S 2. Урал как локальное общество

Рассмотрение российской партийности в контексте происходи­вших в стране социально-экономических изменений требует знания региональной специфики развития, т.к. на периферии удаленность от столиц и традиционное отстранение от общественной жизни, как правило, гасили или существенно видоизменяли политические им­пульсы центра. В данном случае термины "центр" и "периферия", как и в исследованиях Р. Рексхойзера, "обозначают не различные про­странственные секторы, а по-разному развитые поля деятельности

пути с выборов в родной Уржумский уезд, сообщалось, что он, "при­
ехав на Петербургский вокзал и оставив там свои вещи в зале
1-го класса, отправился в город. 'По возвращении на вокзал от его
вещей не осталось и следа. Все розыски остались тщетными, заявле­
но полиции". Были украдены депутатские деньги, паспорт, удостове­
рение депутата II Думы. Неофициальная часть "Вятских губернских
ведомостей" "Вятский вестник" опубликовал в этой связи статью
"Правда,"Вятского края", в основу которой был положен рапорт вят­
ского полицмейстера, сообщавшего, что поздно вечером жандармом,
был доставлен в участок' "в одном пиджаке, без верхней одежды
и шапки, взятый близ полотна железной дороси, в сильно пьяном ви­
де неизвестный человек...", который на следующий день и был опо­
знан как член Государственной думы. "Вятский вестник" прокоммен­
тировал этот эпизод следующим образом':' "..'.сильно пьяный, г-н Фи~
яеев приехал на вокзал, бросил свои веши в зале первого класса,
очевидно еще подкрепился у буфетной стойки, а затем, желая отдох­
нуть, выбрал укромное местечко в ближайших окрестностях вокзала
л: arc.„•.;, где и опочил мирно" (1907. 25 февр.). "Вятский край"
•............... -- * подаче факта и не смог достаточно

в тенденциозной оправдаться.

институтов и личностей внутри государственно оформленного обще­ства, "Центр" образуют такие институты и личности, чьи действия в принципе могут оказать непосредственное влияние во всех регио­нах, например, правительства, национальные церкви и партии, об­ладатели хозяйственной монополии, главные объединения групп инте­ресов. "Периферию" образуют все институты и личности, чье поле действия узко ограничено, т.е. те, которые либо совсем не пере­ступают локальных и региональных рамок, либо, если они это де­лают, все же сохраняют в них свой центр тяжести. Это относится, например, к частным хозяйствам, предприятиям, местным объедине­ниям или органам самоуправления. При этом разграничении "центр" и "периферия" не являются точными синонимами "столицы" и "про­винции": не каждый центральный институт должен находиться в сто­лице, и далеко не все институты в столице являются центральными" [37].

Изучение провинциальной партийности в России осложняется и одновременно приобретает особый интерес в связи с тем, что, не­смотря на авторитарность политической системы, вмешательство цен­тра в жизнь периферии ограничивалось "добровольной сдержанностью центра, вынужденным истощением провинции и известной техниче­ской слабостью центрального аппарата в провинции", из-за!,чего на периферии возникало множество локальных обществ, развивавших и сохранявших собственную специфику [38].

Среди подобных локальных обществ Урал представляет немалый интерес. Это связано прежде всего с так называемым "оригиналь­ным строем промышленности" Урала, авторство в описании которо­го советская историографическая традиция присвоила R И. Ленину. В действительности определение особенностей- развития региона,

