Между тем повозка въехала в Тилли-сюр-Лизье.
— Куда вас доставить? — спросил возница.
— К мэру.
— Я так и подумал! — понимающе улыбнулся возница.— Вы уж обо мне ничего плохого не говорите. Наш мэр хоть и хитрован, но мужик стоящий, дело свое знает...
Расплатившись с возницей, Жюв направился к мэрии. Он был очень доволен тем, что ему удалось узнать. Итак, какой-то человек, не желавший быть узнанным, приезжал сюда дважды, в субботу и в понедельник, и заходил к мэру. А мальчик пропал как раз в понедельник!
Войдя в мэрию, Жюв миновал беленный известью вестибюль и обнаружил старуху-привратницу, занятую ощипыванием гусей.
— Могу я видеть господина мэра? — осведомился комиссар, почтительно сняв шляпу.
— Может, и да,— ответствовала старуха.
— Он у себя?
— У кого ж еще?
— А где он живет?
— Тут, недалеко...
Услышав столь неопределенные ответы, Жюв вспомнил, что он находится в Нормандии, где существует один падежный способ развязать людям язык. Достав из кармана монету в сорок су, он протянул ее старухе:
— Отведите-ка меня к мэру, любезнейшая!
Старуха отложила в сторону гуся и заулыбалась во весь рот:
— Конечно, мил человек, это мы мигом... Жозеф! Эй, Жозеф! Иди-ка скорей, сынок, тебя тут спрашивают!
По лестнице со второго этажа затопали деревянные башмаки, и старуха пояснила:
— Так что господин мэр — это мой сын Жозеф. Чего к нему ходить — небось, и сам спустится...
Перед Жювом предстал толстый нормандец с красной физиономией и торчащими дыбом жесткими волосами. Одет он был в широкую крестьянскую блузу, которая спускалась чуть не до самых его деревянных башмаков, обтянутых лакированной кожей и украшенных золочеными гвоздиками,— явный предмет хозяйской гордости. При столь простоватой внешности, взгляд у мэра был проницательный и себе на уме. Жюв понял, что с ним надо держать ухо востро.
— С кем имею честь? — осведомился мэр.
Жюв поклонился:
— Напротив, господин мэр, это честь для меня... Я из муниципальной полиции Парижа, приехал сюда по делу.
Глаза у мэра полезли на лоб.
— У нас тут все спокойно,— забормотал он,— живем тихо-мирно, зачем нам полиция? Ну да все равно, милости прошу! Не хотите ли стаканчик очищенной?
— Нет, нет, благодарю...
— Тогда стаканчик кальвадоса? Уж от него-то вреда не будет!
— Ну, разве что кальвадоса...
Через минуту мэр с посетителем уже сидели в большом золе мэрии, который в этот день как раз использовался для просушки белья, и чокались кальвадосом, как лучшие друзья.
— Так что же вас привело в наши края? — осведомился Жозеф.
Жюв не торопился с ответом. Он пил яблочную водку маленькими глотками, с видом знатока прищелкивая языком. Наконец он сказал:
— Это странная история... Я приехал по поводу визита, который вам нанесли в субботу.
— В субботу? Никого не видел...
— А господин из Парижа?
— Никого не видел. Слово нормандца!
«Так, так,— подумал Жюв,— выходит, тот человек солгал, сказав вознице, что приехал к мэру». И, делая вид, будто только сейчас припомнил, полицейский поправился:
— Точно, точно,— это было не в субботу, а в понедельник!
— В понедельник — другое дело... В понедельник приходил... этот, как его... господин Мариус! Справлялся о сиротке, что жил на ферме у Клеманов.
«Интересно,— подумал Жюв,— Себастьян Перрон мне не сказал, что его друг детства посещал Клеманов дважды...»
— Так вот,— сказал он вслух,— я приехал по тому же делу — но делу об этом ребенке. Он ведь умер, не так ли?
— Может, да, а может, и нет.
— Говорят, будто он утонул?
— Говорят... Клеманы говорят...
— Хитрецы эти Клеманы! — закинул удочку Жюв.
— Ого, еще какие! — согласился мэр.
Жюв понял, что он на правильном пути. Он продолжал:
— Хитрецы-то — хитрецы, а не подумали, что в окрестности нет даже лужи, где мальчишка мог бы утонуть...
Жюв блефовал, но ему везло: он снова попал-в точку. Мэр так и зашелся от смеха:
— Это точно! Ох уж эти Клеманы! Об этом они не подумали!
Внезапно он перестал смеяться и с подозрением взглянул на своего собеседника:
— А вам, собственно, какое дело до всех этих историй? Я тут перед вами разболтался, а вы мне даже не сказали, чего вы, вообще-то, добиваетесь?
Жюв пожал плечами с равнодушным видом:
— Ничего я не добиваюсь. Мое дело — написать рапорт. За тем и приехал... Клеманов я в глаза не видал. Они говорят, что ребенок утонул, я и напишу, что утонул... Мое дело маленькое!
Его слова успокоили мэра.
— Первое дело,— сказал он,— чтобы ни у кого не было неприятностей. Верно? Клеманы — мои родственники. Разве они виноваты, что мальчишка исчез? Зачем нам неприятности? Я здесь все устроил по-хорошему. А уж вы сделайте милость, порадейте, чтобы и они там, в Париже, прикрыли дело... Ну, еще по кальвадосу?
— Где одна рюмка, там и вторая,— ответил Жюв, не моргнув глазом.
Они снова чокнулись.
— Неприятностей не будет...— продолжал полицейский доверительным тоном.— Вот только одна закавыка: тело так и не нашли?
Толстый Жозеф огорченно вздохнул:
— То-то и оно, что нет... А вы не можете написать, что, мол, тело съели лисицы? Здесь в окрестностях много лисиц...
Жюв с сожалением покачал головой:
— Насчет лисиц могут не поверить...
— Ну, тогда — что тело упало в колодец?
— Гм...
— Или в печь для обжига извести?
— Печь, пожалуй, подойдет,— согласился Жюв.— Это неплохая мысль, Я возьму ее на заметку... Да, так и напишу: ребенок, мол, упал в печь для обжига извести, потому и тела не нашли... Ну, а Клеманы? Что мне о них написать?
— Замечательные люди! Честняги, каких мало! Напишите, что, мол, не пьют и не едят от горя — так убиваются по малышу! Но еще напишите, что они реакционеры... А то скоро выборы, нечего делать рекламу! Сам-то я прогрессист...
— Хорошо. Я понял,
— Вы умный человек! — сказал мэр.
— Хе-хе...— скромно ответил Жюв.
Толстый Жозеф задумался.
— Есть еще одна закавыка,— пробормотал он.— Папаша Клеман сказал этому господину из Парижа, что мальчишка пропал утром. Однако все в деревне знают, что это не так... Надо бы в вашем рапорте это дело уточнить.
— Конечно! — подтвердил Жюв, весь превратившись в слух.
Жозеф взъерошил свои и без того стоявшие дыбом волосы.
— Так вот. Напишите; мальчишка пропал в субботу. Клеманы сначала ничего не сказали — думали, он отправился куда-нибудь с приятелями. И только в воскресенье подняли тревогу. Но пропал-то он в субботу!
— Так и напишу! — заверил его Жюв.
Выйдя из мэрии, он направился на ферму Клеманов. Но там он не узнал ничего нового. Клеманы только подтвердили то, что сказал мэр. Через час Жюв уже сидел в вагоне скорого поезда, мчавшего его в Париж. Вид у комиссара был озабоченный. «Дело все более осложняется,— думал он про себя.— Направляясь в Лизье, я был почти уверен, что ребенка убил Дроп... А теперь получается, что его похитил собственный отец — Себастьян Перрон! Его доверенное лицо Мариус побывал в Тилли в субботу, и как раз в этот день маленький Юбер исчез. Версия о том, что он якобы утонул, оказалась басней. Значит, следует предположить, что его похитили. И похититель, скорее всего,— посланец Себастьяна!»
Выстроив эту новую и тоже безукоризненно логичную версию, Жюв успокоился. В Париже он вышел из вагона уже в хорошем настроении.
— Все-таки хорошо, что Поль Дроп оказался невиновным! — бормотал он себе под нос.— Ведь в его руках жизнь и выздоровление нашей дорогой Элен. Что же касается Себастьяна Перрона... Каким бы сановником он ни был, ему предстоит убедиться, что с Жювом шутки плохи!
ШАНТАЖ
Прошли сутки с того дня, когда Жюв ездил в Лизье.
Судья Перрон, как обычно, сидел в своем кабинете и пытался вникнуть в суть лежавшего перед ним судебного дела. Но мысли его были далеко. С тех пор как письмо Мариуса известило его о гибели Юбера, Себастьян изменился даже физически. Его спина сгорбилась, глаза погасли, печать глубокой печали лежала на его еще красивом лице.
В дверь постучали, и служитель доложил, что господина председателя суда хочет видеть какой-то человек по личному делу. Себастьян Перрон встрепенулся: ему теперь казалось, что все дела и все посетители имеют отношение к тем бедам и заботам, которые заполняли его мысли и все его существо.
— Просите! Пусть войдет! — поспешно приказал он.
Дверь отворилась, но какое-то время никто не появлялся. Затем показался посетитель, но, странное дело, он вошел, пятясь задом. На секунду он задержался на пороге, словно заканчивал разговор со служителем, оставшимся по ту сторону двери. Затворив дверь, посетитель повернулся, и судья увидел его лицо. Вернее сказать, лица у вошедшего не было: вместо лица на Себастьяна глядела черная маска с прорезями для глаз!
Сделав два шага по направлению к столу председателя, человек резким движением сбросил шубу, накинутую на его плечи, и оказался затянутым в черный костюм, плотно облегавший его мощную фигуру.
Крик ужаса застрял в горле у Себастьяна Перрона.
— Фантомас...— прошептал он побелевшими губами.
При этом ужасном имени словно тень смерти легла на все окружающие предметы и свет померк в тихом, уединенном кабинете председателя суда.
— Фантомас...
Произнося это имя, Себастьян, казалось, слышал грозный гул, в котором сливались голоса бесчисленных жертв, их мольбы и стоны, крики раненых, хрип умирающих...
— Фантомас...
Да, именно с ним, Гением злодейства, Королем ужаса, Мастером пыточных дел, оказался лицом к лицу судья Себастьян Перрон!
Черная фигура между тем продолжала приближаться. Злодей не торопился и не опасался, что судья позовет на помощь, вызовет охрану... Как всегда, он был уверен в своей безнаказанности, в том парализующем чувстве ужаса, который неизменно вызывало его появление. В его хорошо рассчитанных движениях даже чувствовался какой-то автоматизм, как у актера, в сотый раз играющего хорошо известную роль.
Вдруг он заговорил:
— Ни слова, господин судья, и пи одного лишнего движения! Не пытайтесь нажать на звонок — я перерезал провод. Не пытайтесь позвать служителя — я дал ему хорошие чаевые и приказал убираться подальше. Не вынуждайте меня прибегать к крайним мерам, ибо я не сторонник насилия и прибегаю к убийству только в случае необходимости... К тому же, мне надоело убивать и, что бы там обо мне ни говорили, мне это не доставляет особенного удовольствия. По отношению к вам я не имею дурных намерений. Я пришел, чтобы поговорить... Простите, я забыл еще об одной предосторожности...
Сказав это, зловещий посетитель подошел к двери и запер ее на задвижку. После чего уселся перед столом председателя.
— Дело, которое нам предстоит обсудить,— продолжал он,— в сущности очень простое. И поскольку я вижу перед собой умного и рассудительного человека, мы быстро договоримся. Это в ваших интересах — и в интересах вашего сына...
