Епископ помедлил, чтобы отпить глоток эля или вина, и все шестеро в тронах зашевелились, разминая затекшие члены. Эдуард наклонился и прошептал что‑то на ухо сестре, которая устало кивнула. Ее племянник Эльфверд, этот мрачного вида юнец, зевнул.
– Я не сомневаюсь, – загрохотал снова епископ, заставив мальчишку вздрогнуть, – что леди Этельфлэд заключила мир с королем Сигтригром исходя лишь из побуждений христианских, побуждений милосердия и в страстной надежде на то, что свет Христа прольется на темную душу язычника и приведет его к познанию милости Спасителя нашего!
– Верно, – вставил Этельхельм. – Совершенно верно.
– Скользкий мерзавец, – процедил я.
– Но откуда было ей знать, – вопросил епископ, – откуда было знать всем нам о предательстве, зреющем в душе лорда Утреда? О той ненависти, что вынашивал он по отношению к нам, детям Божьим! – Прелат помедлил и вроде как тяжело вздохнул. – Брунульф, этот великий воин Христа, погиб!
Попы позади него взвыли, а Этельхельм тряхнул головой.
– Отец Херефрит, – продолжил Вульфхерд еще громче, – этот мученик во имя Господне, погиб!
Стражники могли считать, что мы безоружны, но я пронес с собой нож и теперь просунул его под одежду Херефриту и кольнул его в задницу.
– Одно слово, – шепнул я ему, – одно слово – и ты покойник.
Поп вздрогнул.
– Наши добрые люди, – завывал епископ, рыдая, – убиты язычником! Растерзаны дикарем! И настало время, – он возвысил голос, – давно настало время изгнать этого безбожного дикаря с нашей земли!
– Аминь, – подхватил Этельхельм, кивая. – Аминь.
– Хвала Господу, – воззвал один из священников.
– Внемлите! – гаркнул Вульфхерд. – Внемлите словам пророка Иезекииля!
– А надо? – буркнул себе под нос Финан.
– «Я сделаю их одним народом! – громыхал прелат. – И один Царь будет царем у всех их, и не будут более двумя народами, и уже не будут вперед разделяться на два царства!»[4]Слышали? Бог обещал создать из нас один народ, не два. С одним королем, не с двумя! – Он вперил яростный взгляд в Сигтригра. – Ты, лорд король, – рявкнул он, ухитрившись наполнить последние два слова сочащимся презрением, – сегодня покинешь нас. Завтра истекает срок перемирия, и воинство короля Эдуарда пойдет походом на север! Воинство Божье! Воинство веры! Воинство истины! Армия, которая отплатит за смерть Брунульфа и отца Херефрита! Армия, возглавляемая воскресшим Христом, нашим королем и лордом Этельхельмом!
Король Эдуард слегка нахмурился, оскорбленный, как я подозревал, тем, что Этельхельма уравняли с ним в главенстве над армией западных саксов. Однако противоречить церковнику не стал.
– И вместе с этой могучей силой пойдут люди из Мерсии! – надрывался Вульфхерд. – Воины, ведомые принцем Этельстаном!
Пришел мой черед хмуриться. Этельстану поручили командовать войском Мерсии? Я, конечно, это одобрял, да только знал, что Этельхельму ничего так не хочется, как убить Этельстана и тем расчистить внуку дорогу к трону. И теперь Этельстана посылают в Нортумбрию с человеком, желающим ему смерти? Меня удивляло, почему Этельстан не сидит на троне, как его сводный брат Эльфверд. Затем я заметил своего воспитанника среди воинов, которые вместе с попами располагались позади шести кресел. Многозначительный факт. Этельстан – старший сын, однако его не удостаивают таких почестей, как унылого и рыхлого Эльфверда.
– То будет объединенная армия саксов, – вещал Вульфхерд дальше. – Армия Инглаланда, армия Христа! – Голос епископа стал еще громче. – Армия, которая отплатит за гибель мучеников и осияет вечной славой нашу Церковь! Армия, которая создаст единый народ саксов под властью единственного короля!
