Люси Стэплтон громко вздохнула.
– Ладно, Элейн, внешность ты изменила, но сама‑то осталась прежней, такой же скрытной и неискренней, как и раньше. Я собираюсь поесть, потом отправлюсь спать, а завтра с удовольствием приму массаж и послушаю Крис, если она соизволит рассказать, как выращивать азиатские лилии без красноклопов.
По прошествии некоторого времени ее примеру последовали остальные, и Фейт занялась непосредственно своим делом, что, впрочем, не помешало ей заметить, как Феб Джеймс подошла к Элейн и несколько секунд молча смотрела на хозяйку.
– А ты действительно очень похожа на нее, – сказала наконец она и, протянув руку, слегка прикоснулась к пурпурному шелку туники. Прежде чем Феб успела убрать руку, Элейн схватила ее и задержала на мгновение в своих цепких пальцах.
– Ты такая же красивая, – добавила гостья, – какой была бы и она.
– О, нет, Прин была бы куда милее. Как всегда. Только мы ведь этого уже не узнаем, верно?
Тарелки, оставленные Фейт для Брента Джастиса – обед плюс два десерта – исчезли. Вернувшись в кухню, чтобы зарядить посудомойку, она обнаружила, что они уже вымыты и стоят на месте. Может быть, когда‑нибудь он еще поможет ей убирать со стола. Вылавливать Брента сейчас не хотелось. На столе осталось несколько кварт земляники и немного ревеня.
Фейт включила посудомоечную машину. Удивительно, что, даже живя на острове, далеко от энергокомпаний, можно пользоваться всеми достижениями цивилизациями, включая бассейн и джакузи, – если, конечно у тебя есть деньги. У Барбары Бейли, или Элейн Принс, денег, разумеется, хватало.
Прежде чем удалиться к себе – все остальные уже разошлись, – хозяйка попросила Фейт приготовить к семи часам кофе, фрукты и какую‑нибудь выпечку – для «ранних пташек», а полновесный завтрак к девяти.
– Что‑нибудь легкое, необременительное. И… да, пожалуйста, подумайте о пикнике. Внизу, рядом с винным погребом, есть кладовая и в ней контейнеры для пикника. Брент погрузит их на тележку и отвезет в указанное место. Вы не могли бы приготовить все к полудню?
Фейт спустилась в кладовую. Контейнеры, о которых говорила хозяйка, оправдали ее опасения: укомплектованные фарфоровой посудой, столовыми приборами, стеклом, термосами, коробочками для сандвичей и прочего, а также термомешками для вина и других напитков, они были бы уместны на родине, где‑нибудь в Аскоте, но не на скалистом острове. Что же приготовить? Сэндвичи с огурцом? Чатни и сыр? Она вдруг почувствовала себя персонажем фильма Мерчанта‑Айвори.
Закончив наконец с делами, Фейт выключила свет и поднялась наверх. Часы показывали всего лишь одиннадцать, но по ощущениям было намного позднее. Что ж, день действительно получился долгий. С верхней площадки донеслись голоса. Фейт остановилась и прислушалась – совершенно беззастенчиво, сознавая всю тяжесть проступка. Разговаривали Кристин Баркер и Феб Джеймс.
– Извини, что не отвечала, но… впрочем, ты и сама знаешь, – сказала Феб.
– Мы все только и думали, как бы побыстрее оторваться от Пелэма и друг от друга, – заметила Крис.
– Нет, нет, речь не о тебе. Ты всегда мне нравилась. Просто все случилось так неожиданно, так ужасно. Я даже не помню всего, что тогда происходило. Знаю только, что мама в то лето ужасно на меня злилась за то, что я не нахожу себе места. Я и впрямь не знала, что делать, слонялась по дому как неприкаянная. А потом встретила мужа. То есть тогда он, конечно, еще не был моим мужем, но мы поженились уже следующим летом, так что в Колумбийский я уже не попала. Родители считали, что в этом нет никакого смысла, и мама все время говорила, что нужно готовиться к свадьбе.
