Асано Матаэмон – вассал клана Ода
Нэнэ – дочь Матаэмона
Окои – жена Матаэмона
Маэда Инутиё – оруженосец Оды Нобунаги
Ямабути Укон – вассал клана Ода
Токугава Иэясу – князь Микавы
Сэссай – буддийский монах и военный советник клана Имагава
Имагава Ёсимото – князь Суруги
Имагава Удзидзанэ – старший сын Ёсимото
Ёситэру – тринадцатый сёгун династии Асикага
Нагоя – двоюродный брат Оды Нобунаги
Икэда Сёню – вассал клана Ода и друг Токитиро
Такигава Кадзумасу – один из самых влиятельных вассалов Нобунаги
Сумпу – главный город провинции Суруга
Окадзаки – главный город провинции Микава
Киото – императорская столица Японии
Красивый мужчина
– Окои! – крикнул Матаэмон с порога собственного дома.
Жена поспешила навстречу.
– Приготовь сакэ. Я привел гостя.
– Кого же?
– Друга нашей дочери.
Следом за хозяином в дом вошел Токитиро.
– Господин Киносита?
– Окои, ты меня обманывала все это время. Подобное поведение непростительно для жены самурая. Оказывается, господин Киносита и наша Нэнэ давно знакомы, а ты об этом знала, а мне ничего не говорила. Почему?
– Твои упреки справедливы. Прости меня!
– Ну ладно! Вообрази, каким скверным отцом считает меня Токитиро!
– Дочь получала письма, но никогда не скрывала их от меня.
– Надеюсь.
– Нэнэ ведь умная девочка. Я уверена, она ничего предосудительного не сделала. Вот мне и казалось, что не обязательно тревожить тебя из-за каждого письма, которое она получает.
– Захвалила нашу дочь! Впрочем, я совсем не понимаю современную молодежь!
Матаэмон повернулся к Токитиро, который чесал в затылке, недоуменно поглядывая на хозяев. Матаэмон расхохотался, поняв, что невольно преградил гостю дорогу в дом.
|
|
У Токитиро замирало сердце от счастья, что его пригласили в гости к возлюбленной, причем ее родной отец.
– Что же мы на пороге топчемся!
Матаэмон провел Токитиро в гостиную.
Дома лучников были не лучше жилища Токитиро. Все вассалы клана Ода, независимо от ранга, жили довольно скромно. И здесь единственной роскошью были дорогие доспехи хозяина.
– А где Нэнэ?
– Пошла к себе.
Окои предложила гостю воды.
– А почему она не ухаживает за гостем? Вечно убегает и прячется.
– Она, должно быть, приводит себя в порядок.
– Глупости какие! Скажи, чтобы быстро пришла и помогла накрыть на стол. Угостим Токитиро простой домашней едой.
– Что ты говоришь! – смутилась Окои.
Токитиро чувствовал себя скованно. В компании грубых обитателей крепости он слыл остряком и весельчаком, но здесь оказался застенчивым юношей.
Наконец появилась Нэнэ и учтиво поприветствовала гостя. Девушка немного подкрасилась.
– Извините за скромный прием, но чувствуйте себя, как дома, – сказала Нэнэ, ставя на стол поднос с закусками и кувшинчиком сакэ.
Матаэмон расспрашивал Токитиро о жизни, а тот отвечал как во сне, завороженно глядя на красивую девушку. «Прелестный профиль», – думал он, но его пленяло ее безыскусное обаяние. В Нэнэ не было жеманства, присущего многим женщинам, которые пренебрегают мужчинами или притворяются, будто они равнодушны к ним. Кому-то она показалась бы худой, но это была хрупкость полевого цветка, залитого светом луны. Токитиро не сводил с Нэнэ восхищенного взгляда.
– Еще сакэ? – предложил Матаэмон.
|
|
– Спасибо.
– Ты ведь сказал, что сакэ понравилось тебе.
– Правда очень вкусное.
– Чувствуешь себя хорошо? Голова не кружится?
– Нет.
Оперевшись локтем на край стола, Токитиро не отрываясь смотрел на личико Нэнэ, казавшееся при свете лампы болезненно бледным. Она взглянула в его сторону, и юноша смутился.
– Я, похоже, сегодня слегка переусердствовал, – сказал он, закрыв глаза ладонью, и покраснел, поняв, что выдал свои чувства Нэнэ.
Токитиро подумал, что когда-нибудь и ему придет пора жениться. Невеста его непременно должна быть красавицей. Он невольно задался вопросом: смогла бы Нэнэ справиться с нищетой и невзгодами и родить ему здоровых детей? В его положении женитьба повлекла бы за собой серьезные денежные затруднения, однако он твердо знал, что и в будущем его не ждут несметные богатства, а неприятностей и тревог окажется в избытке.
