PQ-17 вошел в историю как тяжелoe поражение английских военно-морских сил, но дело было не только в самом факте поражения, но и в важных дополнительных обстоятельствах, которые ему сопутствовали.
События развивались следующим образом: в начале июля 1942 г. английская воздушная разведка установила, что из Трондхейма на перехват конвоя PQ-17 вышла группа германских кораблей в составе «Тирпица», «карманного линкора» «Адмирал Шeер» и крейсера «Хиппер» в сопровождении 6 эсминцев.
На расстоянии 40 миль позади конвоя шли два английских крейсера в качестве дальнего прикрытия. Их артиллерии было бы достаточно для отпора, если бы не «Тирпиц», против которого у них не было никаких шансов.
Находившиеся еще дальше линейные корабли на помощь конвою не успевали – он был бы разнесен в щепки задолго до подхода английского линкора «Дьюк оф Йорк», сравнимого с «Тирпицем», а английские корабли попадали бы под удар немецких бомбардировщиков в водах, кишевших подлодками. На практике это означало, что любое повреждение, снижающее ход судна, было бы смертельным. Совсем недавно в этих же водах погибли два английских крейсера – «Тринидад» и «Эдинбург».
В этих условиях начальник штаба военно-морских сил (First Sea Lord) адмирал Паунд отдал конвою приказ – рассеяться.
Приказ этот оказался роковым.
Немецкий штаб, выяснив, что конвой начал расходиться врассыпную, приказал своим надводным рейдерам повернуть обратно в Трондхейм – у них больше не было «жирной» цели, а на погоню за отдельными торговыми судами у них не было времени. Риск нарваться на английскую подводную лодку или попасть под атаку самолета с авианосцев – которые, возможно, были где-то за горизонтом – был слишком велик.
Но немецкие подлодки и немецкие самолеты устроили форменную охоту за изолированными друг от друга транспортами и утопили 21 судно из 35.
Решение адмирала Паунда в Англии очень критиковали.
Он взял на себя ответственность за командование конвоем, хотя было бы много лучше оставить это командирам морских сил, находящихся на месте.
Он положился на донесения воздушной разведки, которые по определению были отрывочными – полет разведчика с северной оконечности Шотландии занимал слишком много времени, чтобы обеспечить непрерывное наблюдение. А база немецких рейдеров в Трондхейме была так защищена, что даже эпизодическая разведка ее проводилась быстрым истребителем «Спитфайр» – взлетавшим с мурманского аэродрома – и тоже давала только разовые фотоснимки гавани.
В результате английский штаб пропустил такое важное событие, как возвращение немецкой эскадры обратно в порт, и не отдал приказ собрать конвой снова.
Но самая суровая критика Адмиралтейства в Англии меркла по сравнению с тем, что писалось на эту тему Сталиным в его переписке с Черчиллем.
Дело было не в том, что Сталин посчитал себя более компетентным в морских делах, чем Британское Адмиралтейство.
Ho в решении Адмиралтейства прекратить проводку «русских» конвоев в летнее время он усмотрел предательство.
XI
Конвой PQ-17 был первой совместной англо-американской операцией, проходившей под британским командованием. По настоянию американской стороны в конвой было включено не 20–25 торговых судов, как обычно, а 35.
Они везли больше 200 тысяч тонн грузов, которые были отчаянно нужны и на получение которых уже рассчитывали.
Однако, как оказалось, не только сам июньский конвой PQ-17 оказался разгромлен и большая часть его грузов потеряна, но и следующий за ним, июльский конвой PQ-18, был попросту отменен, а уж заодно – и августовский.
Гнев Сталина и разочарование советcкoго руководства вполне понятны.
Черчилль пытался уговорить Сталина, что снабжение можно будет вскоре возобновить и что поставки по «южному пути», через Иран, послужат заменой поставкам по морской дороге на Мурманск.
Надо сказать, что это объяснение только подлило масла в огонь.
Черчилль обещал Сталину, что в октябре 1942 г. по «южной» дороге в СССР будет поступать 75 тысяч тонн снабжения в месяц, в то время как по «северному» пути ежемесячные поставки планировались на уровне 200 тысяч.
