— Значит, она тебя вышвырнула? — спросила Софи. — Но тогда как ты узнал, что случилось с этим Тони?
Луис сделал глубокий вдох и прикончил свою выпивку.
— Нет, она меня не вышвыривала. Я же сказал, что любил ее отчаянно. В нее я вложил все свое стремление иметь нормальную стабильную семью. Моя реакция была просто смешной… детской. Я должен был остаться и попытаться все обсудить, но меня буквально ослепили боль и ярость. Я поднялся наверх, взял свой паспорт, кредитку, запихнул в саквояж кое-какую одежду и ушел, не имея ни малейшего понятия, куда мне идти. — Луис замолк, уголки его губ были опущены. Он резко потер глаза тыльной стороной ладони. — Белла проснулась от криков. Она плакала в своей кроватке, звала меня, просилась на руки. Но я прошел мимо нее. Если я сейчас и хотел бы что-то изменить, так это тот момент. Я каждый день просыпался с мыслью о том, чтобы вернуть его. Тогда я взял бы ее на руки. Это — самая непростительная ошибка за всю мою жизнь.
Софи захотелось прикоснуться к его руке, но он как-то подобрался, убрал руки со стола и выпрямился на своем стуле.
— Кэрри не хотела, чтобы я уходил. Она хотела, чтобы я остался, и мы поговорили, но я должен был уйти. Я чувствовал, что моя идеальная жизнь разрушена, все, что я с таким трудом создавал, рухнуло. Повел себя как ребенок, которому хочется выбросить сломанную игрушку. Я не мог даже смотреть на Кэрри. Просто ушел, и все. Даже не поцеловал Беллу на прощанье. Следующие сутки провел как в кошмаре, почти и не помню, что делал эти двадцать четыре часа. Я доехал на поезде до Лондона, а оттуда — в Хитроу. А потом первым же рейсом отправился в Штаты. В Малибу! — Луис грустно засмеялся. — Какая ирония: я всегда хотел туда попасть еще до того, как познакомился с Кэрри!
Он внимательно посмотрел на Софи.
— О чем ты сейчас думаешь? — спросил он. — Опять меня ненавидишь?
Софи медленно покачала головой, страшно сожалея о том, что ненависти нет, потому что тогда ее жизнь была бы значительно проще.
— Я понимаю, почему ты ушел, но как ты мог бросить все? Этого я никак не могу взять в толк, — искренне призналась она.
— Кэрри была моей жизнью, всей моей жизнью. У меня было такое чувство, что без нее мне ничего и не нужно. И пока сама ты еще не спросила меня об этом — да, о Белле я в тот момент не подумал. Я вообще ни о чем не мог думать, кроме как о Кэрри и о том мужчине… По-моему, мне хотелось доказать ей, что она — такая же эгоистка, как и я. Хотелось заставить ее попросить меня вернуться.
Луис перевел дыхание.
— Идиот, — сказал он, пожав плечами. — Некоторое время я жил на то, что было на кредитке, много пил. — Он поморщился. — Вообще, вел себя как последний идиот.
Софи только сейчас начала понимать всю степень его безрассудства.
— А потом, где-то через месяц, я проснулся однажды утром, как ни странно, трезвый, и понял, что натворил со своей жизнью и с жизнью Беллы. Пытаясь наказать Кэрри, я наказал не только самого себя, но и свою малышку. Все испортил. И я решил позвонить Кэрри. Хотел сказать ей, что возвращаюсь домой ради своего ребенка, несмотря на то, что между нами произошло. У меня на кредитке осталось ровно столько, чтобы позвонить и купить обратный билет. — Луис потемнел лицом. — Только на звонок ответила не Кэрри. Ответил этот Тони. Мне нужно было попросить к телефону Кэрри, но я ее еще любил. Мне как будто нож в сердце воткнули, когда я услышал его голос, поэтому я повесил трубку.
Он вздохнул.
