Кристин Воробек, исследуя Россию досоветского времени, полагает, что женщины могут быть сильными даже в условиях патриархатного общества (Worobek 1991). Женщины адаптируются к патриархату, максимизируя свою власть в пределах предписанных им традиционных ролей. Авторитет матери особенно значим традиционном обществе. Он может проявляться в том числе в сфере политического конфликта[8]. Неформальная власть женщин закреплена обычным правом, она связана с их ролью в воспроизводстве, они оказывают влияние через своих детей, они участвуют в организации браков, управлении семейныеми и клановыми отношениями, а через них – в политических и экономических связях. В аграрных патриархальных обществах женщины обретали власть через усвоение ролей, соответствующих их возрасту и предписанному полу, а также через молчаливое сопротивление (Worobeck 1991, Репина 1997).
Та же тематика прослеживается применительно к советскому контексту, далеко не изжившему патриархальные нравы, несмотря на официальную риторику гендерного равенства (политику гендерной мобилизации). В исследовании повседневности сталинизма Ш. Фицпатрик, опираясь на идеи Скотта, описывает разнообразные стратегии подчиненных (Фицпатрик 2001 а, б). Ее работа включает анализ гендерной проблематики. Исследовательница выделяет особые женские стратегии приспособления. Реакцией на стратегическое принуждение партии-государства становится формирование специфических женских способов действия. С одной стороны, - это вписывание себя в проекты власти, активная адаптация к ним, а с другой – это разнообразные виды избегания и манипулирования. Она показывает, что женские обращения в государственные инстанции - жалобы, доносы, петиции - связаны с государственной политикой поддержки советской семьи и материнства, политикой выдвижения женщин в публичную сферу. В частности, значительное число таких обращений - это жалобы на мужей, которые уклоняются от супружеского долга или от уплаты алиментов. Женщины апеллируют к государственным инстанциям, ожидая от них поддержки в борьбе с институциональным патриархатом, когда, несмотря на «политику выдвижения», их притесняют начальники на работе или они становятся объектами сексуальных домогательств и пр. Государственный советский патриархат (представляя себя как государственный феминизм) работал таким образом, что женщины вырабатывали особые стратегии, сочетающие противодействие традиционным патриархатным структурам и использование их. Они вступали в альянс со справедливыми и безличными «государственными патриархами» и не пренебрегали ресурсами, унаследованными от классического патриархата. Такие стратегии стали возможными благодаря тому, что государство позиционировало женщин как граждан особого типа, имеющих особенные обязанности и права в советском обществе.
Советское общество может быть описано как общество разрушающегося классического патриархата, кризиса «патриархальной сделки» при сохранении культурного патриархата, т.е. андроцентризма. Когда патриархат начинает разрушаться, стратегии женщин дифференцируются и трансформируются. Одна группа стратегий связана с ростом эгалитарных тенденций - автономии и независимости женщин, с борьбой за права и обретением реальной власти в публичном пространстве. Вторая группа стратегий способствует воспроизводству консервативных гендерных ценностей, воспроизводству и акцентуации «женской власти» как «власти манипуляции». Обе эти тенденции присутствуют в постсоветских обществах. Итак, «женская власть» как «власть слабых» – это признак патриархата. Ее акцентуация представляет собой мобилизацию традиционной женственности в целях совладания с рисками разрушающейся патриархальной сделки. Скажем это другими словами.
Эгалитарные тенденции российского гендерного порядка выражаются в том, что женщины утрачивают потребность в манипулятивных стратегиях, они становятся агентами, реализующими реальную публичную власть (противоположность косвенной власти манипулирования). ХХ век – это период гендерной модернизации и разрушения (или трансформации) патриархата в разной степени в разных частях света, усиления публичных позиций женщин и развития тенденций гендерного равенства (Therborn 2004). Публичная власть женщин описывается в феминистской литературе как право доступа женщин к ресурсам, как контроль над ними, а также возможность принимать и проводить в жизнь решения в домашнем хозяйстве, в политике, в экономике, в культуре. Власть при этом рассматривается не как господство над другими, а как способность и институционально закрепленная возможность действовать и преодолевать препятствия, сопротивляться подавлению, вырабатывать и принимать решения. Власть – это способность менять правила, это потенциал трансформации (Empowerment 1999: 28).
Однако существует контртенденция. В той степени, в которой публичная власть женщин в современной России остается не полной, не равной или не достаточно легитимной, сохраняется потребность в манипулятивных стратегиях. Особым является вопрос о том, что происходит с «властью безвластных» в процессе разрушения классического патриархата (в период «пост-патриархата»). Мы полагаем, что кризис патриархата предполагает усиление и расширение ареала «власти безвластных», с одной стороны, и кризис ее легитимности, с другой. Разрушающийся патриархат допускает женщин в публичную сферу, но, тем не менее, ограничивает их возможности, создавая конкуренцию между субъектами разного пола в публичной сфере. Конкуренция с нарушением правил в современной российской публичной сфере (которую иногда описывают в категориях дикого капитализма) ставит женщин в невыгодные условия. Именно на этой фазе патриархата усиливается использование традиционной «женской власти» в несвойственных для нее контекстах публичного пространства. Такими стратегиями власти женщины пытаются компенсировать нехватку ресурсов прямого управления, с одной стороны, и институционализированного насилия, с другой. Однако такая власть-манипуляция не считается легитимной: считается, что именно ее используют «стервы» - женщины, представляющие угрозу мужскому господству, замаскированному в виде «честных правил игры».
Нелегитимная «женская власть» принимает разные формы, но существует две ее разновидности, которые мы считаем ключевыми – власть сексуально-эротическая и власть заботы. В обоих случаях аффективно ориентированные действия – забота или сексуальное поведение - становятся способами извлечения благ, механизмами неявного контроля или ограничения свободы действий других. Сексуально-эротическая власть осуществляется через использование ресурсов сексуальной привлекательности за пределами легитимной сферы желания и любовных отношений (напомним высказывание Позднышева из «Крейцеровой сонаты» - см. эпиграф). Власть заботы исполняется как манипулятивная, когда ограничивает возможности самостоятельного действия тех, на кого она направлена.