– Но разве твоя дипломная работа не была опубликована в каком‑то журнале? Я всегда представляла, как ты преподаешь в каком‑нибудь университете и получаешь всевозможные награды.
Феб рассмеялась, коротко и горько, с нервным, как показалось Фейт, всхлипом в конце.
– Уэсли не хотел – да и сейчас не хочет, – чтобы его супруга была синим чулком. А потом появились дети…
– Но ведь твоим дочерям, если не ошибаюсь, всего лишь по шестнадцать, а сыну только тринадцать? Что же ты делала все те годы до их рождения? Ох, извини. Это не мое дело. Прости и забудь.
– Ничего страшного. Так приятно поговорить. У меня, в отличие от большинства женщин, мало подруг. Может быть, поэтому мне и психиатр не нужен. – Тот же смешок. – Мы жили в Нью‑Йорке, в Ист‑Сайде. Я устраивала приемы – так было нужно для карьеры Уэса – и пыталась забеременеть. Получилось не сразу. Уэс был на сто процентов уверен, что проблема во мне – подразумевалось, что у Джеймсов с этим все в полном порядке, – и даже отказывался от тестов, пока один из специалистов не поставил ультиматум: либо Уэс сдает анализы, либо он с нами не работает. И вот тут‑то выяснилось, что его живчики вовсе не такие проворные, какими им положено быть.
Теперь рассмеялись уже обе женщины. Фейт и сама едва сдержалась, чтобы не присоединиться к ним. Ох, мужчины.
– Наверно, я сама во всем виновата. Нельзя было сдаваться так легко. Мне ужасно хотелось продолжить учебу в Колумбийском, – тоном глубокого сожаления добавила Феб. – Я ведь была умная, да? Но в те годы ума от девушек никто не ждал. Как, впрочем, и сейчас. Мои дочери тоже сообразительные, но, как говорится, «не позволяй, чтобы они увидели, как ты потеешь». Делай вид, что все дается легко и без усилий. Девочки – молодцы. Уэс так ими гордится. Когда мы идем куда‑то обедать, они всегда берут его под руку с обеих сторон. Ему есть что показать. Мы с Джошем обычно плетемся за ними. Им уже не до меня; как я выгляжу, никому не интересно. Раньше девочки предлагали что‑то, советовали, а теперь как будто и не видят. Смотрят будто на пустое место. Я – мебель. И для Уэса тоже. Единственный, кто меня еще замечает, это Джош. Пусть даже видит меня только в негативном свете. Я ограничиваю его свободу. Я – символ насилия. Я мешаю ему жить. Джош и с отцом пытается воевать, но Уэс в борьбу никогда не вступает. Характер у него не тот. Он дал мне все, что только может пожелать женщина – большой дом в приличном районе, путешествия по всему свету, украшения, которые я никогда не ношу… – Она умолкла, устав от перечислений. – Зато у меня есть две чудные собачки, ирландские терьеры, Молли и Пайпер. Им все равно, как я выгляжу, и они рады всему, что бы я ни сказала. – Феб вдруг остановилась. – Я слишком много болтаю. А как ты, Крис? В ежегодниках о тебе ни слова, но ты ведь замужем, да? Дети?
– Нет, не замужем и не была… так что и детей нет.
Фейт обратила внимание на странную паузу после «не была». Интересно заметила ли это Феб?
– Жаль, это плохо, – сказала Феб голосом, в котором чуткое ухо уловило бы нотку зависти. Следующие слова это только подтвердили. – Значит, ты всегда была свободна, делала, что хотела, ходила, куда хотела… – Отсутствие вопросительной интонации превращало замечание в простую констатацию факта.
– Не совсем. Мне приходилось самой зарабатывать на жизнь и к тому же какое‑то время содержать мать. Со смертью отца не стало и его пенсии, а выплат по социальному страхованию не хватало. Мама не хотела терять дом, так что я переехала к ней и немного помогала. У моего брата большая семья, а я, как ты подметила, была свободна.
Разговор прервался молчанием.
– Знаешь, мне действительно нравится твоя колонка, – первой заговорила Феб. – И книга у меня есть, даже не одна. Интересно, что будет завтра… и потом. Я хочу остаться.