присутствующее в книге К И. Ленина "Развитие капитализма в Рос­сии", является перечислением черт, общепринятых и общеизвестных, его современникам-экономистам: "...самые непосредственные остатки дореформенных порядков, сильное развитие отработков, прикрепление рабочих, низкая производительность труда, отсталость техники, низкая заработная плата, преобладание ручного производства, при­митивная и хищнически-первобытная эксплуатация природных богатств, края, монополии, стеснение конкуренции, замкнутость и оторван­ность от общего торгово-промышленного двизкения времени - такова общая картина Урала" С39]. Большинство исследователей уральской промышленности усматривают специфику ее развития в сохранении в пореформенную эпоху комплекса феодальных пережитков. Правда, мнения о его содержании и масштабах расходятся довольно широко -от представления об исчезновении оригинальности развития с отме­ной крепостного права (А. М. Панкратова) до точки зрения, согласно которой уральская горная промышленность, благодаря сохранению замкнутых горнозаводских округов, представляла собой вотчинный тип хозяйства и даже в начале XX в. развивалась в рамках докапи­талистического уклада (R К Адамов) С40]. Однако чаще всего k ос­таткам феодальной системы относят наличие окружной системы, юри­дическое закрепление взаимозависимости горнозаводского населения и заводовдадельцев с помощью института обязательных отношений, существование посессионного права, разрешительный характер откры­тия заводов, рутинную технику £41].

Притягательность региона для исторического исследования обусловливается и тем, что различия в развитии четырех ураль­ских губерний были весьма существенны, что объясняет концентра " ало • основных проблем дореволюционюй действительном'»!

и позволяет рассматривать его как миниатюрную модель российской периферии. Вятская губерния была преимущественно крестьянской, со слабым развитием промышленности и городов и приоритетным значе­нием крестьянского вопроса*. Наличие казачества, транзитная тор­говля и высокий удельный вес национальных меньшинств (15,9 7, баш­кир и 5,8 X татар по переписи 1897 г.) [42] составляли специфику Оренбуржья. В Пермской губернии, с наиболее развитой промышлен­ностью и многочисленным пролетариатом, чрезвычайно остро стоял рабочий вопрос, усугубленный полуфеодальными методами эксплуата­ции, связью рабочих с землей и наличием у заводчиков огромных зе­мельных владений. В Уфимской губернии - наиболее "дворянской" и "инородческой" по составу населения (по переписи 1897 г. башки­ры и татары составляли здесь соответственно 41 и 8,4 X жителей) [43] - на первое место выдвигались аграрный и национальный вопро­сы.

Урал отличался комплексом географических, исторических, хо­зяйственных и социальных особенностей, которые, опираясь на доре­волюционную традицию, описывала и молодая советская историография 20-х гг. Характеристика, данная М. Подшиваловым Южному Уралу. вполне применима ко всем уральским очагам горнозаводской промыш­ленности: "Население его смешанное, промышленность расположена группами и рассредоточена в.лесисто-гористых'районах. Отсутст­вие хороших путей (грунтовых и железных) создает разобщенность и разрозненность. Единого управляющего центра в южно-уральской

* Следует, правда, учитывать, что вятские крестьяне, среди которых государственные крестьяне составляли 89,6 Z дворов поль­зуясь 94 Z надельной земли, имели значительно больший земельный надел, чем бывшие помещичьи и удельные крестьяне (Садырина Е С 'Октябрь в Вятской губернии. Киров. 1957. С. 14),

MiiiiifiiiKii-тп имт и силу исторических и географических причин ч'.юпчий округ - наивысшая форма организации и управления), так как города, находясь на отлете, были далеки по всему своему со­циальному быту и географическому положению" С 44].

Специфика уральской промышленности не могла не отразиться в социальной сфере в виде замедленной дифференциации населения. Это явление наиболее выпукло отразилось в связи уральского рабо­чего с землей, которая была характерна для российского пролетари­ата, особенно в отсталых районах, но наиболее четко проявилась на Урале [45], По этому поводу в исторической кауке нет серьезных разногласий*. На связь рабочих с землей и деревней указывали наи­более серьезные'экономисты конца XIX - начала XX вв. [463

