенденция просматривается и в отечественной истори­ографии. В СССР в течение десятилетий история писалась победите­лями в буквальном смысле этого слова, с трепетным сохранением большевистской аргументации и даже стилистики. Этим в значитель­ной степени объясняется предельный эмоциональный накал многих со­ветских историке-партийных работ и запальчивые обвинения в-"фаль-сификаторстве" в адрес западных исследователей.

Вместе с тем в 60-х - начале 90-х гг. усилиями ряда исследо­вателей - КВ. Гусева, Е Г. Думовой, R R Комина, R А. Кувшинова, Л. М. Спирина, С. А. Степанова, С. R Тютюкина, К. Ф. Шацилло, R R Шело-хаева и многих других - появились работы, в которых история мень­шевиков, эсеров, кадетов, октябристов, черносотенцев рассматрива­ется не под рубрикой "Борьба большевиков.против...", а как само­стоятельный и полноценный объект исследрвания [16].

Длительное влияние на историографию партий и революций в России позиций ее участников объясняет еще одну тенденцию, ха­рактерную как для отечественной, так и для зарубежной историче­ской литературы о российских партиях - недостаточную изученность

многопартийности в российской провинции. Этот пробел вызывает озабоченность отечественных и западных исследователей.

Как точно подметил Р. Рексхойзер, некоторые авторы '"все еще находятся в плену тех привычек мышления, от которых они справед­ливо пытаются освободиться: от петербургского угла зрения и его обратной стороны, от склонности к общим словам о провинции" [17]. Между тем, исследуя региональные особенности избирательных кампа­ний в Государственные думы, Р. Рексхойзер пришел к выводу, что существовали "ландшафты политического поведения, которые нельзя удовлетворительно объяснить на основе нынешнего уровня знаний. Решение проблемы можно найти лишь постепенно и на одном-единет-венном пути: в серии локальных и региональных исследований, про­водящихся в сравнительном аспекте" [18]. Эта позиция полностью разделяется отечественными исследователями [19].

Названные тенденции в историографии - преобладание исследо­ваний о большевизме, многолетнее воздействие сложившихся в начале XX в. стереотипов в оценке событий и явлений того периода, преи­мущественное внимание к истории центра и недостаточное знание пе­риферии - для отечественных историков оказались усугублены дли­тельным господством нормативной идеологии, обязывавшей их писать большей частью о победителях и с точки зрения победителей.' В ре­зультате история КПСС развилась в самостоятельный социокультурный феномен, -а возможность обращения к истории других партий была либо надолго пресечена, либо ограничена одним аспектом - борьбой против них большевиков. Лишь в 70-80-е гг. началось интенсивное ' изучение всего спектра политических партий России правее боль­шевизма. Господство ленинизма вело и к тому, что исследователи не могли быть свободны от ленинских оценок событий начала XX в.,

 

т. е. были обязаны смотреть на них глазами большевиков и их вождя. Наконец, обязательность официальных идей и положений о развитии страны приводила к использованию регионального материала в каче­стве иллюстрации в подтверждение их правильности и к втискиванию местной истории в заранее заданные жесткие рамки.

В результате резкого падения авторитета ленинизма в конце 80-х гг. в отечественной историографии сложилась ситуация, харак­теризующаяся следующими факторами. Во-первых, большевистские сте­реотипные оценки оказались вытеснены не менее эмоционально окра­шенными шаблонами, сформированными оппонентами леворадикальной социал-демократии из социалистического, либерального и даже ради­кально-монархического лагерей, а основательные исторические ис­следования были потеснены публицистическими работами, причем не всегда высокого качества. Во-вторых, определенная.преемственность наблюдается лишь в исследовании "непролетарских" партий. Это объ­ясняется, по-видимому, большей осторожностью, сдержанностью и взвешенностью позиций, выработанных в последние десятилетия специалистами по истории политике-партийной палитры за рамка­ми большевизма*. Работы по истории большевистских организаций ли­бо отсутствуют, либо заменяют выработку принципиально новых кон­цепций описанием ранее существовавших, что также важно, но может рассматриваться лишь в качестве промежуточной задачи С SO].