Приглядывая невесту, мужчина обычно судит о ней по внешности и добродетели. Токитиро считал, что не менее важно найти такую жену, которая искренне полюбила бы его мать, простую крестьянку, и воодушевляла и вдохновляла мужа на великие свершения. Вдобавок ко всем достоинствам избранница Токитиро должна смириться с бедностью. «Не такова ли Нэнэ…» – думал он.
Токитиро серьезно заинтересовался Нэнэ не сегодня. Он давно поглядывал на дочку Матаэмона, думая, что такая девушка достойна его. Он приметил ее, не зная, чья она дочь, и начал втайне посылать ей письма и подарки. Сегодня вечером он осознал глубину своих чувств.
– Нэнэ, я хочу потолковать с Токитиро с глазу на глаз, пожалуйста, оставь нас ненадолго.
|
|
Слушая Матаэмона, Токитиро представил, будто уже доводится ему зятем, и вновь залился краской.
Нэнэ вышла из комнаты, а Матаэмон, выпрямив спину, заговорил:
– Киносита, я буду говорить без обиняков. Я знаю, ты честный человек.
– Слушаю вас.
Токитиро польстила откровенность Матаэмона, о чем бы ни зашел разговор. Он тоже выпрямился, готовый выполнить любую просьбу Матаэмона.
– Видишь ли… Ну ладно… Нэнэ в том возрасте, когда пора замуж.
– Да, возраст подходящий…
В горле у Токитиро пересохло, и он почему-то испугался. Зачем он сделал это замечание? Достаточно было промолчать или кивнуть в ответ. Впрочем, Токитиро имел обыкновение вступать в разговор там, где следовало бы помалкивать.
– Дело в том, что к ней уже сватаются несколько человек. Предложения очень лестные. Женихи занимают высокое положение в обществе. Как отец, я должен сделать выбор.
– Это, верно, непросто.
– И все-таки…
– Да?
– Тот, кто нравится отцу, не обязательно придется по душе дочери.
– Понятное дело. Счастье женщины зависит от удачного замужества.
– У нашего господина есть молодой оруженосец Маэда Инутиё. Ты его, конечно, знаешь.
– Господина Маэду? – Токитиро часто заморгал.
– Господин Инутиё из хорошей семьи. Он упорно домогается руки и сердца Нэнэ.
Токитиро не смог ничего сказать в ответ, лишь горестно вздохнул от внезапного появления опасного соперника. Изящное лицо, красивый голос, безупречные манеры Инутиё, которыми он обзавелся на службе у Нобунаги, вызывали у Токитиро дикую ревность. Его собственная внешность, мягко говоря, удручала его. Все в крепости по-прежнему обзывали его Обезьяной. Слова «красивый мужчина» повергли его в дрожь. Красота Инутиё была очевидной и предвзятому глазу.
– Вы собираетесь выдать за него Нэнэ?
Собеседники становились все откровеннее друг с другом.
– Что? А, нет! – Матаэмон покачал головой. Он поднес к губам чашечку с сакэ с таким видом, словно вопрос Токитиро вывел его из глубочайших раздумий. – Я, как отец, был бы счастлив видеть своим зятем столь благородного господина, как Инутиё, и, честно говоря, уже дал ему согласие. Моя дочь и слышать не хочет отцовского совета. Правда, это единственный пример ее непослушания.
– Вы хотите сказать, что ей неприятен разговор об Инутиё?
– Она молчит, но и радости не выказывает. Можно сказать, что она не в восторге от жениха.
– Понятно.
– Разговоры о замужестве порой скучны, – сказал Матаэмон, но лицо у самурая оставалось озабоченным.
В конце концов, замужество дочери – дело чести отца. Матаэмон восхищался Инутиё, считая его молодым человеком с блестящим будущим. Инутиё попросил руки его дочери, и Матаэмон радостно согласился, не посчитав нужным посоветоваться с Нэнэ. Он горделиво объявил дочери о предстоящем замужестве, превознеся достоинства Инутиё, но она восприняла эту весть без радости. Нэнэ разволновалась, но больше от гнева. Отца и дочь связывают кровные узы, но Матаэмон понял, что их взгляды на идеального мужа не совпадают. Теперь Матаэмон не знал, что делать. Ему было стыдно перед Инутиё и как отцу, и как самураю.
Инутиё, заручившись согласием Матаэмона, объявил друзьям о предстоящей женитьбе на дочери Асано и позвал их на свадьбу.
Матаэмон поведал Токитиро о возникших затруднениях, а день помолвки неотвратимо приближался. Пока ему удавалось откладывать свадьбу, ссылаясь на то, что «мать Нэнэ нездорова» или, «что, по словам жены, этот год для замужества неудачен». Но запас отговорок иссяк, и Матаэмон совершенно растерялся.
– Ты парень сообразительный, придумай что-нибудь!
Токитиро не менялся в лице, если и напивался. До разговора с Матаэмоном он дал волю мечтам, но сейчас, выслушав откровения отца Нэнэ, посерьезнел.
