Литературное оформление диалога




Диалогическая форма Варронова "Сельского хозяйства", так же как и философских и риторических сочинений Цицерона, имеет своим прообразом диалоги Платона: к вопросу, являющемуся основной темой данного произведения, подводит непринужденная беседа собравшегося общества, члены которого, равно как и обстановка, где ведется разговор, характеризуются в этом введении. Обоим латинским писателям было далеко до блеска и художественной ясности Платона; но если сравнивать введения к философским и реторическим произведениям у Цицерона с введениями к "Сельскому хозяйству", то по живости вводных сцен и обрисовке характеров придется признать первенство за последним. Возьмем 2-ю главу первой книги, которая очень естественно, без всяких натяжек, переходит в беседу о сельском хозяйстве. Прекрасно выбраны и место, и время для такой беседы: в праздник Сева в храм Земли, по приглашению его смотрителя, сходятся гости, люди между собой знакомые, а то и близкие. Хозяин отсутствует; его неожиданно вызвал эдил, которому принадлежит верховный надзор над храмом. Он велел просить гостей подождать его, и те пока что занялись рассмотрением карты Италии, нарисованной на стене. "Вы, изъездившие столько стран, скажите, видели ли вы землю, обработанную лучше, чем Италия?" - восклицает один из присутствующих, и разговор, непринужденно скользя от одной темы к другой, подходит к вопросу о целях сельского хозяйства.
Участники диалога (по крайней мере, некоторые) были людьми, реально существовавшими. Фундилий принадлежал к семье, пребывание которой в Реате засвидетельствовано надписями (CIL.IX.4673 и 4691).[3] В диалоге он, впрочем, не появляется: его убивают среди бела дня на римской улице - характерная подробность для тогдашней жизни в столице. Агрий совершенно неизвестен ближе, но облик его более или менее вырисовывается: "римский всадник и поклонник Сократа" сразу ставит вопрос о сущности сельского хозяйства и о его задачах. Он интересуется миром и его устройством, он читал Эратосфена, быстро схватывает сущность отвлеченного вопроса (Варр. 1.2.21). Он не прочь блеснуть своей ученостью, которая иногда уводит его от живой конкретной действительности: "законам об аренде", запрещающим пасти коз среди древесных насаждений, он противопоставляет астрономию, "которая приняла коз на небо"; и Фунданий сводит его с небесных высот, давая реальное объяснение закона. Фунданий, тесть Варрона, вообще удался ему больше всех; может быть, он ближе всех его и знал. Старый человек, "подлинный римлянин", горячо любящий свою страну, которая восхищает его всем своим обликом возделанной, дышащей изобилием земли, он знаком и с ее историей, и с ее литературой: читал "Origines" Катона, вспоминает наизусть стихи Пакувия. Он знает греческий; цитаты из Гомера сыплются у него с языка; конечно, он бывал в Афинах и с тамошними обычаями знаком. У него здравый старинный взгляд на сельское хозяйство, как на нечто органически целостное, и у Варрона хватило понимания не вкладывать в его уста требования раздельной трактовки земледелия и скотоводства. Подробности из его жизни - больные ноги, обязательный сон в летний полдень, его шутливая и образная речь (сон, который, как привой деревцо, "расщепляет" его летний день) - еще более оживляют эту привлекательную фигуру.
Прелестна вводная сценка в третьей книге (во второй она утеряна). Беседа о подгородном хозяйстве ведется во время выборов эдила лицами, или обязанными официально присутствовать при выборах - таков авгур Аппий Клавдий, который сидит в Villa Public а недалеко от места выборов, ожидая, не потребуется ли он магистрату, занятому выборами, - или заинтересованными в исходе выборов, - это друзья и сторонники кандидата. Ожидание оживляется беседой и появлением общего знакомого, принесшего новости с выборов: поймали какого-то проходимца, пытавшегося подсунуть уже по окончании выборов бюллетень в урну. Диалог, настоящий живой диалог, ведется главным образом между Аппием Клавдием и сенатором Аксием. Аксий удался Варрону. Это тяжелодум, хозяин старого закала, который любит свое хозяйство, не жалеет на него трат, но ведет его по старой колее: ему и в голову не приходит самому с этой колеи свернуть. Ему приходится не отставать от века, и в одной из усадеб он завел у себя и фрески, и мозаики и купил себе стол из драгоценного дерева. В глубине души, однако, он считает всю эту роскошь докучной обузой, сбросить которую ему не позволяет его положение: как-никак ведь сенатор! Но с каким удовольствием представляет он себе ту свою усадьбу, где нет и признака Лисиппа или Антифила и где пол затоптан ногами пастухов и рабочих (III.2.5). Аппий, человек тонкий и проницательный, прекрасно видит эту его черту и ядовито подсмеивается, что для него любимым товарищем, с которым он так охотно делит свое деревенское уединение, является дорогой реатинский осел. Здравым смыслом Аксий не обделен, к наживе жаден, и перспективы, открывающиеся перед хозяйством совсем иного типа, чем то, к которому он привык, сначала ошеломляют его, а потом неодолимо увлекают. От его хозяйства и его любимца-осла разговор естественно переходит к тем хозяйственным статьям, которыми выгодно заниматься в подгородных имениях: к разведению птицы, рыбоводству и пчеловодству. Диалог жив и занимателен: веселые и едкие шутки Аппия Аксий парирует тяжеловесно и по существу, не замечая налета иронии. По этой коротенькой вводной сценке можно представить себе, каким мастером веселой, остроумной и едкой шутки был Варрон в своим "Миниппеях".

