– Хочешь, добью его? – Кеттил, один из моих дружинников‑данов, видно, заметил, что Брайс пошевелился.
– Нет, он пленник! Прикончи лучше его, – я указал на коня, сваленного копьем Свитуна и теперь хромавшего со сломанной ногой. Кеттил спешился, отдал свой меч Фолькбальду в обмен на секиру и сделал, что нужно. Все шестеро беглецов сдались, все шестеро оказались в плену.
Фолькбальд, здоровенный воин‑фриз, поднял одного из захваченных за шкирку. Точнее, поднял он его за кольчужный воротник, оторвав от травы, которая обагрилась кровью убитой Кеттилом лошади.
– Этот вот утверждает, что он священник, – радостно сообщил Фолькбальд.
Фриз уронил добычу, и я увидел перед собой отца Херефрита, натянувшего поверх рясы кольчугу. Поп злобно таращился на меня и молчал.
Я улыбнулся, слез с коня и передал поводья Тинтрега Рорику, который подобрал большой флаг с красной секирой. Убрав в ножны Вздох Змея, я бросил на землю щит.
– Ну, – обратился я к отцу Херефриту, – ты же у нас один из капелланов короля Эдуарда? – Священник отмалчивался. – Или личный колдун олдермена Этельхельма? – продолжил я. – Вот этот вот малый, – я указал на Брайса, все еще валяющегося на траве, – служит Этельхельму. При этом мерзавец жутко глуп. Что касается убить или покалечить, тут он мастер, настоящий талант по части кого‑нибудь ударить или проткнуть. Но мозгов у него как у улитки. Лорд Этельхельм всегда посылает с ним кого поумнее, чтобы подсказывать Брайсу, кого бить, а кого не надо. Поэтому он направил тебя.
Отец Херефрит вперил в меня взгляд, призванный сразить ненавистью на расстоянии.
Я снова улыбнулся:
– А еще лорд Этельхельм поручил тебе развязать войну. Он жаждет услышать, что воины короля Сигтригра напали на саксов. Вот почему ты оскорблял меня позавчера. Хотел, чтобы я тебе двинул. Хватило бы одного моего удара! Ты тут же примчался бы домой и проблеял лорду Этельхельму, что я нарушил мир, отвесив тебе затрещину. Что я напал на тебя! Разве не это тебе было нужно? – По его лицу ничего не удавалось прочесть. Поп молчал. Мухи облепили голову мертвой лошади. – Замысел провалился, – продолжал я, – и тогда ты вынужден был выдать своих людей за воинов Сигтригра. Запасной план у тебя с самого начала имелся, раз захватил с собой щиты с нарисованной красной секирой, но надеялся, видимо, что до этого не дойдет. Однако пришлось его задействовать. Вот только и эта затея тоже оказалась неудачной. – Я поднял правую руку и коснулся пальцем в рукавице рубца на его щеке. Херефрит вздрогнул. – Этот шрам ты не во время проповеди получил. Или какой‑то юный певчий дал тебе сдачи?
Он отпрянул от моей рукавицы, но не издал ни звука. На поясе у него висели пустые ножны, и это подсказало мне, что поп нарушил церковный запрет носить меч.
– Ты священник? – поинтересовался я у него. – Или притворяешься таковым?
– Священник, – буркнул он.
– Но не всегда. Прежде ты был воином.
– И остаюсь им! – бросил Херефрит мне в лицо.
– Человек Этельхельма? – осведомился я, искренне заинтересованный в ответе.
– Я служил лорду Этельхельму, – подтвердил мужчина, – пока Господь не убедил меня, что я достигну много большего в качестве слуги Церкви.