– А вот я еще не решила, – медленно произнесла Крис. – Как ты думаешь, зачем Элейн собрала нас всех?
– Чтобы встретиться. Мы же и впрямь были так близки. Столько лет жили вместе. Думаю, только ради этого. А для чего же еще?
– Для суда? – Добавить что‑либо Крис не успела, потому что из конца коридора долетел голос Элейн.
– Вот видите. Я так и знала, что все образуется. И вот, пожалуйста, вы двое уже болтаете как ни в чем ни бывало. Как когда‑то в Пелэме! Не буду мешать. Я только хотела спуститься в кухню и оставить записку моему работнику. Вы даже не представляете, как рано он поднимается по утрам.
Фейт решила, что пора подняться – пока хозяйка не обнаружила ее притаившейся на лестнице.
– Все было очень вкусно, миссис Фэйрчайлд, – сказала Феб, поднимаясь из кресла. Кристин последовала ее примеру. Сеанс «болтовни» определенно закончился. – Между прочим, я знакома с вашими продуктами. Их продают в супермаркете около нашего дома. Мне очень нравится чатни, но еще больше ваш фирменный персиковый джем.
– Спасибо. Рада, что прихватила необходимые ингредиенты и смогу приготовить его здесь. И, пожалуйста – это относится ко всем вам, – зовите меня Фейт. Увидимся утром. Спокойной ночи.
Бывшие подруги тоже разошлись, пожелав друг дружке спокойной ночи. Фейт закрыла дверь.
На следующий день она поднялась рано, но, спустившись в кухню, обнаружила, что Брент Джастис успел не только прийти в дом, но и уйти. Какой молодец, приготовил кофе. Большой кофейник настойчиво посылал в ее сторону ароматное послание – «выпей меня», – и Фейт отозвалась и налила себе чашечку. Может быть, Брент еще в саду. Она собиралась собрать латука для салата и посмотреть, что еще на подходе. Оставшаяся на грядке клубника поблескивала в утренних лучах. В сезон клубники много не бывает, а раз так, то почему бы не сделать ее сквозной кулинарной темой на всю неделю? Свежие ягоды прекрасно подойдут для любого завтрака. А ревень так и просится в паре с клубникой в пирог. Можно даже приготовить старомодный, с ревенем, добавив для смягчения вкуса немного клубники – будет не так кисло (рецепт № 3). Она поставила чашку в раковину и взяла два контейнера и небольшую корзинку. Еще накануне она запланировала на сегодняшний вечер панна котта с ягодным соусом. Земляники должно хватить, и даже еще останется, чтобы украсить все блюдо.
Фейт вышла за дверь, вдохнула чистого, свежего воздуха, насыщенного запахами моря и идущей в рост зелени, и у нее закружилась голова. Клубника с винной ягодой – отличная альтернатива бальзамину, – поджарить на сливочном масле и сделать слоеный торт, настоящий, бисквитный, а не какой‑то кекс. Еще вариант – фруктовое мороженое нескольких видов. Или холодный фруктовый суп. Список бесконечен.
В саду кроме нее никого не было, но следы приложенного Брентом труда присутствовали повсюду. На овощных грядках ни единого сорняка, цветы аккуратно подстрижены, клумбы в идеальном порядке. И чего тут только нет – люпин, папоротник, маргаритки и другие местные растения смешаны с завезенными родственниками: мальвой, лилиями, пионами, шпорником. В изобилии салат‑латук, шпинат, мангольд. Многое еще не поспело, но уже всходило, даря щедрые обещания. Тянулся вверх, оплетая натянутые Брентом нити, горошек, огненно‑красная фасоль начала взбираться вверх по грубоватым решеткам из прутьев. Один пурпурный цветок клематиса уже распустился во всей красе, но рядом уже готовы были раскрыться десятки других бутонов.