Источники Варрона
"Сельскохозяйственная библиография" Варрона

В этой "библиографии" Варрон называет пятьдесят двух писателей, из которых до нас дошли только трое: Ксенофонт, Аристотель и Феофраст. Последних двоих Варрон читал прилежно; ряд выписок из обоих писателей, иногда дословный перевод из них подтверждают это. Ссылки на Магона, Диофана и Кассия позволяют думать, что если не в энциклопедию самого тяжеловесного пунийца, то в его греческих переводчиков Варрон заглядывал и выбирал оттуда нужные ему сведения. Что касается остальных авторов, то при необузданной страсти Варрона к чтению (вспомним слова Августина) не было бы ничего невероятного в том, что он перечитал всех этих безнадежно утерянных Евфрониев и Менандров. В книге его, однако, не сохранилось ни малейшего следа от этого чтения: сельскохозяйственная практика, о которой он рассказывает, - это практика италийской деревни; деревенский рабочий быт - это быт Италии. Когда речь заходит о Крите и Гортине или об Афинах и Ликее, то Варрон неизменно ссылается на Феофраста как на свой источник. Будет ли слишком смелым предположение, что вся "библиография" списана им у Кассия? Кассий, переводя Магона, "немало чего добавил из книг тех греческих писателей" (1.1.10), которых назвал Варрон. Слова его непосредственно примыкают к библиографическому перечню, о котором идет речь. Компиляция Кассия избавляла от необходимости заглядывать в источник. Любопытен однако, самый факт появления списка тех авторов, "которых ты можешь пригласить на совет, если захочешь о чем-либо посоветоваться" (1.1.8). Прошло для италийского хозяина то время, когда дедовский опыт вполне удовлетворял его; теперь его недостаточно; хозяин хочет добиться больших урожаев и большего дохода; он создает хозяйственные отрасли, о которых деды и слухом не слыхивали. Не у Катона, конечно, было искать совета о том, как разводить розы и фиалки; не у деревенской ключницы, ведавшей птичьим двором, спрашивать, как организовать промышленное птицеводство. Нужны были другие советчики. Хозяин, современник Варрона, в поисках учителей, естественно, должен был обратиться туда, куда только и можно было идти за советом и знанием в самых разнообразных областях: в философии и скотоводстве, в математике и ветеринарии, - в "побежденную Грецию". Варрон правильно учел эту тягу к знанию и его необходимость; неважно, читал ли он сам этих "больше чем пять десятков авторов, писавших на греческом языке по разным вопросам: один об одном, другой о другом" (1.1.7); важно, во-первых, что он первый провозгласил необходимость агрономического образования и вложил в руки хозяина книгу, а во-вторых, показал своему читателю, кого ему искать, если он пожелает каких-то дополнительных и углубленных сведений.

"Собственый опыт" и "Сведующие хозяева"

Собственный опыт Варрон поставил на первом месте среди своих источников. Опыт этот, однако, у него невелик. Сельское хозяйство не было для него основным или по крайней мере важным жизненным делом, каким оно было для Колумеллы или Катона. Об этом достаточно свидетельствует то обстоятельство, что он занялся сельскохозяйственными вопросами уже в самом конце жизни и ни разу не касался их в работах предшествующих лет. Полным невеждой в сельском хозяйстве он, однако, не был, как не был им (за редкими исключениями) каждый римский землевладелец, который неизменно наезжал в свои имения, держал верховный надзор над виликом и прокуратором, советовался с хозяевами-соседями. Так, конечно, поступал и Варрон. Характерная для него любознательность этнографа, согретая искренним и горячим патриотизмом, заставляла его с интересом присматриваться к деревенскому быту, и он оставил о нем ряд ценнейших заметок. Что же касается самого существа сельского хозяйства, то главным источником Варрона были тут беседы со "сведущими людьми". "Говорят", "рассказывают" - эти бесцветные ссылки, часто встречающиеся у него, подводят итог живым разговорам со знатоками дела, от которых наш писатель и черпал свои сведения по сельскому хозяйству. Мы можем до некоторой степени представить себе те положения, которыми руководствовались эти "сведущие люди" в постановке своего хозяйства. По их мнению, хозяин не должен слепо держаться приемов и обычаев дедовской сельскохозяйственной практики; нельзя слепо и порывать с ней, но надлежит ее совершенствовать и улучшать: пусть хозяин размышляет, пусть он ставит опыты, действуя здесь "не наобум, а по соображениям разумным" (1.18.7 - 8). Эти "разумные соображения" проверяются опытом и охватывают ряд отраслей сельского хозяйства: полеводство (хозяин смотрит, что дает ему двукратное и троекратное мотыженье), виноградарство (какой плантаж принесет больше пользы: более глубокий или более мелкий сравнительно с общепринятым), садоводство (когда лучше прививать смаковницу: весной или летом; стоит отметить, что в саду особый интерес вызывает к себе смоковница - дерево, плоды которого в пищевом режиме италийца уступали по значению только хлебу). У Варрона не хватало специальных знаний, чтобы входить в подробности всех этих новшеств и учесть их результаты, но, исследователь и ученый, он сумел оценить это направление в сельском хозяйстве: своим читателям он указал на него как на единственно правильный и достойный его современников путь.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-05-16 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: