Персонажи и места действия 8 глава




– Мой господин никогда не привел бы оборванца вроде тебя.

В это мгновение Нохатиро, вспомнив о Хиёси, вернулся к воротам.

– Он с нами, – сказал он привратнику.

– Воля ваша.

– Пошли, Обезьяна!

Привратник и служивый люд у ворот разразились хохотом.

– Откуда он взялся? В белом тряпье и с коробом, обмотанном соломой! Не Будда ли послал нам эту обезьяну?

Насмешки обожгли слух Хиёси, но к семнадцати годам он притерпелся к издевательствам. Досаждали они ему или он привык к ним? Он неизменно краснел, слыша нелестные отзывы о своей внешности, а уши у него становились пунцовыми. Они-то и выдавали обиду, но внешне Хиёси не давал волю чувствам. Он оставался невозмутимым, словно при нем оскорбляли лошадь. Именно в такие минуты он выглядел обескураживающе обаятельным. Его сердце походило на цветок, стебель которого обвился вокруг ствола бамбука, поэтому никакая буря его не страшила. Хиёси не выказывал ни высокомерия, ни подобострастия в те минуты, когда его высмеивали.

– Эй, Обезьяна, тут есть пустое стойло, обожди в нем, чтобы людей не пугать, – сказал Нохатиро и тут же удалился.

Вечером из кухни потянуло запахом ужина. Из-за деревьев выглянула луна. Переговоры с посланцем из Сумпу завершились, в ярко освещенном доме готовили пир для гостя, слышались звуки барабана и флейты, собирались даже дать спектакль театра Но.

Клан Имагава из Суруги был влиятельным и могущественным семейством, известным и просвещенностью. Имагава тонко чувствовали поэзию, музыку и танцы, любили столичную роскошь – украшенные драгоценными камнями мечи для самураев и узорные нижние кимоно для женщин. Кахэй был человеком грубоватым и неприхотливым, но его дом выделялся богатством среди убогих жилищ самураев в Киёсу.

«Театральное представление так себе», – думал Хиёси, лежа на соломе в углу пустого стойла. Он любил музыку, хотя и не понимал ее, но его увлекал призрачный мир сновидений, который она пробуждала в его душе. Он забывал обо всем, слушая музыку, но сейчас его мучил голод. «Раздобыть бы горшок да разжиться огнем», – тоскливо думал он.

Засунув пожитки под мышку, Хиёси вышел из стойла и направился в кухню.

– Прошу прощения, но не одолжите ли мне горшок и жаровню? Есть хочется.

Повара изумленно уставились на него.

– Ты откуда взялся?

– Князь привел меня сегодня с собой. Мне нужно сварить ракушки, которые я собрал в канаве на рисовом поле.

– Из канавы?

– Говорят, они очень полезны для желудка, поэтому я каждый день ем их. Живот никогда не болит.

– Их едят с бобовой пастой. У тебя есть?

– Да.

– А рис?

– И рис есть, спасибо.

– Горшок и жаровню найдешь там, где едят работники. Стряпай там.

Хиёси сварил рис, ракушки и после ужина отправился спать. Комната, где спали работники, оказалась уютней пустого стойла, поэтому Хиёси задержался здесь до полуночи, пока не вернулись после трудов ее постоянные обитатели.

– Ты, свинья! Кто разрешил тебе разлечься здесь?

Хиёси разбудили и, изрядно помяв, вышвырнули во двор. В стойле он обнаружил лошадь гостя из Сумпу. Лошадь не обрадовалась его появлению.

Барабаны умолкли, луна начала бледнеть. Хиёси теперь уже не хотел спать. Он готов был работать или забавляться, только бы не сидеть без дела.

«Почищу-ка стойло, а там, глядишь, и солнышко взойдет», – решил он и принялся чистить стойло, сгребать сухие листья и солому.

– Кто здесь?

Хиёси отставил метлу и огляделся по сторонам.

– Ты, продавец иголок?

Хиёси сообразил, что голос доносится из уборной на углу веранды главного дома. В окошечке он разглядел лицо Кахэя.