– Готов? – поинтересовался я у Финана.
Ирландец только ухмыльнулся:
– Язычник Утред навлек на себя гнев Божий! – Прелат перешел уже почти на визг, брызгая слюной и воздев длани к стропилам амбара. – Мир разорван, порушен жестоким коварством Утреда, его ненасытной жаждой крови, его предательством всего, что дорого нам, его подлым покушением на нашу честь, наше смирение, нашу преданность Богу, наше искреннее стремление к миру! Это не наших рук дело, но его! И мы дадим ему войну, к которой он так страстно стремится!
Люди взревели. Сигтригр и Этельфлэд выглядели подавленными, Эдуард хмурился, а Этельхельм тряс головой как человек, исполнение заветной мечты которого делает его несчастным.
Епископ выждал, когда народ успокоится.
– И чего желает Бог от нас? – заявил он громогласно. – Чего хочет он от вас?
– Он хочет, чтобы ты перестал изрыгать дерьмо, старый сводник! – крикнул я, нарушая тишину, воцарившуюся после заданных прелатом вопросов.
И двинулся сквозь толпу.
Глава шестая
Прежде чем врезаться в толпу, сопровождаемый следующим по пятам Финаном, я сбросил капюшон и скинул с плеч потрепанный плащ. Когда меня узнали, послышались удивленные возгласы, затем ропот и, наконец, возмущенные крики. Но ярилась не вся толпа. Кое‑кто ухмылялся, предвкушая потеху, нашлась горстка тех, кто приветствовал меня. Епископ Вульфхерд в изумлении вытаращил глаза, открыл рот, но выдавить ничего не смог и уставился на короля в надежде на его властное вмешательство. Однако король был в равной степени удивлен моим появлением и молчал. Зато Этельфлэд широко распахнула глаза и почти улыбалась. Возмущение росло: народ орал, что меня следует вышвырнуть из амбара, а один решивший стать героем юнец преградил мне путь. На нем был темно‑красный плащ, перехваченный у горла серебряной фибулой с изображением прыгающего оленя. Такие плащи носили члены ближней дружины Этельхельма, и еще несколько этих парней проталкивались через толпу на подмогу молодому товарищу, выставившему руку мне навстречу.
– Ты… – начал юнец.
Но завершить мысль не успел, потому что я попросту ударил его. Я не собирался бить так сильно, но во мне кипела злость. Парень согнулся вокруг моего кулака, судорожно глотая воздух; я толкнул его так, что он зашатался и упал на грязную солому. Затем, прямо перед самодельным помостом, один из стражей Эдуарда нацелил на нас копье, но Финан проскочил мимо меня и замер перед острием.
– Ну же, давай! – сказал ирландец негромко. – Прошу тебя, просто попробуй.
– Назад! – Эдуард наконец обрел голос, и телохранитель отступил.
– Уведите его! – взревел Этельхельм.
Обращался он к своим дружинникам, подразумевая, что увести нужно меня. Но двое воинов Эдуарда, которым только и разрешалось ходить с оружием в присутствии государя, неправильно поняли олдермена и поволокли прочь юношу в бордовом плаще. Возгласы Эдуарда и Этельхельма заставили толпу замолчать, хотя ропот начался снова, когда я неуклюже вскарабкался на помост.
Финан остался внизу, повернувшись лицом к толпе и бросая вызов всякому, кто осмелится помешать мне. Сигтригр, как и все прочие собравшиеся в амбаре, удивленно таращился на меня. Я подмигнул ему, потом опустился на колено перед Этельфлэд. Она выглядела очень больной: бледной и исхудавшей.
– Госпожа! – начал я.
Она протянул руку, тонкую‑тонкую. Я поцеловал ее, а подняв взгляд, увидел в ее глазах слезы, хотя на губах ее играла улыбка.
– Утред, – негромко произнесла она мое имя, ничего не добавив.