* Весьма симптоматично, что новейший коллективный труд по истории крупнейших политических партий России начала XX в. "Политическая история России в партиях и лицах" (М., 1993) не включил в себя очерки о большевиках и их лидерах. Характерно и то, что глава о большевиках в учебнике "История политических партий России" (М., 1994), представляя собой яркий и живой очерк, несколько выделяется несоответствием программе, которой старались придерживаться другие авторы коллективного труда, в частности отсутствием параграфа о численности, составе и "геог­рафии" РСДРП.

Сопоставляя современное состояние изучения темы в отечест­венной и зарубежной исторической науке, нельзя не отметить, что западные исследования отличает более высокий аналитический уро­вень, что связано е активным использованием терминологического и методического инструментария политологии и социологии и меньшей ваидеологизированностью проблематики. Вместе с тем в связи с не­доступностью для иностранных специалистов многих, особенно про­винциальных, архивных материалов, источниковая база их работ была искусственно заужена. Советские историки, в первую очередь исто­рики К1ЮС, находились в известной зависимости от марксистско-ле-

ъ

нинских догматов, чем и обусловливалось преимущественное приме­нение иллюстративного метода изложения. Тем не менее тщательная работе, в многочисленных местных архивохранилищах (в том числе и в поиске иллюстраций к идеологическим постулатам) позволила создать солидную источниковую багу для исследований, которую оте­чественные историки нередко используют недостаточно эффективно.

Наличие историографических обзоров по проблематике истории политических партий в общероссийском.масштабе позволяет предло­жить их читателю С15-16] и ограничиться несколькими замечаниями о состоянии изучения темы на уральском материале. Библиография по политической истории Урала в конце XIX - начале XX вв. до­вольно обширна С 21] и достойна специального исследования. Уже в 20-е гг. появилось около 50 работ исследовательского и мемуар­ного характера о партийных, преимущественно большевистских орга­низациях Урала. Отмечая накопление фактического материала, в том числе постепенное увеличение объема архивных источников, исследо­ватели констатировали позднее наличие "... серьезных методологиче­ских ошибок, явно антимарксистских концепций", выразившихся,

 

 

главным образом, в недостаточном освещении руководящей роли соци­ал-демократов в Советах, профсоюзах, организации маевок и т. д., [22] между тем обаяние работ 20-х гг. заключалось именно в разно­голосице мнений непосредственных участников или свидетелей собы­тий, в их желании ничего не предлагать и не предполагать, а из­лагать, что в поздней советской историографии не могло квалифици­роваться иначе, чем "буржуазно-объективистский подход" [23]. При этом следует отметить, что и разночтения в описании и оценках ре­волюционных событий были не столь уж принципиальны, а деление ра­бот на "марксистские" и "антимарксистские" проводилось достаточно условно. Судя по всему, границу между теми и другими определяли два критерия: • 1) отношение к революциям 1905-1907 и 1917 гг. как к организованным движениям или как к преимущественно стихийным процессам и 2) партийное прошлое авторов исследований и воспоми­наний. Неслучайно к антимарксистскому направлению были отнесены работы бывших эсеров-и меньшевиков А. Кийкова, К Здобнова, R Мут­ных, Е Мурашева и др. Интересно, что по первому критерию класси­фицировать идеологические ориентиры авторов весьма проблематично, поскольку все они касались стихийного компонента в развитии собы­тий и оценивали работу большевиков в общественных Организациях как недостаточную. Материалы 20-х гг. создают впечатление момен­тального снимка с недавнего прошлого и оставляют ощущение пестро­ты и подвижности партийной палитры и неопределенности границ меж­ду различными политическими течениями, _ среди которых большевизм не являлся бесспорным лидером.

Следует подчеркнуть,-что предреволюционная история политиче­ских организаций на Урале начала в буквальном смысле переписы­ваться уже -в 20-е гг. На рукописи С. Токарева и Царегородцева

 

1927 г. "Вятская губерния до 1914 года, в годы империалистической войны и Февральской революции" рецензентом тогда же была оставле­на пометка- "Меня работа совершенно не удовлетворяет. Совершенно не видно, не чувствуется роли партии (как будто бы ее и не бы­ло!). Ряд мест изложен нечетко, а иные - и не правильно" [24]. В итоге работа подверглась основательной редакторской правке, су­щественно сместившей авторские акцепты*.

