Любопытство орла было удовлетворено.
Он уже готов был оставить опасное место, когда страшный поединок пришел к концу. Второе чудовище стремительно нырнуло вниз головой и затем, как камень, полетело все ниже и ниже, пока не ударилось о землю и не исчезло в огне. Орел увидел, что большие неподвижные глаза победителя устремились вниз, рассматривая обломки врага. Затем чудовище круто повернулось, наклонив свои негнущиеся крылья под таким углом, что, казалось, оно непременно должно было перевернуться, и исчезло в том же направлении, откуда появилось.
Орел понял причину этого быстрого исчезновения: шесть или даже больше чудовищ такого же вида, как было погибшее, появились с юга, чтобы отомстить за смерть своего товарища.
Но орел не был расположен ждать их. Он уже достаточно насмотрелся. Призыв в его сердце сделался теперь более ясным и настойчивым.
Поднявшись еще выше, пока он не почувствовал, что воздух под его крыльями сделался разреженным, орел быстро полетел на север. Его больше не интересовали ни картина, развертывающаяся перед ним, ни визг и шум пролетавших снарядов. Он стремился достигнуть полного уединения.
Пролетая, он видел других чудовищ, которые летели то по одиночке, то стаями, но всегда по неумолимо прямому направлению и с тем же сердитым угрожающим гудением, которое уже вызывало страх в его смелом сердце.
Но он стремился вперед, стараясь миновать их.
Наконец, под ним зазеленели поля и леса. Чудовища, дым, грохот, снаряды — остались позади. Далеко впереди орел увидел, наконец, море, блестевшее золотом и сапфиром под лучами летнего солнца. Орел летел с такой быстротой, что море скоро уже было под ним. Его сердце радостно затрепетало. За полосой блестящей воды он увидел неясную линию белых утесов, тех утесов, к которым он так стремился. Но как раз в этот момент, когда он был так близок к своей цели, судьба решила еще раз сыграть с ним одну из своих шуток.
Из синевы прямо над ним выпрыгнули два чудовища: одно из них преследовало другое. Когда они приблизились к нему, блеснул огонь — и раздался тот же стрекочущий звук, который так пугал орла. Он отлетел как можно дальше от места их страшной битвы, не интересуясь ее исходом, но в этот момент что-то ударило его в верхушку левого крыла.
Орлу показалось, что сквозь него прошла ледяная или раскаленная игла, и он начал медленно падать, а за ним полетел вырванный из крыла пук перьев.
Падая, орел перевернулся в воздухе. Однако он сделал страшное усилие, и ему удалось отчасти вернуть прежнее равновесие. Но поддерживать свое тело в воздухе ему было уже трудно, и он не мог больше лететь вперед. Он сумел только выровнять крылья, чтобы замедлить падение.
Орел знал, что если он упадет в море, то погибнет, но море было испещрено странными, длинными темными судами, которые выбрасывали облака черного дыма и вздымали массу белой пены.
Собрав последние остатки сил, орел держался в воздухе, пока одно из этих судов не оказалось прямо под ним. Тогда он начал медленно падать и опустился, растопырив крылья, на палубу.
Наполовину оглушенный падением, он тотчас пришел в себя, вскочил на ноги, опираясь растопыренным крылом о палубу и раскрыв угрожающе клюв, и бросил сверкавший вызовом взгляд на высокого человека в белой фуражке и синей форменной куртке, который с улыбкой наклонился над ним.
— Вот тебе на! — воскликнул моряк. — Здорово, старина! Ты удачно выбрал место, где упасть. Уж мы постараемся, чтоб тебе жилось у нас недурно...
ОКО ЗА ОКО
Скандинавский рассказ
Там — далеко, очень далеко, где на небе вырисовываются высокие голубоватые горы Норвегии, где их острые вершины и скалы, сверкая, пылают фантастическим фиолетовым светом — на недосягаемой высоте, в углублении выдающейся над пропастью скалы, свила гнездо могучая орлица.