– По‑прежнему твой слуга, миледи, – отозвался я. Потом повернулся к ее брату и уважительно склонил голову. – Милорд король!
Эдуард, увенчанный изумрудной короной отца, вскинул руку, призывая толпу к молчанию.
– Лорд Утред, удивлен твоим появлением здесь, – сдавленным голосом произнес он.
– Государь, я принес тебе вести, – ответил я.
– Новостям мы всегда рады. Особенно добрым.
– Милорд король, думаю, они весьма понравятся тебе, – произнес я, распрямляясь.
– Давайте выслушаем их, – велел Эдуард.
В амбаре воцарилась полная тишина. Кое‑кто из сбежавших от скучной проповеди Вульфхерда потянулся к открытым дверям и пробирался внутрь.
– Государь, я не мастак говорить, – сказал я, неторопливо подходя к Вульфхерду. – То ли дело епископ! Шлюхи из «Снопа» в Винтанкестере болтали, что он не перестает вещать, даже когда нагибает их.
– Ты грязный… – начал было Вульфхерд.
– Они утверждали, впрочем, – резко перебил его я, – что наш прелат так быстр, что долгой проповеди не получается. Больше похоже на произнесенное скороговоркой благословение. Во имя Отца, Сына и Святого… ух‑ух‑ух!
Кое‑кто засмеялся, но осекся, заметив гнев на лице Эдуарда. В юности он не был особенно религиозен, но, вступив в возраст, когда человек начинает задумываться о смерти, жил в страхе перед пригвожденным Богом. Зато глубоко набожная Этельфлэд, будучи старше, расхохоталась, хотя смех ее перешел вскоре в кашель.
Эдуард собирался возразить мне, но я его опередил:
– Итак. – Я обращался теперь ко всему собранию, повернувшись спиной к взбешенному Вульфхерду. – Брунульф мертв?
– Ублюдок, ты убил его! – выкрикнул один, похрабрее прочих.
Я посмотрел на него:
– Если ты считаешь меня ублюдком, выходи сюда. Король даст нам мечи, и ты сможешь доказать свои обвинения. – Я выждал, но крикун не двинулся, и тогда я кивнул сыну.
Тот отошел в сторону, чтобы Брунульф мог пройти через толпу. Ему пришлось поработать локтями, но постепенно, когда кое‑кто начал его узнавать, проход расчистился.
– Итак, Брунульф мертв? – вопросил я снова. – Кто‑нибудь видит, что он покойник? Кто‑нибудь видит труп?
Послышались охи и шепот – присутствующие постепенно осознали, кто пробирается к помосту. Брунульф подошел, и я протянул руку, помогая подняться на доски.
– Милорд король! – Я повернулся к Эдуарду. – Могу я представить твоего человека Брунульфа?
Наступила тишина. Эдуард посмотрел сначала на Этельхельма, который внезапно обнаружил что‑то жутко интересное на стропилах амбара, потом снова на Брунульфа, опустившегося перед ним на колено.
– Милорд король, он похож на покойника? – уточнил я.
На лице у Эдуарда появилась гримаса, способная сойти за улыбку.
– Не очень.
Я повернулся к толпе:
– Так он не труп! Похоже, что я его не убил? Брунульф, ты мертвец?
– Нет, лорд.
В амбаре стояла такая тишина, что, кашляни блоха, было бы слышно.
– Ты подвергся нападению в Нортумбрии? – спросил я у Брунульфа.
– Да.
Эдуард знаком велел Брунульфу подняться, и я поманил его ближе к себе.
– Кто напал на тебя? – потребовал я.
Он помедлил с удар сердца, затем сказал:
– Воины с гербом короля Сигтригра.
– Вот этим? – спросил я, указав на висящее над помостом знамя с красной секирой.
– Да.
В толпе раздались выкрики, но люди, намеренные выслушать Брунульфа, заставили крикунов замолчать. Услышав, что напавшие на Брунульфа действовали под его эмблемой, Сигтригр нахмурился, но отнекиваться не стал. Этельхельм прокашлялся, заерзал на сиденье, потом снова уставился на балки амбара.