В последующие годы изучение политических событий на Урале в начале XX в. развивалось в жестких рамках общеобязательных иде­ологических установок.' Следует вычленить две противоположные тен­денции, которые свидетельствуют о некорректности однозначных оце­нок историографического осмысления и освоения проблематики. С од­ной стороны, и на протяжении 40-50-х гг. накапливался и вводился в оборот новый, преимущественно архивный материал [25]. С другой стороны,, политический ландшафт все более упрощался и превращался в пустыню, поскольку на политической арене единственной активной силой оказывались большевики, а упоминания об их союзниках и про­тивниках становились все более скупы.

* В первоначальном варианте политические настроения населе­
ния оценивались так: "Политическое настроение в дореволюционное
время трудящихся масс губернии, распропагандированных в овое вре­
мя приспешниками буржуазии меньшевиками и эсерами, составлявших
и то время, в силу исключительных условий, партийное революцион­
ное большинство в Вятке и ее уездах, наученных, к тому же, горь­
ким опытом 1905.и последующих лет, хотя и было ярко оппозиционным
по отношению к существовавшему тогда правительству, но дальше ку­
цей конституции и учредиловки - не шло¹'. Исправленный вариант су­
щественно отличался: "Политическое настроение губернии было ярко
оппозиционным по отношению к существовавшему тогда правительству,
о чем свидетельствуют события 1905 и последующих лет, но в силу
преобладания умеренных течений и почти полного отсутствия чистого
пролетариата, чаяния вятчан в массе долгое время дальше требова­
ний созыва учредительного собрания не идут" (ЦЦНИКО, ф. 1, оп. 1,
д. 94, л. 12-13). i

 

 

Ситуация улучшилась в 60-80-е гг., хотя многие упрощения и ошибки перешли в исследования этого периода из работ предыдущих. лет. Лидирующим направлением по-прежнему осталась история больше­вистских организаций, что отразилось, между прочим, и в издании очерков местных партийных организаций [26]. В новых исследова­ниях о большевиках появилось значительное количество фактов и сю­жетов о межпартийной борьбе [27]. Подобные сюжеты рассматрива­лись и в работах, не посвященных непосредственно партийной исто­рии [28]. Ряд работ специально посвящен межпартийным взаимоотно­шениям и политическим партиям, изучение которых в прежние годы не поощрялось [29].

Для исследований последних десятилетий характерно, наряду с неравномерностью в изучении политических течений, разное каче­ство работ. Среди исследований местных большевистских организаций наиболее фундаментальными представляются монографии Ф. П. Быстрых и Е. И. Рябухина. Некоторые труды, прежде всего ряд очерков партий­ных организаций, страдают известным схематизмом, отсутствием важ­ных сюжетов, за что они подвергались справедливой критике, кото­рая касалась, правда, в основном'второстепенных проблем и выстра­ивалась в русле "усовершенствования" очерков для последующего пе­реиздания [303. В отдельных работах можно встретить слабо аргу­ментированные утверждения об организации большевиками того или иного выступления населения*. Особенно заметен диссонанс меж­ду излагаемым фактическим, материалом и нормативными выводами

* Так, в "Очерках истории Кировской организации КПСС" (Ки­ров, 1965) разгромное крестьянское выступление в Царевосанчурске в июне 1906 г. бев достаточных основании связано с работой со­циал-демократического кружка самообразования: "Работа кружков­цев среди крестьянства, бесспорно, сыграла роль в выступлении