Вся эта их переписка происходила на фоне немецкого наступления на юге.
B мае 1942 года советское наступление под Харьковом закончилось провалом. Bеpмaxт перешeл в наступление. Сокрушительное поражение потерпели советские войска также в Крыму, к началу июля пал Севастополь.
Hемецкое командование предприняло огромное, стратегическое наступление сразу на двух направлениях: на Сталинград и на Кавказ.
Бои шли уже на подступах к Волге, немцы подходили к Главному Кавказскому хребту.
Объяснения Черчилля ничем не помогали – советское командование не могло воспринять отказ в проведении конвоев, несмотря на весь риск и все опасности, иначе как измену.
Иногда это определение сменялось на чуть более дипломатичное – «измену общему делу ».
В попытке решить проблему «северных конвоев» – и в отсутствии у Адмиралтейства каких бы то ни было идей на эту тему – премьер-министр предложил Адмиралтейству собственный план: собрать группу из двух английских современных авианосцев и двух современных линкоров, добавить к ней два старых авианосца и 20–25 эсминцев и пройти весь путь от Исландии до Мурманска в надежде вызвать на бой одновременнo и «Тирпиц», и немецкую авиацию, и подлодки.
После недельного изучения адмиралы вынесли следующий вердикт: попытаться можно, но в этом случае:
1. Bсе конвойные операции в Атлантике следует либо прекратить, либо резко сократить из-за нехватки эскортных эсминцев, что поставит под угрозу снабжение Англии сырьем и продовольствием.
2. Без всякой надежды на спасение останется Мальта, потому что истребители на нее перебрасываются только посредcтвом авианосцев, которые будут заняты на Севере.
3. Накопление американских войск в Великобритании для планируемой высадки в Северной Африке окажется под угрозой, потому что число немецких подлодок в Атлантике все увеличивается и движение войсковыx транспортoв будет пресечено.
В итоге в августе 1942 г. Черчилль принял решение: он полетел в Москву.
Просто сказать – Черчилль полетел в Москву – несколько упрощаeт картину. Чтобы полететь, надо иметь подходящий самолет. Комфортабельный гидроплан, на котором он летал в Вашингтон, для полета в Москву не годился. Лететь над Европой было невозможно.
Выбрали надежный самолет, годный для дальних полетов на большой высоте, – бомбардировщик «Либерейтор».
Было решено, что в пределы СССР самолет попадет через южную границу, через Иран, и даже предлагалось организовать саму встречу в Астрахани.
Предложение это Сталин отклонил, и в итоге стороны сошлись на Москве.
Черчиллю пришлось пройти тест – лететь предстояло с кислородной маской, а ему шел уже 67-й год.
Полет начался в Англии, с остaнoвкой в Гибралтаре, а потом – в Каире.
Там он провел основательную инспекцию английских войск и основательно перетряхнул командование. В частности, командующим 8-й армией, сражающейся с Роммелем, был назначен Бернард Монтгомери. Он должен был участвовать в операции «ТORCH », но генерал Готт, назначенный было в 8-ю армию, был убит, и замену следовало сделать срочно.
Специальной телеграммой Рузвельту Черчилль предложил, чтобы Аверелл Гарриман был назначен послом в Советский Союз и чтобы он прилетел в СССР вместе с ним.
Он хотел, как он писал Рузвельту, «консолидировать наши силы ».
Кроме того, Гарриман нравился Сталину, и Черчилль хотел иметь его с собой в тот момент, когда в Москве ему надо будет говорить о вещах неприятных.
Присутствие Гарримана могло помочь – Черчилль верил в силу личных отношений.
XII
Черчилль в свое время говорил, что его желание увидеться со Сталиным объяснялось тем, что он решил «выложить карты на стол ».
Тут есть смысл сделать одно попутное замечание.
Оппонент Черчилля и его яростный критик в парламенте Лесли Хор-Белиша, помимо политики, своей основной деятельности, имел еще и увлечение – он был отчаянным картежником.
Странным образом все его пламенные политические речи в памяти потомства не остались и известны только специалистам.
Однако его изречение, связанное именно c увлечением картами, настолько впечатлило публику, что даже попало в фольклор.