При последних словах Себастьян Перрон подскочил на месте.
— Моего сына...— прохрипел он.— Вы говорите о моем сыне?
— Вот именно! — ответил человек в маске и, небрежно откинувшись в кресле, положил ногу на ногу.— Я пришел, чтобы сделать вам предложение, может быть, не очень для вас приятное, но с которым вам придется согласиться. А в обмен я сообщу вам приятную новость: ваш незаконный сын, маленький Юбер, жив.
— Он не умер? — пролепетал судья,— Маленький Юбер жив? Господи!
Посетитель остановил его повелительным жестом:
— Юбер не умер, но ему грозит большая опасность. Он находится в моих руках, точнее, в руках моих людей. Он будет вам возвращен, но при одном условии...
— При каком условии? Я готов на все!
— Он будет вам возвращен после того, как вы заплатите сто тысяч франков.
— Сто тысяч! Но у меня нет таких денег!
— Займите.
— Мне не у кого занять...
— Достаньте.
— Откуда?!
— Это меня не касается.
Себастьян Перрон увидел, как сидящий перед ним ужасный человек медленно поднимает руку с револьвером. Его голос оставался ровным и бесстрастным:
— Милостивый государь, будем называть вещи своими именами. Я пришел к вам в качестве шантажиста. Вы даете мне сто тысяч франков, я возвращаю вам вашего сына. Баш на баш. У вас пять минут на размышление.
Себастьян Перрон чувствовал, что силы оставляют его, что он вот-вот потеряет сознание. Конечно, он с радостью отдал бы за жизнь сына сто тысяч франков, но их у него не было! Он пробился на высокую должность, но он небогат. Его должность была почетной, но жалованье, как и у всех чиновников, достаточно скромным. Не имея иных источников дохода, все, на что он мог рассчитывать,— это государственная пенсия. Сто тысяч франков для него были немыслимой суммой. Лихорадочно перебирая в уме знакомых и сослуживцев, он не находил никого, кто мог бы ему ее одолжить...
— Три минуты прошли,— услышал он бесстрастный голос страшного посетителя.
— Это ужасно! Это ужасно... — стонал Себастьян Перрон.
Внезапно он решился:
— Хорошо, я принесу вам эти деньги... Но тоже на одном условии...
— Говорите.
— Вы укажете мне место, куда я должен буду доставить указанную сумму. Вы сами его выберете, так чтобы вам ничего не грозило. Но я требую, чтобы в этом месте находился мой сын и чтобы сразу по получении денег мне его передали с рук на руки. Или, если пользоваться вашим выражением, «баш на баш».
— Хорошо. Это деловой подход. Когда вы сможете заплатить?
— Я думаю, через... через четыре дня!
— Хорошо. Готовьте деньги. Через четыре дня вам сообщат, куда их надо доставить... На этом мы можем наш разговор закончить. Но прежде чем я уйду,— еще одна маленькая формальность. Прошу вас, милостивый государь, протяните мне руки... а также ноги! Не обижайтесь, но я вынужден вас связать. Как разумный человек, вы согласитесь, что я не могу поступить иначе...
В то время как в кабинете Себастьяна Перрона разыгрывалась эта ужасная сцена и несчастный судья вынужден был подчиняться драконовским требованиям гнусного шантажиста, в тайной надежде обмануть его и устроить ему засаду,— чем занимался инспектор Жюв?
Знаменитый детектив проснулся в своей квартире на улице Тардье в очень хорошем настроении. Он был чрезвычайно доволен расследованием, которое провел накануне в Тилли-сюр-Лизье. «Не может быть и тени сомнения,— говорил он себе,— что виновником похищения является Себастьян Перрон! Я немедленно отправляюсь во Дворец правосудия, чтобы поговорить с ним».
— Господин председатель принимает? — спросил он у служителя.
— Господин председатель занят и освободится не ранее чем через час.