– Тебе удалось отразить нападение? – продолжил я задавать вопросы.
– Господин, ты защитил нас.
– Много ли твоих людей погибло?
– Никто не погиб.
– Ни один из твоих западных саксов не умер?
– Ни один.
– Были раненые?
Брунульф покачал головой:
– Нет, ни одного.
– Перейдем к воинам со знаком красной секиры. Сколько из них было убито?
– Четырнадцать.
– А остальных ты взял в плен?
– Господин, их пленил ты.
Этельхельм уставился теперь на меня, явно не способный не только говорить, но даже пошевелиться.
– И то были люди короля Сигтригра? – уточнил я.
– Нет.
– Тогда чьи?
Брунульф снова помедлил и на этот раз поглядел прямо на олдермена:
– Это были люди лорда Этельхельма.
– Громче! – велел я.
– Это были люди лорда Этельхельма!
Тут начался хаос. Некоторые из присутствующих, в основном обладатели темно‑красных плащей с серебряным знаком дружины Этельхельма, орали, что Брунульф врет, другие требовали тишины, чтобы ему дали рассказать все в подробностях. Пока этот гомон продолжался, я подошел к креслу Этельхельма и наклонился поближе. Его внук, принц Эльфверд, навострил уши, но я говорил слишком тихо.
– У меня в руках Брайс, – сообщил я олдермену. – И отец Херефрит. Оба обдристались из страха передо мной и не станут врать, чтобы спасти твою никчемную шкуру. Ты меня понял? – Этельхельм едва заметно кивнул. Собравшиеся в зале требовали подробностей, но мне не было до них дела. – Так вот, – продолжил я по‑прежнему шепотом. – Ты скажешь, что эти негодяи нарушили твой приказ, а потом согласишься на все, что предложу я. На все. Мы договорились, лорд?
– Ну ты и урод, – пробормотал он.
– Мы договорились? – повторил я.
После недолгой паузы он коротко кивнул. Я похлопал его по щеке.
И мы договорились. Сошлись на том, что Брайс превысил данные ему полномочия и по собственной инициативе попытался разжечь войну. Что решение напасть на Брунульфа приняли только Брайс и отец Херефрит, вопреки строгим указаниям олдермена Этельхельма. Все, чего он хотел, – заявил Этельхельм, – это построить церковь в честь святого Эрпенвальда из Вуффингаса. И никогда ни на миг не допускал, что это богоугодное дело может привести к насилию. Также мы условились перепоручить Брайса людям Эдуарда и предать королевскому суду, а отца Херефрита пусть наказывает Церковь.
А еще о том, что действующий мирный договор между Этельфлэд и Сигтригром продлевается до Дня Всех Святых следующего года. Я просил три года, но Эдуард настаивал на более коротком сроке, а на него, в отличие от Этельхельма, надавить было нечем, потому оставалось принять это условие. День Всех Святых отмечается в самом конце сезона военных кампаний, слишком близко к зиме, и я счел, что это дает Сигтригру почти два года мира.
Наконец я настоял на выдаче заложников в обеспечение примерного поведения недругов Нортумбрии. Эта мера не вызвала восторга. Кое‑кто орал, что если Уэссекс и Мерсия дают заложников, то и Нортумбрия должна сделать то же самое, но Этельхельм, повинуясь моему взгляду, поддержал меня.
– Нортумбрия не нарушала мира, – буркнул он. – В этом повинны наши люди. – При этих словах на его лице отразилась почти физическая боль. – Нарушителю и следует платить пеню.
– И кого ты хочешь получить в качестве заложников? – спросил у меня король Эдуард.
– Мне нужен всего один, – ответил я. – Только наследник твоего трона.
Я помедлил и увидел страх на лице Этельхельма. Он подумал, что я имею в виду его внука Эльфверда – тот тоже пришел в ужас. Но тут я вытащил крюк из их перевернувшихся потрохов.