– Набрехал тебе твой Бог! – Я указал на меч, тонкой работы оружие, валяющееся на земле. – Ты был воином, поэтому я дам тебе этот меч, и ты сразишься со мной. – Поп не ответил, даже глазом не моргнул. – Разве не этого хочет твой Бог – моей смерти? Я ведь дерьмо из задницы дьявола, эрслинг Сатаны – ты ведь так меня обзывал? О, еще убийцей священников! Последним прозвищем я, кстати, горжусь. – Он продолжал с ненавистью пялиться на меня, и я подошел на шаг ближе. – Еще ты сказал, что я женат на саксонской шлюхе. И за это, поп, я дам тебе то, чего ты так хотел. Я дам тебе повод. Вот тебе за мою саксонскую жену. – И я врезал ему по той самой щеке, которой касался прежде. Теперь он уже не просто вздрогнул, но повалился на бок, с лицом, залитым кровью. – Только вот повод этот немного запоздал, – издевался я. – Ты что, не дашь мне сдачи? Это единственная война, которую ты получишь!
Херефрит встал и двинулся на меня, но я врезал ему снова, на этот раз по губам, достаточно сильно, чтобы разбить себе пальцы, и слышал, как хрустнули у него зубы. Он во второй раз повалился, и я пнул ему ногой в челюсть.
– Это тебе за Эдит, – сообщил я.
Финан наблюдал за этим с седла и теперь издал стон, как будто я ударил его, а не отца Херефрита.
– Нехорошо ты поступаешь, – укорил ирландец и поморщился, когда поп выплюнул зуб и сгусток крови. – Что, если ему в это воскресенье проповедь читать?
– А я вот как‑то не подумал.
– У нас гости, – предупредил Финан, кивнув в сторону юга.
Из форта изливался поток всадников. Брунульф, как я заметил, поскакал им наперехват, и я, препоручив отца Херефрита заботам Фолькбальда, снова взобрался на Тинтрега и поехал к саксам.
Возникло недолгое замешательство, когда рьяные молодые воины из форта принялись искать врага для атаки, но Брунульф велел им убрать оружие. Затем развернул коня навстречу мне. Воин был бледен, смущен и взволнован. Я остановил Тинтрега, дождался Брунульфа, потом посмотрел на небо.
– Рад, что дождь пока не начался, – произнес я, когда он подъехал.
– Лорд Утред… – заговорил сакс, но, похоже, не знал, что еще сказать.
– Когда я был молодым, мне было наплевать на дождь, – продолжил я. – Но вот с годами… Ты слишком молод, чтобы понять. – Последние слова я адресовал отцу Степану, молодому священнику, который сопровождал Брунульфа и стал свидетелем того, как мирное пастбище превратилось вдруг в кровавую бойню. – Мне сдается, – я по‑прежнему обращался к Степану, – что вы ехали сообщить мне об отказе заплатить пошлину королю Сигтригру.
Отец Степан покосился на Брайса, который с трудом поднялся на ноги. Из рассеченного черепа текла кровь, пятная красным впалые щеки и седую бороду. Раны на голове всегда сильно кровоточат. Молодой священник перекрестился, потом заставил себя кивнуть мне:
– Все так, лорд.
– Я и не ждал, что вы заплатите, – признался я и снова перевел взгляд на Брунульфа. – Ты у меня в долгу.
– Знаю, – отозвался сакс. – Знаю.
Вид у него был бледный. Он только начал осознавать, как близко находился сегодня к смерти. Его взгляд был устремлен куда‑то мне за спину. Обернувшись, я увидел, что мимо нас проводят отца Херефрита. Рот у попа был окровавлен.
– Чей ты человек? – спросил я у Брунульфа.
– Короля Эдуарда, – ответил он, продолжая таращиться на отца Херефрита.
– И это Эдуард послал тебя?
– Он… – начал Брунульф, а затем смолк, явно в смущении.
– На меня смотри! – рявкнул я, заставив его вздрогнуть. – Это король Эдуард послал тебя?
– Да, лорд.
– Отправил тебя, чтобы затеять войну?
– Он велел исполнять все, что прикажет нам олдермен Этельхельм.
– Король отдал тебе это распоряжение лично?
Брунульф замотал головой:
– Из Винтанкестера доставили приказ.
– И привез его отец Херефрит? – предположил я.
– Да, лорд.
– Приказ был письменный?
Сакс кивнул.
– Бумага до сих пор у тебя?
– Отец Херефрит… – Он не договорил.
– Уничтожил его? – уточнил я.