«Делать нечего,— подумал Жюв,— пойду пока прогуляюсь по Тюильри...» Он пересек Сену и дошел до площади Шатле. Здесь он вспомнил, что уже давно собирался купить свежую пару перчаток, и, свернув в сторону, пошел под аркадами улицы Риволи. В тот момент, когда он пересекал улицу Лувра, он внезапно вздрогнул и замер на месте. Недалеко от него остановился фиакр, из которого вышел человек, показавшийся Жюву знакомым. Стараясь оставаться незамеченным, полицейский подошел поближе: сомнений быть не могло — Это был доктор Дроп. «Интересно, что он тут делает?» — подумал Жюв, следуя за ним. Тот вошел в большой магазин игрушек. Казалось бы, в этом нет ничего необычного, по чутье сыщика заставило Жюва насторожиться. Зачем человек, у которого но было детей, пошел в магазин игрушек?
Комиссар подошел к фиакру, который остался дожидаться у края тротуара, и взглянул на счетчик. Счотчик показывал восемьдесят пять сантимов. Это означало, что место, откуда приехал Дроп, находилось где-то совсем неподалеку.
Остановившись сбоку от витрины, Жюв наблюдал сквозь стекло за покупками, которые делал хирург. Он увидел, что тот приобрел набор кукол-полишинелей. «Черт возьми! — подумал комиссар.— Зачем ему нужны полишинели, да еще сейчас, когда сын его жены исчез неизвестно куда?»
Между тем Поль Дроп вышел из магазина со своей покупкой и сел в дожидавшийся его фиакр. Жюв не расслышал адрес, который тот назвал кучеру. «А впрочем, какое все это имеет значение,— подумал полицейский, глядя вслед удалявшемуся экипажу.— Поскольку похитителем является Себастьян Перрон, через несколько дней я верну маленького Юбера, и тогда Поль Дроп сможет вернуться в этот магазин за новыми покупками!»
Но тут же он спохватился и подумал, что, как бы там ни было, а не следует терять нить, которая оказалась у него в руках. «Посмотрим, что будет завтра, а сегодня я должен выяснить, для кого доктор Дроп купил эти игрушки!». И, схватив проезжавшее мимо такси, он приказал шоферу следовать за фиакром.
Поль Дроп вышел из фиакра возле заставы Майо и пешком направился в сторону улицы Мадрид. Следуя за ним на почтительном расстоянии, комиссар ворчал себе под нос:
— Зря ты распалился, старина Жюв! Все происходит самым банальным образом, доктор возвращается к себе в клинику. Возможно, у него есть какой-нибудь маленький больной, которому он решил сделать подарок.
Дроп поравнялся с воротами своей лечебницы, но не вошел в них, а продолжал свой путь и даже как будто ускорил шаги, словно не желая, чтобы его видели. «Интересно!» — подумал Жюв, торопясь вслед за доктором. Но тут же он хлопнул себя по лбу и обозвал дураком. Дроп просто обошел здание, с другой стороны находился вход в его личные апартаменты. Остановившись у подъезда, Жюв услышал, как внутри зашумел лифт. Подождав еще минуту, он вошел в вестибюль. Лифт уже поднимался внутри зарешеченного колодца, таща за собой гибкий кабель. Поднимался он дольше обычного, и по длине свисающего кабеля Жюв понял, что Поль Дроп не остановился на площадке третьего этажа, где располагалась его квартира, а поднялся на четвертый, «Что бы это значило?» — подумал полицейский и, перескакивая через две ступеньки, взлетел на четвертый этаж. Он успел заметить, что доктор достал из кармана связку ключей, отпер дверь и исчез за ней.
Жюв осторожно подошел к двери и прислушался. Вдруг необычайное волнение отразилось на его лице. За дверью он услышал чистый и звонкий детский голосок, радостно благодаривший Дропа за подарок. Что же это был за ребенок? Несмотря на то, что это противоречило его строго логической версии, Жюв не мог не подумать, что это был не кто иной, как маленький Юбер, смерть которого горестно оплакивал его настоящий отец Себастьян Перрон!
