Есть одна невидимая ценность — знание. На свете есть много тяжелых и незвонких монет, обладание которыми рождает в иных робость, а в нас — горделивое чувство реального богатства. Это книги. Но как могут сочетаться нищета и учение? В XIII веке книги писали от руки, на пергаменте, переплет был деревянный или кожаный, набитый металлическими гвоздиками; стоили книги целое состояние, для хранения их требовались целые комнаты, ибо, в отличие от нынешних, они просто неподъемны. Могли ли владеть ими рыцари нищеты?
Именно этот вопрос задал брат Риккардо делла Марка, человек знатный и образованный, который мог отречься от всего, только не от занятий, посетив как-то раз святого Франциска в Ассизи. На это святой ответил:
—Наш закон предоставляет нам право лишь на верхнее платье с поясом и на исподнее.
—Что же мне делать, — спросил тот, — если у меня много ценных книг? — и весьма опечалился, услышав, что должен отказаться от них.
—Как же иначе? — воскликнул Франциск. — Вы хотите быть меньшими братьями среди людей и толкователями Евангелия, на деле же выходит, что вы хотите и денег!
Но у юношей тяга к книгам рождалась не из-за стремления к богатству и редким сокровищам, она возникала от жажды знаний и славы. Святой, умел читать в умах (а это самые интересные и трудные книги в мире), и когда послушник попросил позволения держать у себя псалтырь, ответил: «Император Карл, Роланд, Оливье и все доблестные рыцари, сражаясь с неверными, огромным трудом и смертельными мучениями добивались великой победы, они умирали, защищая Христа, но были при этом многие, которые, распевая о них песни, желали добиться почета и славы среди людей. Так и среди нас есть многие, кто, рассказывая о деяниях святых, хочет стяжать почести и славу».
|
|
Такими мудрыми словами святой Франциск хотел склонить самолюбивого юношу к добродетели, противопоставляя славе слов — славу действия, героизм борьбы — героизму болтовни.
Однако молодой брат вновь пошел в наступление, ибо очень хотел ускользнуть от столь сурового послушания, но не желал ослушаться. Святой Франциск почувствовал, что эта страсть не доведет его до добра и объяснил ее последствия:
—Пожелав иметь псалтырь, ты пожелаешь и молитвослов. Когда получишь молитвослов, ты усядешься за кафедру, как почтенный прелат, и прикажешь брату своему: „А ну-ка принеси мне молитвослов".
Франциск не умел упрекать других, не упрекнув себя самого, и потому взял из очага горсть пепла и посыпал им голову, приговаривая:
—И мне молитвослов, мне тоже молитвослов!
Послушник покраснел, и святой признался:
—Брат мой, и я однажды поддался соблазну и пожелал иметь книги, но, не зная, какова будет воля Божья, взял Евангелие и попросил, чтобы она явилась мне на первой странице, которую я открою. И вот, когда я завершил молитву и открыл Евангелие, мне попались на глаза слова о том, что апостолам Он открыл тайну Царствия небесного, другим же это явится в притчах.
К этому он прибавил:
—Много на свете тех, кто по доброй воле поднимается до науки, но благословен будет тот, кто ради любви к Всевышнему останется несведущим.
Это означало, что истинная мудрость исходит не из книг, но из веры, смирения и труда, и в доказательство святой Франциск привел два довода: человек знает столько, сколько он делает, хорошо говорит лишь тот, кто трудится сам, а наука бессильна против страдания, и в день Страшного суда не поможет.
|
|
Но, когда перед ним предстал юноша, для которого любовь к учению была явным призванием — в ней не было ни праздного любопытства, ни тщеславия, ни высокомерия, настолько он сумел подавить в себе эти соблазны — святой Франциск сказал ему: «Учись и учи других, ибо дух молитвы не угас в тебе». Звался этот юноша Антонием Падуанским.
Святой Франциск боролся с высокопарной ученостью, противопоставляя ее нищете сердца: она не способна преобразовать мир, это мудрствование без мысли и мысли без дел, себялюбивая ученость, которая ведет к любованию самим собой, но не к тому, чтобы жертвовать собою ради других.
Госпожа наша Бедность в согласии с ученостью только тогда, когда ученость — от благодати Божьей.
СОБОР СОЛОМЕННЫХ ХИЖИН
Одним из самых знаменитых капитулов был тот, что собрался в Санта Мария дельи Анджели на Троицу 1221 года. Его назвали Собором соломенных хижин, так как братья, разделенные на группы, по провинциям, из которых они пришли, расположились под навесами из плетеной соломы. Было братьев пять тысяч, но это войско раскаявшихся не производило шума, что обычно бывает, когда соберется много народа. Спали они на голой земле, подложив под голову камень, молились, служили мессу, оплакивали свои и чужие грехи, особенно грехи своих благодетелей, или же, собравшись по сорок, по сто, а то и по двести человек, слушали, как один из них говорит о Боге, радуясь, что собрались вместе, и чувствовали себя одним сердцем и одной душою в прекрасной долине, окруженной спящими холмами. Из всех соседних селений приходили бароны и рыцари, благородные и простолюдины, почтенные прелаты и клирики, чтобы посмотреть на такое собрание святых, и мессер Раниеро Капоччи, кардинал-диакон, выражая общее впечатление, сказал: «Поистине, на этом поле расположилось войско Божьих рыцарей».
|
|
Но более всего хотели увидеть люди предводителя войска. И святой Франциск, возвышаясь над толпой преданных ему сыновей, заговорил с пылом, сверъхестественным для его тщедушного тела: «Дети мои, великие дела обещали мы, но гораздо более обещал нам Бог. Подумаем о первых, и будем ждать вторых. Недолговечны мирские радости, но мучение, следующее за ними, вечно. Страдание в этой жизни невелико, но слава в той жизни бесконечна».
Тут крыло надежды коснулось внимательно слушавших братьев. Потом Франциск поведал о главных добродетелях, о которых говорится в уставе, и закончил: «О таком святом послушании прошу я вас: чтобы никто из собравшихся здесь не заботился ни о еде, ни о другой телесной нужде, но стремился лишь к тому, чтобы прославлять и почитать Бога, и заботу о всякой нужде вашей доверьте Ему, ибо Он вам предоставит все необходимое».
Такое приказание показалось безрассудным мирским, опасливым людям, но вот из Перуджи, из Сполето, Фолиньо, Спелло и Ассизи потянулись обозы — лошади, вьючные ослы, телеги с хлебом и вином, бобами, сыром и другими съестными припасами. Были там скатерти, глиняные чашки, миски, стаканы, словом все, что было необходимо пяти тысячам бедняков Божьих. Люди даже соревновались в том, кто больше принес, а знатные господа и рыцари считали за честь смиренно и преданно прислуживать святым. Франциск был немедленно вознагражден за свою безграничную веру; словно Христос, его Повелитель, он повторил для пяти тысяч сыновей евангельское чудо о хлебах и рыбах. Тот, кто ничего не желал, получил от Провидения с избытком.
Во время этого капитула святой Франциск узнал, что многие братья сильно ослабли, так, что не могли молиться, а некоторые даже умирали от чрезмерного покаяния, и приказал принести ему железные вериги, обручи, цепи и власяницы, с помощью которых братья истязали свою плоть. Те послушались и выложили перед ним целую гору железа; и, получив его благословение, отправились каждый восвояси, свободные и стремительные, как птицы.
УЧИТЕЛЬ
Святой Франциск очень любил своих братьев, и, наделенный природной нежностью, не мог даже упрекнуть их, предпочитая молчание, или же возлагал на самого себя самое тяжкое послушание, чтобы искупить их вину. Однако, он понимал, что это вредно для их пути к совершенству, и потому, сознавая слабость каждого из них, наказывал и исправлял их мудро, не боясь показаться чрезмерно суровым или слишком странным.