Брунульф посмотрел на отца Степана, ища поддержки, но не нашел ее.
– Не знаю, лорд. Он показал мне пергамент, а потом… – Сакс пожал плечами.
– А потом уничтожил его, – заключил я. – А вчера Херефрит, Брайс и их люди ушли на юг. Что они тебе сказали?
– Что скачут за подкреплением.
– Но при этом заявили, что ты можешь доверять мне в части сохранения перемирия и назначенной встречи у камня?
– Да, лорд. Но добавили, что если ты узнаешь про наш отказ отступить, то сразу осадишь форт, поэтому им нужно на юг, чтобы привести помощь.
На пастбище в данный момент находилось по меньшей мере две сотни воинов Брунульфа: большая часть верхами, и все до одного в замешательстве. Они собрались за спиной у Брунульфа. Кто‑то смотрел на валяющиеся щиты с красной секирой, другие опознали мой герб с волчьей головой. Мы были врагами, и я слышал, как западные саксы ропщут. Я заставил их умолкнуть.
– Вас послали сюда на убой! – крикнул я. – Кое‑кому понадобился повод, чтобы развязать войну, и этим поводом стали вы! Эти люди предали вас. – Я указал на Брайса и отца Херефрита. Я обратился к отцу Степану: – Он и вправду священник?
– Да.
– Они планировали убить вашего командира! Убить его и столько других западных саксов, сколько смогут! Чтобы потом свалить все на меня! Но… – Сделав паузу, я оглядел встревоженные лица и сообразил, что многие из этих людей наверняка когда‑то дрались под моим началом. – …Но между Нортумбрией и Мерсией существует мирный договор, а ваш король Эдуард не желает нарушать этот мир. Вы ни в чем не виноваты! Вас завели сюда обманом. Некоторые из вас сражались вместе со мной в прошлом, и вы знаете, что я лгать не буду!
Это было неправдой: мы всегда лжем воинам перед битвой – обещаем верную победу, даже когда страшимся поражения. Но, призывая людей Брунульфа доверять мне, я говорил им то, что они хотели услышать, и ответом стал гул одобрения. Один даже выкрикнул, что не прочь пойти за мной в бой снова.
– Так что теперь, – продолжил я, – вы вернетесь на юг. Никто на вас не нападет. Вы заберете свое оружие и уйдете с миром! Причем сегодня же!
Я посмотрел на Брунульфа. Тот кивнул. Потом я отвел его в сторону.
– Вели своим воинам идти на юг до Гевэска, – сказал я ему. – И стоять там три дня. Знаешь, где это?
– Знаю.
Меня подмывало забрать у них лошадей, чтобы замедлить переход, но их было больше нас раза в три с лишним. Если хотя бы один выступит против, последующий спор я непременно проиграю.
– Ты пойдешь со мной, – сообщил я Брунульфу. Тот собрался было возражать. – Ты обязан мне жизнью. – Мой тон стал резким. – Поэтому подари мне в благодарность три или четыре дня этой жизни. Ты и отец Степан.
Брунульф печально улыбнулся в знак согласия:
– Как скажешь, лорд.
– Кто второй после тебя по старшинству в отряде?
– Хедда. – Он кивнул на пожилого воина.
– Поручи ему держать в плену этих людей. – Я указал на выживших из шайки Брайса. – Пусть идет к Гевэску. Скажи, что присоединишься к нему через неделю или около того.
– Почему Гевэск?
– Потому что это далеко от Ледекестра, – отрезал я. – Мне ни к чему, чтобы лорд Этельхельм узнал о том, что случилось здесь, прежде чем я ему сообщу лично.
– Ты думаешь, лорд Этельхельм в Ледекестре? – В его голосе прорезалась тревога.
– По последним новостям, – поделился я, – король Сигтригр встречается с леди Этельфлэд в Ледекестре. Этельхельм должен быть где‑то неподалеку, ведь ему нужно сорвать переговоры.
Поэтому нам предстояло мчаться в Ледекестр.
А потом я отправлюсь домой.
В Беббанбург.