в наиболее фундаментальных исследованиях. Так, Е. И. Рябухин, пока­зав на богатом источниковом материале фактический развал социал-демократических организационных структур в 1907-1914 гг.. сделал вывод о том, что "в борьбе за нелегальную марксистскую партию, за ее революционную теорию, программу, тактику, принципы и традиции в мрачные годы реакции большевистские организации Урала закали­лись идейно, окрепли организационно, обогатились новым политиче­ским опытом, новыми методами борьбы и формами организации" [31]. Кроме того, характерно некритичное отношение к большевистским ис­точникам, цитирование которых, наряду со ссылками на произведения В. И. Ленина и даже, в ряде случаев, многотомную "Историю Коммуни­стической партии Советского Союза", выступает в качестве наибо­лее весомого и бесспорного аргумента. Наконец, следует отметить и сохранение в исследованиях публицистической большевистской сти­листики, клеймящей противников как "буржуазных и мелкобуржуаз­ных говорунов", "примазавшихся элементов", "авантюристов-эсеров" и "оппортунистов-меньшевиков", "палачей в генеральских мундирах", в то время как сами большевики выступают в качестве "славных бое­виков", "лучших сынов, и дочерей рабочего класса" и т. д. С послед­ним обстоятельством связано и то, что само историческое повество­вание ведется в ряде работ в настоящем времени. t

В последние годы наблюдается все более интенсивный интерес к истории- местных политических организаций различной ориентации

25 июня, хотя они прямой подготовкой его и не занимались" (с. 189). Далее на основании тревожных слухов и брожения в деревне в связи с возвращением раненых с первой мировой войны, общим от­ступлением, сообщениями газет и письмами с фронта сделан сомни­тельный вывод о том, что "революционная пропаганда большевиков все глубже... проникала и в деревню..." (с:307-308). Подобные примеры можно было бы продолжить;, •

 

на Уралн, о чем можно судить по публикациям - монографиям, стать­ям и информационным материалам [32]. Это позволяет прогнозировать появление в ближайшем будущем значительного количества новых ис­следований. Вместе с тем по-прежнему остается актуальной мысль Р.'Рексхойэера, высказанная им почти полтора десятилетия назад:."Хотя мы и видим социальную структуру поздней царской империи го­раздо точнее, чем раньше, мы располагаем лишь незрелыми, а подчас совершенно непроверенными и шаблонными представлениями о поведе­нии социальных групп, о персональных и территориальных вариациях, внутри которых оно проявлялось, о мотивах и перспективах, кото­рые его определяли. Мы энаем много важного о союзах и партиях, но в основном это связано с общеимперекими съездами, главными прав­лениями и парламентскими фракциями, с органами наверху и в цент­ре. Их базис в стране, его основа в локальных.обществах, как правило, остается неясной" С33]. До сих пор отсутствуют четкие представления о социальном составе, позициях и деятельности, силе и сферах влияния различных политических организаций на региональ­ном уровне. Не появилось комплексных исследований истории полити­ческих партий в отдельных регионах страны. Нет таких работ и на уральском материале.

Не претендуя на исчерпывающее раскрытие темы, что просто не­возможно из-за обилия материалов и неизученности многих проб­лем, в настоящей работе предпринята попытка осветить историю ос­новных общероссийских политических партий на Урале с начала XX в. по 1916 г. Помимо эволюции организационных структур, численности и социального состава организаций рассматриваются внешние связи и направления деятельности партий по трем линиям: партия-партия, партия-государство и партия общество.

 

 

. В основе исследования лежит идея о глубинной связи политиче­ской истории России конца XIX - начала XX вв. с трансформационным кризисом страны, поразившим ее в результате реформ I860-.70-х гг. и последовавшей в 1890-е гг. индустриализации и модернизации. По­этому в работе использованы компоненты теории отсталости, выдви­нутой более 30 лет назад американским исследователем А. Гершен-кроном, и, в отечественном варианте, концепции о трех эшелонах капитализма*. Использование этих и аналогичных теорий для анали­за освободительного движения в России весьма плодотворно, о чем свидетельствуют работы ДГайера, Е Хильдермайера. И. К. Пантина, Е. Г. Плимака, R Г. Хороса E 343.