«Трудный у меня соперник», – подумал он. Инутиё был из тех красавцев, которых ненавидел Токитиро. Безупречным человеком молодого самурая назвать было нельзя. Выросший в охваченной раздорами стране, он был храбр, но упрям и подвержен припадкам неистового гнева.
Инутиё впервые воевал под водительством Нобунаги в тринадцатилетнем возрасте. Он оказался удачливым и смелым для того, чтобы вернуться с битвы с вражеской головой. Когда приверженцы Нобуюки подняли мятеж, Инутиё отважно бился на стороне старшего брата. Противник поразил его стрелой в правый глаз, но Инутиё, спрыгнув с коня, отрубил лучнику голову и протянул ее Нобунаге. Проделал он это со стрелой в глазу.
Он был самоотверженным воином и красивым мужчиной, хотя правый глаз у него теперь превратился в узкую щелку, словно бы зашитую ниткой. Его вспыльчивый нрав не мог укротить даже Нобунага.
– Как быть с Инутиё? – переспросил Матаэмон.
Обоих охватило отчаяние. Токитиро, отличавшийся изворотливостью ума, не знал, что посоветовать.
– Ладно, не печальтесь. Я что-нибудь придумаю, – сказал он после долгого молчания.
Токитиро вернулся в крепость. Забыв о собственных делах, он размышлял над задачей, которую предстояло решить Матаэмону. Токитиро воспринял как большую честь то, что отец возлюбленной доверился ему, хотя хлопоты сулили юноше затруднения.
Теперь Токитиро понял, как велика его любовь к Нэнэ.
«Это и есть любовь?» – вопрошал он себя, ощущая загадочный трепет сердца. Произнесенное вслух слово «любовь» вызывало у него неприятное чувство. Ему не нравилось, что оно было у всех на устах. Разве еще в ранней юности он не отказался от надежды на любовь? Его внешность и повадки, которые помогали ему выстоять в борьбе с невзгодами жизни, вызывали у красивых женщин лишь презрение и насмешку. Токитиро в душе волновала красота, ему были не чужды возвышенные чувства. Он воспитал в себе такое терпение, что легкомысленные красавицы и высокомерные красавцы не могли соперничать с ним в жизненной стойкости.
Судьба награждала Токитиро одними пинками, но он не отступался от задуманного. «Когда-нибудь я им всем покажу!» – поклялся он самому себе. Женщинам еще предстоит перессориться и передраться, добиваясь благосклонности уродливого коротышки. Эта мысль согревала его в любых испытаниях. Токитиро смотрел на женщин словно бы из своего блистательного будущего. Он презирал мужчин, боготворящих женскую красоту. Презирал он и тех, кто превращает любовь в игру воображения и в сокровенную тайну, тех, кто почитает ее высшим благом, дарованным человеку Небесами, тех, кто черпает наслаждение в неутолимой печали от любви.
Чувство к Нэнэ поколебало сложившиеся представления Токитиро о женщинах и любви. Любовь и ненависть овладевают человеком помимо его воли, Токитиро смирился с тем, что полюбил девушку. Погружаясь в сон, он видел изящный профиль Нэнэ.
Следующий день у Токитиро был свободным от службы. Новый дом под павлонией нуждался в ремонте, кроме того, надо было расставить мебель. Токитиро тем не менее остался в крепости, надеясь как-то подступиться к Инутиё, который всегда держался около Нобунаги. Поднявшись на высокий деревянный помост вместе с князем, Инутиё взирал на остальных вассалов едва ли не важнее, чем его господин. Когда люди вроде Токитиро приходили с делом к Нобунаге, Инутиё выслушивал их с ухмылкой, от которой на щеках у него появлялись ямочки.
«Обезьяна! Опять глаза мозолит!» Инутиё молчал, но его вид был красноречивее слов. Единственный глаз словно пронзал людей насквозь. Токитиро, считая Инутиё вздорным, и прежде держался от него подальше.
Пока Токитиро разговаривал со стражем у главных ворот, кто-то прошел мимо, бросив на ходу:
– Господин Токитиро, у вас сегодня свободный день?
Обернувшись, Токитиро увидел Инутиё. Он нагнал княжеского оруженосца и сказал:
– Господин Инутиё, у меня к вам деликатное дело.
– Государственное или личное? – с обычным высокомерием спросил тот.
– Я уже сказал, деликатное, то есть личное.
– В таком случае оно может обождать. Я вернулся в крепость, выполнив поручение князя, и у меня нет времени на пустую болтовню. Прощайте! – Резко оборвав разговор, он поспешил прочь.
«Неприятный человек, но в служебном рвении ему не откажешь», – подумал Токитиро. Он равнодушно посмотрел вслед Инутиё, затем быстрым шагом направился в город. Подойдя к своему дому, Токитиро увидел, что ему красят ворота и втаскивают в дом какие-то вещи.