Местные особенности были очевидны и для современников-ураль­цев вне зависимости от политических убеждений. На конференции уральских организаций РСДРП в феврале 1906 г. отмечалось, что крепостнические пережитки "всю массу горнозаводского населения низводят к одному уровню экономического обеспечения, препятст­вуют развитию дифференциации уральского населения на различные имущественные группы и тем самым затемняют классовое самосозна­ние уральского пролетариата" [47]. Третий съезд Уральской об-• ластной организации ПСР в июне 1906 г. констатировал, что ураль­ский рабочий одновременно является крестьянином-землевладельцем, а промышленность поддерживается казенными заказами. Отмечались

* Исключение составляют некоторые советские исследования SO-x гг.. в которых из идеологических соображений уральские рабо­чие "'подтягивались" к уровню пролетариата Петербурга и Централь­ного промышленного района (См.: Гаврилов Д; В. Рабочие Урала пери­ода капитализма в исследованиях советских историков 20-50-х го­дов // Рабочий класс в промышленности Ураяа в XVШ - начале XX вв. Свердловск, 1985. С. 14).

"отсталость и примитивность техники крупных промышленных предпри­ятий Урала" и "падение частной промышленности на Урале и жалкое положение таких устарелых форм владения, как казенных, так и по­сессионных" [48].

Екатеринбургские мирнообновленцы указывали, что уральский рабочий является наполовину рабочим, наполовину земледельцем, причем ни по тому, ни по другому состоянию не обеспечен необходи­мыми средствами существования, в чем и заключается трагизм его положения. Своего хлеба мастеровым и сельским работни-сам (под­собным рабочим) из-за мизерности надела и незавершенности наделе­ния землей хватало лишь до ноября-декабря*. При этом на Урале из-за сокращения производства и технических нововведений катастрофи­чески возрастало количество свободных рук**. Это порождало такое явление, как "гулевые дни" - распределение цеховых работ между несколькими группами рабочих и работа по очереди***, а также вы­нужденное сокращение рабочей смены до 4-6 часов. Следствием этого были крайне низкие заработки, рост задолженности населения, разо­рение края и стихийный отход жителей горнозаводских поселков.

* На одного мастерового в среднем приходилось 0,3 дес. зем­
ли, на одного сельского работника - 1,3 дес. Пашни не имели
361 тыс. мастеровых (64,2 X) и около 23 тыс. сельских работников
(Урал. 1907. 4 янв.). --у-

** В Пермской губернии лишь на 9 горных заводах количество свободных рабочих рук было менее 10 X. на 71 заводе их удельный вес составлял от 20 до 90 X, 29 еаводов были закрыты (Урал. 1907.

9 янв.).

*** Гулевые дни существовали на 2/3 горных заводов Пермской губернии, причем лишь на двух из них гулевые дни составляли менее

10 X рабочего времени, на 20 заводах - до 25 X. на 24 - до 50 X,
на 13 они доходили до 75 X (Урал. 1907. 9 янв.).

11пдд.'|>литшшш1 черносотенцев "Оренбургская газета" писала.-,.. пролетариат-то в смысле западно-европейского у нас может счи­таться только десятками тысяч, потому что масса наших рабочих имеют на родине свою надельную землю, которую они или сдают в аренду, или, уходя с фабрики, обрабатывают сами". В этой связи подчеркивалась неприменимость социалистических теорий к россий­ской действительности: "... наши теоретики, несмотря на всю не­своевременность своих учений,, прут вперед, идут наперекор стихиям и здравому смыслу" [49].

^

Большинство исследователей пришли к выводу, что уральских горнозаводских рабочих отличала неоднородность социального соста­ва, связь с землей, которой их наделял горнозаводчик, и, как следствие этого, тесная связь с заводом; общая слабая мобильность и разбросанность по заводским поселкам на громадной территории, чрезвычайно низкая оплата труда, ипределенная локальная замкну­тость рабочих, незавершенность процесса разложения сословия мас­теровых. Отмечено также:держивание классовой дифференциации кре­стьянства и других слоев [50].