— Снова повел себя как избалованный ребенок. Мне нужно было улететь домой и разобраться со всем ради Беллы. Но одна мысль об этом причиняла слишком сильную боль, о том, что я буду рядом с ней, но не с ней. И я решил, что лучше пусть Кэрри строит свою жизнь в новой семье. Сказал себе, что Белла довольно скоро меня забудет, да оно и к лучшему. — Он горестно покачал головой. — Что за чушь. Идиот чертов.
Софи рассматривала профиль Луиса, когда он отвернулся к окну, пытаясь найти слова для того, чтобы продолжить свой рассказ. Как будто все, что он ей рассказал, было о ком-то другом, а не об этом мужчине, который сидел сейчас напротив нее. Разве можно было так сильно измениться всего за три года? Возможно ли, чтобы такой импульсивный и порывистый человек, каким, по его собственным словам, был Луис, смог сам содержать семью, быть надеждой и опорой? Разве может человек так радикально измениться только потому, что стал старше? У Софи снова сжалось сердце, и, почувствовав ее взгляд, он повернулся и улыбнулся ей.
— Продолжать? — спросил он.
Софи кивнула, не в состоянии ответить на его улыбку, которая стерлась, когда она не улыбнулась в ответ.
Он сделал глубокий вдох и снова продолжал:
— Поэтому я полетел в Бразилию. Решил, что никогда не вернусь домой. Собирался объездить Южную и Центральную Америку. Но, приехав в Перу, остался там. Это такая красивая страна, она так отличается от… нашей. — Луис повел руками вокруг себя. — Казалось, что я наконец-то оказался достаточно далеко и мне больше не будет больно. Я пробыл в Лиме уже около полугода, работая на добровольных началах в детских благотворительных учреждениях, когда до меня дошло, что Кэрри уже должна была родить. Никогда не считал себя таким уж милосердным, но мне нравилось там работать. Я чувствовал себя членом одной большой семьи. Они помогли мне с визой, предоставили жилье и пропитание. — Луис улыбнулся. — Я работал с уличными детьми, невероятно смелыми и способными детишками. Фонд предоставлял им место, где они могли спокойно ночевать, есть и чему-то обучаться, если у них возникало такое желание. И даже играть. А по вечерам и выходным я работал в городском баре для туристов, так что свободного времени у меня почти не было. Не было времени на ненужные мысли. Но однажды меня осенило: ребенок уже должен был родиться. У меня не сразу хватило мужества позвонить, но я все-таки позвонил. На этот раз я был готов к тому, что подойдет Тони, но я знал, что мне необходимо поговорить с Кэрри и узнать, как она, как Белла. И как ребенок.
Софи почувствовала, что съехала на самый краешек стула.
— Но к телефону подошел не Тони. Подошла Кэрри. Кажется, она даже мне обрадовалась. Сказала, что родила красивую малышку и что у них все отлично. Я ответил что рад за нее, потом она немного помолчала и сказала, что Тони ее бросил, и она этому рада. Но счастлива с дочерьми.
Софи могла представить, как произносит эти слова Кэрри. Она всегда считала, что нужно жить сообразно с последствиями сделанного выбора, какими бы они ни оказались. Миссис Стайлс как-то сказала про дочь, что она носит свои ошибки, как ордена почета, а Кэрри парировала, что это был самый лучший комплимент, который она когда-либо слышала от матери. Но как раз в этом и заключалась разница между Софи и Кэрри. Кэрри смело делала выбор и следовала ему, несмотря ни на что. Софи никогда ничего не выбирала, она позволяла судьбе делать за себя выбор и никогда не задавалась вопросом, насколько трудным он может оказаться.
— Я тут же сказал, что могу вылететь к ним следующим же рейсом, — снова заговорил Луис. — Сказал, что она причинила мне очень сильную боль, но я ее по-прежнему люблю. Что готов вернуться и во всем разобраться. Наступила долгая пауза, и я буквально ощутил вкус надежды. «Я не хочу, чтобы ты возвращался, Луис, — сказала Кэрри. — С Тони у меня все кончено, но тебя я все равно больше не люблю. Знаю, что должна любить тебя и что любила когда-то, и очень сильно. Но сейчас — нет. Все прошло. И тебе не имеет смысла возвращаться из-за меня, я хочу, чтобы ты это знал. Но если ты захочешь увидеть девочек, я никогда не встану на твоем пути». Мы попрощались, и тогда она добавила: «Я должна тебе сказать еще кое-что, что ты должен знать. Твою дочь зовут Иззи». — Луис замолчал. И стал потирать глаза большим пальцем.