Отставив наполненные зеленью контейнеры, Фейт перешла к ягодным грядкам и скоро набрала полную корзинку земляники. Справиться можно было бы и быстрее, если бы она не съела почти столько же, сколько собрала. Соблазн оказался слишком велик. Утро обещало чудесный день. Солнце поднялось выше и уже успело согреть ягоды и припекло макушку. Не забыть достать соломенную шляпку и оставить в кухне у двери, напомнила себе Фейт. Акварельно‑голубое небо сменило цвет на более насыщенный, синий, как яйцо малиновки. Кучевые облака застыли на нем, будто вырезанные из бумаги и приклеенные к бездонной сфере.
Было тихо. Лишь изредка тишину нарушал пронзительный писк чайки или крик крачки. Побыть одной Фейт доводилось нечасто, ее жизнь почти всегда была чем‑то заполнена, и она научилась ценить редкие минуты покоя. Эхо этой жажды уединения прозвучало накануне и в голосе Феб, когда та говорила, что хотела бы остаться на острове на всю неделю. Побыть одной, употребить время для себя.
Что ж, если подумать, план возможно и сработает, и встреча не обернется катастрофой. Прекрасная погода, хорошая пища и чудесный пейзаж острова могут сгладить первоначальное раздражение, возникшее от осознания того, что их заманили сюда обманом. Крис и Феб уже сделали шаг в этом направлении, восстановив утраченную связь. Скорее всего, за ними последуют и остальные. Кроме, разве что, Гвен.
Мята, тмин, розмарин, лук‑резанец… Закончив в огороде, Фейт неохотно вернулась в кухню, чтобы приготовить легкий завтрак для тех, кому не спится. Провести целый день в помещении в такую погоду будет нелегко.
На стуле у стойки уже сидела Рэчел Гоулд.
– Извините, – сказала Фейт. – Задержалась на грядках. Кофе уже готов, и я как раз собиралась сделать сок и кексы. Или, если хотите, могу угостить вас чудным омлетом со свежими травами.
– Было бы отлично. Вчера вечером я слишком расстроилась и не пообедала, а теперь умираю с голоду.
– Тогда я дам вам прямо сейчас кофе и кекс. Или чай? Есть «Инглиш брекфаст», «Эрл Грей», «Дарджилинг», травяной…
– Да, да, понятно. У Элейн найдется все и на любой вкус. Она всегда была очень предусмотрительная. Меня вполне устроит кофе. Черный.
Ставя перед гостьей тарелки, Фейт не в первый уже подивилась тому, как некоторым женщинам удается выглядеть намного моложе других. Рэчел явно относилась к первой категории. В темных волосах блестит лишь несколько серебряных ниточек, а сами волосы подстрижены коротко и облегают голову наподобие эластичной шапочки из перьев. Как у баклана. На овальном лице – ни морщинки. Макияжа никакого, однако кожа словно лучится. Фейт попыталась вспомнить, что ей известно о музыкантше. На фотографиях с ее ранних альбомов – Том хранил их бережно, как настоящее сокровище – Рэчел представала с неизменно серьезным выражением, длинными, струящимися по плечам волосами и гитарой в руках. Потом пластинки сменили компакт‑диски, но сопутствующая им информация не содержала никаких упоминаний о муже или любовнике. Очевидно, Рэчел Гоулд полностью посвятила себя музыке. Фейт также помнила, что Рэчел, как и она сама, родилась и выросла в Манхеттене. Только, в отличие от Фейт, Рэчел до сих пор жила там.
– Нам с мужем всегда нравилась ваша музыка, – сказала Фейт, взбивая яйцо. – Мы даже были на нескольких ваших концертах. И часто слушаем дома.
– Спасибо, – улыбнулась Рэчел. Фейт вовсе не хотелось выглядеть льстецом, но почему бы и не выразить восхищение необычайным талантом новой знакомой?
– Я тоже выросла в Нью‑Йорке, но живу сейчас в пригороде Бостона – благодаря мужу, который никак не может поверить, что в Большом Яблоке действительно рождаются и растут люди. Воспринимает его как остановку, но не пункт назначения и уж конечно не цель путешествия. – Она положила на тарелку ароматный омлет, поджаристую булочку и насыпала горочку земляники. – Джем, желе или, может быть, сыр? У меня есть немного совершенно особенного, с фермы «Сансет эйкрс», подслащенного медом, с легкой добавкой клюквы и апельсина.
