В самом общем виде власть означает право и возможность одних повелевать, распоряжаться и управлять другими, способность осуществлять свою волю по отношению к другим, оказывать влияние на их поведение, используя авторитет, право, насилие и пр. Со времен Макса Вебера в политической философии и социальной теории проводится различие между категориями «власти» и «авторитета». Авторитет – легитимная, т.е. признанная власть, имеющая устойчивый характер, опирающаяся в основном на механизмы контроля, не связанные с насилием, но обладающая правом на легитимное насилие. Господство – устойчивая воспроизводящаяся власть авторитета. Власть – это способность осуществлять свою волю, независимо от воли других людей. Таким образом, авторитет – это одна из разновидностей власти. Отношения власти могут осмысливаться
в категориях господства и подчинения (легитимная власть авторитета), эксплуатации и угнетения. В последних двух случаях речь идет о нелегитимной власти, которая рассматривается как нарушение справедливого порядка, основанного на либеральных идеалах равенства.
Экономическая эксплуатация рассматриваются в марксистской парадигме как несправедливое изъятие классом собственников части продукта (прибавочной стоимости), произведенного наемным работником, как обогащение одних за счет обеднения других. Политическое, идеологическое, культурное угнетение суть институциональные механизмы контроля и воспроизводства системы эксплуатации.
Иначе подходит к изучению власти Мишель Фуко, чьи взгляды оказали существенное влияние на феминистский дискурс. Фуко делает акцент на микрофизике власти, интерпретируя ее как бессубъектный капиллярный механизм контроля, проникающий во все ткани социального целого. Так же, как движение является атрибутом материи, так и власть атрибутивна человеческому действию. Рассматриваемая на уровне микрофизики социального, власть не является собственностью, достоянием или монопольным правом на ресурсы, она не тождественна способности субъекта к покорению другого. Власть диффузна и редко выражается в связном систематическом дискурсе. Она являет себя в многообразных приспособлениях, однако, не может быть сведена к локусу конкретного социального института, даже государственного аппарата. Последний лишь обращается к ней, использует или насаждает некоторые ее методы. «Власть производит знание», которое ее оправдывает и делает общественно признаваемой. Фуко утверждает, что «нет ни отношений власти без соответствующего образования области знания, ни знания, которое не предполагает и вместе с тем не образует отношений власти» (Фуко: 42). Другое дело исполнение власти. Власть исполняется в виде стратегии действия.
В структурно-конструктивистской парадигме (П. Бурдье, Э.Гидденс), получившей в последние годы широкое распространение в социологии гендерных отношений, ключевыми для операционализации категории «власть» является понятие «диалектики социального контроля», описываемое с терминологии «правил» и «ресурсов». В данной парадигме власть понимается двояко. Антони Гидденс развивает понимание власти, предложенное М. Вебером, ассимилируя трактовку Фуко (Гидденс 2003). Суть отправления легитимной власти – или авторитета - социальный контроль. Авторитет предполагает ответственность субъекта за последствия исполнения властных решений, том числе и за осуществление принуждения. По Гидденсу, легитимная власть выражает себя в установленных правилах взаимодействия,которым следует социально интегрированный индивид. Гидденс выделяет два аспекта правил: семантический и моральный. Семантические правила структурируют повседневный дискурс и делают возможным взаимодействие людей на основании общей для них смысловой рамки. Моральные правила порождают интерсубъективную оценку действий в категориях добра и зла. Правила регулируют практики социального взаимодействия и реализацию власти в форме социального контроля. Семантические правила определяют, что является ресурсом в данном обществе, т.е. за счет каких активов возможно достижение поставленных целей. Так, например, психологическое удовлетворение, которое мы испытываем, обнаруживая общих знакомых с людьми, которые впервые входят в круг нашего взаимодействия, демонстрирует значимость социального капитала в определении социальной позиции индивидов в нашем обществе. Еще один пример: в традиционных обществах сокровища недр – запасы угля, нефти - могут не считаться ресурсами, в то время как в индустриальных обществах они являются мощными источниками обогащения. Семантические правила организуют символический порядок общества.
Моральные правила устанавливают степень легитимности целей и также отвечают на вопрос, какие средства допустимо использовать для достижения индивидуальных и групповых целей, а какие не приемлемы в данном обществе с нравственной точки зрения. Так, например, распространенность практик домашнего насилия в обществе и отношение к ним являются индикаторами морального порядка.
