ОРЛЫ. Необычайные рассказы из жизни орлов
Серия: «Лики звериные». Под редакцией Вл. А. Попова.
Издание: «Земля и Фабрика». Москва — Ленинград. 1928 г.
Иллюстрации: Вас. А. Ватагин.
Сайт: «Палеонтологическая правда палеонтологов»: https://www.vairgin.com/
Редакция: « Библиотека Алексея Меняйлова»: https://vk.com/veterputorana
Видеоролик: « Как заставить несправедливости жизни работать на себя». По Скандинавскому рассказу «Око за око».
В сборник вошли рассказы о лике орла лучших авторов-анималистов всех культурных стран.
СОДЕРЖАНИЕ
Орлы. Очерк (по Брэму). – Охота на орла. Рассказ Чарльса Робертса. – Властелин воздуха. Рассказ Ф. Марза. – Уамбели и Хооя. Рассказ Чарльса Истмена. – Орёл и медведь. Рассказ из жизни белоголового орла Чарльса Робертса. – Подоблачные крылья. Рассказ Вильяма Лонга. – Орёл Ваукевы. Индейское сказание. – Воспитатель орлят. Рассказ А. Сытина. – В орлиных высотах. Рассказ Чарльса Робертса. – Око за око. Скандинавский рассказ. – Спасённый орлом. Рассказ Чарльза Робертса.
ОРЛЫ
Очерк (по Брэму)
В обширном семействе «соколиных» род настоящих орлов занимает особое место. К роду «настоящие орлы» относится беркут, или холзан, горный беркут, горный орел. Это самый крупный и сильный, наиболее плотно сложенный вид настоящих орлов; с ним охотятся все центрально-азиатские племена; он является героем сказок, символом силы и могущества.
У взрослой птицы затылок и задняя часть шеи рыжеватого буро-желтого цвета, далее же перья на трети белые, а в конечной трети очень равномерного темно-бурого цвета; хвост в основной трети белый, затем в черных полосах или пятнах, а в конечной половине черный. Штаны бурые, нижние кроющие хвоста белые. Радужина орехово-бурая. У молодой птицы все оперение светлое, светло-бурый цвет затылка распространен дальше — до темени и боков шеи, на крыле большое белое зеркальце, хвост черен лишь в конечной трети, в остальной же части серо-белый, штаны очень светлые, нередко тоже белые.
Только что сказанное относится лишь к наиболее часто встречающейся окраске, так как следует прибавить, что наряды этого орла варьируют в наиболее широких пределах.
Не избегая более обширных лесов, орел селится особенно охотно в высоких горах и на трудно доступных, а еще охотнее на совершенно недоступных склонах скал. Раз избранного участка пара придерживается с большим постоянством, не покидая его и зимой, если только в нем достаточно дичи; в это время года пары посещают правильно даже свои гнезда, как будто желая сохранить за собою права на них.
Взрослым в настоящем смысле слова, т.е. способным к размножению, орел становится очень поздно, лет шести, а может быть только десяти пли еще позже; до тех пор он широко кочует по свету, совершая, вероятно, более значительные перелеты, чем мы предполагаем. Оседлым он становится лишь тогда, когда подыскал себе пару и начинает подумывать о собственном гнезде. Но и тогда занятый орлом участок очень обширен, так как он нуждается в значительном количестве пищи.
От своего гнезда пара предпринимает ежедневно перелеты, часто по одному и тому же направлению. Место ночлега орел покидает спустя значительный промежуток времени после восхода солнца и затем облетает свой охотничий район кругами на довольно значительной высоте. При этом горные цепи становятся в некотором смысле слова путями, по которым орел летает относительно низко; если горы высоки, то он проносится над ними часто едва на высоте выстрела.
Отправляясь на охоту, пара слетает с карниза скалы поблизости гнезда, быстро спускается в вертикальном направлении вниз, перелетает долину и медленно направляется теперь вдоль нижней части склона противоположного хребта; она летит в горизонтальном направлении» один супруг всегда на некотором расстоянии от другого, но на одной и той же высоте, так что пропущенная одним добыча тем вернее попадется на глаза другому и то, что согнал первый, тем надежное поступит в когти второго.
Добравшись таким образом до конца охотничьего участка, обе птицы поднимаются вверх, взлетая на высоту ста и более метров, тянут па этом уровне в противоположном направлении, затем поднимаются все выше и таким образом обыскивают самым тщательным образом зигзагами весь горный хребет. Неминуемая беда грозит замешкавшемуся животному, которое заметил один из этих четырех острых глаз: оно пропало, если только его не выручит какой-либо счастливый случай. Охота продолжается до полудня; затем хищники возвращаются к гнезду или избирают себе другое надежное место для отдыха. В случае счастливой охоты орлы всегда дают себе такой отдых. Теперь птица сидит довольно продолжительное время на одном месте с набитым зобом, неряшливо опустив перья, предаваясь отдыху и совершая переваривание пищи; но и тут она не упускает из виду свою безопасность.