Софи кусала губу. Она даже не знала, что и думать обо всем, что рассказал ей Луис. Ей ужасно хотелось кинуться защищать Кэрри, но как она может это сделать, когда она ничего этого не знала? Она на секунду закрыла глаза и вспомнила тот последний раз, когда виделась с Кэрри, заново восстановив в памяти все подробности. В какой-то момент после крестин ей показалось, что Кэрри хочет ей что-то сказать. Но потом замешкалась и сменила тему. Может, она собиралась рассказать ей об этом. Но в таком случае получается, что Кэрри была не в состоянии рассказать подруге правду даже несмотря на то, что попросила ее стать крестной и опекуном девочек. Должно быть, ей было ужасно одиноко, поняла Софи.
— Почему ты не вернулся ради Беллы с Иззи? Кэрри не стала бы тебе мешать видеться с ними.
Луис некоторое время не отвечал, потом снова сделал глубокий вдох.
— Сначала из-за того, что я все еще очень сильно любил Кэрри. И мне была невыносима мысль о том, что я вернусь, но не смогу быть с ней. Это было эгоистично, глупо и по-детски. Но горе буквально засосало меня в свое болото. Единственное, что я мог сделать, — это вообще забыть обо всем. Я должен был как-то избавиться от этой боли, ты понимаешь меня?
— Да, — сказала Софи с таким сочувствием в голосе, что Луис на мгновенье замолк.
— А потом как-то утром я работал на огороде с детьми, — продолжал он, — они кидались друг в друга грязью и смеялись, и я тоже смеялся, и это был первый раз за два года, когда я рассмеялся, и смех этот был от чистого сердца. Как будто я внезапно сбросил с себя весь огромный груз, который придавливал меня к земле. И вся боль и горечь, которые вытесняли остальные чувства, наконец-то прошли. Я впервые увидел все совершенно ясно и понял, что натворил. — Луис покачал головой, как будто до сих пор не мог поверить в то, что когда-то поступил так. — С тех пор я планировал вернуться. Я понял, что хочу увидеть, как точно так же смеются мои собственные дети. Но теперь я не мог просто взять и прыгнуть в самолет. Мне нужно было собрать деньги на самолет до дома, а на это требовалось много времени — почти год. И за это время я обучал других добровольцев, которые должны были меня заменить. Я не хотел подводить детей. Они стали мне второй семьей. Я хотел вернуться в Англию и понимал, что должен это сделать, но уезжать все равно было тяжело. Тамошние люди были так добры ко мне, поэтому я ждал до тех пор, пока не почувствую, что не люблю больше Кэрри, потому что тогда мне было бы легче находиться рядом с ней. — Луис посмотрел Софи в глаза. — Когда ты позвонила, я уже несколько месяцев готовился к отъезду, но все равно еще не набрал денег на билет.
Софи не сразу переварила эти последние слова.
— Ты по-прежнему хотел вернуться к Кэрри? — спросил она, стараясь не выдать голосом собственных эмоций.
Луис покачал головой.
— Я хотел увидеть ее, хотел извиниться за то, что так себя повел. Хотел все исправить, и не только ради себя, но и ради девочек. Я и понятия не имел, что почувствую, когда увижу ее. И теперь никогда этого не узнаю. Слишком долго тянул. — Он сглотнул. — Мне очень грустно оттого, что я не могу этого сделать, мне очень жаль, что ее нет сейчас рядом, правда. Но я уже не любил ее, это было уже не то. Все эти чувства давно прошли.
Софи издала глубокий вздох.
— У тебя была любовница в Лиме?