Основное понятие, с помощью которого Гидденс операционализирует категорию власти, - это “ресурсы”, т.е. средства, или «активы» которые действующие лица могут использовать для достижения своих целей в социальном взаимодействии, стремясь улучшить или сохранить свою позицию в социальном пространстве. Гидденс различает материальные возможности или управление объектами (аллокативные ресурсы) и управление людьми (авторитативные ресурсы). Ресурсы - это средства накопления и использования власти. Власть, таким образом, представлена как способность осуществлять контроль над социальными действиями и взаимодействиями или способность реализовывать решения, в рамках заданных правил с использованием имеющихся ресурсов. Власть как возможность социального контроля, осуществляемого по правилам, может реализовывать любое действующее лицо. Отправляемая власть может быть понята как стратегия действия. Однако ресурсно слабые и ресурсно сильные индивиды и группы различаются по объему и типу проявляемой власти, и могут находиться в отношениях субординации, т.е. соответственно господства и подчинения. Различия во властных позициях сказываются в различиях стратегий, используемых для достижения целей. Стратегии господствующих и стратегии угнетенных принципиально различны, хотя и те и другие представляют собой стратегии ограждения, т.е. цепочки целенаправленных действий, способствующих сохранению имеющихся ресурсов и связанных с ними привилегий и препятствующих допуску к этим ресурсам других индивидов или групп. Стратегия ограждения, используемая господствующими классами, называется социальным исключением. Она предполагает выработку социальных механизмов, предотвращающих доступ к ресурсам господства со стороны представителей низших классов. Стратегия солидаризма, напротив, направлена на сопротивление угнетателям и ориентирована на перераспределение доступа к ресурсам. Иногда ее назвает стратегией захвата или узурпации. Если стратегии господствующих групп являются устойчивыми и институционализированными, то стратегии угнетенных, напротив, подвижны, краткосрочны и далеко не всегда носят объективированный коллективных характер. Только спорадически в периоды циклов протеста эти стратегии приобретают наступательный характер. (см. F. Parkin)
Данный подход, на наш взгляд, релевантен для анализа гендерного порядка, причем он ни в коем случае не исключает из рассмотрения отношений гендерно специфического угнетения и подчинения. В данном случае предполагается, что подчинение и угнетение описывают два принципиально отличных типа властных отношений. Подчинение предполагает легитимное господство, угнетение – наоборот – предполагает кризис легитимности власти. Подчинение предполагает устойчивую культуру адаптации, которую с натяжкой можно назвать молчаливым или скрытым сопротивлением; признание угнетения предполагает потенциал роста сознания угнетаемых групп, активные солидарные формы борьбы за переустройство социального порядка. В целом, однако, и подчиненные, и угнетенные социальные группы могут мобилизовать имеющие у них ресурсы для того, чтобы сопротивляться ухудшению своего положения или добиваться его улучшения. Однако, власть подчиненных имеет свои особенности.
«Власть сильных» и «власть слабых»
В социальной реальности, которая видится нам как конфликтогенное поле социальных взаимодействий, всегда существует неравное распределение возможностей, т.е. присутствует некоторый дифференциал власти. Слабый и сильный, подчиненный и господствующий равно являются действующими лицами, но их ресурсы, а значит и потенциал контроля взаимодействий, различны. Для них характерна также разная степень ответственности за результаты действий. Власть как способность действовать - это не только принуждение и доминирование сильного, но и влияние исподволь, это манипулирование и скрытые способы достижения целей.
В чем же заключается «власть слабых»? Каковы стратегии «безвластных» агентов, т.е. тех, для которых типична нехватка ресурсов, к которым по определению относятся группы женщин в патриархатных обществах? Ответ на эти вопросы может быть получен с использованием моделей, которые предлагают исследователи, работающие с понятием «моральной экономики» (De Certau 1984, Scott 1985, Фицпатрик 2001а,б). Они рассматривают дифференциал сил, которые действуют в поле властных отношений. При таком подходе основная идея заключается в том, что властью наделены все действующие в социальном пространстве лица, но способы ее исполнения, ее объем и качество различны. Есть власть колониального правительства и есть власть крестьян, находящихся под его гнетом; есть власть выстраивать стратегии и есть власть тактик, с помощью которых люди приспосабливаются к стратегиям власть имущих, видоизменяют эти стратегии и сопротивляются им. Аналогично в патриархатном обществе есть власть мужского общества, осуществляющего господство и власть женщин, которые являются вторым или слабым полом. Предполагается, что можно выделить некоторые значимые характеристики, которые различают эти два типа власти. Господствующая власть проявляется в способности выстраивать и осуществлять стратегию, т.е. макроплан, нацеленный на проект будущего.Такая власть может прибегнуть к легитимному принуждению, это власть номинации, опирающая на научный дискурс, способная формировать и поддерживать семантические и моральные правила социальных взаимодействий. Эта власть-авторитет, сопряженная с ответственностью за последствия действий и за подчиненных, понуждаемых к действиям в рамках стратегического проекта.