В последующем изложении история политических партий на ре­гиональном уровне будет рассматриваться в контексте изменений, связанных с индустриализацией как поступательным возрастанием до­ли промышленного сектора в производстве общественного продукта и модернизацией, под которой подразумеваются неэкономические со­путствующие процессы и последствия индустриализации. Поскольку основными аспектами модернизации являются социальная мобилизация, обострение общественных конфликтов я усиление политизации обще­ства, выражающееся, помимо прочего, и в образовании новых поли­тических институтов, в том числе партий, их рождение выступает

* Общее содержание концепций применительно к России сводится к качественным отличиям ее развития от западно-европейского. Осо­бенности развития России как отсталой страны или страны 2-го эше^-лона капитализма заключались: 1) в ускоренных темпах промышленно­го развития с предпочтением крупного предпринимательства и проиэ водства средств производства в ущерб предметам массового спроса, 2) в повышенной роли государственных институтов в создании экош^ мики и дирижировании ее развитием и. наконец, 3) в огромном зна­чении опыта передовых стран, прежде всего материально-техническо­го, для внутреннего развития, что позволяло пользоваться так на-* зываемой "привилегией отсталости".

'Чбстве сопутствующего модернизации явления [35], а партийная история оказывается неразрывно связанной с социальной.

Территориально объект исследования ограничен четырьмя губер­ниями - Вятской, Оренбургской, Пермской и Уфимской. Хронологи­ческие пределы образуют, с одной стороны, время возникновения российских политических партий, с другой - Февральская революция, коренным образом изменившая политическую палитру. Исследователь­скому анализу подверглось развитие местных организаций наиболее крупных и влиятельных политических партий - РСДРП, ПОР, КДП, Сою­за 17 октября, СРЕ В связи с узостью на Урале умеренного партий­ного "центра" его организациям - Партии правового порядка, Партии мирного обновления и Торгово-промышленной партии также уделено внимание. Из объекта исследования исключены национальные полити­ческие объединения (Мусульманский народный союз), партии, не ока­зывавшие существенного влияния на общественно-политическую жизнь в регионе (Партия народных социалистов), и объединения, которые даже по формальным показателям с трудом можно отнести к партиям и которые на Урале балансировали на грани политического террориз­ма и уголовного разбоя (анархисты-коммунисты).

В процессе работы, наряду с опубликованными материалами- -протоколами съездов и других руководящих органов, листовками, воспоминаниями, привлекались данные более сотни местных и цент­ральных газет различных политических направлений, а также инфор­мация, отложившаяся в фондах двадцати архивов, в том числе зару­бежных - Политического архива Внешнеполитической службы Германии

ГБонн) и Международйого института социальной истории (Амстердам).

- •. использованные источники•- партийное делопроизводство, документы

государственна* учреждений, печать, воспоминания очень разнятс-я

по степени достоверности. Принятый в советской историографии под­ход, определявший надежность источника, между прочим, и по клас­совой принадлежности, страдает недостаточной корректностью и не­избежно заставляет исследователя смотреть на происходившие в на­чале XX в. события глазами ортодоксального большевика.

Опыт подсказывает, что наиболее достоверная информация со­держится в партийной и государственной документации конфиденци­ального характера - переписке местных политических организаций с центральным руководством, местных и центральных органов власти. Материалы, создававшиеся для широкого пользования - газеты, лис­товки, отчасти и мемуары, - были в значительной части рассчитаны на пропагандистский эффект, в угоду которому факты зачастую иска­жались и имели, по словам видного кадета В. А. Ыаклакова, характер "военных бюллетеней": "Есть условная ложь, которой все во время войны подчиняются. Войска всегда непобедимы, начальники, покуда их не сменят, непогрешимы, поражения изображаются как победонос­ные "отступления на позиции заранее приготовленные". То же самое происходило в "политике". Сколько раз после очередной кадетской "оплошности" в Думе партийные журналисты нас укоряли, что мы их не жалеем! Как им восхвалять эту оплошность? И все же вохваляли" [363. Эта "слабость" была характерна и для других партий.*

Различен уровень объективности и ъ пределах одного вида ис­точников. Так, официальная пресса, имея доступ к информации,•со­бранной государственными службами, в ряде случаев выступает в ка­честве более надежного источника, чем оппозиционная печать*.

* Весьма характерен следующий пример: в оппозиционной газете "Вятский край" (1907. N 41) о местном члене II Государственной думы демократической ориентации И.Л.Финееве, якобы ограбленном по

Сравнительный анализ различных источников позволяет восста­новить объективную картину развития местных политических органи­заций. Источниковая база и результаты работ отечественных и зару­бежных исследователей представляются достаточно основательными, чтобы хотя бы в первом приближении решить намеченные задачи.

|