Он был удивлен не менее ее самой, услышав этот вопрос. Но Луис не обиделся, а только лишь пожал плечами.
— У меня было две девушки, — сказал он. — Не одновременно! — торопливо добавил он. — Но это было все… не то. — Потрясающе, но он сказал это с такой непринужденностью, что Софи решилась задать ему еще один дерзкий вопрос, который все время мучил ее.
— Когда я позвонила тебе тогда ночью, ты принял меня за другую женщину. Ты назвал меня деткой. За кого ты меня принял? За одну из своих девушек?
Луис нахмурился.
— Нет, я уже давно ни с кем не встречался… — И он засмеялся. — Морин! Я решил, что это Морин.
— Морин?
— Она была моим британским контактом в благотворительной организации. Милая женщина, только все время забывала про разницу во времени. Она хотела помочь мне с работой и квартирой в Сент-Ивзе. Поэтому, когда мне сказали, что мне спозаранку звонит какая-то англичанка, я решил, что это она. Я ее и не видел никогда. Увижусь с ней на следующей неделе, знаю только, что у нее двое детей старше нас с тобой, так что вряд ли она окажется в моем вкусе. Она связала меня с местной NSPCC для городских детей, уставших от жизни в большом городе. — Луис откинулся на спинку стула и посмотрел на Софи. Его губы вот-вот готовы были растянуться в улыбку.
— Ну что, ты до сих пор считаешь меня подонком? — спокойно спросил он.
Софи тщательно обдумала вопрос. Слишком много всего она услышала, чтобы дать однозначный ответ. Кэл всегда говорил, что у нее проблемы с сексуальностью, а сейчас она поняла, что у нее, помимо этого, еще и эмоциональные проблемы. Если она сейчас еще хоть что-то почувствует, то просто взорвется. Ее терзали боль, утрата, чувство вины и что-то еще, какая-то надежда — и все эти чувства совершенно некстати расцвели пышным цветом, разбудив затаенную привязанность к мужчине, к которому она вообще не должна бы испытывать ничего подобного, потому что он — бывший муж ее умершей лучшей подруги. Она понимала, что Луис ждет, что она ответит. И отчаянно пыталась найти слова, которые прозвучат более-менее нейтрально.
— Мне кажется, тебе просто было очень больно, а люди не всегда поступают правильно, когда им больно.
Луис закусил губу и кивнул.
— Я надеялся на простое «нет», — ответил он, поморщившись.
— Но это все далеко не просто, — возразила Софи, не совсем понимая, однако, что еще можно сюда добавить. — Все довольно запутано.
С минуту они смотрела друг на друга через стол.
— Да, — сказал Луис, не отрывая от нее взгляда. — Да.
— В любом случае, — поспешно добавила Софи, — Тесс все равно позвонит тебе и скажет, что ты можешь забирать детей, и это — только вопрос времени. И неважно, что я о тебе думаю.
Луис медленно наклонился к ней, облокотившись на стол, сократив на несколько дюймов разделявшее их расстояние.
— Это важно, — сказал он тихо. — Важно для меня.
У Софи пересохло во рту, она даже сглотнуть не могла. Отпила немного бренди, чтобы увлажнить губы.
— Потому что оно того стоит, Луис, — сказала она, по-прежнему отчаянно пытаясь придать этому разговору совсем иное значение в то же время страшась того, что его слова могут значить на самом деле. — Мне кажется, ты будешь прекрасным отцом. Мне кажется, вы будете счастливы втроем. Об этом я тоже уже сказала Тесс.
Луис покачал головой.
— Спасибо, это значит для меня очень многое… Но я имел в виду другое.
Софи показалось, что каждая мышца ее тела напряглась. У нее было такое чувство, что она реально может окаменеть прямо здесь, в этом пабе. А потом ее разрежут на кусочки и будут продавать в местном магазине сувениров под наименованием «Окаменевшая естественным образом женщина».