«Может, я ошибся домом?» – подумал Токитиро, оглядываясь по сторонам.
– Эй! Господин Киносита! Идите сюда! – окликнули его из кухни.
– Ах, это вы!
– Что это значит? Где же вы были? За вас другие делают вашу работу! – Это был один из его прежних напарников по кухне. – Ну да ладно! Вы и так, похоже, времени зря не теряете!
Токитиро вошел, и ему показалось, что он гость в чужом доме. Здесь были и лакированный комод с ящичками, и полки. Все это принесли его друзья, узнав о неожиданном повышении Токитиро. Не обнаружив счастливчика дома, они занялись уборкой, расстановкой мебели и даже решили покрасить ворота.
– Спасибо! Вы так добры!
Токитиро принялся помогать незваным помощникам, но ему оставалось только разлить сакэ по кувшинчикам и расставить их по подносам.
– Господин Киносита, – заговорил один из поставщиков, считавший себя должником Токитиро с тех пор, как тот ведал дровами и углем в крепости, – вот девушка из нашей деревни. У вас теперь много дел по дому. Может, возьмете ее в служанки? – Он указал на круглолицую девушку, ловко хлопотавшую в кухне.
– Мне нужен еще слуга и мальчик-рассыльный, так что я буду весьма признателен, если вы кого-нибудь присоветуете.
Вскоре все уселись в кружок и началось застолье по случаю новоселья.
«Хорошо, что я вернулся сегодня. Какой был бы стыд, если бы меня, хозяина, не оказалось дома». Токитиро стыдился своей забывчивости. Прежде ему не доводилось принимать гостей, но пора осваивать правила хорошего тона.
Гости пили и беседовали, а соседские жены по очереди заходили в дом, чтобы поздравить юношу с повышением по службе.
– Господин Киносита! Хозяин дома! – обратился к нему один из гостей.
– В чем дело?
– Что за вопрос? А вы уже обошли соседей, чтобы засвидетельствовать им свое почтение?
– Нет.
– Неужели? Разве вы из тех, кто поет и пляшет, дожидаясь, пока к нему сами придут? Оденьтесь в парадную одежду и немедленно отправляйтесь по соседям. Представьтесь, сообщите, что вы здесь поселились, и о своем новом назначении.
Через несколько дней у Токитиро появился слуга. Он был из той же деревни, что и служанка. И затем Токитиро нанял еще одного человека. Несмотря на скромное жалованье, он обзавелся и домом, и челядью. Теперь, когда Токитиро в синем плаще с белой павлонией на спине выходил из дому, его провожали служанка и двое слуг.
Однажды утром, размышляя о том, что для полноты счастья ему нужно жениться на Нэнэ, Токитиро миновал мост через ров перед крепостью. Замечтавшись, он не заметил человека, с ухмылкой шедшего ему навстречу. Думал о Нэнэ? Нет, теперь он думал об обороне крепости в случае возможной осады. Это ведь не ров, а одно название. Он такой мелкий, что после десяти дней жары в нем оголяется дно. При штурме хватит и тысячи мешков с песком, чтобы завалить его. К тому же в крепости скудный запас питьевой воды. Следовательно, вода оказывается уязвимой точкой обороны. На долгую осаду ее не хватит… Бормоча себе под нос что-то непонятное для чужого уха, Токитиро не обратил внимания на человека гигантского роста, шагавшего ему навстречу.
– Господин Обезьяна! Уже приступили к службе? – Встречный похлопал Токитиро по плечу.
Токитиро, подняв глаза, взглянул в лицо говорящему. В это мгновение в голове мелькнул ответ на мучивший его вопрос:
– Нет, пока развлекаюсь.
Человеком, прервавшим раздумья Токитиро, был, разумеется, Маэда Инутиё. С тех пор как он грубо оборвал их беседу, они не встречались. Неожиданное столкновение вне стен крепости показалось юноше добрым знаком. Разговор начал сам Инутиё:
– Господин Обезьяна, тогда в крепости вы мне что-то говорили о деликатном деле. Я сейчас не на службе, поэтому готов вас выслушать.
– Да, конечно… Но то, что я хочу сказать… – Токитиро огляделся по сторонам и стряхнул пыль с камня на краю рва. – Не хотелось бы говорить на ходу. Может, присядем?
– О чем разговор?
Токитиро заговорил, не сумев скрыть волнения:
– Господин Инутиё, вы любите Нэнэ?
– Какую еще Нэнэ?
– Дочь господина Асано.
– Ну да, ее так зовут.
– Так любите или нет?
– А вам-то что?
– Хотел бы вас предостеречь. Вы, похоже, не понимаете положения, в котором оказались, получив согласие ее отца на женитьбу.
– А что в этом дурного?
– Есть некоторые обстоятельства…
– Что именно?
– Дело в том, что мы с Нэнэ давно любим друг друга.