– Мне нужен принц Этельстан.
Которого я любил как сына.
И я заполучу его в свое распоряжение на год с лишним.
Как и войско Сигтригра.
В тот же день умер Брайс.
Я его никогда не любил. Темный, жестокий, недалекий был человек. По крайней мере, таким я его считал до вечера казни, когда пленника со связанными руками поставили перед шатром Эдуарда. Тут он меня впечатлил.
Брайс не пытался переложить вину на Этельхельма, хотя его приговорили за то, что он исполнял приказы своего лорда. Он мог рассказать правду, но, дав олдермену присягу, оказался верен ей до конца.
Воин опустился на колени перед священником, исповедался и получил отпущение, потом причастился в последний раз. Он не возмущался и не плакал. Брайс держался молодцом, пока поп не закончил и не удалился в королевский шатер.
Лишь затем дрогнул. Он ожидал, что его казнит воин из ближней дружины короля, опытный боец, который быстро сделает свою работу. И верно, на месте казни его поджидал дюжий мерзавец. Звали ублюдка Ваормунд, и он был настоящим великаном, способным убить быка одним ударом меча. Таких ставят в середине «стены щитов», чтобы устрашать врага. Но пока Брайс исповедовался, место Ваормунда занял Эльфверд, сын короля, и вот при виде юнца Брайс затрясся и снова рухнул на колени.
– Лорд принц! – взмолился он. – Прошу тебя, позволь мне умереть с развязанными руками.
– Умрешь так, как предпочту я, – ответил Эльфверд. Голос у него был высокий, еще детский. – И я предпочитаю, чтобы твои руки были связаны.
– Развяжи его! – Я был одним из двух с лишним сотен собравшихся посмотреть на казнь, и большинство из них одобрительно загудели.
– Молчать! – взвизгнул Эльфверд.
Я подошел к нему. Малец был пухлый, в мать, с вьющимися каштановыми волосами, румяными щечками, голубыми глазами и презрительным выражением лица. Он держал меч, выглядевший слишком большим для него, и при моем приближении развернул клинок. Но, едва глянув мне в лицо, опустил меч. Он старался держаться вызывающе, но я читал страх в его вылупленных глазах.
– Ваормунд, объясни лорду Утреду, чтобы не лез не в свое дело, – велел юнец.
Ваормунд затопал ко мне. Это был настоящий исполин, на голову выше меня с плоской, угрюмой физиономией, которую пересекал большой шрам от правой брови до нижней челюсти на левой стороне. У него была косматая каштановая борода, холодные как камень глаза, а тонко поджатые губы, казалось, выражали презрение ко всему миру.
– Перестань мешать принцу Эльфверду исполнять свой долг, – прорычал он.
– Как только развяжу руки пленнику, – ответил я.
– Прогони его прочь! – заверещал Эльфверд.
– Ты слышал, что… – начал Ваормунд.
– Ты мне не служишь, – перебил его я, – но я лорд, а ты нет, и ты обязан слушаться меня и проявлять уважение. А если не проявишь, я преподам тебе урок. Мне доводилось убивать парней и покрупнее. – В этом я сомневался, но убедить в этом Ваормунда не мешало. – Но таких тупых – никогда. А теперь вы оба подождете, пока я развяжу Брайсу руки.
– Ты не можешь… – снова заговорил Ваормунд, и я ударил его. Ударил сильно, по лицу, и от удивления исполин застыл, как оглоушенный телок.
– Не смей указывать, что мне делать, а что нет, простолюдин! – рявкнул я. – Тебе велено ждать, значит жди!
Я направился к Брайсу, едва заметно кивнув Финану. Встав позади Брайса, вытащил нож, которого не должен был сохранить при себе, и разрезал кожаные путы. Оглянувшись, увидел, как алый полог королевского шатра слегка шевельнулся.
– Спасибо, господин, – поблагодарил Брайс, растирая затекшие запястья. – Воину следует умирать со свободными руками.
– Чтобы он мог помолиться?