— Я тебя почти не помнил, — сказал Луис, — пока не вернулся. Кэрри много о тебе рассказывала, и у нее была твоя фотография в рамке. Но я ее никогда не рассматривал. — Он помолчал, закусив губу. — Поэтому для меня было настоящим шоком, когда я увидел, насколько ты красива. — Софи не пошевелилась. — Помнишь ту ночь, когда я пришел к тебе и мы разговаривали в подъезде? Ты тогда еще сняла пальто и… это не прозвучит слишком банально? У меня буквально дух захватило! — Софи не знала, что сказать, но Луис, по счастью, не стал дожидаться ответа. — Правда ведь, банальщина? Звучит шаблонно. Но поверь, хотя в тот момент ты и показалась мне по-настоящему соблазнительной, я и мечтать не мог, что когда-нибудь буду думать о тебе так, как думаю сейчас. Я ушел в ту ночь настолько разозленным, и на себя, и на тебя. Поэтому решил просто не зацикливаться на твоей красоте, и все. Сперва это было легко. Я приходил к детям, и все. Ты меня ненавидела, мало того — ты была лучшей подругой моей умершей брошенной жены. Не самый подходящий вариант для того, чтобы влюбиться. — Луис улыбнулся. — Вообще, я решил, что ты — одна из тех женщин, которые больше думают о своих ногтях, чем о чем-либо еще. И вела ты себя довольно стервозно.
Софи думала, что впервые в жизни она испытала настоящий страх в тот день, когда зашла по пояс в море. Но нет — это цветочки по сравнению с этим сущим ужасом и притоком адреналина. К чему это Луис клонит?
— Ты мне по-настоящему нравишься, Софи, — сказал он. — И рассудок буквально кричит, чтобы я это прекратил. Но ведь что-то есть, не так ли? Между нами. Я не знаю, о чем я думаю и что чувствую сейчас, и знаю, что это безумие — говорить тебе сейчас об этом, но я также знаю, что свихнусь, если не скажу.
Луис взял руку Софи в свою и слегка пожал ее пальцы.
— Послушай, я знаю, что более неподходящего момента, более неподходящего места и более неподходящего человека, которому можно было бы это сказать, и сыскать нельзя. Но я должен сказать это, Софи. Мне хочется прикоснуться к тебе каждый раз, когда я смотрю на тебя. И каждый раз, когда я к тебе прикасаюсь, мне хочется тебя поцеловать, и, если я тебя поцелую, я не уверен, что смогу дальше остановиться. — Он подождал с минуту, когда же Софи так и не пошевелилась, отпустил ее руку. — Озвучил я это гораздо хуже, чем хотел. Прости. Просто я подумал, что, может быть… я не мог допустить, чтобы каждый из нас вернулся к своей жизни, а я так и не сказал бы тебе, как сильно привязался к тебе, только и всего. Ты можешь считать меня импульсивным, но жизнь слишком коротка. — Луис попытался понять выражение лица Софи, но не смог. И слабо улыбнулся. — Можешь меня ударить, если хочешь.
Софи поднялась так резко, что под ней перевернулся стул. Она выбежала на улицу, смутно сознавая, что все посетители обернулись ей вслед. Наконец-то она оказалась на прохладном ночном воздухе и почувствовала, как начинает остывать ее кожа. Софи перешла через улицу, подошла к гавани, облокотилась о перила и стала смотреть на блестевшие в лунном свете пенистые волны, которые накатывали на берег. Весь день, начиная с того момента, как они ступили в дом Кэрри этим утром, прошел как во сне. За последние несколько часов она перечувствовала больше, чем за все то время, что прошло со дня смерти ее отца. Шум моря стал отчетливее, она уже почувствовала соленый запах и прекрасно видела крошечные огонечки — отражение в волнах. И Луиса она почувствовала за секунду до того, как он подошел к ней.
— Я не знал, захочешь ли ты, чтобы я подошел к тебе, — сказал он. — Поэтому решил на всякий случай подойти.
Софи повернулась к нему лицом.