Чтобы уничтожить в брате Массео честолюбивые мысли о том, что он красавец и прекрасный оратор, святой Франциск, когда они оба оказались на перекрестке трех дорог — во Флоренцию, в Ареццо и в Сиену, наложил на него послушание — вертеться волчком, пока он его не остановит. Брат Массео подчинился, хотя и устыдился немного, ибо прохожие останавливались и смеялись, глядя, как он вертится будто дитя, но серьезно отнесся к послушанию и, падая от головокружения, поднимался и начинал вертеться снова. Так было много раз, до тех пор, пока святой Франциск не сказал:
—Стой.
Брат Массео остановился.
— В какую сторону ты смотришь? — спросил Франциск.
— В сторону Сиены.
— Вот та дорога, которую Бог указывает нам.
Они вошли в Сиену как раз тогда, когда в городе столкнулись представители враждебных групп, и двое уже погибли. Святой Франциск заговорил с людьми так набожно, что враги помирились, воцарилось спокойствие, и епископ Сиены с большими почестями принял Франциска у себя во дворце в знак благодарности за доброе дело, которое тот совершил для его города.
Следующим утром, лишь только забрезжил рассвет, Франциск решил уйти, не давая знать епископу, ибо публичные почести смущали его кроткую душу. Брат Массео дивился своему учителю, который всего за день до этого заставлял его вертеться волчком, а теперь крадучись покидал дворец, не попрощавшись и даже не сказав ни слова благодарности доброму епископу, так радушно их принявшему. Разум убедил его в том, что это бунтарские мысли и что он ошибся, позволив себе осудить такого человека, как Франциск, который все же не дал пролиться крови в Сиене. Он шел понурив голову, как вдруг святой Франциск, умевший читать в сердцах, сказал: «Придерживайся этих мыслей, ибо они хороши и полезны, и забудь о том, что перед тем ты злословил, ибо злословие — от лукавого».
В другой раз, дабы укротить строптивые мысли брата Массео, святой Франциск сказал ему: «В назидание тебе я назначаю такие послушания: ты будешь привратником, будешь просить милостыню и прислуживать на кухне, а во время обеда ты будешь есть за дверью и оказывать внимание всем приходящим. Прежде, чем они постучатся в дверь, ты каждому скажешь доброе слово и пожелаешь мира, тогда собратьев твоих не будут беспокоить».
Брат Массео покорно накинул капюшон, склонил голову и многие дни служил поваром, привратником, просил милостыню, товарищи же его восхищались им, но и очень его жалели, видя, что такой достойный человек, изнурен этой тройной работой. Наконец они возроптали. Собравшись вместе, они сказали об этом святому Франциску, который благодушно выслушал их братскую просьбу и сказал Массео:
—Твои товарищи желают разделить с тобою послушание, и в этом я согласен с ними.
—Отец мой, — ответил брат Массео, — я считаю послушание, возложенное тобою, послушанием от Бога.
Так урок кротости, предназначавшийся для одного, стал уроком кротости и милосердия для всех. Учитель считал кротость самой важной добродетелью, более того - он не доверял другим добродетелям и, в особенности, духу молитвы и размышлению, если видел, что братья не наделены кротостью. Единственным, кто всецело предался мыслям о Боге, был брат Руфино — он почти разучился говорить, ибо уединился в лесу и молился там, и потому однажды святой Франциск велел ему пойти в Ассизи и проповедовать там. Брат Руфино защищался, как мог:
—Святой отец, прости меня и не посылай, ведь ты знаешь, что я лишен дара проповеди, бесталанен и слаб умом.
Франциск тут же ответил:
—Раз ты не подчинился немедленно, я приказываю тебе идти в Ассизи в одном исподнем, и так войти в церковь, и проповедовать перед народом.
Для благородного человека, родившегося в Ассизи, где у него оставалась семья и знакомые, приказ этот был жесточайшим, но он повиновался. Люди, увидев его в такой одежде, начали смеяться над ним, говоря, что покаяние свело его с ума.
А святой Франциск, подумав о приказании, данном им брату Руфино и о том, как тот подчинился, упрекнул себя в чрезмерной жестокости. «Откуда у тебя столько самонадеянности? — сказал он самому себе. — Ты, сын Пьетро Бернардоне, грубого мужлана, приказываешь брату Руфино, одному из самых благородных людей Ассизи, пойти в одном исподнем к народу, словно он безумец? Иди и ради Бога испытай на себе то, что приказываешь другим».