СВИДАНИЕ
Жюв стоял на лестничной площадке в полном смятении мыслей и чувств.
— Я снова попал пальцем в небо! — бормотал он.— Себастьян Перрон не виновен в похищении малыша,— его украл Поль Дроп! Себастьян Перрон — честный человек, а Поль Дроп — негодяй! Однако я не могу уйти, пока не увижу все собственными глазами...
Он попытался заглянуть в замочную скважину, но ему это не удалось; замок был такой конструкции, которая не позволяла подглядывать. «Не везет...» — вздохнул Жюв. Он уже поднял руку, чтобы позвонить в дверь и разом покончить со всеми сомнениями, когда до него донесся голос Поля Дропа:
— Ну же, будь умницей, не плачь! Играй с этими прелестными полишинелями и позволь мне уйти.
Жюв отскочил от двери и проворно спустился на один марш. Он услышал, как дверь открылась и Дроп начал спускаться по лестнице. Комиссар тоже сделал вид, будто идет вниз, однако не торопился и дал доктору догнать себя.
— Это вы, Жюв? — удивился хирург.— Вы пришли ко мне?
— Да,— ответил, полицейский.— Только по свойственной мне рассеянности я поднялся этажом выше.
— Вы что-нибудь узнали? Есть новости?
Жюв внимательно посмотрел на него. «Этот человек поразителен! — подумал он.— Как умело он играет свою роль! Как искренно выражает свою обеспокоенность! Как будто это не. он только что говорил с ребенком, дарил ему игрушки! Можно подумать, что мне все это пригрезилось!»
Он отрицательно покачал головой:
— Нет, мой друг, пока ничего. Но я на верном пути...
Нахмуренное лицо Дропа разгладилось, надежда зажглась в его глазах:
— Да поможет вам Бог! Мне так не терпится увидеть маленького Юбера!
У дверей квартиры Дропа они остановились. Лицо хирурга снова омрачилось:
— Вы говорите, что вы на верном пути? Слава Богу, коли так. Потому что надо действовать быстро, время не терпит!
«Интересно, зачем он все это мне говорит?» — подумал Жюв.
Между тем Дроп, казалось, колебался. Наконец он снова заговорил:
— Прошу вас, дорогой комиссар, зайти ко мне. Я должен сделать вам важное признание.
Доктор открыл дверь и провел полицейского через анфиладу красиво обставленных комнат к дверям своего личного кабинета.
— Господин Жюв, — заговорил он, когда они уселись в удобные кресла,— трагическое, окруженное тайной исчезновение Юбера положило начало целому ряду ужасных событий в моей жизни... Так, на меня было совершено чудовищное покушение...
— Покушение? Где? Когда?
— Здесь, в этом кабинете. И не далее как сегодня... Я сидел за столом и работал, когда мне доложили о приходе посетителя. Я согласился его принять. Дверь отворилась, и в кабинет вошел человек, почему-то пятясь задом. Когда он повернулся, оказалось, что у него на лице черная маска, а под шубой черный облегающий костюм. Я не могу сказать, кто это был, потешу что ни я, ни мой слуга не видели его лица, я — из-за маски, слуга — из-за того, что у посетителя был поднят воротник, а шляпа надвинута на глаза...
Жюв слушал с напряженным вниманием, и в глубине души его вставал образ страшного бандита, его заклятого врага, одно имя которого наводило ужас на окружающих.
— Этот человек,— продолжал Поль Дроп,— угрожая мне револьвером, предложил мне чудовищную сделку: он обещал вернуть мне маленького Юбера в обмен на сто тысяч франков!
Жюв не мог скрыть своего волнения и вскочил на ноги. Что все это означало? Что за невероятную историю рассказывал ему Поль Дроп? Как мог шантажист предлагать ему возврат Юбера, коль скоро ребенок находился в этом же доме, этажом выше, и Дроп только что приносил ему игрушки? Между тем хирург со всей искренностью продолжал свой рассказ:
— Напрасно я говорил, что я разорен, что у меня нет ни сантима, что скоро и этот дом, и все, что в нем есть, пойдет с молотка. Он ничего не хотел слышать. Наставив на меня револьвер он дал мне пять минут на размышление...