– Это вы, мой господин.

Гость из Сумпу оказался большим охотником до сакэ, и Кахэй поневоле перебрал лишнего, но сейчас он почти протрезвел.

– Рассвет скоро? – спросил он устало.

Кахэй исчез из окошечка, открыл ставни от дождя и посмотрел на бледнеющую луну.

– Петух еще не кричал, так что придется немного подождать рассвета.

– Послушай, торговец… Нет, лучше называть тебя Обезьяной… Почему ты подметаешь среди ночи?

– От нечего делать.

– Не лучше ли поспать?

– Я выспался. Не могу без дела.

– Сандалий здесь нет?

Хиёси быстро отыскал пару новых соломенных сандалий и ловко поставил их так, чтобы Кахэю оставалось лишь вставить в них ноги.

– Вот они, мой господин.

– Когда же ты успел выспаться и при этом узнать, где что лежит?

– Простите меня, господин.

– За что?

– Ваши подозрения напрасны. Я даже во сне слышу всякие звуки в любом доме и могу догадаться, где находятся разные вещи, представить размер помещений, предположить, где оросительные канавы, где горит огонь.

– Хм. Понятно.

– Я еще с вечера заметил, где стоит обувь. Я подумал, что она может кому-нибудь понадобиться.

– А я о тебе совсем забыл. Извини!

Хиёси рассмеялся в ответ. Он был юнцом, но не питал к Кахэю особого почтения. Кахэй поинтересовался, чей он сын, откуда родом, не собирается ли поступить к кому-нибудь на службу. Хиёси поспешил уверить его в том, что мечтает о службе. Он возлагает большие надежды на будущее и с пятнадцати лет скитается по Японии.

– Два года ты странствуешь, желая поступить на службу к самураю?

– Да.

– Так почему же ты до сих пор торгуешь иголками? – Подозрения вновь шевельнулись в душе Кахэя. – Два года не можешь найти себе господина! Ты, верно, вздорного нрава.

– Как и у любого, у меня есть достоинства и недостатки. Сначала я думал, что смогу служить любому самураю, пусть даже захудалому, но, пожив среди людей, я начал смотреть на мир иначе.

– Иначе? Как это?

– Я присматривался к разным воинам – к хорошим, плохим, к правителям огромных провинций, к хозяевам крошечных имений – и понял, что необходимо правильно выбрать себе господина. А до той поры я решил торговать иголками, не успел оглянуться, как пролетело два года.

Кахэй понял, что юноша не глуп, хотя и странноват. В словах Хиёси была истина, но звучали они вызывающе. Не вызывала сомнений лишь явная незаурядность юноши. Кахэй решил взять любой ценой его на службу.

– А ко мне на службу пойдешь?

– Благодарю вас, мой господин. Я попробую. – В голосе Хиёси не прозвучало ни радости, ни признательности.

Кахэй был разочарован равнодушным ответом, потому что ему и в голову не приходило, что он мог показаться недостаточно внушительной и важной особой для убогого странника в жалких лохмотьях.

Подобно самураям из других кланов, воины Мацуситы постоянно упражнялись в верховой езде. Рано утром они с мечами и копьями отправлялись в чистое поле, по одну сторону которого стояли рисовые амбары.

– Пошел!

Копье ударялось о копье, меч о меч. Рано поутру все, включая худородных самураев, ведавших кухней, и простых стражников, бросив дела, мчались в поле, а возвращались оттуда раскрасневшимися от изнурительных упражнений. Вскоре все узнали, что Хиёси взят на службу, но даже конюхи смотрели на него свысока.

– Эй, Обезьяна! Каждое утро, когда мы выгоняем лошадей на выпас, будешь чистить стойла. Навоз собирай в бамбуковую корзину.

Хиёси убрал в конюшне навоз и тут же получил распоряжение: наполнить чаны водой. Потом его заставили рубить дрова.

Пока он занимался дровами, кто-то из старших придумывал очередное задание. Словом, он стал слугой у слуг.

Поначалу он всех забавлял.