– Звучит заманчиво, спасибо. Но я обычно довольствуюсь кофе, йогуртом и фруктами. – Рэчел с аппетитом взялась за еду. – Похоже, вы многим пожертвовали ради мужа. Я вроде бы уловила в вашем голосе нотку сожаления или нет?
– В моем голосе всегда присутствует нотка сожаления, особенно в разговоре с ньюйоркцем да еще, может быть, живущим в больших апартаментах – дом довоенной постройки, в Уэст‑сайде и… только не говорите, что у вас нерегулируемая арендная плата.
– Хорошо, не буду. Достаточно сказать, что вы угадали, три из трех.
Перекусив, Рэчел расслабленно потянулась, соскользнула со стула и налила себе еще кофе.
– Ваша чашка? Не желаете? – спросила она.
– С удовольствием, – ответила Фейт, – но только это я должна вас обслуживать.
Рэчел забралась на стул.
– Не привыкла, чтобы меня обслуживали. Прислуги у нас дома не было, в отличие от некоторых леди, что спят наверху. Нет, бедными мы не были. Вовсе нет. Мама не стирала и, думаю, ни разу в жизни не включала утюг, но готовить любила. Мне этот ген не передался, к ее глубокому огорчению. Она считает, что именно поэтому я и замуж не вышла.
– А у меня все наоборот. Для мамы моя профессия – тайна за семью печатями, хотя, конечно, она и не считает это профессией. Профессия – это то, чем они занимаются с моей сестрой. То, для чего человеку требуется кейс.
– Что вам сказала Элейн насчет этой недели?
Вопрос резко сменил тему и тон разговора.
Фейт опустилась на стул.
– Сама я с ней не разговаривала. Позвонил ее секретарь. Сказал, что мисс Бишоп собирается принять у себя несколько подруг по пелэмскому колледжу. До замужества у меня была в городе своя компания, и она, похоже, присутствовала на нескольких мероприятиях, которые я обслуживала. Моя сестра – выпускница Пелэма, и мисс Бишоп увидела меня на фотографии в ежегоднике. Вот так она на меня и вышла. Я, конечно, была польщена, да и любопытство сыграло свою роль, хотя, должна признаться, ее книжку впервые прочитала только в поезде по пути сюда.
– Значит, вы единственная, кто знал, что происходит, или, точнее, кто здесь будет. – Рэчел как будто разговаривала сама с собой.
– Но теперь ведь все в порядке? – Последние фразы подслушанного ею накануне разговора не давали повода для столь оптимистического заключения, но Фейт постаралась не принимать их во внимание. – Вы подружились еще в Пелэме, и сейчас у вас есть возможность восстановить связи. Место замечательное. У моей сестры все ближайшие подруги – пелэмские однокурсницы. Встречаются они часто; даже те, кто уехал, приезжают в город, когда что‑то случается. – Фейт помнила, что на крестинах было никак не меньше дюжины выпускниц Пелэма, а на свадьбе у Хоуп и того больше.
Рэчел отодвинула пустую тарелку.
– Ни одну из них я после выпускного не видела. И приятных воспоминаний тоже нет. Скорее, наоборот. Я хочу уехать отсюда как можно скорее.
– То есть вы не останетесь.
– Нет, не останусь.
Слова повисли в воздухе, как несвежий дым после вечеринки.
Фейт собрала посуду и отошла к раковине.
– Я, пожалуй, прогуляюсь, – сказала Рэчел.
– Здесь очень милый сад, а за оранжереей, по‑моему, есть тропинка в лес.
За окном ярко сияло солнце.
– Может, он мне и не понадобится, но все‑таки возьму – как говорила наша мамочка‑воспитательница, «свитер никогда не помешает». – Рэчел явно пыталась сгладить резкость последних слов.
Подыгрывать ей Фейт не собиралась – музыкантша бросила бомбу, так почему бы и ей не бросить свою.