После отдыха орел летит непременно на водопой. Он пьет много, а помимо того нуждается в воде для купанья. В теплую погоду редко проходит день, чтобы он не выкупался. Напившись и вычистившись, орел отправляется еще раз на охоту, а вечером обыкновенно занимается воздушными играми. С наступлением сумерек он является скрытно, без всякого крика, на место ночлега, которое избирается всегда с большими предосторожностями.
Орел красив и величав только тогда, когда сидит или летает. Двигаясь по земле очень медленно, он держит тело почти горизонтально и лениво переставляет одну ногу за другой. Если же ему придется «ускорить шаг», например тогда, когда орел не может лететь и желает ускользнуть или вообще чем-нибудь возбужден, он делает, помогая себе крыльями, большие, но такие неправильные, неуклюжие, в общем настолько потешные шаги, что положительно трудно не пожалеть эту гордую птицу.
Кружащий высоко в воздухе и заметивший добычу орел сначала опускается обыкновенно по спирали с целью получше рассмотреть животное и лишь затем вдруг складывает крылья и косо падает вниз с явственным свистом и с протянутыми вперед растопыренными лапами, которыми он вцепляется в тело своей жертвы одновременно. Если добыча беззащитна, он хватает ее без всяких предосторожностей; если же она опасна для него, то он всегда схватывает ее за голову лапой для того, чтобы одновременно и ослепить ее и обезоружить.
Пойманных и умерщвленных или полуудавленных птиц орел слегка ощипывает перед тем, как начнет их есть; пожирать добычу он начинает с головы, затем ломает ей кости и глотает их вместе с другими частями. От больших птиц он оставляет только клюв. После головы съедается шея, и потом остальное тело.
Орел гнездится обыкновенно уже в половине или в конце марта месяца. В горных странах гнездо его помещается главным образом, хотя и не всегда, в больших, прикрытых сверху углублениях скал или на широких карнизах, по возможности на самых недоступных обрывах скал; в обширных лесах он строит гнезда на самых верхних ветвях высочайших деревьев.
Яиц обыкновенно два, но птенец часто бывает лишь один. Самка высиживает приблизительно пять недель. Вылупляющиеся из яиц птенцы, которые появляются на свет уже в первые дни мая месяца, покрыты, подобно птенцам других хищников, густым серовато-белым пухом; растут они довольно медленно, так что поднимаются па крыльях вряд ли раньше середины июля, обыкновенно же лишь в конце этого месяца
В первое время птенцы сидят на пятках почти неподвижно, и только изредка повертывающиеся головки свидетельствуют, что они живы; впоследствии они поднимаются время от времени, усердно перебирают клювом перья, которые причиняют, невидимому, при росте неприятный зуд, распускают не отросшие еще крылья, делают как бы попытки летать, наконец встают на пальцы, подбегают к краю гнезда, смотрят с него вниз или ищут взглядом своих родителей в синеве неба; так продолжается, пока они не покинут гнезда.
Оба родителя нежно привязаны к своим птенцам, особенно же заботливо удовлетворяет все их потребности мать. Пока птенцы малы, она почти не покидает гнезда, согревает их своим телом, ежедневно приносит в гнездо свежие веточки лиственницы для замены загрязненных птенцами старых, которые перед тем удаляет, чтобы у малюток была всегда сухая подстилка.
Как велико число животных, которым пришлось поплатиться своей жизнью для того, чтобы вырастить двух орлят, видно из того, что вблизи одного гнезда нашли остатки 40 зайцев и 300 уток.
Орлы, воспитанные с молодого возраста, скоро ручнеют и легко привязываются к человеку; они так привыкают к своему хозяину, что скучают по нем, если он долго отсутствовал, приветствуют его радостным криком, когда он опять приходит к ним, и никогда не угрожают ему.