– Веселого нрава парень! Что ни скажи, никогда не обидится.

Особенно он понравился молодым самураям, которые играли с ним, как дети с новой игрушкой, и порой делали ему небольшие подарки. Вскоре начались и первые попреки.

– Вечно всем перечит.

– Он стелется перед хозяином.

– Обезьяна держит нас всех за дураков.

Молодые самураи, как правило, вздорны и вспыльчивы, поэтому их жалобы на Хиёси, случалось, доходили до его господина.

– Посмотрим, что будет, – неизменно отвечал Кахэй.

Молодых самураев сердило то, что жена и дети Кахэя тоже любили Обезьяну. Хиёси решил, что ему завидуют, потому что он, в отличие ото всех, работал по-настоящему.

В тесном мирке слуг с их мелкими обидами и склоками Хиёси научился еще проницательней видеть характеры людей. Живя в усадьбе Мацуситы, он разобрался в силе и слабости больших кланов, обосновавшихся вдоль приморского тракта. Ему нравилось служить здесь. Хиёси стал лучше понимать обстановку в стране, в которую недосуг вникнуть во время скитаний. Обычному работнику, пекущемуся лишь о сытости желудка, нет дела до остального мира, но Хиёси пытливо всматривался в жизнь. Ему казалось, будто он следит за игрой в го, разгадывая замыслы игроков по их ходам.

Гонцы от Имагавы из Суруги прибывали так же часто, как и посланцы из соседних провинций Микава и Каи. Хиёси постепенно вник в очередность и смысл их посещений и пришел к выводу, что Имагава Ёсимото, князь Суруги, хочет захватить власть над всем краем. Судя по всему, до достижения желанной цели было далеко, однако он уже преуспел в проникновении в столицу страны Киото под видом того, что печется об интересах сёгуна. В действительности Имагава мечтал править от его имени.

На востоке, в Одаваре, располагался могущественный род Ходзё; на севере, в Каи, – Такэда; а дорогу к столице преграждал клан Токугава в Микаве. Первой задачей Ёсимото было овладение Микавой. Токугава Киёясу, князь Микавы, покорился Ёсимото, признав себя его вассалом. Хиротада, сын Киёясу, ненадолго пережил отца, а внук Иэясу жил заложником в Сумпу.

Ёсимото назначил одного из своих приближенных комендантом крепости Окадзаки и поручил ему управлять Микавой и собирать подати. Приверженцев Токугавы едва ли не силой заставили служить Имагаве, а все доходы и воинское снаряжение провинции, за исключением самого необходимого, повелели отправлять в крепость Ёсимото в Суруге. Хиёси будущее Микавы казалось мрачным. Странствуя бродячим торговцем, он понял, что люди в Микаве упрямы и горды, чтобы навсегда смириться с притеснением.

С особым интересом Хиёси наблюдал за кланом Ода в Овари, ведь там он родился и там жила его мать. Из дома Мацуситы родная провинция казалась ему маленькой и нищей, особенно в сравнении с процветающими владениями клана Имагава. Родная Накамура была нищей деревней, жалким был и дом Хиёси. Что станет в будущем с Овари? Он надеялся, что когда-нибудь на этой скудной почве взойдет что-нибудь достойное. Хиёси раздражали изысканные манеры знати и вежливость простолюдинов в Имагаве. И те и другие по-обезьяньи подражали столичным манерам, что казалось ему опасным.

В последнее время гонцы особенно зачастили к его хозяину. Хиёси понял, что обсуждается заключение союза между Суругой, Каи и Сагами. Опорой его должен стать клан Имагава, который и навязывал этот союз своим сторонникам. Прежде чем войти в столицу во главе большой армии, Имагаве Ёсимото необходимо заручиться поддержкой Ходзё и Такэды. Ёсимото с этой целью решил выдать свою дочь за старшего сына Такэды Сингэна, а одну из дочерей Сингэна отправить невесткой в дом Ходзё. Тонкая и дальновидная политика Ёсимото превратила клан Имагава в силу, с которой приходилось считаться всему Восточному побережью. Отсвет могущества ложился и на приверженцев Имагавы. Мацусита Кахэй был не четой ближайшим сподвижникам Ёсимото, но он был куда богаче самураев из Киёсу, Нагои и Окадзаки, в домах которых Хиёси побывал в прежние времена. Усадьба Кахэя всегда была полна гостей, и даже слуги ни в чем не нуждались.