Хедда увел попритихших воинов Брунульфа на юг, а мы поехали на восток, в Линдкольн, где я улучил несколько минут для разговора с дочерью.
– Можешь возвращаться в Эофервик, потому что войны не будет, – сообщил я ей. – В этом году.
– Не будет? Что ты сделал?
– Прикончил пару западных саксов, – признался я.
И прежде, чем она успела растерзать меня на части, рассказал все по порядку.
– Так что в этом году вторжения не будет, – закончил я.
– А в следующем? – осведомилась Стиорра.
– Не исключено, – буркнул я уныло.
Мы стояли на высокой, построенной римлянами террасе и смотрели, как грозовые тучи плывут на север. Вдали виднелись серые полосы дождя.
– Мне пора, – сказал я дочери. – Нужно найти Этельхельма прежде, чем он натворит еще бед.
– Что ты будешь делать, если начнется война? – спросила она. Ее интересовало, что возьмет во мне верх: любовь к ней или данная Этельфлэд клятва.
– Сражаться, – отрезал я. – И надеяться, что проживу достаточно долго, дабы успеть обосноваться во Фризии.
– Во Фризии?!
– Беббанбург потерян. – Я не знал, верит ли мне дочь, но решил, что не повредит, если и Стиорра поможет распространить этот слух.
Мы отправились на юг по большой римской дороге, ведущей в Ледекестр, но не проехали и нескольких миль, как путешествующий на север купец сообщил, что великие лорды саксонских земель решили вместо этого собраться в Годмундсестре. Купец был дан, угрюмый малый по имени Арвид, торговавший железной рудой.
– Господин, дело идет к войне, – проворчал он.
– А разве было когда иначе?
– У саксов армия под Хунтандоном. Их король приехал!
– Эдуард?
– Так его зовут? И его сестра тоже там.
– А король Сигтригр?
– Какой от него прок? – Арвид хмыкнул. – У него воинов мало. Ему остается только упасть на колени и молить о пощаде.
– Он боец, – возразил я.
– Тоже мне, боец! – презрительно фыркнул торговец. – Заключил мир с бабой! А теперь будет договариваться с ее братом. А ярл Турферт уже замирился – сдал Хунтандон и покрестился.
Турферт был одним из тех знатных данов, что отказались присягнуть Сигтригру. Он владел обширными наделами плодородной земли, оказавшимися на новой границе между датскими и саксонскими территориями, и если войска западных саксов двинутся на север, владения Турферта окажутся в их руках в числе первых. Если Арвид прав, то Турферт обеспечил сохранение своих земель, сдав бург в Хунтандоне, приняв крещение и поклявшись в верности Эдуарду. Турферт никогда не был в числе великих воинов, но, переметнувшись к Эдуарду, наверняка побудит прочих ярлов‑данов в Южной Нортумбрии последовать его примеру и тем самым открыть дорогу для нападения на Сигтригра. Теперь Сигтригра оберегал только хрупкий договор о мире с Этельфлэд. Договор, который олдермен Этельфлэд намеревался растоптать.
И вот мы спешили на юг, уже не по пути в Ледекестр, но следуя широкой римской дороге, которая ведет в Лунден. Бург в Хунтандоне стерег переправу через реку Уз и всегда рассматривался в качестве бастиона, охраняющего южную границу Нортумбрии. Теперь крепость утрачена, сдана силам Эдуарда. Я коснулся висящего на шее молота, пытаясь понять, почему старые боги так трусливо пасуют перед пригвожденным? Неужели им все равно? Саксы и их несносная религия подползают все ближе к Эофервику и к захвату Нортумбрии, и наступит день, когда старая вера исчезнет совсем, а служители пригвожденного Бога разрушат языческие святилища. За годы жизни мне довелось повидать, как саксов разбили вдрызг, как они цеплялись за существование в вонючем болоте. С тех пор они отвоевали утраченное, и великая мечта о единой стране, называемой Инглаландом, обрела соблазнительную близость. Это значит, что рано или поздно Сигтригров мир рухнет и Уэссекс нападет. И что тогда? Эофервик не устоит. Его стены крепки и хорошо охраняются, но если осаждающая армия согласится уплатить дорогую цену, она пойдет на приступ сразу в полудюжине мест одновременно, возьмет укрепления и ворвется с мечами в перепуганный город. Христиане возрадуются; те же из нас, кто поклоняется иным богам, будут изгнаны.