— Я рада этому. — Луис открыл было рот, но она его перебила. — Слушай, если ты хочешь, чтобы я обсуждала чувства других, то пожалуйста. Я всю ночь могу этим заниматься. Я же — классный советчик. Но я — не из тех людей, которые так вот запросто могут говорить о себе. Я не знаю, что чувствую сейчас и как это назвать. Я этого даже не понимаю… Но все, что ты сказал про меня, все то же самое я могу повторить тебе, — неловко закончила Софи.
— Ты хочешь сказать, что чувствуешь то же самое? — неуверенно спросил Луис.
— Да, — с трудом ответила Софи. Луис улыбнулся, но прежде чем он успел что-то сказать или сделать, Софи предупреждающе положила руку ему на грудь. — Но это неправильно, Луис. Неправильно, если мы что-то сделаем. Мне кажется, это может быть неправильно…
Луис кивнул, и его улыбка слегка померкла.
— Вероятно, ты права. Но… а что, если мы только проведем вместе ночь и не будем думать больше ни о ком и ни о чем, а сосредоточимся только на нас самих?
Софи внимательно смотрела на него в лунном свете. Так вот о чем он. Одна ночь, нечто вроде сеанса терапии, чтобы снять сексуальное напряжение. Она тут же почувствовала облегчение, грусть и возбуждение. Если так, то все в порядке, и это не приведет ни к каким последствиям. Все равно что исчезнуть на несколько часов с этой планеты, бросив все. И Софи тут же захотелось сделать то, что было совершенно чуждо ее природе. Сегодня ночью ей захотелось почувствовать, каково это — быть беспечной и не заботиться о завтрашнем дне.
— Я хочу, — сказала она. — Наверное, я идиотка.
— Не только ты.
— Ты думаешь так потому… — начала было Софи, пытаясь как-то обосновать свои слова.
— Давай помолчим, — сказал Луис, нежно приложив к ее губам кончики пальцев. Он смотрел на нее в лунном свете, обводя пальцами контуры ее губ, и наконец-то поцеловал так, что на несколько удивительных мгновений она не ощущала ничего, кроме его жарких губ, согревавших каждую клеточку ее естества. Софи оторвалась от его губ и неожиданно захихикала.
— Такой реакции я не ожидал, — сказал он с улыбкой, когда она уткнулась лицом в его куртку.
Она затаила дыхание и посмотрела на него.
— Наверное, я напилась. Значит, это нормально.
— Только не подводи меня. Ты помнишь, что я сказал о том, что если поцелую тебя, то уже не смогу остановиться? Я оказался прав. — Луис опустил руки ей на плечи и зарылся пальцами в волосы. — Софи, ты останешься со мной сегодня? Только на одну ночь, пожалуйста, — просил он с трогательной тревогой.
Софи заглянула ему в глаза и ощутила мгновенное опьянение, к которому бренди не имело никакого отношения, — в этом она не сомневалась.
— Думаю, нам нужно в конце концов проверить, сможем ли мы уместиться в твоей кровати, — сказала она.
Глава двадцать шестая
Когда Софи проснулась, было еще темно.
Она полежала некоторое время, дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте; тоненький луч света, пробивавшийся сквозь дверную щель, освещал номер слабым серебристым сиянием. Все еще теплая и умиротворенная со сна, она уставилась на дверь, пытаясь сообразить, как это она переместилась в другое место.
И вспомнила, что она в номере у Луиса.
Софи не стала выскакивать из кровати, и не только потому, что ей не хотелось будить Луиса, просто ее руки и ноги, как выяснилось, настолько тесно переплелись с его, что она просто не смогла бы пошевелиться. Она лежала, прислушиваясь к стуку собственного сердца, и одно за другим события начали восстанавливаться в ее памяти с шокирующей последовательностью.
Момент их возвращения в отель. Повторное раздумье, и они переступили через порог. Молча пошли в номер Луиса, поднимались по лестнице, не глядя друг на друга, держась за перила, но Луис оглянулся через плечо, когда открыл дверь. Софи, стоявшая совершенно неподвижно, приложив ухо к двери их с детьми номера, рассматривавшая заостренные обшарпанные носки своих розовых сапожек, забрызганных водой и грязью, дожидавшаяся, затаив дыхание, чтобы тоненький детский голосок позвал ее по имени. И не знавшая, хотела ли она его услышать или нет.