– Кто такая Прин? И… вы знаете, что здесь происходит?
Рэчел замерла. Убрала руку с дверной ручки. Повернулась и в упор посмотрела на Фейт.
– Прин – сестра‑близняшка Элейн. Перед самым выпускным прыгнула ласточкой с башни Фостера – точнехонько в куст плюща. Она была очень красивая. Уж не знаю, почему, но Элейн старается сейчас походить на нее. В Прин самой поразительной чертой были глаза. Фиалковые и без линз. Элейн должно быть достигает того же эффекта с помощью линз. И еще Прин была очень умная. Ее знали все. – Она помолчала, словно вспоминая что‑то. – Что здесь происходит? Думаю, Элейн убедила себя, что смерть сестры не была ни несчастным случаем, ни самоубийством, а убийством.
– Убийством?
Рэчел кивнула.
– Да, убийством. И убийца – одна из нас.
Прежде чем Фейт успела спросить, что привело ее к столь неожиданному и даже невероятному предположению, Рэчел Гоулд толкнула дверь и вышла из комнаты.
Группа вышла из лесу и остановилась, пораженная открывшимся видом, точно так же, как и сама Фейт часом раньше. Тропинка, что вела их с Брентом и тележкой к намеченному для пикника месту, пролегала между стройными, величественными соснами и редкими лиственницами, пробегала мимо огромного бархатного дуба, словно приглашавшего устроить на его могучих ветвях шалаш, березовой рощицы и высоченных тополей. Скалистые выступы укрывались то ковром темно‑зеленого мха, то серыми, как стариковская борода, лишайниками, то брусникой, еще незрелой, бледной и крохотной, то сибирским можжевельником, то канадским дереном. На самой тропинке из‑под земли проступали то выходы гранита, то шишковатые корни. Тележка прыгала. Брент, очевидно проходивший этим маршрутом и раньше, обложил корзины и контейнеры покрывалами, на которых предстояло сидеть гостям.
Она остановилась в изумлении. И не потому, что лесной полумрак сменился ярким светом дня. Перед ней вдруг открылось море – прямо за крутым скалистым обрывом. Фейт пересекла небольшую полянку и посмотрела вниз, туда, где бушевал, разбиваясь о камни, океан, и откуда долетало эхо громыхающих волн. Там, внизу, не было песчаного бережка. Там валялись выброшенные рассерженной стихией глыбы. Дикий пейзаж – и прекрасный.
И вот теперь группа тоже шла к обрыву. Первой – Элейн. Фейт устроила столики в начале лужайке, где еще была небольшая тень. Писательница направлялась к ней, и Фейт, неплохо изучившая язык тела своих нанимателей, попыталась приготовиться к неминуемым упрекам. Но за что? Получилось красиво и живописно – хоть снимай для журнала. Разноцветные покрывала, подушечки, на которые можно сесть или облокотиться. Складные столики с напитками и закусками. Салат из жареных овощей с приправой из розмарина, свежая зелень. В салатниках желтые и красные помидоры, зеленый горошек, укроп, лимонный соус с чесноком. Несколько видов сэндвичей: с огурцом, копченым лососем, крабом. Яичный салат с икрой. Были закуски и поплотнее: фоккачиа с сыром «проволоне», маринованные артишоки, итальянская ветчина, копченая индейка, «чеддар», чатни. А еще старомодное шоколадное печенье, овсяное с изюмом, лимонные дольки к фруктовому салату – нектарин, арбуз, виноград, мята и, конечно, клубника – на десерт. Заглянув в сад, Фейт успела собрать букет из манжетки, шпорника, маргариток и лилий, который поставила в лейку, которая отыскалась в шкафчике. Должно быть дело в ней – плебейский вкус!
– Миссис Фэйрчайлд, почему вы устроили все так далеко от обрыва? Вы же видели, какой прекрасный вид открывается оттуда на море и берег.
Вот оно что.
– Да, вид потрясающий, но я подумала, что вашим гостям захочется немного тени, да и для продуктов так лучше. К тому кто‑то может страдать акрофобией. – Фейт улыбнулась, надеясь, что последняя ремарка прозвучала достаточно беззаботно.