– Потому что я не заслужил быть казненным как простой вор. Я воин.
– Да, это так. – Я стоял теперь лицом к нему, повернувшись задом к Ваормунду и принцу Эльфверду, а Финан тем временем заступил приговоренному за спину. – И ты воин, оставшийся верным своей присяге.
Брайс обвел взглядом кружок зрителей.
– Он не пришел посмотреть на казнь, – пробормотал Брайс, имея в виду Этельхельма.
– Ему совестно перед самим собой.
– Но он похлопотал, чтобы я умер так, а не был вздернут. И позаботится о моей жене и детях.
– Уверен, что так.
– Однако отдал меня на убой мальчишке, – с отвращением произнес Брайс. – Малый искромсает меня – ему нравится мучить.
– Тебе тоже нравилось.
Брайс кивнул:
– Господин, я покаялся в своих грехах. – Он смотрел мимо меня, в безоблачное небо, и на миг в глазах его появился намек на слезу. – Как думаешь, рай существует?
– Думаю, что есть пиршественный зал, который зовется Валгалла. Туда попадают после смерти отважные воины. Этот зал полон друзей и веселья.
Он снова кивнул:
– Но чтобы попасть туда, господин, человеку нужно умереть, сжимая оружие.
– Поэтому ты просил развязать тебе руки?
Брайс не ответил, только посмотрел на меня, и я заметил его смятение. Он был воспитан христианином – по крайней мере, я так считал, – но легенды о древних богах еще рассказывались шепотом у ночного костра, и страх перед раздирателем трупов, пожирающим мертвецов в Нифльхейльме, не был забыт, вопреки всем поповским проповедям. Я все еще держал нож и теперь протянул его Брайсу рукояткой вперед.
– Это не меч, но тоже оружие. Держи крепко, – посоветовал я.
Я положил ладонь поверх пальцев Брайса, чтобы он не выпустил нож или, если на то пошло, не пырнул меня в живот.
Но он и не пытался.
– Спасибо, господин, – прошептал он.
Финан ударил. У него под туникой был спрятан сакс. Пока я разговаривал с Брайсом, ирландец высвободил клинок и, увидев, что приговоренный крепко стиснул нож, полоснул коротким лезвием по шее. Брайс умер мгновенно, не успев даже понять, что умирает, и падая, все еще стискивал оружие. Я не выпускал его руки до тех пор, пока тело не рухнуло, и, только убедившись, что он мертв, расцепил сжимающие рукоять пальцы.
– Ты… – затянул Эльфверд визгливым голосом, но умолк, когда Финан прочертил окровавленным лезвием сакса в воздухе серию рубящих ударов, слишком быстрых, чтобы глаз уследил за ними.
Вот так умер Брайс, и при всей его глупости он займет место на скамье в зале Валгаллы. Мы еще встретимся.
Я повернулся, чтобы уйти, но прикосновение к локтю заставило живо обернуться. На удар сердца показалось, что это Ваормунд или Эльфверд напали на меня, но то был слуга. Он низко поклонился и сообщил, что меня призывают в королевский шатер.
– Господин, прямо сейчас, если ты не возражаешь.
Удобно мне или не удобно, приглашением короля пренебрегать не стоит, поэтому я последовал за слугой мимо стражи под алый полог шатра. Внутри было прохладно, пахло скошенной травой. Там стояли столы, кресла, сундуки, широкая кровать, а на ней сидела темноволосая девушка с огромными глазами и смотрела на нас. Король отпустил слугу, но девушку оставил. Подошел к столу, на котором валялись куски каравая, ломоть сыра, документы, книги, перья, рога для эля и стояла пара серебряных кувшинов. Посреди всего этого была небрежно оставлена изумрудная корона Уэссекса.
Эдуард налил себе вина в кубок, вопросительно посмотрел на меня.
– Изволь, государь, – сказал я.
Король наполнил еще кубок и протянул мне. Потом сел, кивнув в сторону другого кресла, поменьше.
– Так значит, Брайс был язычником?