Инутиё уставился на Токитиро и затрясся от неудержимого хохота. Красавец не воспринимал Токитиро всерьез.
– Повода для смеха нет. Нэнэ не такая девушка, чтобы предать меня и согласиться на брак с другим.
– Вот как?
– Мы дали клятву верности.
– Что ж, я не возражаю.
– Возражения есть у отца Нэнэ. Если вы не отступитесь от ваших требований, господину Асано придется совершить ритуальное самоубийство.
– Сэппуку?
– Господин Асано не знал о нашем уговоре, поэтому принял ваше предложение. Нэнэ оказалась в затруднительном положении.
– Чьей женой она хочет быть?
– Моей! – Токитиро решительно ударил себя в грудь.
Инутиё вновь расхохотался, на этот раз не так оглушительно.
– Хватит шуток, господин Обезьяна. Вы когда-нибудь в зеркало на себя смотрели?
– Хотите назвать меня лжецом?
– Зачем Нэнэ муж-страшила?
– А если это правда?
– Тогда примите мои поздравления.
– Значит, вы не станете противиться нашей свадьбе?
– Послушайте, господин Обезьяна…
– Да?
– Все животы надорвут со смеху.
– Истинную любовь не оскорбить издевками. Пусть смеются, нам безразлично.
– Вы не шутите?
– Совершенно серьезно. Когда женщине не нравится мужчина, она уклоняется от него, как ива под порывами ветра. Если вам и удастся настоять на своем, пеняйте потом на себя, когда окажетесь в дураках. И пожалуйста, не упрекайте господина Асано, если мы с Нэнэ поженимся.
– Об этом вы хотели поговорить со мной?
– Да. Признателен вам за вашу мудрость. Прошу вас, не забудьте об обещании, которое вы мне дали.
Токитиро склонился в поклоне, а когда выпрямился, Инутиё уже не было рядом.
Через несколько дней Токитиро зашел к Матаэмону.
– Я по поводу того, о чем мы недавно беседовали, – деловито начал Токитиро. – Я поговорил с господином Инутиё, растолковав ему затруднительность вашего положения. Инутиё заявил, что не будет настаивать на женитьбе, если ваша дочь не желает выходить за него замуж, и проявляет благосклонность ко мне. По-моему, он смирился с судьбой.
Токитиро произнес это как нечто само собой разумеющееся. Матаэмон растерялся от неожиданности. Токитиро продолжил свою речь:
– Господин Инутиё, разумеется, сожалеет, что ваша дочь выйдет замуж за другого. Он не будет чинить препятствий нашему браку с Нэнэ и как истинный мужчина поздравил меня. Он будет недоволен, если вы отдадите Нэнэ не за меня, а за кого-нибудь еще.
– Погоди, Киносита. Если я правильно тебя понял, господин Инутиё согласен на то, чтобы Нэнэ вышла только за тебя?
– Совершенно верно.
– Невероятно! Кто пообещал Нэнэ тебе в жены? Когда это произошло?
– Вынужден признать, что никто не давал мне таких обещаний.
– В чем же дело? Я не просил тебя плести господину Инутиё всякие небылицы.
– Нет…
– Зачем же ты глупостей ему наговорил? Придумал, будто вы с Нэнэ помолвлены. Сущий вздор. – Сдержанный и прекрасно воспитанный Матаэмон вышел из себя. – Все решат, что это шутка. Но даже и шутка способна навредить незамужней девушке. Ты находишь это забавным?
– Разумеется, нет. – Токитиро понурил голову. – Я виноват, просто не сообразил, к чему это может привести. Прошу прощения. Мне очень жаль.
Матаэмон с отвращением посмотрел на него:
– Не сочиняй, что тебе жаль. Печалиться следует мне. Я сам виноват, потому что посоветовался с тобой. Мне казалось, что в твоей голове есть крупица здравого смысла.
– Видите ли…
– Ступай прочь! Чего ты дожидаешься? И не появляйся в моем доме.
– Я никому ничего не скажу до тех пор, пока мы не назначим день свадьбы.
– Дурак!
Терпение Матаэмона истощилось, он кричал на Токитиро:
– Да кто тебе сказал, что я отдам Нэнэ за человека вроде тебя? Она и сама ни за что не согласится!
– В том-то и дело, верно?
– О чем ты?
– Нет ничего таинственнее любви. Нэнэ скрывает чувства, но она выйдет замуж только за меня. Боюсь показаться вам невежливым, но я не просил у вас руки вашей дочери. Я просил Нэнэ стать моей женой. Она ждет не дождется, когда я попрошу вашего согласия на наш брак.
Матаэмон остолбенел. Он в жизни не видывал такого наглеца. Сейчас не время с ним разбираться, достаточно замолчать и надуться, и Токитиро уберется восвояси.
Токитиро, однако, и не думал уходить.
– Я не лгу. Спросите у дочери, кто ей по сердцу, – невозмутимо сказал он.