Башкиры и другие азиатские народы обучают орла для охоты или, как там говорят, вынашивают. Все киргизские охотники, пользующиеся орлом в качестве ловчей птицы, вынимают птенцов из гнезда возможно рано и воспитывают самым тщательным образом. Молодой орел кормится исключительно из руки и на руке соколятника для того, чтобы приучить его с самого раннего возраста к своему хозяину, а впоследствии, однако не раньше, чем он совершенно оперится, ему надевают после каждого кормления колпачок. После того как орел вполне оперился и научился летать, хозяин отправляется с ним в степь и выпускает его сначала на слабую дичь — байбаков и сусликов. Когда он научится этой охоте, орла спускают на лисицу. Последнюю помощники охотника выгоняют из норы, преследуют на лошадях и стараются гнать так, чтобы она прошла мимо соколятника. В подходящий момент охотник бросает ловчую птицу в воздух. Орел взлетает, описывает в воздухе один или два круга, а затем бросается в косом направлении на лисицу и запускает ей в заднюю часть тела когти.
Живой орел полезен человеку только в качестве помощника при охоте, но мертвый находит значительно большее применение. Отдельные части орла считаются ценными украшениями у тирольцев и горших, жителей Баварии. Более всего ценятся так называемые «орлиные перья» или нижние кроющие перья хвоста. За ними следуют когти.
На цепочках для часов, обыкновенно серебряных, принято носить клык благородного оленя, клыки лисицы, когти ястреба и филина; особенным же украшением на них считаются когти орла. Наиболее желанным является задний коготь.
Перья орлов являются у всех индейских племен Северной Америки знаками их геройских подвигов, а у большинства прикрепляют по одному такому перу за убийство каждого врага. Окрашенное киноварью в красный цвет орлиное перо, к вершине которого прикреплена гремучка гремучей змеи, имеет особо почетное значение. Далее, перья эти служат индейцам для украшения их головного убора, при чем они прикрепляются длинным вертикальным рядом к куску красного сукна, который помещается на шапку. Когда шапка надета на голову, то полоса красного сукна с торчащими на ней, как зубцы на гребне, орлиными перьями свешивается по спине до земли. Этот убор имеют право носить лишь выдающиеся воины во время больших празднеств; он очень дорог, и владеющий им согласится отдать его разве за прекрасную лошадь.
ОХОТА НА ОРЛА
Рассказ Чарльса Робертса
I
Холодные лучи северного летнего солнца брызнули ранним утром на круглую скалистую вершину горы, носившей затейливое название «Старая Сахарная Голова». Мрачная, уединенная вершина, совершенно голая — если не считать редких кустиков вереска да черники — казалось, вот-вот опрокинется на лежащую под ней долину.
Долина еще была окутана предрассветной мглой, но по краям ее уже выступали из тумана зубчатые края елового леса.
На восток и на запад от этой долины тянулись другие, еще более обширные долины. Туманы таяли над ними, подымаясь кверху, и на озерах засверкала серебристая зеркальная поверхность воды.
Там, чуть пониже горной вершины, словно наклоняясь к долине, торчал огромный ствол гигантской сосны. Верхушку сосны давно уже срезало молнией, и она свалилась в пропасть; но метров на пять пониже места слома вытянулась худосочная ветка и зеленела, упорно и настойчиво борясь за жизнь. Этот огромный ствол сосны, распростертый над лежащей внизу бездной, служил сторожевой башней орлу, который властвовал над всеми соседними пространствами Скветука.
Лишь только утренний бледный свет начал освещать зубцы Сахарной Головы, огромный орел уселся на своей сторожевой башне, покинув гнездо с двумя птенцами на другой стороне скалы.
Птенцы при первых лучах рассвета стали обнаруживать явные признаки голода. Величественно отделившись от гнезда, орел нырнул в холодную тень и потом, описав быструю спираль, поднялся на несколько сот метров, издавая резкий звук своими могучими крыльями. Там, пригреваемый первыми лучами солнца, он стал оглядывать пустынный еще, еле-еле освещенный мир.
И хотя птенцы были голодны, но там, внизу, было еще слишком темно, чтобы начать охоту. Орел все парил и парил в вышине, пока не увидал, что его ширококрылая подруга тоже покинула гнездо и плавно полетела к Туландским озерам, ее излюбленному месту охоты. Тогда он плавно опустился на свой сосновый ствол, свешивавшийся со скалы.
Рассветало, а орел, неподвижно выпрямившись, сидел на своем месте, чуть-чуть наклонив белоснежную плоскую голову. Его могучий, длинный клюв загибался в конце как крючок. Взгляд орла—светлый» прямой, незнакомый со страхом был несколько жесткий, быть может вследствие яркой разницы между золотистой радужной оболочкой глаза и бесконечно глубоким зрачком. Прямые нависшие брови придавали особенно острую проницательность этому взгляду. Шея и хвост орла были такой же снежной белизны, как и змеевидная голова, а остальное тело было глубокого темно-серого цвета, почти черного.