Если мы хотим пережить натиск христиан, цена их победы должна быть слишком высока. Вот почему я так хотел вернуть Беббанбург: плата за взятие такой крепости будет просто заоблачной. Константин расчитывает заморить кузена голодом, но на это могут уйти многие месяцы. Если король попытается пойти на приступ, его шотландским воинам предстоит атаковать по узкой тропе и они усеют ее своими телами. Их трупы будут кучами возвышаться под стенами, рвы провоняют их кровью, вороны устроят пир на их потрохах, стенания вдов огласят горы в пределах Константина, а белые кости воинов Альбы оставят валяться в назидание будущим захватчикам.
А Фризия? Спеша на юг, я пытался представить, сколь далеко простерлась рука пригвожденного Бога. Ходили слухи, что за морем есть еще народ, почитающий Тора и Одина. Подчас меня всерьез одолевали стремления отправиться в те края и основать там свою державу, стать повелителем моря на побережье серых вод. Но потерять Беббанбург? Отказаться от мечты? Никогда.
Перед выездом из Линдкольна я отрядил Берга и его спутников на север, в Эофервик. Вручая молодому норманну кошель с золотом, я еще раз повторил ему, чего хочу. Пусть его люди соскребут со щитов эмблему с волчьей головой, чтобы никто не узнал в них моих сторонников.
– Но мои щеки! – обеспокоился Берг. – Господин, я ведь ношу твой герб на лице!
– Едва ли это существенно, – ответил я, не желая лишний раз дразнить его из‑за наколок, напоминавших скорее свиные рыла, чем свирепых волков, – этот риск можно принять.
– Как скажешь, господин, – отозвался Берг, все еще встревоженный.
– Прикрой лицо волосами, – предложил я.
– Отличная мысль! Но… – На его лице появился вдруг испуг.
– Что?
– Девушка! Дочка Оллы – ей это не покажется странным? Ну, моя прическа?
«Не страннее поросят на щеках», – подумал я, но снова сжалился над парнем.
– Девчонок такие мелочи не волнуют, – заверил я его. – Главное, не распространять слишком уж сильной вони. Насчет запахов женщины жуть как капризны. Ну, иди, – напутствовал я Берга. – Иди, купи для меня три корабля и жди в Эофервике, пока я тебя не найду.
Берг поскакал на север, а мы на юг, забрав с собой Брунульфа, отца Херефрита и Брайса. Брайсу и попу связали руки, а на шею накинули петлю, конец которой держал один из моих людей. Брайс большую часть пути только смотрел на нас со злобой, а вот отец Херефрит, сообразив, как много среди моих дружинников христиан, принялся обещать им кары пригвожденного Бога, если они его не отпустят.
– Дети ваши будут рождаться мертвыми! – ревел он в первый наш переход. – А жены сгниют словно падаль! Господь всемогущий проклянет вас. Кожа ваша покроется гнойными язвами, из задницы польется жидкий понос, а отростки иссохнут!
Он продолжал грозить до тех пор, пока я не придержал коня, поравнявшись с ним. Поп делал вид, что не замечает меня и глядел на дорогу перед собой. Гербрухт, добрый христианин, держал в руке конец веревки, накинутой на шею священнику.
– Господин, изо рта у него так и льется, – проворчал Гербрухт.
– Завидую я ему, – отозвался я.
– Завидуешь?
– Большинству из нас, чтобы испражниться, требуется стягивать штаны.
Гербрухт захохотал. Взгляд Херефрита стал еще злее.
– У тебя сколько зубов осталось? – спросил я у него и, как ожидал, не получил ответа. – Гербрухт, у тебя кле́щи есть?
– Конечно. – Фриз похлопал по седельной суме. У многих всадников имелись кле́щи на случай, если конь наполовину сорвет подкову.
– Иголка? – продолжал спрашивать я. – Нитка?