Иной представляется власть подчиненных. Она имеет не стратегический, а тактический характер, осуществляется в реактивных практиках адаптации к стратегиям[4]; эти практики диффузно распылены, их формы изменчивы во времени и пространстве, изобретательны. Однако все они обладают сходной формой; тактики подчиненных реализуются через механизм манипулирования, т.е. непрямого и часто индивидуализированного влияния на власть имущих. Подобно неуловимому Протею, носители (или исполнители) этого типа власти могут менять свою идентичность в зависимости от ситуации. Они являются то слабыми инвалидами, нуждающимся в защите, то раболепным воплощением верности, то символом коварной измены. Субъекты власти-подчинения используют разнообразные реактивные, тактические, непрямые способы достижения целей, для которых подходящим названием является «скрытое влияние»в отличие от открытого господства и легитимного принуждения, осуществляемого сильными. Легитимность этих тактик встроена в порядок господства. Это практики подчиненных, но не угнетенных. В данном случае различие, которые мы проводим между «подчинением» и «угнетением» существенна. Подчинение предполагает признание полномочий власть имущих, признание справедливости неравенства в доступе к ресурсам т благам со стороны общества в целом и со стороны, самих негативно привилегированных групп. Угнетение и эксплуатация – это термины, которые указывают на несправедливость в распределении власти, и указывают на возможность выработки наступательных коллективных стратегий переопределения социального порядка (стратегий солидаризма и узурпации). Подчиненные - субъекты скрытого влияния могут уклоняться от ответственности за осуществляемые действия или не признавать такую ответственность. Поэтому степень легитимности такого типа власти гораздо ниже, чем у доминирующих. Подчиненные, осознавшие свое угнетенное положение, стараются изменить стратегии достижения целей. На смену манипулированию приходят действия протеста.
Подробно разрабатывает этот подход английский социальный историк Джеймс Скотт. В своей работе «С точки зрения государства» (Scott 1997) он рассматривает проекты государственной власти и ее воздействие на жизнь обычных людей. Он показывает, что период «высокого модернизма» характеризуется макропроектами авторитарного государственного планирования и картографирования социального пространства, прописывания его до мелочей, вплоть до создания категорий для классификации индивидов и групп, подвергающихся учету и контролю. Грандиозные проекты конструирования социального мира (Ле Корбюзье, Мак-Намара, Сталин) предполагают особую познавательную перспективу, особое знание - типа techne. В отличие от государственного, локальное практическое знание простых людей Скотт определяет как metis. Этот термин древнегреческого происхождения отсылает нас к мифологической богине мудрости (хитроумия) Метис, первой супруге Зевса, которая была проглочена царем богов, поскольку, согласно пророчеству, должна была произвести на свет потомство, угрожающее власти олимпийца. Метис-Мудрость опасна для авторитета Громовержца, поскольку она может породить нечто, обладающее возможностью уничтожить его власть. Практическое знание, олицетворяемое в образе Метис, пластично, конкретно, подвижно и реактивно, импровизационно и способно к постоянному обновлению, в зависимости от ситуации. Мифологическим воплощением знания типа метис был хитроумный Одиссей, обманувший и ослепивший циклопа Полифема, буквально проскользнувший между пальцами великана, привязав себя и своих спутников к животам овец. Будучи укоренном в контексте своего воспроизводства, метис как локальное знание может утрачиваться вместе с изменением макростратегии господствующего класса. С другой стороны, можно предположить, что воспроизводство контекста может заново создать условия воспроизводства метиса как «хорошо забытого» старого опыта, когда такое воспоминание рассматривается как возрождение традиции. Метис – это локальное знание ставшее культурой угнетенных, не признающих своего угнетения. Метис – это хабитус угнетенный, которые является во-площением их классового места. На наш взгляд, существенной чертой этого практического знания, реализуемого в действиях, является его рутинизированость, а потому устойчивость. Даже когда стратегии господствующих классов меняются и возникают новые возможности для исключенных прежде групп, метис или хабитус продолжает сохраняться. Эффект запаздывания (гестерезиса), характеризующий воспроизводство рутинных практик в условиях изменившихся институциональных условий, распространяется и на устойчивые стратегии подчиненных, ставшие частью культуры (см. Бурдье). Пьер Бурдье пишет: «Очевидно, что эту специфическую форму доминирования можно адекватно понять лишь преодолев наивную оппозицию между насилием и подчинением ли принуждением и согласием. В действительности принуждение, производимое символическим насилием, реализуется посредством вынужденного признания, которое доминируемые не могут не даровать доминирующим. Поскольку чтобы мыслить самих себя и доминирующих они располагают лишь теми мыслительными инструментами, что являются общими, как для доминирующих, так и для доминируемых» (Бурдье с 15). Иными словами, подчиненные принимают свое подчинение. И хотя Бурдье скептичен по отношению к эффективности стратегий подчиненных, однако в символическом порядке признаются особые женским практики (практики подчиненных) - интриганство, коварство,сексуальное манипулирование и пр.
Мы предполагаем, что женскую власть-манипуляцию («власть слабого пола») можно рассматривать как метис, как практическое локальное знание подчиненных, выросшее в контексте классического патриархата и воспроизводящееся и в современных условиях нео- и пост-патриахатных ситуаций[5].