Вдруг там, далеко-далеко внизу, он увидал, как, прорвавшись сквозь верхний слой тумана, перелетала с одного озера на другое утка. Этот перелет был совсем неожиданный, — вероятно, он был вызван какой-нибудь острой необходимостью, иначе утка не летела бы так высоко, да еще прямо над лесом. В это время года утки летают низко и летят либо по течению рек, либо кружатся над озерами.
Орел поднялся, расправил темные, мрачные крылья и скользнул в пространство, описывая длинную кривую, пока не оказался над уткой; тогда он стал парить над ней. Потом опустил голову вниз, крылья его захлопнулись, перья сжались, как бы отвердели, орел превратился в сплошной стальной ком — и ринулся вниз с головокружительной, безумной скоростью...
Но утка летела быстро. Орел сообразил сразу, что одной лишь тяжести его огромного тяжелого тела для скорости падения недостаточно. Два-три быстрых, сильных, резких движения крыльями — и скорость падения была больше чем удвоена. Утка услыхала в воздухе над собой ужасный свист. Но прежде чем она успела повернуть голову и посмотреть, страшный удар обрушился на нее... Все закружилось вокруг нее, и жизнь отлетела...
Сначала орла с его жертвой сила инерции неудержимо увлекала все ниже и ниже. Тогда он раскрыл крылья и быстро стал подниматься кверху, не коснувшись даже верхушек деревьев, на которые он секунду назад падал камнем. Делая могучие взмахи крыльями, он поднимался все выше, выше и выше. Наконец, крылья орла стали как-то лениво хлопать по воздуху, и он полетел по прямой линии к своему гнезду на другую сторону Сахарной Головы. Голова и ноги утки безжизненно свешивались в его сильных, острых когтях.
Орлиное гнездо на первый взгляд могло показаться просто кучей всевозможных сучьев, сложенных на краешке уступа скалы. На самом же деле каждый сучок при постройке этого гнезда был очень тщательно и осмотрительно выбран и так прочно укреплен, что, несмотря па самые ужасные бури, которые все рвали и начисто сметали с вершины горы, гнездо не пошатнулось.
Земля под гнездом была покрыта палками и сучьями, которые предусмотрительные строители, очевидно, выбросили как негодные.
Сначала казалось, что гнездо было выложено просто на голом камне, а на самом деле основание его было прочно утверждено в зазубринах и трещинах скалы. Гнездо было словно спаяно со скалой.
Когда орел приближался к своему жилищу с уткой в когтях, он увидал свою подругу, тяжело летевшую по направлению из Туладиса. В когтях у орлицы повисла рыба.
Рыба — лакомое блюдо для орлов. Родители разодрали ее на части и стали совать куски в жадные клювы птенцов. Затем в несколько мгновений последовала туда же и утка, и орлята жадно глотали куски ее, давясь и от напряжения приподымая крылья. Орлята были величиною уже с половину своих родителей. Они росли очень быстро, и вся их жизненная сила уходила сейчас на рост перьев, а потому аппетиты у них были страшные. И пока аппетиты эти хоть на время не были удовлетворены, пока орлята не уселись спокойно в глубине гнезда, родители не улетали от них, чтобы добыть и себе чего-нибудь для утоления голода.
Орел, размерами меньший своей подруги, был, однако, ее господином. «Главою семьи» сделали его сообразительность, смелость и сила. Он отправился опять на свою сторожевую башню, откуда видно было далеко внизу озеро. У него уже вошло в привычку каждое свое предприятие начинать с этого пункта.
Просидев неподвижно несколько минут, орел оглядел все обширное пространство Скветукских озер, с отдаленнейшим озером Темисквата, сверкавшим далеко на севере, у подножья Голой Горы.
Последняя дымка тумана растаяла в лучах взошедшего солнца, залившего ярким светом долину, и острый взгляд орла проник в каждый уголок его обширных владений. Его внимание сосредоточилось на маленьком озере далеко-далеко внизу. Там, не особенно высоко, над тихой зеркальной поверхностью воды, он заприметил парящего ястреба-рыболова, то склонявшегося на одно крыло, то на другое, как будто он тщательнейшим образом исследовал всю поверхность озера.
Ленивым движением слетел орел со своего места и закружил спиралью над серединой озера. Выше и выше поднимался он, пока не скрылся, не обратился в точку в бездонной голубой выси, — казалось, равнодушный ко всему тому, что происходило внизу.
Но пока орел кружился в этой голубой выси, его белая страшная голова склонялась к земле, и от острого взгляда его не укрывалось ни малейшее движение ястреба.