– Ни у кого из моих гостей нет никаких фобий.
Что сказать? Заверить хозяйку, что она ничего такого не имела в виду, что, конечно, все ее гости в полном порядке и комплексами не страдают. Но прежде чем она успела открыть рот и произнести что‑либо, глупое или наоборот, мисс Бишоп продолжила:
– Передвинуть все это сейчас невозможно. Придется оставить как есть. Вечером мы пообедаем дома, а потом соберемся на берегу, у костра. Этим займется Брент. А вы обеспечьте нас закусками и напитками.
Первой к раскладному столику подошла Маргарет Хоуорд, ректор колледжа.
– Слава Богу, вы не поставили его ближе к обрыву, – сказала она, накладывая на тарелку горку еды. – Не выношу высоту. Стоит только посмотреть вниз, как сразу начинается головокружение.
Вот и вам и «никаких фобий», мисс Бишоп, съязвила про себя Фейт. Вслед за этой мыслью потянулась другая: работать со знаменитой писательницей будет совсем не так легко, как обещала Хоуп, и как представлялось ей самой.
Пикник собрал вместе всех женщин, даже Гвен Мэнсфилд. Увидев ее, Фейт удивилась. Гвен появилась в кухне в девять часов и попросила принести ей в комнату кофейник, снятое молоко и фрукты. Фейт добавила от себя корзиночку с кексами, булочками и цельнозерновыми тостами и джем со сливочным маслом. Час спустя она обнаружила поднос в холле – нетронутыми остались даже тосты. Мисс Мэнсфилд и пикник сочетались плохо, но ей, наверное, не захотелось оставаться в доме одной. Учитывая накаляющуюся атмосферу, Фейт не стала бы ее винить. Преобладающее среди гостей настроение никак не соответствовало погоде и окружающей обстановке. Женщины разбились на три группы, физически близкие, но в разговорно‑тематическом смысле отдельные. Одну составляли Крис, Феб, Рэчел и Бобби, другую Гвен и Люси, третью Маргарет и Элейн. За завтраком ректор колледжа упомянула о щедром предложении Пелэму со стороны Барбары Бейли Бишоп, и Фейт не сомневалась, что теперь хваткая администраторша не упустит покровительницу из поля зрения до тех пор, пока сделка не будет оформлена подобающим образом. Судя по долетавшим обрывкам разговора, Маргарет Хоуорд не в первый уже раз перечисляла выгоды, которые несут поколениям пелэмских женщин дары знаменитой писательницы, и, похоже, перегибала палку. Хозяйка выглядела усталой, с лица ее не сходило выражение скуки, и она даже не удосуживалась отвечать своей словоохотливой собеседнице. Поковырявшись в салате, она отодвинула тарелку, взглянула на собеседницу и сказала:
– Не хочешь прогуляться, Мэгги?
– С удовольствием. В лесу столько милых тропинок. Так и манят, словно нехоженые дорожки. – Маргарет широко улыбнулась, очевидно, довольная литературной аллюзией.
– Нет, давай пройдемся к обрыву. Посидим на краю, заглянем в бездну.
Маргарет Хоуорд побледнела.
– Э… я…
– Я пойду. – Гвен ничего не ела и только пила «пеллегрино». Осушив стакан, она передала его случайно оказавшейся рядом Фейт. Но случайно ли? У Фейт почему‑то сложилось впечатление, что ее перемещением именно в это место руководила некая сила, запросто перестраивавшая молекулы в нужном ей порядке. Так уж устроен мир, что рядом с такими, как Гвен Мэнсфилд, всегда находятся люди, готовые оказать им любую услугу.
Провожаемые взглядами, две женщины зашагали через поляну, помеченную яркими пятнами ястребинки, вязеля, клевера и индейской кастиллеи. Обе были примерно одного роста и обе двигались с неспешной грацией людей, пользующихся советами личного тренера. На краю уступа они опустились на землю, свесив ноги над пропастью.