– И язычником, и христианином, надо полагать.
– И не заслуживал смерти. – Это был не вопрос, а утверждение.
– Да, господин.
– Но эта казнь была необходима, – проворчал король.
Я не ответил. Эдуард отпил глоток вина и соскреб засохшую грязь с синей мантии.
– Не знал, что убивать его поручат моему сыну. Рад, что ты вмешался.
– Брайс заслужил быстрой кончины.
– Верно, – согласился король. – Заслужил.
Я несколько лет не видел Эдуарда и подумал, что он теперь выглядит стариком, будучи притом гораздо моложе меня. Ему, по моим прикидкам, было немного за сорок, но волосы на висках поседели, короткая борода стала серой, а лицо изрезали морщины. В его лице я узнавал короля Альфреда. Я помнил Эдуарда юным и робким принцем. С тех пор слышал, что он злоупотребляет вином и женщинами, хотя, боги свидетели, эти слухи гуляют про всех лордов. Молва утверждала, что король болеет за свою страну, благочестив и – я это сам знал – выказал себя при завоевании Восточной Англии достойным воителем. Ему было трудно, почти невозможно жить в тени отцовского величия, но по мере того, как кончина Альфреда таяла в толще времен, деяния и могущество Эдуарда росли.
– Тебе ведь ясно, что мы нападем на Нортумбрию? – поинтересовался он вдруг.
– Разумеется, господин.
– Мир будет соблюдаться. Если честно, пока мне это выгодно. Нам нужно время установить власть закона на взятых нами землях.
Он имел в виду, что следующий год уйдет на вознаграждения соратников имениями, на то, чтобы они подготовили воинов, которые двинутся затем на север под знаменем с драконами Уэссекса. Эдуард нахмурился, когда в шатер вошел священник с охапкой свитков под мышкой.
– Не сейчас, не сейчас, – раздраженно бросил король, делая попу знак уйти. – Позже. Лорд Утред, кому ты служишь?
– Твоей сестре.
Его это вроде как удивило.
– До сих пор?
– Да, господин.
Он нахмурился:
– И в то же время воюешь за Сигтригра?
– Твоя сестра не запрещала мне этого.
– А если запретит?
Я попытался уклониться от ответа:
– Господин король, тебе нет нужды меня опасаться. Я старик с ноющими суставами.
Эдуард невесело улыбнулся:
– Мой отец пытался управлять тобой и признал в конце концов, что это невозможно. А еще говорил, что не стоит тебя недооценивать. Вроде как на вид ты дурак дураком, а действуешь как умный.
– Господин, мне вот казалось, что все как раз наоборот.
Он послушно улыбнулся шутке, но вернулся к вопросу, которого я хотел избежать:
– Что будет, если моей сестре потребуются твои услуги?
– Господин, все, что я нынче хочу, – это Беббанбург. – Я знал, что этот ответ его не удовлетворит, поэтому добавил: – Но теперь моя мечта едва ли осуществима, поскольку там Константин. Так что я собираюсь удалиться во Фризию.
Король нахмурился.
– Я задал вопрос, – произнес он тоном, точь‑в‑точь как у отца, – что будет, если сестра потребует от тебя услуг, которые ты поклялся ей оказывать?
– Господин, я никогда не обнажу меча против твоей сестры. Никогда.
Это был не совсем тот ответ, на который Эдуард рассчитывал, но дальше пытать меня он не стал.
– Тебе известно, что происходит под Беббанбургом?
– Знаю, что Константин осаждает крепость, – признался я.
– Он хочет взять твоего кузена измором. Оставил четыреста воинов во главе с Домналлом. А Домналл – весьма способный командир.
Я не спрашивал, откуда у него сведения. Эдуард унаследовал от отца обширную сеть лазутчиков и осведомителей и получал сведений больше, чем любой другой король в Британии. В основном их пересылали церковники, постоянно строчащие письма. Я не сомневался, что у Эдуарда хватает источников как в Шотландии, так и в Нортумбрии.