Вдруг орел увидал, что ястреб словно замер на крыльях. Потом крылья ястреба сомкнулись, и он стрелой полетел вниз. Тихие воды озера всколыхнулась от сильного плеска, и ястреб на мгновение совершенно скрылся. Потом, с очевидным усилием и тяжело хлопая крыльями, смелый рыболов поднялся с озера, неся в когтях пеструю форель. Он поднимался все выше и выше, пока не очутился над верхушками прибрежных деревьев, и затем направился к своему гнезду в кедровом лесу.
Вот тут-то и настал момент, которого ждал орел в своей голубой выси. Снова мгновенно сложились его могучие крылья, снова тесно-тесно прижались друг к другу все перья, и тело орла превратилось точно в стальную массу. Снова, как смертоносный снаряд, помчался он вниз. Но на этот раз у орла не было умысла убить кого-нибудь. Он спускался со своих головокружительных высот только затем, чтобы получить то, что он считал принадлежащим ему по праву.
Поравнявшись с ястребом, орел залетел вперед, замер на минуту в воздухе и грозно хлопнул крылом над головой врага, заставляя его повернуть на средину озера.
Перепуганный, озлившийся, упрямый ястреб еще плотнее зажал добычу и делал напрасные усилия добраться до верхушек деревьев. Но хоть он и был проворен и быстр, а соперничать с орлом не мог. Огромная птица была над ним, под ним, впереди него, со всех сторон — но не трогала его. Орел просто указывал ему, что он должен беспрекословно удовлетворить требование своего повелителя, должен отдать ему рыбу.
В такой игре прошло несколько минут. Увидя, должно быть, что ястреб слишком упрям, орел потерял терпение. У него не было никакого желания обидеть ястреба, который был, в сущности, полезнейшим созданием: никто в таком изобилии не удовлетворял его нужд, как ястреб. И орел ценил это: он всегда старался быть не слишком требовательным к этому трудолюбивому рыболову, не обременял его непосильным налогом, чтобы тот чего доброго, не пришел в отчаяние и не полетел разыскивать себе другие озера.
Ястребу позволялось удерживать себе из своей добычи ровно столько, сколько хватало в обрез и ему самому и на прокормление его детенышей.
Орел отлетел прочь, резко и быстро закружился, громко шурша оттопыренными перьями, и потом ринулся с криком на ястреба. Клюв его был раскрыт, страшные когти протянуты вперед и готовы нанести смертельный удар.
Крылья орла уже покрыли тенью несчастного беглеца. Уж этот один крик, эта тень были саза по себе смертным приговором для перепутанного ястреба.
Но смертельный удар не был нанесен. Довольно было и этой ужасной угрозы. Ринувшись с воплем в сторону, ястреб раскрыл когти, и форель выпала из них и заблистала серебристым отливом в ярких солнечных лучах. В то же мгновение орел полусложил крылья и бросился к рыбе. Он не упал, как тогда, когда схватил улетавшую утку, но страшных напряжением крыльев послал себя вниз, как молния схватил рыбу, метрах в десяти над поверхностью озера, на мгновение застыл в воздухе — и стал медленно, плавно и величественно подниматься вверх с добычей в когтях.
Он невозмутимо летел на свой пост на Сахарной Голове — покушать там на свободе, а сконфуженный, перепуганный и раздраженный ястреб замахал крыльями к реке попробовать там еще счастья.
Крепко держа в когтях рыбу, орел стал разрывать ее на куски и глотать с алчной поспешностью. Потом выпрямился, изогнулся, вытянул шею, снова втянул ее в себя, принял спокойную, величественную позу и стал оглядывать взглядом повелителя все свои владения от далекого большого Скветука до ольховой опушки Четвертого Озера.
Он видел, как ястреб схватил другую рыбу и улетал с нею в лес к своему гнезду, но при виде этого ни один мускул не шевельнулся у орла.
Он видел пару уток, летевших из потаенной бухточки в тростники в начале озера. Но грозный повелитель был сыт и не испытывал ни малейшего желания причинить и уткам и — главное — себе какое бы то ни было беспокойство.
Почистив тщательно перья, поточив клюв о ствол сосны, раскрыв и растянув поочередно каждое крыло с резким сухим треском и расправив перья так, что, казалось, каждое перышко было прекрасно оглажено, каждое хорошо, ровно прилегало к соседним перьям и свободно двигалось, — орел вспомнил, что ведь, пожалуй, детеныши то его опять хотят есть.
Ястреб-рыболов больше не показывался. Не видно было ни зайца ни тетерева в низких открытых кустарниках. Лишь два нырка гонялись друг за другом по озеру, да индеец плыл в челноке к береговым порослям.