— И чем все это кончилось?
— Жюв, я проявил слабость... Чтобы выиграть время, чтобы попытаться спасти сына, я поклялся, что достану деньги...
Голос Дропа прервался от рыданий.
— Но я никогда не смогу найти этих денег! Я не смогу спасти своего сына!
В голосе хирурга было столько искреннего страдания, что трудно было ему не поверить. Мысль Жюва лихорадочно работала. «Допустим,— думал он,— что Поль Дроп говорит правду. Тогда кто может быть этим шантажистом? Логично допустить, что это — человек, который в курсе исчезновения ребенка, который к тому же ненавидит Поля Дропа... что это — Себастьян Перрон! Не зная, что Дроп уже завладел ребенком, он блефует, делает вид, будто мальчик у него в руках. Но почему так испуган Дроп? Он-то знает, где находится Юбер! Может быть, он опасается кого-либо из своих приспешников, кого-либо, кто знает его секрет? Может быть...»
Жюву, конечно, не пришлось бы путаться во всех этих предположениях, если бы ему удалось встретить сегодня Себастьяна Перрона и узнать, что и тот стал жертвой аналогичного шантажа. Но он этого не знал. И пытался выстроить логическую цепочку в пределах известных ему фактов. И все время, колебался между двумя версиями: виновностью Поля Дропа — и виновностью Себастьяна Перрона.
— Этот человек назначил вам свидание? — спросил он.— Где? Когда?
— Я должен встретиться с ним сегодня вечером, в восемь часов, в Венсеннском лесу, на перекрестке Марропье.
— Отлично! Все складывается как нельзя лучше! Сегодня вечером вы придете на условленное место, имея в кармане пачку бумажек, по размерам и внешнему виду напоминающих тысячефранковые билеты. Эту пачку вы передадите шантажисту. Остальное — мое дело...
В порыве радости Поль Дроп схватил: полицейского за руки:
— Понимаю,— вы схватите этого негодяя! Я знал, что вы мне поможете! Но как вы это сделаете?
— Это мой секрет. Пусть он только придет на эту встречу... Что касается вашего сына, то, я думаю, нет оснований для беспокойства. Мы теперь знаем, что он жив. И скоро узнаем, где его прячут!
Жюв надел пальто, взял шляпу и добавил на прощание:
— Кто не устает искать истину, тот в конце концов всегда ее находит!
Выйдя от Поля Дропа, Жюв на ближайшей станции сел в поезд метро и направился в Венсеннский лес. Он хорошо знал место, где была назначена встреча с шантажистом. Это был укромный уголок, куда редко забредали гуляющие. Здесь-то полицейский и намеревался устроить засаду. Оп не сомневался, что у шантажиста есть помощники, которые будут, со своей стороны, наблюдать за происходящим. «Следовательно,— рассуждал про себя Жюв,— если я хочу застать преступника врасплох, я должен тщательно замаскировать свое местопребывание и сделать это заранее, опередив появление пособников».
Придя на перекресток Марронье, комиссар убедился, что место выбрано весьма предусмотрительно: поблизости не было никакого укрытия. «Если я спрячусь за деревом или, тем более, влезу на него, меня обязательно обнаружат. То же самое — если я лягу на землю... Что делать?» — думал он. Тут он заметил неподалеку большую кучу опавших листьев, перемешанных с сухими ветками и разным мусором.
— Не очень-то соблазнительная перспектива,— проворчал Жюв,— но другого выхода у меня нет...
Разрыв кучу, Жюв забрался в самую середину и закидал себя листьями и мусором, оставив лишь маленькое отверстие для наблюдения. «Лучшего тайника мне не найти,— подумал он.— Правда, пролежать здесь несколько часов в этот сырой осенний вечер значит наверняка заработать простуду...» Было всего четыре часа дня, и Жюв закрыл глаза, решив подремать.