– Там есть выходящая к морю калитка, – пробормотал я. – И крепость можно снабжать посредством кораблей.
– Уже нет, – уверенно заявил Эдуард. – Побережье сторожит один норманн со своими кораблями. Тот самый, которого поначалу нанял твой кузен.
– Эйнар Белый?
Король кивнул:
– Константин купил его преданность.
Вот это меня удивило.
– Константин заявил, что напал на Эйнара.
– Зачем сражаться, когда можно купить? Корабли Эйнара патрулируют теперь побережье. – Эдуард вздохнул. – Константин не дурак, хотя и сомневаюсь, настолько ли полезен будет Эйнар. Сам он себя величает Эйнаром Белым, но известен также как Эйнар Невезучий. – Он безрадостно хохотнул. – Как ты однажды выразился много лет назад: судьба неотвратима?
– Wyrd bið ful āræd, – подсказал я.
– Быть может, судьба Эйнара – быть невезучим? Будем на это уповать.
– Почему же невезучим? – поинтересовался я.
– Говорят, он утопил три корабля.
– Тогда, может быть, он счастливчик, раз ему удалось спастись?
– Может, и так. – Тонкая улыбка скользнула по его губам. – Но мне говорили, что прозвище заслуженное.
Хорошо, если Эдуард прав. Я коснулся висящего на шее молота и помолился про себя, чтобы Эйнару и впрямь не сопутствовала удача. Король заметил мой жест и насупился.
– Впрочем, с кораблями Эйнара или без них, – проговорил я, – Беббанбург остается почти таким же неприступным. Вот почему я подумываю про Фризию.
– Фризия! – Эдуард презрительно фыркнул. Его недоверие было очевидным, и я опасался, что мой двоюродный брат отнесется к новости точно так же. – Беббанбург трудно взять, – продолжил король, – но можно выморить голодом, а у твоего кузена в крепости находится две с лишком сотни людей. Да еще с каким лишком. Им прорва еды требуется! Он мог бы удерживать форт с гарнизоном вполовину меньшим, но оказался человеком осторожным и потому обречен голодать, и скорее рано, чем поздно Беббанбург падет. Да еще один из его складов сгорел. Ты знал об этом?
– Нет, господин. – При вести о постигшем моего кузена несчастье я ощутил приступ радости, сменившийся опасением при мысли, что пожар может сыграть на руку Константину.
– Твой кузен прогнал из крепости лишние рты, – продолжил Эдуард, – но на стенах остается все еще слишком много воинов. Они будут голодать, а оголодавший гарнизон легко победить.
Я снова коснулся молота, рискуя прогневать государя.
– Меня не устраивает, что Константин будет править Беббанбургскими владениями, – заявил с неожиданной горечью Эдуард. – Он имел дерзость потребовать все земли к северу от стены! Послал на переговоры епископа с предложением новой границы! Но Беббанбург – земля саксов. Так было всегда! И ему суждено стать, и это так и будет, частью Инглаланда. Лорд Утред, может, ты стар, слаб и страдаешь от болей в суставах, но именно тебе предстоит изгнать Константина с земли твоих предков!
Я пожал плечами:
– Государь, мне Беббанбург нужен сильнее, чем тебе, лишь я знаю эту крепость. Будь у меня тысяча воинов, тогда, быть может… – Я еще раз пожал плечами. – Владея Дунхолмом, почти столь же неприступным, как Беббанбург, я могу мечтать о Беббанбурге и умереть в Дунхолме. Государь, когда твоя армия войдет в Нортумбрию, Фризия окажется для меня более безопасным местом.
Я произнес эту тираду громко, не ради короля, но ради темноглазой девицы, слушавшей нас, сидя на кровати. Пусть король не поверит моей истории про Фризию, зато девка разболтает всем, что Утред не идет на Беббанбург.
– Если ты не желаешь брать Беббанбург, – сердито бросил Эдуард, – то его возьму я и там будет мой наместник. Этого ты хочешь?