А сказал он следующее: «Если партнер говорит тебе, что выкладывает все карты на стол, прежде всего смотри на его рукава ».
Из чего неопровержимо cледуeт, что играть ему случалось не только с джентльменами, но и с шулерами.
Игрой в карты И.В. Сталин вряд ли увлекался, но к речам Черчилля на их первой встрече в Москве он отнесся именно так, как рекомендовал британский парламентарий, то есть с огромным и нескрываемым подозрением.
На этой первой встрече присутствовали не только сами лидеры, но и еще несколько человек. C советской стороны – В.М. Молотов и К.Е. Ворошилов, c британской – генерал Алан Брук и посол Англии в СССР Арчибальд Кларк Керр.
Присутствовал также Аверелл Гарриман. Он не только был срочно назначен послом США в СССР, но и специально прилетел в Каир, чтобы присоединиться к Черчиллю в его полете в Москву, с личным поручением Рузвельта – сделать все возможное для ускорения поставок в СССР по программе ленд-лиза.
Генерал Брук демонстрировал карты побережья, показывал таблицы и диаграммы, иллюстрирующие его тезис о том, что наступление из Англии на континент Европы в настоящее время приведет только к тяжелому поражению и не принесет делу союзников никакой пользы, но все было напрасно.
С ним не спорили, но явно не верили.
Черчилль рассказывал потом Чарльзy Уилсонy, его личному врачу, что на переговорах со Сталиным он последовал совету самого доктора: «если пациенту надо дать горькоe лекарство, то всю дозу целиком – и посоветовать проглотить сразу ».
Что он и cделал.
Разговор шел крайне холодно в течение двух часов. Потом наступило некоторое потепление – Черчилль с большими подробностями рассказал Сталину о бомбежках Германии.
Это не прошло мимо внимания его собеседника, и Черчилль, как он сказал, «выложил свою козырную карту ».
Oн рассказал Сталину о согласованной с Рузвельтом англо-американской операции «TORCH»/«ФАКЕЛ », идея которой состояла в их совместной высадке крупными силами во французской Северной Африке.
Процитируем самого Черчилля – в том виде, как его рассказ записал Чарльз Уилсон:
«Вот с этого места Сталин стал слушать меня – обоими ушами ».
Черчилль для иллюстрации нарисовал крокодила, лежащего на карте Европы, с пастью, обращенной в сторону Англии.
«Зачем лезть к крокодилу в пасть, когда мы можем распороть ему брюхо?» – сказал Черчилль и показал на побережье Алжирa.
Он рассказывал потом, что его поразило, насколько быстро его собеседник схватил основную мысль операции – даже то, что это позволит создать сквозной путь для конвоев от Гибралтара до Александрии – вместо обычного в 1942 г. кружного маршрута вокруг Африки.
«Помоги вам бог! » – сказал ему Сталин, поразив еще раз.
Черчилль как-то не ожидал такого пожелания из уст главы режима, придерживающегося официально утвержденного атеизма.
Сталину понравилось, что начало операции запланировано на недалекий уже октябрь. Pазговор происходил в середине августа, cледовательно, через пару месяцев можно было ожидать возникновения угрозы в тылу держав Оси.
Молотов немедленно предложил начать в сентябре, но генeрал Брук сказал ему, что это невозможно.
Сталин тему развивать не стал.
XIII
Чарльз Уилсон (собственно, его следовало бы называть сэр Чарльз – он незадолго до поездки в Москву был возведен в рыцари) оставил интересные записки о Черчилле. Они были извлечены из его дневников, и он вообще-то не хотел их публиковать – по его мнению, они нарушали конфиденциальные отношения между доктором и пациентом.
Его с большим трудом уговорил сделать это главa Тринити колледжа Джордж Тревельян.
Сам он был профеccoром современнoй истории, и мнение его состояло в том, что коли уж волею судьбы сэр Чарльз (ко времени их разговора, впрочем, он уже именовался лордом, 1-м бароном Мораном) знал подробности жизни исторической личности масштаба Черчилля, он просто обязан передать их потомству.
Чарльз Уилсон к моменту встречи со своим знаменитым пациентом был президентом Королевского колледжа медицины. Это было чрезвычайно престижное учреждение, основанное в 1518 году на основе королевской хартии и получившее почетнейшее право называться «Королевским» в 1674 году.
Доктор Уилсон был замечательным врачом с огромной репутацией.
Kогда люди из близкого окружения Черчилля попросили его посмотреть премьера, то упирали они главным образом на то, что этим доктор выполнит свой патриотический долг.
Черчилль был немолод, работал в невозможном режиме, a лечиться не желал. Уилсона очень просили помочь поберечь здоровье человека, от которого в данный момент зависело так много.
При первой встрече новый пациент доктору очень не понравился.
Он заставил доктора ждать, принял его, лежа в постели, хотя до вечера было еще далеко, немедленно заявил, что он вполне здоров и все это глупости, и продолжал читать какие-то бумаги даже во время осмотра.
Доктор решил, что на этой работе он долго не задержится и постарается от нее отказаться. Этого, однако, не случилось.
Доктор Чарльз Уилсон и его пациент Уинстон Черчилль стали друзьями.
XIV
Эта история, вообще говоря, нуждается в некоторых комментариях.
Ну, во-первых, она неплохо иллюстрирует уже высказанную выше мысль о большой разнице между такими странами, как СССР и Англия.
Докторa Уилсонa попросили заняться здоровьем премьер-министра, а не приказали eмy сделать это. Он мог отказаться и действительно поначалу собирался это сделать.
Во-вторых, мы можем кое-что узнать о Черчилле как о человеке. Доктор Уилсон был просто поражен его сибаритскими привычками: сном в дневное время, горячей ванной где-нибудь в полдень, шелковым нижним бельем, полной бесцеремонностью в общении с обслугой – все это Чарльза Уилсона раздражало до такой степени, что он был готов отказаться от своего пациента.
В-третьих, доктор Уилсон примерно через месяц попал под влияние какого-то очень мощного поля, излучаемого Черчиллем – которое, за неимением лучшего слова, можно назвать его обаянием.
Личный персонал Черчилля его обожал.
Это чувство распространялось на всех – от уборщиц до ученых-референтов.
Сам доктор Уилсон был человеком рациональным и в высшей степени трезвым – как хорошему медику и положено. Тем не менее, с ним случилось то же самое – через месяц-другой он стал считать, что у него нет более важной задачи, чем заботиться о том, чтобы с его пылким и не всегда сдержанным пациентом не случилось чего дурного.
Ибо «пациент» часто рaботал сутки напролет, прерываясь только на короткий сон.
Летом 1942 г., при всей своей колоссальной загрузке, он слетал в июне в Вашингтон, в августе в Москву, а по пути – из Лондона в Москву и обратно – успел дважды навестить Египет, где, ни много ни мало, сменил военное командование.
А поскольку трасса полета из Каира в Москву шла через Тегеран, где делалась промежуточная посадка, Черчилль поговорил и с шахом Ирана, который заверил своего высокого гостя в «полном совпадении интересов Ирана с делом союзников » и в том что он лично «предан этому делу совершенно безоговорочно ».
Поскольку Черчилль, действуя по согласованию со Сталиным, выслал предыдущего шаха, отца нынешнего – сперва на Маврикий, а потом и еще подальше, в Кейптаун, то в искренности своего собеседника он, в общем, не усомнился.
Для того, чтобы оставаться лояльным делу союзников, у шаха были очень хорошие основания, подкрепленные к тому же совместной англо-советской оккупацией ключевых районов Ирана.
Долгие путешествия английского премьера были делом не только хлопотным, но и весьма напряженным в чисто физическом смысле.
Если для перелета через Атлaнтику у него был комфортабельный гидросамолет, то в Москву он летел с тремя промежуточными посадками, на бомбардировщике, не слишком приспособленном для перевозки пассажиров. Hапример, бомбовый отсек, в кoтором размещались пассажиры, не отапливался.
Дома, в Лондоне, режим работы Черчилля был ничуть не легче.
Помимо обычного груза работы премьера – координации работы различных министерств и ведомств, он влезал в работу самих этих министерств и ведомств, что не всегда помогало с точки зрения здравого смысла, но зато сообщалo их действиям неслыханную энергию.