– У меня нет, господин. А вот у Годрика найдется и то и другое. И у Кеттила.
– Прекрасно! – Я глянул на Херефрита. – Если не закроешь свою поганую пасть, – сообщил я ему, – я возьму у Гербрухта клещи и выдерну все зубы, которые у тебя остались. А потом зашью тебе рот.
Я улыбнулся. Больше угроз не было.
Отец Степан выглядел подавленным. Я решил, что это из‑за моей суровости, но когда мы удалились от негодующего отца Херефрита, молодой священник меня удивил.
– Лорд, у святой Аполлонии был зашит рот, – заявил он.
– Хочешь сказать, я хотел сделать из ублюдка святого?
– Не знаю, истинна ли та история, – продолжил Степан. – Есть мнение, что Аполлония потеряла все зубы. Но если они у тебя заболят, господин, следует помолиться ей.
– Учту.
– Но она не проповедовала подобно отцу Херефриту. И еще я не думаю, что он святой. – Степан перекрестился. – Наш Бог не жесток.
– А вот мне кажется иначе, – проворчал я.
– Жестоки иные из его проповедников. А это не то же самое.
У меня не было настроения вести теологический диспут.
– Скажи‑ка, отец, – обратился я к нему. – Херефрит и в самом деле капеллан короля Эдуарда?
– Нет, господин. Он капеллан королевы Эльфлэд. Однако, – тут молодой священник пожал плечами, – разве это не одно и то же?
Я фыркнул. Западные саксы никогда не возвеличивали супругу короля, называя ее королевой. Не знаю как, но дочь Этельхельма удостоилась этого титула, наверняка по настоянию ее папочки.
– Не одно, – возразил я. – Если слухи насчет Эдуарда и Эльфлэд правдивы.
– Слухи, господин?
– Что супруги плохо ладят между собой. Даже не разговаривают друг с другом.
– Не знаю, – промямлил Степан, краснея. Он хотел дать понять, что не придает значения молве. – Во всяком браке бывают свои горести, разве не так?
– Но и удовольствия тоже, – поддразнил я.
– Хвала Господу!
Теплота в его голосе заставила меня улыбнуться.
– Так ты женат?
– Был. Всего несколько недель. Она умерла от горячки, но славная была женщина.
Мы остановились в дневном переходе к северу от Хунтандона. Я вызвал двух моих саксонских дружинников, Эдрика и Кенвульфа, и выслал вперед, снабдив щитами, взятыми у людей Брайса. Не теми щитами, какими они пользовались при засаде на Брунульфа, но оставленными ими в форте, с прыгающим оленем. На штандарте, убранном со стены в тот первый мой день под Хорнкастром, была изображена та же эмблема – герб Этельхельма. Брайс узнал меня и посоветовал снять флаг. Пусть умом Брайс не блистал, ему хватило мозгов сообразить: увидев знак Этельхельма, я сразу почую подвох.
– Разыщите самую большую в Хунтандоне таверну и выпейте там, – наставлял я Эдрика, вручая ему монеты.
Воин ухмыльнулся:
– Просто выпить, господин?
– Если откажутся впускать вас в город, представьтесь людьми Этельхельма.
– А вдруг нас начнут расспрашивать?
Я отдал ему собственную золотую цепь, хотя сначала снял с нее молот.
– Скажете, чтобы не совали нос не в свое дело.
Цепь должна придать Эдрику значительности: якобы он куда выше по статусу, чем какие‑нибудь стражи ворот Хунтандона.
– Господин, после того как нас пустят, мы должны просто выпить? – снова уточнил Эдрик.
– Не совсем.
Я рассказал, чего от него хочу, и Эдрик, малый далеко не глупый, расхохотался.
На следующий день мы вслед за ним выступили на юг.