– Обезьяна! – Нохатиро вышел в сад в поисках Хиёси.

– Я здесь.

Нохатиро поднял голову. Хиёси сидел на крыше.

– Ты что там делаешь?

– Чиню крышу.

– В такую жару, – удивился Нохатиро. – Зачем?

– Погода сейчас прекрасная, но скоро зарядят дожди. А в сезон дождей звать кровельщиков поздно, вот я и заменяю поврежденную черепицу.

– Вот потому тебя здесь и не любят! Все отдыхают в тени.

– Если бы я работал там, где они спят, я потревожил бы их покой. А здесь я никому не мешаю.

– Врешь! Готов побиться об заклад, что ты забрался на крышу, чтобы разведать окрестности.

– Господин Нохатиро, вы всегда меня в чем-то подозреваете. Не позаботишься заранее, так беда врасплох застанет.

– Умник нашелся! Господин рассердился бы, услышав твои наставления. Немедленно слезай!

– Слушаюсь. У вас поручение для меня?

– Вечером прибудут гости.

– Опять?

– Что значит «опять»?

– А кто приедет?

– Человек, который путешествует по стране, изучая воинские искусства.

– И сколько народу с ним?

Хиёси спустился на землю. Нохатиро развернул свиток:

– Мы ожидаем господина Хитту Сёхаку, родного племянника князя Камиидзуми из Ого. Его сопровождают двенадцать человек. И кроме того, еще один всадник с тремя вьючными конями и прислугой.

– Уйма!

– Эти люди посвятили себя овладению воинским искусством. У них огромная поклажа, множество лошадей, так что убери комнаты для работников, мы их слуг там поселим. Управься до вечера, пока гости не приехали.

– Слушаюсь, господин. А долго ли они здесь пробудут?

– Месяцев шесть. – Нохатиро устало смахнул пот со лба.

 

Вечером Сёхаку и его свита подъехали к главным воротам. Путники осадили коней и стряхнули пыль с одежд. Старшие и младшие члены клана высыпали наружу, вежливо приветствуя гостей. Хозяева произносили длинные речи, на которые столь же учтиво и пространно отвечал Сёхаку, человек лет тридцати. Церемония приветствий закончилась, и слуги занялись лошадьми и поклажей, а гости во главе с Сёхаку вошли в дом.

Хиёси понравилась встреча, проведенная в соответствии с правилами этикета. Ее торжественность свидетельствовала о почете, которым окружены воины, что, несомненно, связано с их серьезной ролью в судьбах страны. В последнее время выражения Путь Воина, Искусство Меча, Искусство Копья были у всех на устах. Имена знаменитых мастеров ратного дела Камиидзуми из Ого или Цукахары из Хитати упоминались в каждой беседе. Их странствия по Японии почитались более, чем паломничества известных буддийских монахов. Цукахара путешествовал в сопровождении семидесяти человек, включая сокольничих. Разъезжали они с великой пышностью.

Численность свиты Сёхаку не удивила Хиёси. Хиёси предчувствовал, что его теперь загоняют со всевозможными поручениями. Через несколько дней многочисленные гости начали обращаться с Хиёси как с собственным слугой.

– Эй, Обезьяна! Постирай мне белье!

– Обезьяна князя Мацуситы! Сбегай к лекарю, купи притираний!

Летние ночи были коротки, и у Хиёси почти не оставалось времени на сон, и однажды в полдень он едва не уснул под сенью павлонии. Он стоял, обхватив дерево руками, низко свесив голову. По пересохшей земле ползла цепочка муравьев.

В это время с поля для верховой езды возвращались двое молодых самураев, недолюбливавших Хиёси.