Тотчас же он разделся и в сопровождении брата Леоне, который нес его одежду и одежду брата Руфино, пошел в Ассизи. Войдя в церковь, где проповедовал его собрат, он взошел на кафедру, и заговорил о бедности Христа, о добровольном покаянии, с таким чувством, что народ не смеялся, а плакал.
Так учитель исправлял в себе чрезмерную суровость, и, благодаря Духу, Который вдохновлял его, творил чудеса, обращая души человеческие. Назидания его собраны в 28 маленьких главках и основнами выдвигаемыми требованиями являются: бедность, милосердие, послушание, подражание Христу, мудрость малых, — но в краткости своей они таят глубокий смысл и для собранности разума и для возрождения. Чтобы постигнуть эту мудрость, необходимо было высвободиться из темницы старых слов и услышать новые из уст учителя в Ривоторто, в Порциунколе, в Карчери, Фонте Коломбо, Берне, среди густой зелени леса, среди прекрасной природы, созданной Богом и по-новому объясненной святым Франциском. А еще больше, чем предписания, нужны были примеры. Святой Франциск это знал.
Лишь только Господь доверил ему новых братьев и открыл ему Свой Завет, Франциск почувствовал ответственность учителя и основателя Ордена, и это чувство становилось все более острым, распространялось на все его деяния, побуждая его стремиться к совершенству. «Нужно, — думал он — чтобы я был таким, каким хочу видеть их, и даже лучше». Быть еще лучше — то есть сделаться великим примером, чтобы показать и близоруким, и дальнозорким те добродетели, которым следует подражать, и убедить слабых духом, что они достойны подражания. Тогда он стал беспощадным к себе, наложил на себя нечеловечески трудное послушание, и чем больше братья его отклонялись от идеала, тем больше он мучил себя, считая, что это искупляет их грехи и позже приведет к тому, что они поймут свои ошибки.
Способность к личному примеру подтверждалась осознанностью его миссии и усиливала его личное влияние как учителя. Он был учителем, наделенным всеми дарами глубокого и истинного гения, огромной и щедрой душой — музыкальной, солнечной, свободной от условностей, которая давала начало радости, отталкиваясь от страдания, красоте — от обыденности, добрым делам — от равнодушия и греха.
Глава пятая
БЕДНЫЕ ДАМЫ
ВЕЛИКИЙ ПОСТ 1221 ГОДА
Как только Франциск вернулся из Рима, получив позволение проповедовать, епископ Гвидо решил обратить его деятельность во благо своей епархии и поручил ему служить во время Великого поста в самой большой церкви Ассизи. С первых же дней прекрасный храм Сан Руфино заполнили любопытствующие, ожидавшие апостольской проповеди сына Пьетро Бернардоне. В числе постоянных слушателей Франциска были дамы из семьи мессера Фавроне ди Оффредуччи, мадонна Ортолана и три ее юные дочери — Клара, Катерина и Беатриче. У Оффредуччи, одного из самых знатных и влиятельных семейств, был дворец-крепость, стоявший на площади Сан Руфино; они гордились семью рыцарями, принадлежавшими к их роду, доблестными и жестокими, непреклонными в ненависти и в любви, беспощадными в вендеттах, жадными до боевой славы, до трофеев и приключений в далеких землях.
Три девушки выросли среди шума войны. Вместе с семьей были они сосланы в Перуджу, когда знать изгоняли из Ассизи, и были набожны и скромны. Они никогда не показывались на балконе, если через площадь вереницей шли рыцари и солдаты, или народ собирался в толпу, или же небольшое войско прежде чем отправиться со знаменем и боевой колесницей в бой с соседними коммунами входило в собор, чтобы получить благословение святого покровителя.
Мать сразу же после замужества отправилась в Святую землю, и Клара унаследовала от нее жар молитвы, от отца же и воинственных предков — властную стойкость духа. Никакое насилие не смогло бы сломить ее волю. Она понимала латинский язык церковной службы, читала жития святых, трудилась на благо бедных, отказывала себе в лакомствах, чтобы сохранить их для нищих, много молилась, читая по четкам «Отче наш».