Было семь часов, когда комиссар проснулся от холода. От лежания в неудобной позе все его тело затекло. Однако он старался не шевелиться, чтобы не выдать себя. Вдали на какой-то башне часы пробили половину восьмого. На аллее и тропинке, которые были хорошо видны Жюву с его наблюдательного пункта, не было ни души. Пробило восемь часов. «Ну вот сейчас,— подумал полицейский,— сейчас я буду знать, кто же является преступником,— Дроп или Перрон...»
Ночь сгустилась над парком, от земли поднимался холодный туман, купы деревьев и кустарников приобретали фантастические очертания. Жюв напрягал слух, надеясь услышать приближающиеся шаги, но вокруг царила полная тишина. Наконец он услышал, что кто-то идет по аллее, и минуту спустя из тумана вынырнула фигура, в которой, присмотревшись, он узнал Дропа. Доктор несколько раз прошелся взад и вперед, поглядывая по сторонам. «Это он меня ищет,— подумал Жюв.— Небось, у него на сердце кошки скребут...» Однако полицейский не мог себя обнаружить: с минуту на минуту должен был появиться второй участник события.
Минуты шли за минутами, Дроп продолжал нервно расхаживать на перекрестке, а шантажист не появлялся. «Что все это значит? — размышлял Жюв, стараясь унять дрожь, сотрясавшую все его тело.— Шантажист почувствовал неладное и дал деру? Или — что вернее — никакого шантажиста нет и Дроп попросту морочит мне голову?» И чем больше проходило времени, тем решительнее полицейский укреплялся в мысли, что Дроп взял его на пушку, желая сбить с толку и запутать след.
Наконец хирург повернулся, ускорил шаг и скрылся в тумане. Переждав еще несколько минут, Жюв вылез из мусорной кучи.
— Ах, Дроп, Дроп... Друг ты мой любезный! — ворчал комиссар, пытаясь очистить от грязи свои костюм и пальто.— За все это ты мне еще заплатишь!
А Дроп тем временем, направляясь к выходу из парка, думал про себя: «Напрасно я все рассказал Жюву... Он, наверное, допустил какую-нибудь оплошность и спугнул шантажиста... Ах, Жюв, Жюв! Если, из-за вас случится беда с маленьким Юбером, я вам этого никогда не прощу!»
НЕОЖИДАННЫЙ ВИЗИТ
У себя дома Жюв сидел в своей излюбленной позе: голова была закинута назад, на спинку кресла, ноги, вытянутые вперед и вверх, опирались о каминную полку, руки свободно болтались по обе стороны подлокотников, свисая чуть не до пола. Во рту он держал огромную трубку, из которой выпускал огромные клубы дыма. Дымовое облако уже окружало его со всех сторон, почти скрывая из вида.
Дверь в комнату открылась, и радостный голос произнес:
— Так это правда, Жюв? Элен действительно чувствует себя лучше? Я получил весточку от вас, и она заставила меня буквально плясать от радости!
— Я и сам был вне себя от радости, когда доктор сообщил мне, что ее полное выздоровление — дело времени,— сказал Жюв,- Но когда она совсем поправится, Фандор, я закачу ей такую сцену за то, что она чуть не довела нас обоих до сумасшедшего дома!
Фандор рассмеялся и подошел к своему другу.
— Кстати! — воскликнул он.— Не надо ли вызвать пожарных? В доме явно что-то горит! Или вы решили удушить дымом не только себя, но и всех окружающих?
— Ты прекрасно знаешь, что трубка помогает мне думать... А подумать нам есть над чем...
— Не «над чем», а «о ком»? Так ведь вы хотели сказать? И имели, конечно, в виду Фантомаса?
— Хоть ты и в хорошем настроении, Фандор, но говори так легкомысленно о нашем страшном враге. Меня действительно тревожит, что о Фантомасе давно ничего не слышно. Это значит, что, затаившись во мраке, он готовит новое злодейство.