– Смотри, Обезьяна!

– Заснул на ходу!

– Второго такого бездельника не найти! Как он сумел стать любимчиком у господина и госпожи? Застань они его сейчас, им бы не понравилась его лень.

– Давай его разбудим и проучим.

– Как?

– Он единственный из слуг, кто ни разу не упражнялся в военном деле, верно?

– Его все не любят, поэтому он боится, что ему крепко достанется на занятиях.

– Упражнения в военном деле – святая обязанность каждого, кто живет в доме воина. Служба не за страх, а за совесть – таков неписаный закон в самурайском доме.

– Я все это знаю, ты это лучше Обезьяне растолкуй.

– Разбудим его и отведем на поле для верховой езды.

– Вот смеху будет!

Один из них коснулся плеча Хиёси кончиком копья:

– Эй, проснись!

Глаза Хиёси оставались закрытыми.

– Проснись, тебе говорят!

Молодой самурай копьем подцепил ноги Хиёси, и он мгновенно проснулся.

– Ты что? – удивился Хиёси.

– А ты? Спишь среди бела дня у всех на виду.

– Кто это спит?

– Ты, конечно. Или скажешь, что не спал?

– Ну, может, нечаянно задремал.

– Ах ты, ленивый бездельник! Говорят, ты никогда не упражнялся в военном деле.

– Я не гожусь для военной службы.

– Почему ты так решил? Ты простой слуга, но по правилам самурайского дома военным делом должны заниматься все. С сегодняшнего дня мы возьмемся за тебя.

– Нет уж, увольте от ваших забот.

– Отказываешься подчиняться самурайским правилам?

– Нет, но…

– Хватит болтать, пошли!

Молодые самураи силой поволокли Хиёси за амбары с рисом. Они вознамерились преподать ему хороший урок, чтобы впредь он не смел нарушать законы.

На поле приезжие мастера боевых искусств и воины Мацуситы упражнялись в полную силу, несмотря на зной.

Один из самураев, приволокших Хиёси, сильным ударом в спину вытолкнул его вперед:

– Бери деревянный меч или копье – и в бой!

Хиёси подался вперед, едва устояв на ногах, но потешного оружия в руки не взял.

– Чего ты ждешь?

Один из воинов сильно ткнул его в грудь копьем:

– Мы собираемся поучить тебя, так что бери оружие!

Хиёси, закусив губу, еще раз качнулся на ногах, но сражаться по-прежнему не намеревался.

Двое воинов Сёхаку, Дзинго Горокуро и Сакаки Итинодзё, в ответ на вызов людей Мацуситы мерились силой на боевых копьях. Горокуро насаживал на копье тяжелые мешки с рисом и подбрасывал их в воздух, демонстрируя богатырскую силу.

– С такой силищей да сноровкой он и врага, как песчинку, подбросит. Могучий воин! – произнес кто-то из зрителей.

– Вы ошибаетесь, – возразил Горокуро, – если думаете, что мастерство заключается в силе. Если вкладывать в этот прием только силу, древко сломается, а руки быстро устанут. – Горокуро отложил копье и продолжил: – Между мечом и копьем, по сути, нет разницы. Секрет всех боевых искусств заключается в особой энергии «ти», исходящей вот из этого места, пониже пупка. Это сила без силы. Необходимо обладать духовной мощью, чтобы направлять поток «ти» и избавиться от потребности в физической силе.

Слушатели с благоговением внимали рассказу. Внезапно откуда-то сзади раздался шум.

– Ах ты, упрямая Обезьяна! – Молодой самурай ударил Хиёси тупой стороной копья.

Хиёси отчаянно завопил. Удар, пришедшийся по бедру, был нестерпимым. Лицо Хиёси исказилось от боли, он согнулся пополам, растирая ушибленное место.

Люди, слушавшие Горокуро, обступили Хиёси.

– Скотина ленивая! – кричал самурай, избивавший Хиёси. – Притворяется, что не годен к военным занятиям.

Со всех сторон на Хиёси посыпались упреки, насмешки и оскорбления.