Ее не привлекали песни гийаров, не смешили выходки шутов, разговоры подруг не развлекали ее, канцоны и сирвенты наводили на нее тоску — не тоску по неведомой любви, но тоску по беспредельному. Когда же родные заговаривали с ней о замужестве, она отвечала: «Подождем!» — для того лишь, чтобы не сказать: — «Я не хочу».
Почему же она не хотела?
Пока она спрашивала себя о том, чего же ей хочется и как прожила бы она свою жизнь, святой Франциск начал проповедь. Ему исполнилось тогда тридцать лет, и в сущности кроме голоса и глаз в нем не было ничего красивого, но когда он говорил, именно глаза и голос устремляли его к Богу. Проповедь его поражала так прежде всего потому, что он говорил так, как жил. Многие проповедники, призывая людей к покаянию и добрым делам, сами того не делали — он же поступал именно так; красоту и радость, к которым люди стремятся в жизни, он вкладывал в слова свои, чтобы привлечь к добродетели, то есть действием его было слово, а словом — поэзия, озаренная поступками. В словах чудесного проповедника Клара услышала ответ на свой вопрос и решила поговорить со святым Франциском.
ПРИЗВАНИЕ СВЯТОЙ КЛАРЫ
Мадонна Клара рассказала своей подруге, Боне ди Гвельфуччо, о том, какое впечатление произвел на нее певец Божий еще с того времени, когда под улюлюканье мальчишек просил подать ему камни, чтобы восстановить церковь Сан Дамиано. Ни воинственная доблесть, ни храбрость на турнире не сравнились бы с его смелостью, придворная роскошь была ничтожной в сравнении с этой нищетой. Брат Руфин и брат Сильвестро были родственниками Оффредуччи, и двум подругам удалось повидать святого Франциска.
При первой же встрече в Порциунколе Франциск, знавший ее в лицо и наслышанный о ней, понял, что из тысячи душ не найдется другой, которая так хорошо понимала бы его и была бы способна следовать за ним более преданно. Пока, трепеща от восхищения, Клара открывалась ему и просила, чтобы он научил ее жить для Бога, в совершенной нищете, святой Франциск предавался думам и воспоминаниям.
Эта девушка, стоявшая перед ним на коленях, из тех самых Оффредуччи, которые с таким презрением смотрели на него, когда он был всего лишь сыном торговца, он же смотрел на них с завистью, ибо мечтал о рыцарских золотых шпорах. Дядя Клары, Мональдо, сражался против него и его войска при Коллестраде. И вот теперь лучшая представительница этого семейства оказывала ему честь, вернее не ему самому, но предмету его мечтаний — ни один рыцарь не мог даже и помыслить о такой чести. Кто из рыцарей короля Артура удостоился столь высокой награды?
Глашатай и трубадур Христа тотчас же ощутил, что долг его — посвятить девушку своему Царю. Он согласился поговорить с нею тайно, в ее доме или же в доме ее подруги, или же в Порциунколе, чтобы рассказать ей, как бессмысленно мирское существование, как возвышенна жизнь в Боге, и жизнь в нищете, не скрывая и тех тяжких лишений, которые ей предстоят, но разжигая в ней любовь к Господу, с помощью которой можно победить любые невзгоды.
Готовиться к этому он стал немедленно. Клара еще больше укрепилась в своем намерении, и в тот же час проявилось единение ее духа с духом учителя, ибо, приняв решение, она не пожелала ждать. Ей, хрупкой барышне, надо исполнять дословно все, что предписывает Евангелие? Хорошо, пусть так! Дочери рыцаря, для которой самое необходимое то, что для других — излишняя роскошь, надо жить в бедности? Пускай! И ведь речь шла не о том, чтобы уйти в известный уже монастырь или пойти по проторенному пути, но о том, чтобы идти своей дорогой, стать основательницей нового Ордена, повинуясь слову нового человека, которого мудрецы старого образца считали немного безумным.