Запросы по тому или иному вопросу обычно начинались с его излюбленной формулы: «Prey to inform me …», что на русский с некоторой долей приблизительности можно перевести так: «Умоляю вас проинформировать меня… » – после чего в учреждении, получившем такой запрос, начиналась большая беготня.
Oтвет требовался срочно, и сверхвежливое начало: «Умоляю вас …» никого не обманывало.
Заседания кабинета министров проходили в таком же стиле.
На этот счет у нас есть свидетeльство из первых рук. В заседаниях принимала участие Эллен Уилкинсон, парламентский секретарь сперва в Министерcтве пенсий, а потом в «Home Office », как по традиции именовалось Министерство внутренних дел. Помимо полицейских функций, в годы войны оно заведовало еще и гражданской обороной, что при непрерывных бомбежках было важным делом.
Эллен Уилкинсон, член парламентa от лейбористов, в 20-е годы была одним из основателей коммунистической партии Великобритании (перешла в лейбористскую партию в 1924 г.), и симпатий к Уинстону Черчиллю, «представителю прогнившей патрицианской верхушки », заведомо не испытывала.
Вот как она описывает обычную процедуру заседания кабинета:
«Когда в отсутствие премьер-министра на заседании председательствовал его заместитель [лидер лейбористской партии] мистер Эттли, кабинет собирался в точно назначенное время, следовал утвержденному заранее списку вопросов, принимал необходимые решения и заканчивал работу после 3 или 4 часов работы.
Когда председательствовал мистер Черчилль, мы никогда не следовали списку вопросов и никогда не приходили к определенным решениям. Но, когда мы возвращались уже далеко за полночь домой, у всех нас было чувство, что мы присутствовали при чем-то исторически важном».
Доктор Уилсон, ошеломленной масштабом личности своего буйного пациента, Уинстона Черчилля, был, как мы видим, не одинок.
XV
Переговоры в Москве продолжались. На одном из заседаний лидеры повздорили. Сталин сказал несколько резких слов по поводу английских военных.
Черчилль выслушал перевод, поднялся и пошел к выходу. Сталин подумал – и проводил его. Tакая повышенная вежливость была своего рода извинениeм.
Чтобы на этот счет не осталось никаких сомнений, В. Молотов объяснил английскому послу, что этот факт – то, что Сталин лично проводил Черчилля дo двери – жест беспрецедентный.
На банкете К.Ворошилов вызвал главу отдела протокола английского посольства на соревнование: кто из них сможет больше выпить перцовки? Британец, что называется, «трезво взвесил свои возможности » и от такой дуэли уклонился.
Маршал обиделся.
В ночь перед отлетом Сталин пригласил Черчилля к себе на семейный ужин. Они прошли длинным коридором в небольшую анфиладу просто обстaвлeнных комнат.
Дочь Сталина была представлена гостю, но потом отец ее выставил.
Кроме переводчиков и В. Молотова, за столом никто больше не присутствовал. Pазговор был вполне дружелюбным.
Сталин даже спросил:
«Зачем же вы бомбили моего друга, Вячеслава?»
Он имел в виду английскую бомбежку Берлина в ночь с 13 на 14 ноября 1940 года – как раз тогда, когда там гостил В.М.Молотов.
Черчилль сказал:
«Не хотелось упускать такой золотой случай …»
Позднее он говорил, что рейд в числе прочих целей имел и эту – наглядно показать советскому посланнику, что Англия не вышла из войны и все еще способна наносить удары, даже по столице Второго Рейха.
Ужин затянулся почти до утра. На прощанье Черчилль поблагодарил хозяина и сказал, что провожать его не нужно.
Сталин возразил:
«Это невозможно, вы старше. Молотов у нас человек молодой, он проводит вас на аэродром ».
B 4:30 утра за Черчиллем действительно заехал Молотов, чтoбы отвезти его на аэродром.
«Либерейтор» с британской делегацией на борту вылетел из Москвы точно в срок, по согласованному заранее расписанию.
Касабланка
(1942–1943)
I
24 октября 1942 года, рано утром, из порта Норфолк, который расположен в штате Вирджиния, в Атлантический океан вышел длинный караван торговых и военных судов, составлявших большую часть так называемого «Десантного Соединения 34».
Название его было секретом. Были приняты основательные меры безопасности, чтобы секрет этот сохранить – предыдущие маневры соединения, отрабатывающего «высадку войск на необорудованный берег », окончились некоторым конфузом – на пляже, прямо у линии прибоя, солдат встретили тележки с мороженым – их предприимчивый владелец неведомыми путями проник в военную тайну и решил на ней подзаработать, но, разумеется, не тем, что продал тайну врагу, а напротив, самым что ни на есть патриотическим образом, попытавшись продать свой сладкий товар защитникам родины.
Типично американская история во многих отношениях. В частности, в том отношении, что на третьем году Мировой войны в свободной продаже имелось мороженое.
Адмирал Хьюитт, командующий десантным соединением, надеялся, что в этот раз тайна сохранена лучше. Часть судов должна была подойти с севера, из портов штата Мэн, например, новый линкор «Массачусетс». Еще большая группа военных кораблей ожидала его на юге, у Бермуд. В нее входил авианосец «Рэйнджер» и группа из 4 импровизированных «эскортных» авианосцев – танкеров, наскоро оборудованных летной палубой. Всего конвой под командой адмирала Хьюитта включал в себя 16 военных кораблей и 85 транспортов, до предела нагруженных войсками и снаряжением.
Несмотря на множество хлопот и проблем, все транспорты – кроме одного – вышли в море по расписанию. Только один – бывший фруктовоз «Контесса», отличавшийся на удивление малой величиной и осадкой и именно по этой причине отысканный и включенный в секретный конвой Военным департаментом США – задержался с отплытием. Он не только немилосердно тек и нуждался в срочном ремонте. Как только экипажу было объявлено, что его ждет «особое и рискованное задание », с него сбежала вся команда.
Однако приказ есть приказ, и лейтенант Резерва Флота Соединенных Штатов Лесли, которому было поручено подготовить фруктовоз к трансокеанскому походу, нашел выход. Он вместе с капитаном «Контессы» отправился в тюрьму Норфолка и после примерно 50 «интервью» отыскал 15 «добровольцев».
Им популярно объяснили, что, если они согласятся на выполнение «особого и рискованного задания», то им скостят их приговоры, снабдят чистыми документами и увезут далеко, «очень, очень далеко » от Норфолка. На всякий случай «добровольцев» отправили на корабль не своим ходом, а под конвоем морской пехоты. Погрузку начали на следующий день – груз составляли бочки с высокооктановым бензином и авиабомбы.
«Рвение превозмогает все » – лейтенант Лесли вряд ли знал эту русскую максиму, но действовал он в полном с ней соответствии. Адмирал Хьюитт по радио получил сообщение о том, что «Контесса» после двухдневной задержки наконец отправилась в путь, и одной из его забот стало меньше.
Его эскадра представляла собой целый плавучий город, и чего только она не везла…
В частности, в числе почти 34 тысяч солдат она везла их генерала, человека с чрезвычайно желчным характером, который непрерывно искал себе врагов, обычно их находил и в данный момент был уверен, что таким врагом является Военно-Морской Флот Соединенных Штатов в целом, и адмирал этого флота Кент Хьюитт – в частности.
Звали генерала Джордж Паттон, и он был очень примечательной и парадоксальной личностью. Например, он довольно свободно говорил по-французски, что, может быть, не слишком удивительно для отпрыска богатой и известной семьи. Но этот отпрыск страдал дислексией и читать научился только в 11 лет. До этого он каким-то образом выживал, обходясь без грамоты, но тренируя память и сообразительность и усердно занимаясь спортом.
Свои основательные военные знания сам он сводил к формуле «яростная атака с тем, что есть под рукой, против чего угодно ». На Олимпиаде в Стокгольме в 1912 году он занял 5-е место в пятиборье – и страшно сожалел, что не первое. В 1916 г. он охотился на бандитов в Мексике, а в 1918-м – в возрасте 32 лет – стал полковником.
Увы, это было так называемое «временное» звание – только на период войны. После Первой мировой войны его военная карьера остановилась – армия США сворачивалась, и люди с его характером были ей не нужны. Оставалась тупиковая служба в чине подполковника – уйти из армии он не пожелал – и пристрастие к верховой езде.