– Будет вам, – сказал незаметно подошедший Сёхаку. – Он ведет себя как сосунок, хотя вступил в тот возраст, когда надо уметь постоять за себя. Не дело жить в доме у воина и пренебрегать военной подготовкой. Я сам поговорю с ним. Юноша, – обратился он к Хиёси.

– Да. – Хиёси взглянул Сёхаку прямо в глаза. С одного взгляда он понял, что Сёхаку – человек, с которым можно говорить свободно.

– Похоже, ты не хочешь заниматься воинским делом, хотя состоишь на службе у воина. Верно?

– Нет. – Хиёси покачал головой.

– Почему ты не хочешь принять любезное приглашение молодых самураев и поупражняться с ними?

– Если постигать искусство владения копьем и мечом, потребуется вся жизнь стать подлинным мастером.

– Ты должен стремиться к этому.

– Дело не в том, что мне не нравятся меч и копье. Раз уж мне суждено прожить одну жизнь, то, наверно, можно ограничиться постижением лишь внутренней сути боевого искусства. Я мечтаю изучить многое другое.

– Что именно?

– Науку.

– Какую же?

– О том, как устроен наш мир.

– А что ты хочешь совершить?

Хиёси улыбнулся:

– Не хотелось бы говорить.

– Почему?

– Я мечтаю о таких деяниях, разговор о которых сейчас покажется глупым бахвальством. Вы поднимете меня на смех, едва я раскрою рот.

Сёхаку пристально смотрел на Хиёси, размышляя о незаурядном поведении юноши:

– Мне кажется, я отчасти понял тебя, но ты заблуждаешься относительно военного дела. Оно – не грубая сила и простое умение, как ты считаешь.

– А что же?

– Человек, овладев одним искусством, овладевает всеми искусствами. Военное искусство – вовсе не тупая сила и простая сноровка, а определенное состояние духа. Если в совершенстве развить дух, то сумеешь постигнуть все, включая науку и искусство правления, науку постижения мира и законы, по которым надлежит вершить суд над людьми.

– По-моему, ваши молодцы почитают высшим искусством умение бить и дырявить копьем своих противников. Простому воину или рядовому самураю больше и не надо, но настоящему полководцу, который…

– Ну-ка, заткнись! – заорал один из самураев и ударил Хиёси по щеке.

– Ай! – Хиёси стиснул лицо ладонями, словно ему сломали челюсть.

– Подобные оскорбления нельзя оставлять без ответа, иначе этот наглец совершенно забудется. Пожалуйста, господин Сёхаку, отойдите, мы сами с ним разберемся.

Слова Хиёси озлобили всех воинов.

– Он оскорбил нас!

– Издевательство над правилами!

– Надо как следует проучить выскочку!

– Прикончить на месте! Господин не упрекнет нас!

Воины готовы были привести угрозу в исполнение – оттащить Хиёси в кусты и снести ему голову. Сёхаку с трудом отбил юношу, чтобы не допустить смертоубийства.

В тот же вечер Нохатиро пришел в комнату, где жили слуги, и негромко окликнул Хиёси, который в одиночестве сидел в углу с таким видом, словно у него разболелись зубы.

– Да, слушаю вас!

Лицо у него распухло.

– Больно?

– Не очень, – соврал Хиёси, прижимая к лицу мокрое полотенце.

– Господин хочет поговорить с тобой. Пройди с черного хода, чтобы тебя не заметили.

– Вот как? Господин? Он, верно, узнал о том, что произошло днем.

– Твои бесстыдные речи довели до его сведения. Он только что повидался с господином Хиттой, так что наверняка знает обо всем. Он сам назначит тебе наказание.

– Вы уверены?

– В доме Мацуситы существует правило, обязывающее слуг и работников заниматься военным делом. Теперь господину придется особо поддерживать уважение к этому правилу. Можешь считать, что ты пропал.

– Тогда я убегу отсюда. Не хочу умереть из-за такой ерунды.