Накануне Вербного воскресенья 1211 года, Клара отправилась к святому Франциску, стремясь узнать, когда же она сможет полностью посвятить себя Богу и оставить свой дом. Учитель объяснил ей, что нужно для этого сделать. Утром Вербного Воскресенья, на торжественном богослужении, жители Ассизи увидели мадонну Клару дельи Оффредуччи в роскошном платье, изящную, красивую и радостную, в окружении сестер и подруг. Такой она не была никогда.
«Не иначе как мадонна Клара обручена», — шептались любопытные Во время службы Клара погрузилась в столь глубокие размышления, что не заметила, как все поднялись и направились к алтарю, чтобы получить священную оливковую ветвь. Очнувшись, она не осмелилась пройти через всю церковь одна. И тогда произошло знаменательное событие. Сам епископ Гвидо, человек прозорливый, выбрал лучшую ветвь, сошел со своего места вниз по ступеням и вложил ее в руки молящейся. Церковь в лице епископа благословила святую Клару, как и святого Франциска, и приняла новый образ религиозной жизни.
ПОБЕГ И ОТРЕЧЕНИЕ
Лунной ночью городок Ассизи спал, освещенный луной. Казалось, что уснул и дворец Оффредуччи. Уснули семеро суровых рыцарей, спала мадонна Ортолана и ее младшие дочери, спали служанки, даже сторож у парадной двери задремал, растянувшись на лавке. А Клара готовилась к побегу. Затаив дыхание, на цыпочках, она прошла сквозь темные залы, спустилась по лестнице, и так как она не могла бы пройти через охранявшуюся дверь, то направилась к «двери мертвых», — такая маленькая дверь была в каждом средневековом доме, и служила она только для того, чтобы выносить из нее гроб. Проход был завален камнями и бревнами. С трудом, царапая себе руки и вздрагивая от каждого шороха, Клара вытащила все камни и поленья с невероятной для нее силой — и оказалась на свободе. Ее поджидала подруга, Пачифика ди Гвельфуччо. Быстро и легко в тишине лунной ночи две девушки бежали через холмы.
В церквушке Санта Мария дельи Анджели братья распевали гимн Богу, думая: «Придут ли они или их побег обнаружат? Не встретят ли они опасности в пути?»
Брат Руфино и брат Сильвестро были посланы им навстречу, а затем и все рыцари Бедности двинулись с зажженными факелами вперед, чтобы принять беглянок, и препроводить их в пылающем шествии через лес в церковь, где ждал святой Франциск. У алтаря Девы Марии Клара посвятила себя Всевышнему, обещая следовать за Ним в нищете, как велит устав, созданный ее учителем, Франциском. Для того, чтобы запечатлеть этот брачный договор, Клара сменила бархатное платье, ожерелья, расшитый каменьями пояс и атласные туфельки на плащ из грубого сукна, веревочный пояс и деревянные башмаки. Но этого было недостаточно. Она склонила голову и святой Франциск обрезал ей волосы. Густая коса с трудом поддалась ножницам, которые со скрипом отсекали этот водопад живого золота.
А Клара стояла, преображенная неземной красотой, и рыцари Нищеты смотрели с нежностью и восхищением на девушку, которая стала теперь подобной им, избрала их суровую жизнь ради стремления к их идеалу. У Клары было мужское сердце, она могла выдержать эту жизнь, даже ходить от двери к двери, выпрашивая милостыню, и проповедовать в заморских странах, и претерпеть мученичество. Черное покрывало легло на остриженную голову, на лоб, белый и чистый, будто лилия. Рассвет уже пробуждал поля, когда святой Франциск предоставил дочь свою бенедиктинкам из монастыря Сан Паоло, что возле Ассизи.
ПРЕСЛЕДОВАНИЕ
Рассвет пробуждал холмы, когда в замке Оффредуччи обнаружили, что комната Клары пуста, постель не смята, а «дверца мертвых» открыта какой-то невиданной силой. Тотчас же весь дом наполнился таким шумом, будто в нем началось восстание. Восстание случилось и впрямь — стремясь к новому идеалу, разбивая семейные традиции, «серебряная голубка» вылетела из гнезда в неприличную для девицы жизнь, полную странностей и опасностей, в нищету, на которой уже помешался некий сын торговца. Мадонна Ортолана призывала всех успокоиться, но сестры плакали, служанки растерянно слонялись по дому, а семеро рыцарей собрали родственников и единомышленников, вскочили в седла, и пригнувшись к спинам коней, помчались в монастырь Сан Паоло.