Те, что остались у стола, наблюдали за ними молча, затаив дыхание, потом, когда Гвен и Элейн сели, испустили общий, коллективный вздох. Первой заговорила Люси.
– Копия сестры. Башня, обрывы, вечное стремление забраться повыше, откуда можно смотреть на других сверху вниз. Только в случае с Элейн смотреть‑то не на кого – разве что на чаек да на морскую живность. – Фейт уловила в ее голосе горечь утраты. Хорошо бы узнать побольше об этой Прин, которая то ли покончила с собой, то ли была убита.
Все молчали – в отличие от двух сидящих на краю обрыва женщин, которые, судя по позам, горячо что‑то обсуждали. Налетевший ветерок растрепал локоны Элейн, но ничего не смог поделать с тугим пучком на затылке Гвен.
– Как насчет десерта? – бодро предложила Фейт, начиная чувствовать себя то ли начальником летнего лагеря, то ли вожатой.
– Отличная мысль, – отозвалась Феб. – Мы же на каникулах. Меня неудержимо влечет к себе шоколадное печенье.
– Шоколадное печенье влекло тебя всегда, – заметила Бобби, протягивая ей руку и помогая подняться. – Помните, как мы пробирались в кухню за остатками десерта, если подавали что‑то вкусненькое, вроде пелэмского пудинга или пирога с ревенем?
Ее слова спровоцировали поток воспоминаний, атмосфера мгновенно изменилась, и Фейт показалось, что все идет так, как и должно идти, так как было у ее сестры.
– Мусорный салат! – вскрикнула Рэчел. – Я же совершенно о нем забыла! А ведь он так нам всем нравился. Кстати, что там было?
– Салат‑латук, кочанный салат, – начала загибать пальцы Люси, – ничего экзотического, но, думаю, в Пелэме экзотики и сейчас нет. Что еще? Огурцы, плавленый сыр «велвита» – его нарезали такими тоненькими, как спички, палочками, – вареное яйцо, какая‑то колбаса, деревянные помидоры и тонны салатной заправки.
– И каждый вечер сидячий обед – в юбке или платье. Я недавно рассказывала об этом своим дочерям и поймала себя на том, что как будто описываю викторианские времена.
– Это и были викторианские времена, – с грустью добавила Крис. – Именно тогда и придумали все те правила и инструкции. «Изысканный стиль», так это, кажется, называлось. Но зато потом, после нас, началось такое… Как будто ад разверзся.
– Может быть, мы и были анахронизмом, но мне нравилось, когда меня каждый вечер отрывали от работы и заставляли есть вместе со всеми, – сказала Феб. – Думаю, именно этого недостает нынешним детям. Они же даже не разговаривают друг с другом; просто набивают рот, прихватывают что‑то с собой и разбегаются по спальням, чтобы обмениваться сообщениями и общаться в Сети.
Фейт невольно рассмеялась. Описание Феб прекрасно подходило к дочерям ее эйлфордской подруги и соседки, Пикс Миллер.
Она наклонилась, чтобы собрать пустые тарелки, выпрямилась и повернула голову к обрыву, где ровную линию горизонта прерывали две фигуры…
Горизонт был чист.
Свет костра меняет даже самое заурядное лицо, превращая его в нечто экзотическое и примитивное. Воссоздавая картины древних племенных ритуалов, срочных вызовов, тайных ночных встреч – не говорите взрослым, – костер сплачивает группу своим мерцающим, завораживающим пламенем, обволакивающим запахом дыма. Отступив в тень, Фейт наблюдала. В чернильно‑черном небе ни звездочки, и сам остров, если не считать крохотного пятачка отбрасываемого костром света, словно сжался перед наползающей со всех сторон тьмой.
Все восемь женщин сидели на искусно устроенных вокруг костра пеньках. Брент не только развел огонь, но и собрал сухих веток, которые и подбрасывала Элейн, не давая пламени погаснуть. Они с Гвен не свалились с обрыва, как все подумали в первый миг, а незаметно ушли в лес, откуда и появились незаметно в тот самый момент, когда потрясенная группа – кто‑то живее, кто‑то сдержаннее – бросилась к обрыву.