К гнезду ее вели постепенно суживавшиеся овраги, окаймленные высокими, суровыми соснами; по руслу их неслись бурные потоки, низвергавшиеся в бездонные пропасти.
Когда с рассветом орлица поднималась в просторы неба и, раскинув могучие крылья, неподвижно парила в воздухе на высоте, почти недоступной человеческому зрению, ей легко было зорким оком высмотреть себе добычу.
В такие минуты молодой барашек, резвясь на лужайке от избытка молодых сил, рисковал быть схваченным орлицей и проделать опасный полет в неведомые и недосягаемые высоты.
Та же участь постигала и зазевавшегося зайчонка, который, еще не успев хорошенько проснуться, лапками протирал заспанную мордочку, ему представлялась головокружительная, но очень неприятная возможность взглянуть на землю с такой высоты, с которой острые верхушки семи местных колоколен казались вкрапленными в землю точками.
Иногда орлица в поисках за добычей пролетала сотни километров, несясь в бурном полете над равнинами, песчаными отмелями, над дикими скалами и сумрачными, бездонными пропастями.
Голубоватые горы, ясно вырисовываясь на небосклоне, тянулись на восток, вплоть до ледовитых морей. Каждый отдельный горный кряж их был занят неприступной крепостью одного из отпрысков могучей орлицы. На сотни километров вся эта местность считалась заповедным царством орлицы и ее потомства, и горе тому злосчастному пернатому пришельцу, который решился бы проникнуть в него с целью поохотиться!
Горы были немыми свидетелями ужасных боев. Перья летали по воздуху как снежинки, но снежинки кровавого цвета. Бои продолжался до тех пор, пока оба противника, изнуренные, почти бездыханные, как камни падали на землю, обагряя окружающие скалы орлиною кровью.
Однажды утром, поохотившись над скалами и утесами дальних гор, орлица возвращалась к своему птенцу, неся в цепких когтях новорожденную серну. Подлетев к гнезду, она с силой замахала крыльями, и ее дикий крик, бесчисленное число раз повторенный горным эхом, огласил окрестность.
Большие, крепкие сучья, служившие основанием ее гнезда, были поломаны, самое гнездо разорено и пусто, а ее орленок, уже начинавший летать, ее орленок, крепкий клюв и когти которого с каждым днем все больше и больше развивались, — ее орленок исчез бесследно...
Орлица несколькими взмахами крыльев поднялась на такую высоту, с которой ее отчаянный, горестный крик уже не нарушал больше окружающего глубокого безмолвия...
Два охотника, проходившие по опушке леса, внезапно услышали над своими головами сильный шелест и резкий свист. Один из охотников нес на спине корзину, в которой был заключен пойманный ими молодой орленок. И все время, пока они шли по дальней дороге, ведущей к расположенным в долине фермам, орлица вилась над ними, ни на минуту не упуская их из вида.
Сквозь синеющие пятна, рассекавшие густые белые облака, ее острый взгляд следил за тем, как по приходе охотников на ферму толпа любопытных окружила сплетенную из ивовых ветвей корзину.
С утра и до самого вечера орлица витала над этим местом, держась на крепких распростертых крыльях. Когда наступили сумерки, она спустилась на крышу фермы, и всю ночь слышались ее хриплые и резкие крики. С первыми лучами утреннего солнца она поднялась высоко над фермой и продолжала парить над нею, не сводя глаз с определенной точки. Она наблюдала за сыном фермера. Примостившись на пороге дома, он выстругивал деревянные брусья. Толпа ребятишек окружала его.
Несколько времени спустя на дворе уже стояла клетка, в которой орлица увидела своего птенца. Он, не переставая, хлопал крыльями и бился о прутья клетки, стараясь во что бы то ни стало освободиться из неволи.
Вскоре дети, обступившие клетку, ушли в дом, а заключенный орленок остался один посреди двора. Из обитателей хижины никто не показывался.