Матаэмон уже не мог больше сдерживаться. Не отвечая Токитиро, он повернулся к нему спиной и закричал:
– Окои! Окои!
Окои встревоженно выглянула из своей комнаты, но на зов мужа не поспешила.
– Окои! Приведи сюда Нэнэ!
– Но ведь… – Окои попыталась успокоить мужа, но он ее не слышал.
– Нэнэ! Нэнэ!
Нэнэ опасливо выглянула из-за спины матери и робко поклонилась.
– Иди-ка сюда! – Вид у Матаэмона был угрожающий. – Скажи, ты что-нибудь обещала господину Киносите втайне от родителей?
Нэнэ побледнела. Широко распахнув глаза, она недоуменно смотрела то на отца, то на Токитиро. Токитиро сидел с низко опущенной головой.
– Так что ж, Нэнэ? Честь нашей семьи висит на волоске, как и твоя. Изволь выражаться со всей определенностью. Подтверди, что ничего подобного не было.
Нэнэ, немного помолчав, заговорила ясно, отчетливо и скромно:
– Конечно не было, отец.
– Так я и думал.
Со вздохом облегчения Матаэмон победоносно постучал себя по груди.
– Но, отец…
– Что еще?
– Мне хотелось бы поведать и тебе, и матушке…
– Говори!
– Прошу вас, если господин Киносита хочет взять в жены такую недостойную особу, как я, пожалуйста, не отказывайте ему.
– Что? Что такое?
Матаэмону показалось, что он лишился рассудка.
– Очень прошу.
– Ты, случаем, не лишилась разума?
– Не говори так о важном деле. Я и сама чувствую неловкость. Мне и самой трудно, но я не могу промолчать или покривить душой.
Матаэмон горестно вскрикнул.
«Невероятно», – подумал Токитиро, воодушевленный решительным заявлением Нэнэ. Душа его ликовала. Он и сам не понимал, почему благополучная, лишенная лукавства девушка решила вдруг отдать ему свое сердце.
Настал вечер. Токитиро задумчиво брел куда-то. Он не заметил, как от Матаэмона отправился в новый дом под павлонией.
Нэнэ сказала, что с согласия родителей готова стать женой господина Киноситы. Машинально переставляя ноги, Токитиро не верил собственному счастью. Конечно, Нэнэ сказала это совершенно серьезно, но он сомневался в ее чувствах. Действительно ли она любила его? «Если она меня любит, почему не сказала об этом раньше?» – недоумевал Токитиро. Он втайне посылал ей письма и подарки, но Нэнэ не прислала ему ни единой весточки, которую он мог бы истолковать как знак взаимности. Он, разумеется, сделал вывод, что не нравится девушке. А вся история, которую он придумал и разыграл с Инутиё и Матаэмоном, была прихотью его причудливой натуры. Рискуя всем, он уповал на свою дерзкую и, конечно, несбыточную мечту, не интересуясь тем, как к нему относится Нэнэ. Теперь он на ней женится, придется стать ее мужем.
Нэнэ проявила невиданную смелость, сказав отцу и матери да в присутствии самого Токитиро, что она хочет выйти за него замуж. Ее признание ошеломило Токитиро сильнее, чем Матаэмона.
Пока Токитиро не покинул дом Асано, его хозяин сидел с мрачным и обиженным лицом, не отвечая на просьбу дочери. Конечно, он гневался, сердясь на дочь и жалея ее за неудачный выбор. «У нее нет вкуса», – раздраженно думал Матаэмон.
Токитиро, прощаясь, тоже чувствовал себя неловко.
– Я приду завтра за окончательным ответом, – сказал робко Токитиро, прощаясь.
– Я подумаю, – строго ответил Матаэмон. Слова его прозвучали как вежливый отказ.
Токитиро уловил в них и слабый лучик надежды. В конце концов, до сих пор он не знал, как к нему относится Нэнэ. Если ее благосклонность искренна, то Матаэмона он сумеет переубедить. «Я подумаю» – это ведь не категорическое «нет». Токитиро уже вообразил себя мужем Нэнэ.
Токитиро, как во сне, вернулся домой и уселся в большой комнате. Он думал о своей смелости, о чувствах Нэнэ и предстоящей женитьбе.
– Вам письмо из Накамуры! – Слуга подал Токитиро письмо и сверток с домашними гостинцами.
Сердце подсказало юноше, что это весточка от матери.
«Нет слов, чтобы выразить благодарность за твои дары – сласти и платья для Оцуми. Мы плачем, но это слезы радости».
Токитиро уже несколько раз писал матери о новом доме и просил ее поселиться вместе с ним. Жалованья в тридцать канов едва ли хватило бы на то, чтобы должным образом выказать Онаке сыновние чувства, но нужды в еде и одежде она не знала бы. В доме были слуги, поэтому натруженные за годы тяжких хлопот по дому и в поле руки матери могли бы наконец отдохнуть. Он и мужа подыскал бы для Оцуми. Купил бы вкусного сакэ отчиму. Токитиро теперь и сам любил посидеть за чашечкой сакэ. Хорошо бы вся семья жила у него в городе. Вечером они вспоминали бы о прежней бедности, а сакэ веселило бы их.