Орел знал, что нырки не по нем. Их трудно схватить, — они быстро и глубоко ныряют. Знал он и индейца, и по своему долгому опыту привык к тому, что от него нечего ждать обиды. Часто орел наблюдал, с чувством сродни зависти, как индеец таскал из воды разную рыбу. И сейчас, при виде индейца, он решил отправиться поохотиться за рыбой сам. Он вспомнил песчаную мель на Большом Скветуке, куда рыба приплывала погреться на солнышке и куда частенько прибивало течением заснувшую рыбу. Там на отмели, пожалуй, можно было кое-что добыть и таким образом убить время до тех пор, пока можно будет снова взять дань с ястреба.
II
Оказалось, однако, что старый индеец был одним из самых хитрых охотников во всей этой пустынной области Северного Нового Брунсвика. Занятый, повидимому, исключительно рыбной ловлей, он на самом деле следил за огромным орлом.
Индеец уже давно все предвидел и основательно приготовился к предпринятой орлом охоте на отмели Большого Скветука. Теперь, наблюдая то направление, в котором двинулся орел, индеец крякнул от удовольствия и стал складывать на дне лодки наловленную рыбу.
В то же самое утро, еще до того, как заря занялась над Скветуком, индеец наловил форели и другой рыбы и разбросал ее около отмели. Он выбрал местечко, поросшее черникой и окаймленное американской липой, в нескольких метрах от воды, где песок был покрыт пушистым ковром травы. Часть рыбы индеец разложил в траве, а часть разбросал кругом на протяжении двух-трех метров. Как раз в середине этой приманки он положил большой камень, около метра вышиною, чтобы орел мог есть на нем рыбу, если он поторопится утолить аппетит.
О! Этот хитрый охотник хорошо понимал, что на такую умную и опытную птицу, как владыка Сахарной Головы, нужно придумать и необыкновенные способы охоты. Но поймать орла он решил во что бы то ни стало, хотя бы для этого пришлось потратить все лето. Решил он так потому, что один натуралист-американец, приехав весной в Эдмундсток на Мадаваске, обещал пятьдесят долларов тому, кто доставит ему живым и невредимым белоголового орла с белым хвостом, который водился в области озер Нового Брунсвика.
Когда орел пролетал над отмелью, он сразу же заметил тут какую-то перемену. Что-то новое было уже в этом большом камне. И в орле родилось подозрение. Он пролетел, не останавливаясь, над этим местом, и сел на верхушку засохшей березы, немного подальше.
Тщательное наблюдение и расследование, однако, убедили орла в том, что присутствие камня в том месте, где он привык неуклюже прыгать по песку, вовсе уж не было чем-то зловещим, а, скорее, сама судьба устраивала ему некоторые удобства.
Орел слетел с берега и сел на камень.
Когда орел увидал большую заснувшую рыбу, распластавшуюся в траве, он снова задумался. Лежи рыба в воде, у самого берега — он бы это понял. Но тут, в траве?! Это было что-то непонятное: как рыба могла сюда попасть?!.
Зорко и внимательно пронзил он взглядом соседние кустарники, осмотрел каждый куст травы, глянул и на берег. Но все было так, как и должно быть.
Орел спрыгнул, схватил рыбу и хотел уже лететь с ней к своему гнезду, как вдруг увидал другую рыбу... еще и еще одну...
Дальнейшее наблюдение открыло орлу еще много рыб. Очевидно, озеро решило само заботиться о его удобствах. Орел поспешно разорвал на куски и проглотил двух рыб, а самую большую схватил в когти и полетел к своему гнезду по ту сторону Сахарной Головы.
Еще два раза прилетал орел в этот день на отмель, пока не собрал в траве всю рыбу, которая там была. И на следующий день, когда орел снова прилетел сюда с какой-то смутной надеждой, он увидал, что чудо снова повторилось. Труд орла теперь был значительно облегчен. Теперь у него было больше времени сидеть на своем посту над бездной и наблюдать за своими владениями.
Теперь он предоставлял ястребу спокойно, без всякой помехи, предаваться охоте. Орел уже привык теперь опускаться прямо на камень и на нем «замаривать червячка», прежде чем потащить добычу в гнездо. Его удивление и любопытство перед тем, каким образом оказывалась там рыба, на следующий день уже совершенно исчезли. Животные быстро научаются принимать без всякого объяснения, как естественное благо (хотя бы это было и необычайно), то, что «невидимые силы», приносят и дают им.
Тем временем старый индеец готовил следующий ход в своей охоте на орла. Он сделал крепкий обруч из липы, почти в два метра диаметром. К обручу он прикрепил крепкую сеть и приладил березовую ручку. Когда он кончил отделку своей снасти, то получилось нечто в роде огромнейшей крепкой, прочной сетки для ловли бабочек.