Она помнила, как он целовал ее лицо и шею, волосы и плечи. Потом они каким-то образом оказались без одежды, и жар его тела опалил ее даже прежде, чем она почувствовала его своей кожей. Его руки на ее груди, потом — губы и зубы. Ее собственные руки, ласкающие его талию и бедра. Его затвердевшая плоть, упирающаяся в ее мягкий живот. Дрожь, пробившая его, когда она прикоснулась и поцеловала его. Ощущение его внутри себя и ощущение малейших переходов, каждой клеточки его тела в единении со своей, пока наконец она не зарылась лицом в его шею, укусив за плечо, когда он кончил и уже в следующее мгновенье что-то нежно прошептал ей на ухо, какие-то слова, которых она не расслышала и не хотела расслышать.
Потом они затихли, уютно расположившись в узкой кровати, как два паззла. И наверное, сразу же уснули, потому что так и остались лежать: Луис обвил Софи своими длинными руками и ногами, прижав ее спину к своей груди. Она перевернулась на спину и посмотрела на него. Почти все его лицо было скрыто в тени, слабая искорка света выхватывала только уголок закрытого глаза, линию челюсти и уголок губ. Он дышал спокойно и ровно, уснув почти сразу же.
Софи уже окончательно проснулась, ощущая, как кровь начинает приливать к телу. Она чувствовала, что задыхается от волнения, пока остатки сна медленно уходили, оставляя место неприкрытой дикой панике. Как будто все те причины, по которым они не должны были этого делать и которые едва затронули в разговоре и тут же от них отмахнулись прошлой ночью, теперь окружили ее каменной стеной реальности.
Софи отчаянно пыталась оградиться от чувств, которые начинали всплывать на поверхность вместе с тем, как постепенно проходила ночь. Прошлой ночью это казалось таким возможным, в точности как сказал Луис. Вызволить свою страсть, позабыв про все обстоятельства, а потом каждому жить своей жизнью. Луис соблазнил ее своими рассуждениями, своими взглядами и прикосновениями, и она позволила ему это сделать. Но она ошибалась, решив, что это не повлечет за собой никаких последствий. И если прошлой ночью она испытывала к нему дурацкую безответную влюбленность, то сегодня утром все стало гораздо, гораздо хуже. Теперь, после того как она провела с ним ночь, все ее мечты столкнулись с действительностью, в которой их раздавят и изничтожат.
Она влюбилась в него.
Она не может так поступать. Не может быть вместе с Луисом. Вместе с бывшим мужем Кэрри, отцом Беллы и Иззи. Она совершает предательство, бессмысленное и никому не нужное. Она должна была это понимать. Может, он и переспал с ней, но он с такой теплотой говорил о Кэрри прошлой ночью, наверняка он по-прежнему ее любит. К тому же здесь все напоминает о Кэрри, повсюду, куда бы она ни посмотрела, она чувствовала присутствие своей подруги, подруги, которая всегда была рядом. Как она посмела мечтать о том, чтобы жить вместе с Луисом и девочками?
Софи свесилась с края кровати, пытаясь нашарить свою сумку, и облегченно вздохнула, сразу же наткнувшись на нее. Вынула свой сотовый телефон и посмотрела, сколько сейчас времени.
Начало шестого. Нужно возвращаться в собственную постель, пока дети не заметили ее отсутствия. Софи немедленно обуяла паника, когда она начала понимать, что натворила, и та бездумная радость, которую она испытала рядом с Луисом, казалось, осталась в другой жизни.
— О господи, — шептала она, чувствуя, как к глазам подступают слезы. — Дура, дура, дура.
Она стала осторожно высвобождаться из объятий Луиса, но, как только он почувствовал, что она зашевелилась, его руки рефлективно сжали ее. Большой палец левой руки неторопливо пробежался по соску, пока он целовал ее в шею, зарывшись лицом в ее волосы. Он пошевелился, высвободив из-под нее другую руку и облокотившись на нее. Софи чувствовала, что он смотрит на нее.