Далее Онака писала:
«Мы были бы счастливы жить у тебя, но это помешало бы твоей службе. Я понимаю, что священный долг самурая состоит в том, чтобы в любой миг быть готовым к сражению и гибели. Рано еще заботиться о моем счастье. Вспоминая былые времена, радуясь твоим успехам, я благодарю богов, Будду и князя Оду. Не беспокойся обо мне, пожалуйста. Посвяти себя службе. Иной мечты у меня нет. Я помню то, что ты сказал мне когда-то у ворот морозной ночью».
Токитиро со слезами на глазах перечитывал письмо. Хозяину дома, конечно, не пристало появляться перед слугами плачущим. Самурайский закон запрещает воинам плакать на людях. Токитиро сейчас забыл о правилах приличия. Он рыдал так громко, что слуги перепугались.
– Как я ошибался! Матушка права, она такая мудрая! Мне рано думать о своем благополучии и обзаводиться семьей! – произнес он вслух, бережно складывая письмо. Токитиро плакал, вытирая слезы рукавом, как ребенок.
«Все правильно, – думал он. – Провинция какое-то время прожила в мире, но никто не знает, когда и откуда в город вломится враг. В Накамуре они живут в безопасности. Нет, матушка написала не об этом. Она намекнула, что нельзя думать лишь о самом себе. Служба князю – превыше всего». Почтительно подняв письмо на уровень глаз, Токитиро заговорил, словно мать находилась рядом с ним:
– Я понял, что ты хотела мне сказать, и покоряюсь твоему решению. Когда мое положение упрочится и я завоюю доверие князя и его приближенных, я приеду в родную деревню и заберу тебя в город. – Он протянул сверток с просеянной мукой слуге. – Отнеси в кухню! Что уставился на меня? Нет ничего дурного в слезах, если есть серьезная причина. Мать прислала мне гостинец из дома. Передай служанке, пусть напечет пышек. Я их с детства люблю, и матушка помнит об этом.
За ужином он думал о матери, совсем забыв о Нэнэ. «Интересно, что матушка ест? Я посылаю ей деньги, но она, верно, покупает на них сласти малышу и сакэ мужу, а сама перебивается сушеными овощами. Если матушка в ближайшие годы умрет, я не перенесу ее смерти».
Засыпая, Токитиро встрепенулся от прилива новых сомнений. «Как мне жениться, если я не могу жить вместе с матушкой? Все так неожиданно! Лучше бы повременить с Нэнэ».
Стены Киёсу
Каждую осень на Овари налетали сильные бури, но сейчас здесь бушевала более опасная стихия. Вести, долетавшие с запада, из Мино, где правил Сайто, с юга, из Микавы, находившейся под властью Токугавы, и востока, из Суруги, где княжил Имагава Ёсимото, свидетельствовали об угрозе Овари.
Бури в этом году повредили более двухсот кэнов внешней крепостной стены. Для восстановления укреплений собрали множество плотников, кровельщиков, каменщиков и подсобных рабочих. Камни и бревна доставляли в крепость через ворота Карабаси. Строительные материалы, уложенные штабелями или сваленные как попало, мешали передвижению в крепости и в ее окрестностях.
– Шагу не ступить! – ворчали люди, служившие в крепости.
– Вряд ли с ремонтом управятся вовремя. Новую бурю эти стены не выдержат.
Вскоре на загроможденном материалами участке поставили вывеску: «Ведутся восстановительные работы. Посторонним вход воспрещен». Ремонт под руководством Ямабути Укона, приближенного Нобунаги, скорее походил на военную операцию. Людей, которым надо было здесь пройти, пропускали по одному со строгими мерами предосторожности.
Работы шли уже двадцать дней, но явных результатов пока не было, однако никто не жаловался. Все понимали, что восстановление двухсот кэнов крепостной стены – дело трудоемкое.
– Кто это там? – Укон подозвал подчиненного.
– По-моему, господин Киносита, конюший.
– Что? Киносита? Ах да! Его все зовут Обезьяной. Приведи его ко мне, когда он еще раз появится, – распорядился Укон.
Подчиненный понимал причину гнева начальника. Каждый день Токитиро проходил в крепость не здороваясь с Уконом. Он перепрыгивал через бревна – другого пути не было, потому что бревна и камни загораживали проход повсюду. Токитиро словно бы не замечал, что это строительные материалы, и не просил разрешения у ответственного лица пройти по площадке, как полагалась.
– Невежа, – заметил подчиненный Укона. – Ничего удивительного, его на днях произвели из простых слуг в самураи и предоставили собственный дом в городе. Молодой еще.