В тихую лунную ночь, когда орел дремал у себя в гнезде по другой стороне Сахарной Головы, индеец уложил приготовленную снасть на носу челнока и поплыл к отмели. Он никогда не слыхал о том, чтобы кто-нибудь ловил орла такой сетью, но, с другой стороны, он тоже никогда не слыхал и о человеке, который бы непременно хотел заполучить орла живым и невредимым и предлагал бы за это такую огромную для старого бедняка сумму, как пятьдесят долларов.
Случай был совершенно исключительный и требовал особенной сообразительности, и старый индеец весь ушел в то, чтобы удачно привести в исполнение свой план, который он так обдуманно и хитро построил.
Ручка у обруча с сетью была метров трех длиною. Конец ее охотник запустил наискось в песок, где вода была всего на три-пять сантиметров глубины, и заложил ее хорошенько камнями. Он укрепил ручку под таким углом, что сеть, постепенно отходя от земли, образовывала на высоте полутора-двух метров шатер над камнем, на котором привык усаживаться орел. Под самым верхним краешком сети охотник устроил крепкую подпорку, чтобы снасть его стояла прочно, не упала бы прежде времени. Свесившуюся в середине сеть индеец укрепил тоненькими ивовыми прутиками так, что она составляла одну плоскость с обручем.
Когда индеец все это наладил, он вынул рыбу, разбросал ее между травой вокруг камня, а две-три штуки — и подальше по сторонам. Затем сел в лодку и бесшумно отплыл по гладкой, отливающей при лунном свете серебром, поверхности озера на другую сторону. Он скрылся в темной чаще леса еще задолго до наступления рассвета.
Наутро, при первых лучах рассвета, озарившего верхушки Сахарной Головы, владыка воздуха уже сидел на своем наблюдательном посту. Он снова окидывал своим зорким, проницательным взглядом окрестности с верхушками деревьев, вынырнувших из моря молочного тумана, окутывавшего всю долину и дымившегося над озерами. Золотистые глаза орла сверкали от внутреннего напряжения из-под нависших прямых бровей, когда он старался пронизать ими туманную даль. Наконец, он заметил далеко-далеко внизу двух перелетавших с озера на озеро уток. Они то выплывали из этого моря тумана, то снова тонули в нем. Но орел не шевельнулся и милостиво позволил им совершать свой путь.
Луч прорвавшегося вдруг света ярко озарил белоснежную голову и хвост, но потонул, затерялся в темных крыльях орла.
С полчаса по крайней мере просидел орел неподвижно. Но когда, наконец, рассеялся туман над Большим Скветуком и волны озера заблестели, засверкали под яркими лучами солнца, орел плавно оторвался от своего места и, описывая огромную дугу, направился к своей любимой отмели.
Когда он подлетел к ней, его неприятно поразило и обеспокоило устроенное в эту ночь странное сооружение над камнем. Оно было совершенно непонятно и необъяснимо для него. Орел сразу же задержал полет и стал описывать дальние круги, все выше, выше и выше, зорко глядя вниз и стараясь понять, в чем же тут дело.
Он видел однако, что снова около камня разбросана заснувшая рыба.
Наконец, орел убедился, что никакой скрытой опасности, никакой засады нет в соседних кустарниках. Он спустился тогда на ближайшую верхушку дерева и провел там добрых полчаса, сидя недвижимо и разглядывая сеть. Ему и в голову не приходило, что темная фигура, так же, как и он, неподвижная, но несравненно более терпеливая, чем он, наблюдала его из чащи леса на другой стороне озера.
Наконец, после долгого, всестороннего исследования, орел решил, что можно обследовать место и поближе. Он слетел и сел на песок, подальше от сети. Тут была рыба, которую он с жадностью разорвал на куски и проглотил. Тут же недалеко нашел он еще рыбу. Эту он захватил в когти и понес в гнездо.
Орел не разрешил тайны воздвигнутого на этом месте сооружения; он убедился лишь в том, что ничего враждебного, опасного для него в нем не было. Эта штука нисколько не помешала ему ни позавтракать на отмели, ни унести в гнездо обычную добычу — загадочный дар озера.
И когда, час спустя, орел снова вернулся на отмель, сеть не казалась ему уже такой чуждой, непонятной и опасной. Он даже сел на торчавшую ручку и качался на ней до тех пор, пока она перестала раскачиваться. Ну-с, очевидно, все это совершенно безвредно для него!