"Оригинальный строй" Урала отразился и на положении имущих слоев, которые также были привязаны к земле. Горнозаводчики, по­мещики и казна владели на Урале 48 % всей земельной площади, а в горнозаводских зонах - 63,5 %. Частновладельческие латифун­дии на Урале были самыми большими в России. Средний размер дво­рянского имения колебался от 1839 дес, в Вятской губернии до 51 800 дес. в Пермской, купеческого земельного владения - соот­ветственно от 1365 до 23 280 дес. [51]

Специфика развития Урала отразилась на социальной структу­ре населения/ которой, между тем, не посвящено фундаментальных

исследований*. При изучении структуры населения обнаруживаются пробелы, неясности и противоречия не только на региональном, но и на общероссийском уровне. Истории отдельных классов России пе­риода капитализма посвящено значительное число основательных ис­следований. Наиболее интенсивно разрабатывалась история россий­ского пролетариата [52]. Начиная с 60-х гг. появилось много ра­бот, изучающих облик других классов и групп населения - кресть­янства, интеллигенции, помещиков и буржуазии [53]. В ряде работ предпринята попытка представить в целом классовую структуру обще­ства в конце XIX - начале XX вв. [543

На основе анализа исследовательской литературы по данному вопросу можно констатировать следующее. Прежде всего, исходным источником, без которого невозможно изучение социальной структуры российского населения рубежа XIХ-XX вв.,. остаются материалы все­российской переписи населения 1897 г. При этом критическому ана­лизу в отечественной историографии подвергаются исключительно данные, касающиеся численности.пролетариата. Общепризнанным явля­ется мнение, что в материалах переписи, вследствие проведения ее зимой, когда ряд предприятий бездействовал, преуменьшено количе­ство рабочих [55].' На основе привлечения дополнительных данных отечественными исследователями уточнялась численность различных категорий пролетариата При этом в ее оценке возникли разночтения как вследствие использования различных материалов, так и в.ре­зультате применения разных методик расчетов и приемов социальной

* Предварительная работа в этом направлении содержится в следующих исследованиях: Нарский И. В. Кадеты на Урале (1905-1907). Свердловск, 1991; Он же. К вопросу о классовой структуре населения России на рубеже XIX-XX вв. // Проблемы социально-поли­тической истории Урала XIX - начала XX веков. -Челябинск, 1991.

группировки C6SJ. Ряд исследователей включают в состав проде-..чта служащх. Более взвешенным представляется мнение о не-, целесообразности отождествления рабочего класса со всеми ка­тегориями лиц наемного труда, т. к. служащие и прислуга до соци­альному положению и психологии ближе к полупролетарским слоям [ 57].

Необходимо также отметить, что общие представления о соци­альной структуре населения России начала XX в. в советской ис­ториографии базируются на вероятностных расчетах, предпринятых R И. Лениным в работе "Развитие капитализма в России". В большин­стве отечественных исследований ленинская методика излагается без ее критического' анализа. Даже то, что В. И. Ленин неоднократно под­черкнул приблизительность своих подсчетов (9 раз на б страницах!) [58], упоминается чрезвычайно редко [59]. Еще реже можно обна­ружить элементы критического осмысления ленинской группировки на­селения по классовому признаку, в которой распределение патриар­хального крестьянства на классы буржуазного общества и объедине­ние помещиков с крупной буржуазией имеют весьма спорный характер [60]. Чаде всего исследователи руководствуются исчислением в до­бавлении ко второму изданию "Развития капитализма в России" "са­мым строгим образом, не допуская никаких отступлений" [61]. Бо­лее того, в работе И. Ю. Писарева "Население и труд в СССР" классо­вая структура, представленная в книге R И. Ленина, пересчитывается для 1913 г. с использованием всего двух цифр: приблизительной (по расчетам А. Г. Рапшна) численности пролетариата и естественного прироста населения. Вследствие этого определение изменений чис­ленности "крупной буржуазии", "зажиточных" и "беднейших мелких хозяев" оказалось довольно произвольным.