– Дело в другом. Нет ничего отвратительнее высокомерия выскочки, так и норовит оскорбить. Надо бы проучить его.
Подчиненный Укона высматривал Токитиро. Он показался вечером, в тот час, когда заканчивается повседневная самурайская служба. На Токитиро был синий плащ, с которым он не расставался. Конюший работает на свежем воздухе, поэтому плащ был необходим, но Токитиро уже имел возможность хорошо одеваться. Однако он, по обыкновению, не хотел тратить деньги на себя.
– Идет!
Люди Укона перемигнулись. Токитиро шел не торопясь, павлония красовалась у него на плаще.
– Подождите! Господин Киносита!
– Вы меня звали? – Токитиро обернулся. – Чем могу служить?
Его попросили немного подождать и пошли за Уконом. Каменщикам и грузчикам объявили об окончании работ, и они большими группами потянулись домой. Укон обсуждал с десятниками план на завтра.
– Обезьяна? Вы его задержали? Тащите сюда! Надо немедленно отучить его от дурных привычек, – приказал Укон.
Токитиро подвели к Укону. Юноша не поздоровался, не поклонился. «Вы меня звали, так не тратьте попусту время!» – словно бы говорил он надменным видом.
Укон разгневался. По праву происхождения он был несравнимо выше этого юнца. Отцом Укона был Ямабути Саманоскэ, комендант крепости Наруми и один из старших советников клана Ода. Выскочка в синем плаще вообще неизвестно какого рода.
– Как ты себя ведешь? – Лицо Укона налилось кровью. – Обезьяна! Эй, Обезьяна! – произнес Укон, но Токитиро на сей раз не ответил.
Все – от Нобунаги и до друзей Токитиро – называли его Обезьяной. Прозвище, казалось, не задевало его.
– Обезьяна! Оглох?
– Какая глупость!
– О чем ты?
– Глупо останавливать человека, чтобы оскорблять его. Какая еще обезьяна?
– Я назвал тебя так, как и все. Я подолгу бываю в крепости Наруми, поэтому забыл твое имя. Неужели я тебя обидел?
– Да, не всем позволительно называть меня так.
– Значит, я из тех, кому это непозволительно?
– Вот именно!
– Помолчи, сейчас мы разберемся в твоем проступке. Почему ты каждый день топчешь наши строительные материалы? Почему не здороваешься как полагается?
– Это преступление?
– Тебя, похоже, не учили этикету. Я говорю об этом, потому что со временем ты можешь стать самураем. Воин должен иметь хорошие манеры. Каждое утро ты брезгливо оглядываешь наши работы и что-то злобно бормочешь себе под нос. Восстановительные работы осуществляются по тому же воинскому уставу, что и сражения с врагом. Глупец ты несчастный! Запомни, еще одного проступка я тебе не прощу. Я понимаю, простой слуга из свиты князя, получив должность самурая, от восторга теряет голову.
Укон расхохотался, окинул самодовольным взглядом подчиненных и десятников и повернулся спиной к Токитиро, подчеркивая собственное превосходство.
Десятники, решив, что выяснение отношений закончилось, вновь обступили Укона и заговорили о завтрашних работах. Токитиро, глядя в сторону Укона, не собирался уходить.
– С тобой все, Киносита! – бросил ему один из подчиненных Укона.
– Запомни этот урок! – добавил другой.
– А сейчас ступай своей дорогой! – сказал третий.
Они хотели побыстрее спровадить Токитиро, но юноша не обращал на них внимания. Он молча сверлил взглядом спину самурая. Гордость, переполнив душу Токитиро, выплеснулась наружу неудержимым хохотом.
Десятники и подчиненные Укона недоуменно уставились на конюшего.
– Над чем смеешься? – обернулся к нему Укон.
– Ты мне смешон, – давясь от смеха, ответил Токитиро.
– Негодяй! Стоило простить этого урода, так он нос задрал! Невиданная дерзость! Строительные работы подчинены воинскому уставу. Слышишь, замухрышка? Поди сюда! – Укон положил ладонь на рукоять большого меча. Противник его по-прежнему неподвижно стоял на месте. – Схватите его! Сейчас я с ним расправлюсь!
Подчиненные Укона мгновенно окружили Токитиро, но он молча глядел на них, посмеиваясь. Все считали его чудаком, но его поведение в минуту опасности настолько поразило людей, что никто не осмеливался дотронуться до юноши хотя бы пальцем.
– Господин Укон, вы великий мастер словесной брани. Жаль, что в других делах вы не так сильны.
– Что? Что ты сказал?
– Почему, по-вашему, на восстановительных работах действует воинский устав? Вы сами объявили об этом, но, бьюсь об заклад, совсем не понимаете причины. Вы – никудышный начальник, а еще удивляетесь моему смеху.
– Невероятная наглость! Да еще по отношению к должностному лицу моего ранга! Ах ты, урод!