До Хунтандона не дошли, да и не собирались. За пару миль к северу от города заметили табун лошадей, пасущихся с восточной стороны от дороги, а за ними виднелись грязно‑белые полотнища шатров, над которыми порывистый ветер развевал пестрые штандарты. Здесь реял дракон Уэссекса, дурацкий флаг Этельфлэд с гусем, стяг Этельхельма с оленем в прыжке. Были тут еще знамена с ликами святых, с жирно намалеванными крестами, и знамена со святыми и крестами одновременно. Где‑то среди них затерялся стяг Сигтригра с красной секирой. Лорды собрались на переговоры не в свежесдавшемся Хунтандоне, а здесь, в раскинутых вокруг зажиточной фермы шатрах. Завидев нас, загнанный дворецкий замахал руками в сторону луга.
– Вы кто такие? – спросил он.
– Люди Сигтригра, – ответил я.
Мы ехали под флагом с красной секирой, который Брайс и Херефрит использовали, чтобы обмануть Брунульфа.
Дворецкий сплюнул.
– Мы данов больше не ожидали. – Он не скрывал недовольства.
– Вы нас никогда не ждете, – бросил я. – Потому‑то обычно мы бьем вас почем зря.
Он захлопал глазами, и я улыбнулся. Отойдя на шаг, дворецкий указал на близлежащее пастбище.
– Лошадей оставьте там. – Его голос звучал теперь нервно. – И никому не разрешается ходить с оружием. Никому.
– Даже саксам? – осведомился я.
– Только воинам из личной дружины короля.
Большую часть воинов я оставил сторожить коней, а также сданные мечи, копья и топоры. Затем повел Финана, Брунульфа, сына и двух наших пленников к усадьбе. От костров, разложенных между шатрами, поднимался густой дым. На вертеле зажаривали бычка: двое полуголых рабов вращали рукоятку, а мальчишки подкидывали в ревущее пламя новые поленья. Великан ростом с Гербрухта катил к ближайшей палатке бочку.
– Эль! – кричал он. – Дорогу элю! – Заметив, что бочка катилась прямо на меня, он попытался остановить ее. – Эге! – завопил детина. – Извиняй, господин! Извиняй!
Я благополучно увернулся, потом заметил Эдрика и Кенвульфа, поджидающих у здоровенного амбара. Эдрик широко улыбался, явно обрадованный моему появлению, и, как только я подошел ближе, снял с себя мою золотую цепь.
– Короля Сигтригра положили на козлы для дров и теперь распиливают на чурбаки, господин, – сообщил Эдрик.
– Все так плохо? – Я надел цепь. – Значит, сработало?
Он ухмыльнулся:
– Господин, хорошо сработало. Может, даже слишком хорошо.
– Слишком?
– Они собрались выступать на север завтра поутру. Только не могут решить, кому отдать честь прикончить тебя и каким образом это сделать.
Я рассмеялся:
– Тогда их ждет разочарование.
Я выслал Эдрика и Кенвульфа сеять в Хунтандоне слухи о том, что западня Этельхельма сработала. Разведчики живописали мое коварство, как я напал на Брунульфа и его спутников, как пренебрег флагом перемирия и перебил священников и воинов. Молва, очевидно, растеклась, хотя Этельхельм наверняка удивляется, откуда она взялась и почему до сих пор нет доклада о начале войны от посланных на север людей. Но он наверняка рад – наслаждается плодами своей затеи.
Пока.
Переговоры шли в большом амбаре – внушительных размеров сооружении, превосходившем иные пиршественные залы.
– Кому принадлежит амбар? – спросил я у караульного, стоящего у больших дверей. Тот был с эмблемой Уэссекса и вооружен копьем – явно воин из ближней дружины Эдуарда.
– Ярлу Турферту, – ответил он, ощупывая нас взглядом на предмет оружия. – А ярл теперь принадлежит нам.
Страж не сделал попытки задержать нас. Я говорил с ним на его языке, и хотя плащ у меня был дешевый и потрепанный, поверх него висела золотая цепь знатного человека. Кроме того, я был стар и сед, поэтому он не поставил под сомнение мой ранг и право присутствовать. А вот при виде Брайса и Херефрита со связанными руками слегка нахмурился.
– Воры, – пояснил я коротко. – Заслуживающие предстать перед королевским судом.
Я посмотрел на Гербрухта.