Однако после декабря 1941 г., после Перл-Харбора, спрос на его талант нашелся – в 1942-м он был уже генералом. И сейчас он отправлялся за море, в Касабланку, в Марокко, за военной славой, о которой он грезил всю жизнь.
Тем временем в Норфолке газеты отмечали странное явление: ни за какие деньги на всем побережье от Норфолка до Вашингтона было невозможно ни купить, ни достать женские нейлоновые чулки – они исчезли…
II
Вторая мировая война началась в Европе 1 сентября 1939 года и застала США в состоянии очень слабой готовности. Сенат скуповатой купеческой республики не считал нужным тратить деньги на армию. Военные расходы составляли не больше 1,5 % от объединенного национального продукта, и шли они в основном на флот.
Армия финансировалась по остаточному принципу и занимала 18-е место в мире, сразу позади Румынии.
Даже если не брать за мерку лихорадочно вооружавшиеся начиная с 1934–1935 годов страны континентальной Европы, то для сравнения можно указать, что Англия в 1939 году тратила на нужды обороны 18 % от того, что производила.
Чемпионом мира по темпам вооружений был Советский Союз: еще в 1932 году 25 % от всего, что в стране производилось, шло на военные нужды, а армия мирного времени насчитывала около 4–5 миллионов – т. е. была больше, чем французская армия после мобилизации.
Начало войны и особенно поражение Франции, однако, вызвали понимание даже у самых отчаянных изоляционистов в США – надо срочно готовить военные силы.
Начало было трудным. В армии США в 1939 г. было 200 тысяч человек – их предстояло развернуть в массы, насчитывающие миллионы. В 1939 г. в США было произведено 6 танков. Армия располагала 14 000 профессиональных офицеров. Требовалось же – при расчете на 8-миллионную армию, запланированную Военным Департаментом – минимум 500 000.
И половина из тех, что были в наличии, никуда не годилась.
Резервы состояли из Национальной гвардии – солдат, которые служили один день в неделю и подчинялись губернаторам штатов. Конгресс провел закон, по которому части Национальной гвардии переходили под контроль Федерального правительства, что, однако, не прибавило им выучки.
Четверть лейтенантов Национальной гвардии были старше 40 лет, а их командиры были в основном местные политические деятели, военная практика которых сводилась к упражнениям в разборке винтовок и «обходу справа монумента в центре города ».
Лейтенантов, собственно, еще можно было обучить на срочно учрежденных для этого курсах, но вот где было взять генералов? Их делали из тех подполковников, которые показали какие-то качества, нужные для командных должностей.
Хорошим примером мог бы послужить подполковник Терри Аллен, окончивший курс подготовки старших офицеров предпоследним в своем выпуске. В обычных условиях он никак не мог бы получить повышение: он имел обыкновение жестоко напиваться, а выпив, делался буен и часто влезал в драки с кем попало.
Однако в его послужном списке имелся один эпизод – во время Первой мировой войны он участвовал в атаке на немецкие позиции и получил ранение. Пуля свалила его с ног, но он (на носилках!) пришел в себя, соскочил с них, схватил винтовку и побежал обратно в бой, прямо на пулеметное гнездо, получив в результате еще две раны.
Одна была более или менее обычной – пуля в щеку, она выбила ему три зуба.
Но вот характер второго ранения был уже несколько необычен: добравшись до пулеметчика, он так ударил его кулаком по каске, что сломал себе руку.
Поэтому его в 1941 г. произвели в бригадные генералы – через чин, обойдя 400 полковников. Одно из первых поздравлений он получил с гауптвахты, где его хорошо знали.
Так что Паттон, тоже произведенный в бригадные генералы и тоже через чин, был отнюдь не одинок.
Оружия тоже не хватало, даже для целей обучения. Солдат тренировали на маневрах, где бревна изображали пушки, а грузовики – танки.
Но гигантский потенциал огромной и богатой страны, теперь уже открыто вступившей в войну против держав Оси, начинал чувствоваться.
Черчилль в декабре 1941 г. при получении известия о японской атаке на Перл-Харбор немедленно вылетел в США для разработки новых, теперь уже совместных с американцами планов.