Солнце поднималось все выше, обливая жгучими лучами землю. В заоблачном пространстве парила орлица, изредка взмахивая крыльями и ни на минуту не упуская из вида двор фермы и пленного птенца, который, вытянув неоперившуюся еще шею, подняв кверху крючковатый клюв, время от времени испускал резкий, похожий на плач, крик и в то же время отчаянно цеплялся когтями за решетчатые стены своей темницы.
Прошел полдень. Скрываясь в высоте за облаками и держась на распластанных крыльях, орлица отдыхала. Ее чутье, однако, было все время настороже: пустынный двор, царствующая в нем теперь невозмутимая тишина, заснувшая как будто ферма — все казалось ей подозрительным. Она удвоила внимание.
Смеркалось. Тени, бросаемые деревьями, домами и изгородями, начинали удлиняться. В продолжение всего дня внимание орлицы было приковано к этой клетке, покинутой и одиноко стоявшей среди пустынного двора. Клетка притягивала ее к себе... А между тем сын хозяина давно уже стоял, притаившись за окном и держа ружье наготове. Орленок же ни на минуту не переставал биться в клетке, по очереди просовывая сквозь решетку то голову, то клюв, то одно крыло, то другое...
С наступлением вечера дети снова принялись за прерванные игры, бегая взад и вперед по двору и резвясь на лужайке, расстилавшейся перед домом. Вскоре и взрослые вышли из дома и принялись за обычные вечерние занятия.
Вечер был светлый, ясный, теплый. Вышла на двор и молодая невестка старика фермера, держа на руках своего грудного младенца. Подумав минутку, она положила его на полотно, разостланное по двору и весь день белившееся под жаркими лучами солнца, а сама отошла к колодцу и принялась за стирку белья.
Внезапно на ясном небе, прямо над двором, промелькнула тень... Она промелькнула с быстротою выстрела; вслед затем тишина вечера так же внезапно была резко нарушена своеобразным шелестом, сопровождаемым сильными ударами крыльев.
Молодая женщина испуганно оглянулась: огромных размеров птица как камень спустилась на землю, но, едва коснувшись ее, снова стремительно поднялась к небу.
Мать встала на ноги и, не выпуская даже из рук белья, которое она стирала, остановилась, окаменев от ужаса: громадный пернатый хищник, схватив ее ребенка, уносил его теперь в своих цепких когтях в беспредельную высь.
Бедная мать в продолжение секунды, показавшейся ей вечностью, остановившимся взором следила за стремительным взлетом птицы. А расстояние между нею и ее ребенком все увеличивалось, и она уже едва различала его на сияющей лазури небосклона.
Но тут в голове обезумевшей от горя матери промелькнула счастливая мысль. Она бросилась к клетке. Схватив орленка, она подняла его двумя руками высоко над головой и с рыданиями и стонами протягивала его вперед. Она точно обезумела и не чувствовала даже боли от острых когтей, которыми рассвирепевший орленок наносил ей раны, хотя кровь и струилась уже по ее лицу, шее и рукам.
Орлица на минуту задержала взлет, и молодая женщина могла рассмотреть в ее когтях ребенка, который в своих развевающихся пеленках имел вид большой извивающейся змеи, схваченной крючковатым клювом хищника.
Молодой женщине показалось, что орлица спускается вниз. Воспаленное зрение не обмануло ее. Через минуту могучая птица, плавно описав несколько гигантских кругов, опустилась на лужайку.
Женщина выпустила из рук орленка, шатаясь сделала несколько шагов вперед — и без чувств повалилась на землю рядом с возвращенным ей ребенком.
В ту минуту, когда орлица, бережно положив на землю свою живую добычу, снова начала подниматься ввысь, чтобы вместе с освобожденным птенцом вернуться в свои неприступные скалы, — как раз в эту минуту из окна дома грянул выстрел...
Орлица беспомощно взмахнула громадными крыльями и рухнула на землю, вероятно с последним вздохом радуясь тому, что своею смертью ей удалось купить свободу своему птенцу...
СПАСЕННЫЙ ОРЛОМ