– Если какой‑то из этих ублюдков откроет пасть, – предупредил его я, – откуси ему яйца.
Здоровяк оскалил грязные зубы:
– С удовольствием, господин.
Мы проскользнули в заднюю часть амбара. При входе я накинул на голову капюшон, чтобы скрыть лицо. По меньшей мере полторы сотни человек собралось в помещении, где после яркого дневного солнца казалось темно. Свет проникал лишь через две большие двери. Мы расположились позади толпы, глядевшей в сторону грубо сколоченного помоста в другом конце помещения. На высокой стене за платформой висели четыре флага: дракон Уэссекса, гусь Этельфлэд, белое знамя с красным крестом и, самый маленький из всех, стяг Сигтригра с красной секирой. Под ними на помосте стояли шесть кресел, которые для важности накрыли тканью. Сигтригр сидел крайним слева. Единственный его глаз смотрел в пол, а лицо излучало уныние. Еще один норманн – я решил, что это норманн из‑за длинных волос и чернильных наколок на щеках, – расположился с правого края. Это, надо полагать, был ярл Турферт, покорно сдавший свои земли западным саксам. Он беспокойно ерзал на сиденье. Король Эдуард Уэссекский восседал на одном из трех кресел, что были несколько приподняты над остальными благодаря подложенным под них доскам. Голова у короля была вытянутая, еще я с удивлением отметил седину на висках. Слева от него, в кресле чуть‑чуть пониже, сидела его сестра Этельфлэд. Ее вид поразил меня. Ее некогда прекрасное лицо осунулось, кожа была как пергамент, губы плотно стиснуты, словно она сдерживала боль. Подобно Сигтригру, Этельфлэд смотрела в пол. Третье из приподнятых кресел, по правую руку от Эдуарда, занимал угрюмого вида мальчишка с круглой физиономией, дерзким взглядом и с золотым обручем‑короной поверх непослушных каштановых кудрей. Лет ему было тринадцать‑четырнадцать, не больше. Вальяжно развалившись на сиденье, юнец презрительно взирал на толпу под ним. Я никогда не видел прежде этого парня, но предположил, что это Эльфверд, сын Эдуарда и внук олдермена Этельхельма.
Этельхельм сидел рядом с мальчишкой. Обычно здоровяк Этельхельм излучал грубоватое добродушие, но теперь выражение его лица было суровым. Сжимая подлокотник кресла, он слегка наклонился, внимая речам епископа Вульфхерда. Впрочем, нет, то была не речь, но проповедь. Реплики прелата вызывали громкое одобрение среди шеренг попов и горсти кольчужных воинов, располагавшихся в глубокой тени позади шести тронов. Из восседавших на тронах оратора поддерживал только Этельхельм. Он стучал по подлокотнику кресла и иногда кивал, хотя на лице его неизменно читалось сожаление, будто ему горестно это слышать.
По правде же, он был счастливее некуда.
– Всякое царство, разделившееся в себе самом, опустеет, – вещал епископ. – Это слова Христа! А кто усомнится, что земли к северу отсюда есть саксонские земли! Оплаченные саксонской кровью!
– Он уже едва не час изливается, как мне кажется, – проворчал Эдрик. – Если не больше.
– Ну, значит только начал, – отозвался я.
Человек передо мной попытался шикнуть, я рыкнул на него в ответ, и он быстро отвернулся.
Я снова посмотрел на Вульфхерда, старого моего недруга. Он был епископом Херефорда, но постоянно обретался в резиденции короля Уэссекса, потому как хотя в проповедях Вульфхерд призывал стяжать блага небесные, сам он тяготел к благам исключительно мирским. Ему хотелось денег, земель, влияния, и он вполне преуспел, потому как его амбиции подкреплялись гибким, изворотливым и холодным умом. Внешность он имел внушительную: высокий, с крючковатым носом, глубоко посаженными темными глазами под густыми бровями, поседевшими с возрастом. Опасный враг, но его слабостью была тяга к шлюхам. Я его за это не сужу, потому как они мне самому нравятся. Однако, в отличие от меня, Вульфхерд корчил из себя человека безупречно целомудренного.