Клара укрылась в церкви — там бы к ней не посмел бы никто притронуться, ибо это убежище неприкасаемо, и, прильнув к алтарю, слышала, как рыцари бранят ее, угрожая и уговаривая. Они напоминали ей о знатном происхождении и о том, какую убогую жизнь она избрала взамен прежней, пытались разжечь в ней жалость, рассказывая о слезах матери, грозили местью и жестокой расправой. Для того, чтобы укрепить Клару в ее намерении, только это и требовалось — ведь у нее, как и у них, было львиное сердце.
Вдруг, все еще сжимая одной рукой край алтарного покрова, она сдернула покрывало с головы и показала рыцарям остриженные волосы, в знак того, что никогда не отделит свою судьбу от Христа.
Рыцари в безмолвии отступили — пострижение означало посвящение Богу, а эти железные мужи, хотя и проклинали Клару, в Бога верили, — боялись гнева Божия. Для них, любивших ее эгоистической любовью, Клара была потеряна навсегда.
И все же они не сдавались, настаивая на том, чтобы она хотя бы избрала Орден, достойный ее благородного происхождения. Но чем больше они наступали, тем крепче становился ее дух, ибо прирожденная пылкость и любовь к избранному идеалу придавали ей огромную силу. После нескольких дней бессмысленной борьбы побежденные и утомленные родичи сняли осаду.
И тогда Франциск вместе с Филиппо и Бернардо перевел доблестную даму в более надежное место. Рыцарский кортеж через цветущую долину проводил Клару в другой бенедиктинский монастырь, на склоне Субазио — Сант Анджело ди Пансо.
ПОБЕГ КАТЕРИНЫ
Две недели спустя в двери этого монастыря постучала сестра Клары, Катерина, шестнадцатилетний подросток с небесно-голубыми глазами. «Я хочу жить, как и ты, ради Всевышнего» сказала она. Новый побег вызвал в доме Оффредуччи взрыв негодования, и на следующий день двенадцать вооруженных всадников начали осаду монастыря.
Бенедиктинки неосмотрительно позволили войти во двор некоторым из них, самым близким ее родственникам, но те не склонили ее немедленно вернуться, и тогда кулаками и пинками вытолкали ее за ограду монастыря. Она вырывалась как львенок, крича: «Клара, сестра, помоги мне! Смилуйся, Боже!» Но злодеи, схватив ее за волосы, потащили по горной тропе со всей присущей им жестокостью. Кровавая полоса и вырванные белокурые локоны обозначали на камнях и придорожных кустах ежевики ее путь, пока, наконец, маленькая героиня не лишилась чувств. Не отличавшиеся героизмом воины в нерешительности застыли над телом, словно бы лишившимся жизни, но лишь только собрались они поднять его, как оказалось, что это невозможно — оно стало тяжелым как свинец. А свирепый дядя Мональдо, замахнувшись для удара, так и остался с поднятой рукой, будто его разбил паралич.
Чудо? Ну, конечно, Клара молилась в монастыре, стоя на коленях, и Господь услышал ее молитву, сделав так, чтобы неиствовавшие родственники ощутили, как ничтожна сила в сравнении с волей, а воля непобедима, если связана с волей Божьей.
Потом пришел святой Франциск и посвятил в монахини Катерину, изменив это имя на имя «Агнеса», ибо она, словно ягненок, принесла себя в жертву Агнцу Божьему. Не была ли она слишком юной? Но она уже прошла первое испытание и пострижение совершили руки жестоких родичей. И в монастыре Сант Анджело ди Пансо сестры не чувствовали себя в безопасности, к тому же путь бенедиктинок был не для них. Тогда святой Франциск попросил епископа Ассизи, чтобы тот позволил предоставить церковь Сан Дамиано для приюта бедных девушек, и епископ это разрешил.