Орел спрыгнул, поглядел пытливым взглядом на рыбу около камня, прыгнул дальше, схватил одну рыбу клювом, отпрыгнул с некоторой поспешностью и улетел с добычей на свой пост на Сахарной Голове.
Такие же предосторожности орел предпринимал в продолжение всего дня, когда он прилетал на тоже место. Но на следующее утро орел был уже значительно доверчивее. Он запрыгал под сеть уже неторопливо, без тени подозрения, и уселся попировать на камне среди разбросанных рыб.
А каменное, неподвижное, словно изваянное, лицо старого индейца, спрятавшегося в укромном местечке в чаще леса на другой стороне озера, осветилось радостной улыбкой. Он проворчал что-то себе под нос и бесшумно скользнул дальше в чашу леса, чтобы далеко-далеко на другом конце озера снова приняться за рыбную ловлю.
На следующее утро, по меньшей мере за час до рассвета, еле видный в тумане берестовый челнок индейца уже подплывал к отмели шагах в ста от западни. Индеец вышел из лодки, вытащил лодку на песок и тщательно запрятал ее в береговых кустах. Потом стал надстраивать новые приспособления к сети.
К обручу индеец прикрепил крепкую веревку, спустил свободный конец ее на землю, продел ее под корешок ивы и отвел в чащу кустов шагов за пятнадцать. Потом убрал подпорку сети. Уйдя в кусты, он дернул за веревку. Веревка свободно двигалась под корнем ивы, и сеть опустилась и покрыла собою камень. Потом индеец опять доставил подпорку под обруч, но тетерь уже не воткнул ее прямо в песок, а поставил на маленький гладкий камешек, так, чтобы от малейшего толчка подпорка могла упасть.
К основанию подпорки индеец тоже прикрепил веревку и, продев ее под корешком ивы, провел в те же кусты. К этому концу веревки он подвязал красную тесемочку, чтобы в решительный момент не могло произойти ошибки.
Конец ручки индеец тоже, насколько это позволяло равновесие ловушки, высвободил из песка. Теперь если он дернет за подпорку, то сеть сама собой, вследствие тяжести обруча, опустится на камень. А на другой колец ручки, чтобы придать ей большую тяжесть, а следовательно, и ускорить падение сети, он положил два тяжелых камня.
Наконец, индеец разложил, как обыкновенно, рыбу, но теперь уже всю ее положил под сетью.
Потом, осмотрев все и оставшись довольным своей работой, он пробрался в чащу кустарников, выбрав укромное местечко. Там он наломал несколько густо покрытых листьями веток, тщательно прикрыл ими засаду, так что осталось только небольшое отверстие, чтобы наблюдать за происходящим. Концы обеих веревок он зажал в руке между пальцами.
Никакой зверь, никакая птица не могли бы сохранить такую неподвижность, не могли бы задержать все свои мускулы в таком невероятно терпеливом покое, как этот старый охотник, привыкший за свою долгую жизнь к самообладанию и терпению. Так он и замер в этой неподвижной позе в продолжение наступавших часов рассвета.
Наконец-то раздался звук, который подействовал даже на закаленные нервы старого индейца. Могучие крылья зашумели над самой его головой. В следующий момент индеец увидал, как орел опустился на песок около сети. Владыка воздуха на этот раз не раздумывал. Несмотря на весь свой ум, он соблазнился: он принял, наконец, все это сооружение за часть того, что так и должно быть, что вполне в порядке вещей в этой вселенной, которая ежедневно дарит ему столько вкусной рыбы.
Орел прыгнул с веселым, беззаботным видом под сеть, схватил огромную рыбу и уселся удобно на камень утолить свой, с особенной силой в это раннее свежее утро проснувшийся голод.
И в тот же момент орел скорее почувствовал, чем увидел, какую-то слабую тень движения — намек на движение — где-то в чаще кустов. Инстинкт самосохранения предупреждал птицу об опасности. Мускулы орла напряглись сами собой для мгновенного прыжка. Мгновение — и он попадет в свое воздушное пространство, где ему нет равных... Но этот мгновенный прыжок уже запоздал. Проклятая сеть со свистом опустилась и шумно шлепнулась обручем в песок. В тот же момент и могучие крылья, и страшный клюв, и цепкие когти — все запуталось в ужасных тенетах...
И прежде чем орел успел обдумать, как приняться за освобождение, на него уже было наброшено индейцем одеяло.
Орел был бесславно связан, спутан в уродливый шипящий ком, поднят и понесен на руках этим старым индейцем, которого он считал до сих пор таким безвредным для себя.
III
Когда владыка воздуха исчез, то, казалось, во всей стране Скветука наступила особенная тишина. Старый ствол сосны на вершине Сахарной Г