Одновременно исследователи используют дополнительные данные о социальных слоях, значительно отличающиеся от цифр, предложен­ных В. И. Лениным, и существенно разнящиеся между собой [62].

Историографическим событием международного масштаба является издание группой немецких специалистов двухтомника "Национальности Российской империи в народной переписи 1897 г." В нем обработаны, критически проанализированы, исторически оценены и в компактном виде представлены научной общественности данные переписи, издан­ные еще в начале XX в. в десятках погубернских томов и отдель­ных публикациях. По справедливому замечанию авторов этой рабо­ты, "ввиду значения народной переписи как исторического источника и историчебкого явления удивительно, что ей до сих пор не было посвящено современных работ" [63].

Для того чтобы получить объемную картину социального соста­ва уральского населения на фоне общероссийских и региональных ориентиров, мною была проведена обработка данных переписи 1897 г. по империи в целом, Европейской России, Уралу, Польше, Кавказу, Сибири и Средней Азии по следующей программе: сословный, профес­сиональный и возрастной состав, материальное, производственное и семейное положение, уровень грамотности и интенсивность мигра­ционных процессов. Результаты обработки представлены в йрил. Il­ia

Сравнение состава уральских жителей и населения других реги­онов России по различным параметрам свидетельствует, что Урал на рубеже XIX-XX вв. относился к наименее благополучным районам страны. Картина сословного состава Урала была близка Сибири - в обоих случаях наблюдается значительно более низкий, чем в Ев-•ропейской России, удельный вес привилегированного населения -

36,

Дворянства, духовенства, почетного гражданства и купечества Су-ш. -I-тленно выше, чем в среднем по стране и в европейских губерни­ях России, была процентная доля крестьян и казаков. Распределение населения по сферам деятельности на Урале также напоминает ситуа­цию в Сибири, а по некоторым цифрам ближе к среднеазиатским соот­ношениям. В Уральском регионе доля жителей, занятых в сельском хозяйстве, значительно выше, чем в среднем в Российской империи, и сопоставима с соответствующим показателем в Средней Азии, в то время как процент занятых в обрабатывающей промышленности, бан­ковском деле и торговле, а также удельный вес представителей сво­бодных профессий несколько ниже, чем в Европейской России. Исклю­чение составляет добывающая промышленность, в которой была занята большая доля жителей, чем в среднем по стране. По этой цифре Урал родственен Сибири. Положение населения в экономической сфере де­монстрирует значительно более широкое распространение эксплуата­ции на Урале, чем в соседних регионах и в целом в империи, по ко­торому Урал уступал лишь западным, польским губерниям. Удельный вес хозяев, использовавших наемный труд, и наемных работников, был на 1/3 выше, чем в европейской части России. По материаль­ному положению населения Урал относился к наиболее бедной пери­ферии. Доля жителей, имевших в год более 1 тыс. рублей дохода,

t ^f"

была в два раза меньше, чем в Европейской России, и самой низкой

в стране. Несколько ниже, чем в среднем по империи, был уровень грамотности уральского населения, который тем не менее превос­ходил удельный вес грамотных на Кавказе, в Сибири и в Средней Азии. Интенсивность миграционных процессов на Урале была выше, чем в Европейской России, но ниже, чем в Польше, на Кавказе и в Сибири. О бедности и неустроенности жителей свидетельствует

их семейное положение. На Урале по сравнению со среднероссийским уровнем и всеми периферийными регионами был самый низкий удель­ный вес населения, состоящего в браке. Возрастные характеристики уральских жителей не имеют принципиальных отличий от среднерос­сийских. Чуть более низкий процент населения в возрасте 20-39 лет на Урале, вероятно, связан с упоминавшимся современниками стихий­ным отходом в наиболее работоспособном возрасте из малоперспек­тивных горнозаводских районов.

данная характеристика позволяет рассматривать Урал как реги­он повышенной социальной напряженности. Это не могло не повлиять. на процесс формирования и развития местной партийности, анализу которого посвящено последующее изложение.