– Не говори глупости! – Нохатиро цепко схватил Хиёси за запястье. – Если ты сбежишь, мне придется совершить сэппуку. Мне приказано немедленно доставить тебя.

– Значит, я не могу даже сбежать? – простодушно спросил Хиёси.

– Слишком много ты болтаешь. Подумай, прежде чем рот разинуть. Услышав, что ты наговорил сегодня, и я назову тебя хвастливой обезьяной.

Нохатиро велел Хиёси идти вперед, а сам двинулся следом, держа руку на рукояти меча. В густеющих сумерках порхали мотыльки. Свет из библиотеки падал на веранду, пол которой еще не просох от мытья.

– Я привел Обезьяну! – Нохатиро опустился на колени.

Кахэй вышел на веранду:

– Ну и где он?

Услышав над головой голос господина, Хиёси поклонился так низко, что уткнулся лбом в мох.

– Обезьяна!

– Слушаю, мой господин!

– До меня дошло известие, что в Овари делают новый вид брони. Его называют домару. Поезжай туда и купи ее! Ты ведь родом оттуда, так что, по-моему, тебе это не составит труда.

– Мой господин!

– Отправишься сегодня!

– Куда?

– Туда, где ты сможешь раздобыть домару.

Кахэй, достав из шкатулки немного денег, завернул их и протянул Хиёси. Тот, не веря своим глазам, смотрел то на деньги, то на хозяина. На глазах у него навернулись слезы, они покатились по щекам и закапали на руки.

– Ты должен незамедлительно уйти, но назад можешь не торопиться. Ищи хорошенько, даже если несколько лет потребуется. Доставь мне самую лучшую броню. Выпусти его из задних ворот и проследи, чтобы все было спокойно. Он должен уйти до рассвета, – обратился Кахэй к Нохатиро.

Невероятный поворот событий! Хиёси почувствовал, что дрожит. Он только что ждал казни, а сейчас… он дрожал от благодарности за сочувствие, проявленное Кахэем.

– Благодарю вас, мой господин.

Кахэй не выдал своих намерений, но Хиёси прекрасно понял хозяина.

«Его не любят за его острый ум, – думал Кахэй. – Неудивительно, что Хиёси вызывает злобу и ревность».

– За что, собственно, ты благодаришь меня? – произнес он с горькой улыбкой.

– За то, что вы меня отпускаете.

– Верно, но, Обезьяна…

– Да, мой господин?

– Ты никогда не добьешься успеха, если не научишься скрывать свой ум.

– Знаю.

– Почему тогда не сумел сдержаться сегодня на поле? Зачем восстановил всех против себя?

– По глупости. Я потом даже поколотил себя.

– Хватит наставлений. Ты очень умен, и я хочу помочь тебе. Люди, которые на тебя злились или завидовали тебе, обвиняли тебя в кражах. Стоило запропаститься булавке или пузырьку с пилюлями, недоброжелатели говорили, что это дело рук Обезьяны. Пересудам не было конца, ты возбуждаешь в людях злобу. Не забывай об этом!

– Да, мой господин.

– Я мог бы сегодня и не защищать тебя. На этот раз обвинения справедливы, но господин Сёхаку заранее рассказал мне о случившемся, поэтому сделаем вид, будто я, ничего не зная, отправил тебя с важным поручением. Понял?

– Нет слов выразить мою признательность, господин. – Хиёси кланялся Кахэю, не сводя с него взгляда.

Этой же ночью он покинул дом Мацуситы.

Бросив на усадьбу последний взгляд, он поклялся, что никогда не забудет великодушия Кахэя.

Потрясенный добротой бывшего господина, Хиёси раздумывал, как воздать должное Мацусите. Лишь тот, кто вечно подвергается издевательствам и побоям, способен оценить человеческую доброту.

Когда-нибудь… да, в будущем… Каждый раз, переживая удивление или ужас, Хиёси повторял эти слова, как паломник молитву.

Он вновь отправился в странствия, как бродячий пес, не зная, куда и зачем. Тэнрю широко разлилась, и, оказавшись вдали от человеческого жилья, Хиёси едва не расплакался от одиночества и страха перед неведомой судьбой. Но природа – ни звездное небо, ни глубокая река – не послала ему никакого знамения.