— Значит, это не сон, — нежно произнес он, и Софи почувствовала, как он кончиками пальцев бережно стал обводить контуры ее лица и изгибы шеи, грудь. Долю секунды она лежала неподвижно, закрыв глаза, несмотря на то, что было темно. Потом накрыла его руку своей.
— Мне нужно в свой номер, — прошептала она. — Они скоро проснутся.
Луис со вздохом откинулся на кровать.
— Но еще темно, — запротестовал он еще томным от сна голосом.
— Я знаю, но… все-таки… — зашептала Софи. Луис не стал ее останавливать, когда она спустила ноги с кровати и наклонилась, нашаривая разбросанную по полу одежду. Пока она искала трусики и потом натягивала их, он ласкал ее шею и спину.
Софи резко поднялась.
— Я больше ничего не могу найти, — раздраженно сказала она, чувствуя, как в темноте ее начинает одолевать клаустрофобия.
— Я включу лампу, — сонным голосом предложил Луис.
— Нет, не надо… — сказала Софи, но было уже слишком поздно.
Комната озарилась мягким светом, и ощущение нереальности исчезло. Он действительно лежал в этой постели и смотрел на нее. Она действительно стояла рядом, почти голая, чувствуя себя беззащитной.
— Ты потрясающая, — сказал он, пожирая взглядом ее тело. — Пожалуйста, не уходи, ну еще немножко… — И он с улыбкой протянул ей руку.
Софи увидела, что ее футболка лежит, вывернутая, на полу, подняла ее и торопливо натянула. Она подобрала джинсы, лежавшие мятой кучей у изножья кровати, неловко пытаясь залезть ногой в брючину. Маневр все не удавался.
— Я не могу, — сказала она напряженным нервным голосом. — Если дети проснутся и обнаружат, что меня нет, или — еще хуже — зайдут сюда… — Она наконец просунула обе ноги в холодную джинсу и застегнула на поясе пуговицу. — И потом, мы же так не договаривались. — Софи заставила себя напомнить ему об этом ледяным тоном. — Мы договаривались только на одну ночь, помнишь?
Луис сел в постели.
— Но я же говорил не буквально. Я имел в виду…
— Что ты имел в виду? — спросила Софи, призвав на помощь гнев.
— Я имел в виду, что мы могли бы дать волю своей страсти. — Луис разглядывал лицо Софи. — Я не умею, — торопливо объяснил он, — не умею подбирать нужные слова и все такое. Слушай, я просто не ожидал… Не ожидал, что… — Он запнулся.
— Что? — прошипела Софи, помня, какие тонкие перегородки отделяют их номер от соседнего. Ей казалось, что стены комнаты надвигаются на нее, в свете лампы она стала еще меньше и теснее, и ей отчаянно хотелось побыстрее выбраться отсюда. — Будешь трахаться, пока будешь разбираться с имуществом своей жены? Неплохие премиальные…
Луис резко сел и стал натягивать брюки.
— Софи, умоляю. Почему ты злишься на меня?
Софи не могла ему ничего ответить; она не могла сказать ему, что злится на себя за то, что влюбилась в него. Пусть лучше думает, что она злится на него. Это лучше, чем если она обнаружит свои подлинные чувства, — такая альтернатива приводила ее в ужас.
— Я должна идти, — сказала она, хватаясь за ручку двери.
— Софи, постой…
Она захлопнула дверь у него перед носом.
Несколько секунд Софи стояла за дверью номера, в котором спали две дочери Луиса. Она поняла, что пока не может туда войти. Она не сомневалась, что, как только Белла на нее посмотрит, сразу же поймет, что у них с Луисом что-то произошло — то, чему не следовало происходить. Софи не желала, чтобы Белла об этом узнала. Потому что меньше всего ей хотелось бы этим никчемным дурацким поступком разрушить тот хрупкий мир, который Белла обрела с отцом и с самой Софи. Девочка ей доверяла, даже любила. И Софи не хотелось терять ее любовь.