 

Глупый князь

 

– Прошу прощения! – Голос прозвучал дважды.

Отовака, получивший сегодня выходной, отсыпался в помещении для отдыха воинов. Он глянул наружу и огляделся по сторонам:

– Кто там?

– Это я! – Голос доносился из-за живой изгороди, где усики вьюнка обвивали листья и колючки китайского апельсина.

С веранды Отовака мог разглядеть только то, что кто-то стоит по ту сторону изгороди. Он вышел на веранду:

– Кто это? Если у тебя дело, так ступай через главные ворота.

– Они заперты.

Отовака вгляделся попристальней и радостно воскликнул:

– Обезьяна! Сын Яэмона, точно?

– Да.

– Почему ты не назвал своего имени? Скулишь, как собака.

– Главные ворота заперты, а когда я подошел сюда, то увидел, что ты спишь. Ты заворочался, и я решил еще раз окликнуть тебя.

– Нечего было церемониться. Жена, наверно, заперла ворота. Она пошла в лавку. Сейчас отопру.

Хиёси помыл ноги и вошел в дом, и Отовака пристально уставился на него:

– Где ты пропадал? Мы встретились с тобой на дороге два года назад. Никто не знает, жив ли ты. Твоя мать исстрадалась. Ты дал ей знать о себе?

– Нет еще.

– А дома был?

– Заглянул ненадолго, прежде чем сюда направиться.

– И не показался матери на глаза, а?

– Я вообще-то украдкой пробрался домой прошлой ночью. Мать и сестра спали. Я только взглянул на них и поспешил сюда.

– Чудной ты все же! Это ведь твой родной дом! Почему не сообщил близким, что жив и здоров? Как они бы обрадовались!

– Я очень хотел повидать их, но, уходя из дома, я поклялся, что не вернусь, пока не добьюсь чего-то в жизни. Ничего путного из меня не вышло, и я не хочу попадаться на глаза отчиму.

Отовака оглядел Хиёси с головы до ног. Белая хлопковая одежда на нем почернела от пыли, дождя и росы. Грязные волосы и темные от загара впалые щеки дополняли картину крайней нужды и изнурения.

– А чем зарабатываешь на жизнь?

– Продаю иголки.

– Ни у кого не служишь?

– Служил у нескольких самураев, не самых высокородных, но…

– Ну, понятно. Тебе, по обыкновению, все быстро надоело. А сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– Уродился дурачком, так ничего не попишешь, только не переигрывай, изображая простака. Всему есть предел. У дураков и терпение дурацкое, они все вынесут, но ты не таков, да и проделки у тебя иного свойства. Нечего удивляться, что мать горюет, а отчим сердится. Обезьяна! Чем же ты намерен заняться в этой жизни?

Отовака бранил Хиёси за легкомыслие, но в душе жалел юношу. Он был близким другом покойного Яэмона и хорошо знал, как жестоко относится Тикуами к пасынку и к падчерице. Отовака молился, чтобы Хиёси совсем не пропал, оскорбив память несчастного отца.

Вскоре вернулась жена Отоваки. Она заступилась за Хиёси:

– Он – сын Онаки, а не твой. Зачем ты его ругаешь? Время попусту теряешь. Мне жаль мальчика. – Она достала арбуз, охлажденный в колодце, и угостила Хиёси. – Ему только семнадцать. Совсем несмышленыш! Вспомни себя в этом возрасте. Тебе уже за сорок, а ты по-прежнему пеший воин. Не самый подходящий пример для подражания.

– Уймись, – обиделся Отовака. – Я не хочу, чтобы молодые люди прожили, как я, вот я и учу их уму-разуму. После церемонии совершеннолетия они только на словах считаются взрослыми, но в семнадцать пора быть настоящим мужчиной. Вот, к примеру, наш господин, князь Нобунага, да простит он мою неучтивость. Сколько ему лет, по-вашему?



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2022-11-01 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: