– Мы с вами враги, но ваша деятельность вызывает у меня глубокое уважение. В храме Сётоку вы показались мне капризным молодым человеком. Судя по процветанию в подвластной вам провинции, о вас недаром идет добрая слава за пределами Овари.
Осава говорил с князем как равный. «Он не только храбрец, но и благожелательный человек», – подумал Хидэёси.
– Давайте встретимся в другой день и обстоятельно поговорим обо всем. Меня ждут неотложные дела. – Нобунага поднялся с места.
Чуть позже он вызвал Хидэёси для разговора наедине. Неизвестно, о чем шла речь, но Хидэёси, похоже, получил хороший нагоняй. Он ничего не сказал Осаве и продолжал вести себя с ним как радушный хозяин, развлекая гостя уже в крепости Комаки.
– По возвращении в Суномату я извещу вас о решении князя, – сказал Хидэёси Осаве.
Как только они вернулись в крепость Хидсэёси и остались одни, Хидэёси сказал:
– Господин Осава, я поставил вас в неловкое положение. Я могу искупить свою вину только ценой собственной жизни. Не испросив позволения князя Нобунаги и будучи уверен, что он обрадуется, я самовольно предложил вам союз и был счастлив, получив ваше согласие. Но князь Нобунага не разделяет моего мнения. – Хидэёси вздохнул и печально потупил взор.
Осава уже догадывался о том, что Нобунага не расположен к нему.
– Вы очень расстроены, но, право, нет повода для огорчений. Поверьте, я прекрасно проживу и без жалованья от князя Нобунаги.
– Хорошо бы недоразумение ограничилось только этим.
Хидэёси чувствовал неловкость от разговора, но внезапно он выпрямился, словно приняв важное решение:
– Лучше я поведаю вам все начистоту, господин Осава. Перед нашим отъездом князь Нобунага жестоко бранил меня за то, что я не владею искусством двойной игры. С какой стати, сказал он мне, Осава Дзиродзаэмон, человек чести, имеющий доброе имя во всем Мино, поддастся на мои уговоры и станет нашим союзником? Упрек князя застал меня врасплох.
|
|
– Представляю.
– Нобунага сказал, что мы имеем дело с тем самым Осавой, который известен, как яростный защитник Мино, недаром его зовут Тигром, с человеком, который на протяжении многих лет терзает жителей Овари. Он даже предположил, что я сам угодил в вашу западню, обманутый хитрыми речами и уловками. Князь, как видите, терзается сомнениями.
– Понятно.
– Князь считает, что если вы задержитесь на горе Комаки, то изучите устройство наших укреплений, поэтому он приказал немедленно сопроводить вас в Суномату и… – У Хидэёси слова застряли в горле.
Осава насторожился, но смотрел собеседнику прямо в глаза, подбадривая его выговориться до конца.
– Мне трудно говорить, но это приказ князя Нобунаги. Он приказал убить вас в Суномате, считая, что нельзя упускать удобный случай.
Растерянно оглядевшись по сторонам, Осава вспомнил, что находится во вражеской крепости, где нет ни единого человека, который помог бы ему. Он был бесстрашным воином, но по спине у него пробежал холодок.
Хидэёси продолжил:
– Выполнив приказ князя, я нарушу данное вам обещание, а значит, потеряю честь как самурай. На такой шаг я не пойду. Не подчинившись приказу, я нарушу долг вассала. Это камень преткновения в моих рассуждениях, вот почему на обратном пути в Суномату я пребывал в растерянности и печали. Вы, конечно, заметили мое состояние и, возможно, сочли его подозрительным. Прошу вас, оставьте сомнения! Мне удалось найти верный выход из положения.
|
|
– Что вы намерены предпринять?
– Я совершу сэппуку и таким образом освобожусь от обязательств и перед князем Нобунагой, и перед вами. Иного пути у меня нет. Господин Осава, поднимем прощальную чашечку, а после нее я отправлюсь в иной мир. Я позаботился о том, чтобы в крепости вас никто и пальцем не тронул. Вы спокойно можете удалиться под покровом ночи. Обо мне не печальтесь, пожалуйста!
Осава молча выслушал Хидэёси, и слезы навернулись у него на глаза. Он был жесток в бою, за что и получил свое прозвище, но сейчас он плакал искренне, потому что по натуре был человеком с обостренным чувством справедливости.
– Я перед вами в великом долгу, – сказал Осава, вытерев слезы, – неужто плакал испытанный воин, прошедший сквозь столько сражений?! – Господин Хидэёси, с вашей стороны было бы непростительной ошибкой уйти из жизни.
– Иначе мне не искупить вины ни перед князем, ни перед вами.
– Что бы вы сейчас ни говорили, несправедливо лишать себя жизни ради спасения моей. Я тоже самурай, и моя честь не позволяет мне принять вашу жертву.
– Ведь это я пригласил вас в Суномату и устроил встречу с князем. Я неправильно рассчитал, как отнесется к моему предложению князь Нобунага. Снискать прощение у моего покровителя и у вас я могу лишь покончив с собой. Прошу вас, не отговаривайте и не пытайтесь меня остановить.
– Как ни тяжела совершенная вами ошибка, но я и себя упрекаю. Ваш поступок не заслуживает самоубийства. Позвольте в знак признательности за вашу верность предложить вам свою жизнь. Отвезите мою голову на гору Комаки. – Осава медленно потянул из ножен короткий меч.
|
|
– Что вы делаете? – Потрясенный Хидэёси схватил его за руку.
– Прошу вас, господин Хидэёси…
– Нет! Вы оскорбите меня, совершив обряд сэппуку.
– Я понимаю вас, поэтому и предлагаю вам свою голову. Если бы вы решили одолеть меня, прибегнув к низкой хитрости, я бы постоял за себя и спасся, оставив гору трупов у себя за спиной. Я глубоко тронут тем, что вы повели себя как истинный самурай.
– Не торопитесь, давайте подумаем! Как странно, что мы соперничаем друг с другом за право умереть. Господин Осава, если вы действительно мне доверяете, я изложу вам замысел, который позволит нам обоим остаться в живых, не уронив самурайской чести. Скажите, вы по-прежнему готовы доказать свою верность клану Ода? Вы готовы совершить поступок?
– Какой поступок?
– Сомнения Нобунаги вызваны только тем, что он чрезвычайно высоко ценит вас. Наша судьба зависит от того, решитесь ли вы на деяние, безусловно доказывающее верность клану Ода.
Этой же ночью Осава отбыл из крепости Суномата в неизвестном направлении. Что за спасительный план придумал Хидэёси? Никто не знал об этом, но, как выяснилось позже, замысел оказался простым. Трое из Мино – Иё, Андо и Удзииэ – получили убедительные предложения перейти на сторону Оды. И человеком, добившимся их согласия, был не кто иной, как Осава Дзиродзаэмон.
Хидэёси, разумеется, не совершил сэппуку. Осава добился своего, и Нобунага, не покидая своей крепости, получил в союзники четырех прославленных военачальников. Было ли это проявление природного ума Нобунаги или исключительного дара Хидэёси? Князь и его подданный вели окутанные тайной переговоры, в которых нельзя было определить, кому принадлежит главенствующая роль.
Нобунага проявлял нетерпение. Ценой больших жертв он воздвиг крепость в Суномате, а теперь заскучал.
– Надо обрушиться на этот бесчестный клан, чтобы отомстить за моего покойного тестя и освободить народ, страдающий от дурных правителей, – провозгласил Нобунага, замаскировав свои воинственные планы.
Со временем этот возвышенный призыв постепенно утратил привлекательность. Токугава из Микавы сомневался в полководческом искусстве Нобунаги, и последний чувствовал серьезного соперника у себя за спиной.
Клан Ода не мог претендовать на военное преимущество, а вероятность союза между Одой и Токугавой оставалась весьма неопределенной. Нобунага, однако, рвался в бой. Он заручился поддержкой Осавы и троицы из Мино, но это еще не гарантировало ему победы.
Он хотел сокрушить Мино одним ударом. Нобунага, казалось, со времени битвы под Окэхадзамой уверовал в тактику «одного удара». Приближенные, включая Хидэёси, изредка осмеливались высказывать несогласие с мнением князя.
На летнем военном совете, где обсуждался план завоевания Мино, Хидэёси, сидя в последнем ряду, угрюмо молчал. Когда спросили о его мнении, он ответил:
– По-моему, пока еще рано.
Ответ рассердил Нобунагу:
– Не ты ли утверждал, что в случае если Тигр Унумы склонит троицу из Мино на нашу сторону, то вражеская мощь рухнет сама по себе, и нам не придется даже покидать свои крепости?
– С вашего позволения напомню, что и воинской мощью, и богатством Мино раз в десять раз превосходит нашу Овари, – возразил Хидэёси на гневные упреки князя.
– Недавно ты утверждал, что дело решают одаренные и отважные люди, а теперь испугался их могущества. Выходит, нам следует вообще отказаться от мысли о нападении на Мино.
Нобунагу уже больше не интересовало мнение Хидэёси, а военный совет продолжался. Было решено, что нынешним летом большое войско выступит из крепости Комаки и войдет на земли Мино, используя Суномату как перевалочный лагерь.
Битва на переправе через реку затянулась на месяц, в течение которого из войска Оды многочисленных раненых отправляли в глубинные районы Овари. Заметных побед войско не одержало. В конце концов измотанное и обескровленное войско Оды отступило. И военачальники, и простые воины пали духом.
На расспросы о сражениях они опускали глаза и горестно вздыхали. Нобунага пребывал в мрачном настроении. Он осознал, хотя и поздно, что не всякую битву можно выиграть, повторив внезапную атаку, которая принесла успех у Окэхадзамы. Крепость Суномата погрузилась в тишину, нарушаемую лишь порывами осеннего ветра с реки.
Хидэёси вызвал Хикоэмона:
– Помнится, среди твоих бывших ронинов немало уроженцев из разных провинций.
– Верно.
– Нет ли кого-нибудь из Фувы?
– Разузнаю.
– Хорошо. Пришли его ко мне.
Вскоре Хикоэмон привел к Хидэёси человека по имени Сая Кувадзю, могучего воина лет тридцати. Хидэёси дожидался его в саду.
– Ты Сая?
– Да, мой господин.
– И ты родом из Фувы в Мино?
– Из деревни Таруи.
– И хорошо знаешь тамошние места?
– Я прожил на родине до двадцати лет.
– Родственники остались там?
– Младшая сестра.
– С кем живет?
– Замужем за крестьянином, и дети, наверное, у нее есть.
– Не хочешь прямо сейчас вернуться туда?
– Никогда не думал об этом. Если я вернусь в родную деревню, у сестры будут неприятности и в семье и с односельчанами.
– Ты ведь уже не ронин, а воин гарнизона крепости Суномата и настоящий самурай. В чем же тебя упрекать?
– Фува – очень важный район на западе Мино. Что мне делать у врага?
Хидэёси кивал, словно обдумывая какое-то решение.
– Мне бы хотелось отправиться туда вместе с тобой. Оденемся так, чтобы не бросаться в глаза. Жди меня у садовых ворот, когда стемнеет.
– Куда вы так внезапно собрались? – встревожился Хикоэмон.
– На гору Курихара, – шепнул ему на ухо Хидэёси.
Хикоэмон онемел от изумления. Он, конечно, догадывался о том, что Хидэёси что-то замышляет, но чтобы идти на Курихару! Несмотря на свою сдержанность, Хикоэмон не смог скрыть удивления. На той горе жил Такэнака Хамбэй, бывший вассал клана Сайто, некогда слывший великим стратегом. Теперь он, удалившись от дел, вел уединенную жизнь. Хидэёси навел сведения о характере этого человека и его отношениях с кланом Сайто.
«Вдруг удастся провести этого норовистого жеребца в те же ворота, которые уже миновали Тигр Унумы и троица из Мино…» – думал Хидэёси, но попытка самому проникнуть на гору Курихара была очень рискованной.
– Вы серьезно собираетесь туда? – не веря собственным ушам, переспросил Хикоэмон.
– Да.
– Вы хорошо подумали?
– Почему ты так разволновался? – Хидэёси, казалось, не видел опасности в задуманном путешествии. – Никто, кроме тебя, не посвящен в мой замысел. Оставляю тебя старшим в крепости.
– Неужели вы в одиночку?
– Нет, с Саю.
– Это все равно что ехать безоружным. Вы полагаете, что уговорите Хамбэя вступить в союз с нами?
– Непросто, конечно, – вполголоса произнес Хидэёси, словно разговаривая с самим собой. – Все же попробую. Если я прибуду к нему с открытым сердцем, прочность уз, связующих его с кланом Сайто, не сыграет существенной роли.
Хикоэмон вспомнил страстные речи Хидэёси в его родной Хатидзуке, однако он не мог поверить в то, что Хидэёси вынудит Такэнаку Хамбэя спуститься с Курихары. При неудачном повороте событий Хамбэй оставил бы уединение, но только для того, чтобы присоединиться к клану Сайто.
Говорили, что Такэнака Хамбэй на горе Курихара ведет тихую жизнь удалившегося от мирских забот отшельника, но, если его прежним повелителям из клана Сайто будет грозить смертельная опасность, он непременно вернется, чтобы возглавить войско. Во время недавней войны с Одой он не принял участия в боях и со своей вершины наблюдал за тем, как сгущаются грозовые тучи. Время от времени он передавал с гонцом советы полководцам Сайто, исполненные неугасшей стратегической мудрости. Хидэёси знал, что ему предстоит сложное дело. Хикоэмон, охваченный страхом за своего благодетеля, не удержался от горестного стона.
– Непростую задачу вы на себя взвалили! – В словах Хикоэмона страх был смешан с восхищением.
– Ну что ж… – Хидэёси улыбнулся. – В самом деле нет повода для беспокойства. Кажущееся на первый взгляд неодолимым может оказаться совсем простым, а незатейливое дело способно повлечь за собой неожиданные осложнения. По-моему, главная трудность заключается в том, чтобы убедить Хамбэя в моей искренности. Такого серьезного соперника заурядной хитростью не возьмешь и в ловушку не заманишь.
Хидэёси начал готовиться к тайной поездке. Хикоэмон, переживавший за судьбу Хидэёси, не мог помешать ему. Его вера в способности и великодушие Хидэёси возрастала, и теперь день ото дня он чувствовал себя простым подчиненным.
Стемнело, и Сая подошел к садовым воротам. Хидэёси выглядел так же неприметно, как и его спутник.
– Хикоэмон, полагаюсь на тебя, – сказал Хидэёси и спокойно пошел, словно на прогулку вокруг крепости.
Путь предстоял недальний, до Курихары было всего десять ри. В хорошую погоду днем из Суноматы виднелись расплывчатые очертания вершины. Цепь гор была главной защитой Мино от вражеского вторжения. Хидэёси, выбрав кружной путь, вошел в Фуву, обойдя горы стороной.
Хидэёси с любопытством вглядывался в местность, чтобы понять, как здесь живут люди, чем они занимаются. Фува располагалась у подножия гор в западной части Мино, защищая дорогу в столицу.
Осенью Сэкигахара выглядела очень живописно. Бесчисленные реки и ручьи пересекали ее, как кровяные жилки. Древняя история и предания освящали уклад сельской жизни, но кровавая память о прошлом тоже передавалась из поколения в поколение. Горы Ёро с вершиной Ибуки, постоянно окутанной тучами, служили границей с провинцией Каи.
Такэнака Хамбэй родился в этих местах в четвертый год Тэммон. Рассказывали, правда, что он из Инабаямы, но детство провел у подножия Ибуки. Сейчас ему было всего двадцать восемь – слишком молодой для истинного полководца. Он был на год моложе Нобунаги и на год старше Хидэёси, но многое успел совершить в неспокойном мире и, устав от забот, удалился на гору Курихара. Он наслаждался красотой природы, читал старинные книги и писал стихи, не допуская к себе посетителей, часто стучавшихся к нему в дверь. Обрел ли он истинный покой или же притворялся, имея тайные умыслы? Такое тоже о нем говорили, но в Мино к нему относились с почтением, и слава его достигла Овари.
«Надо непременно его посетить и составить о нем собственное мнение», – с ходу решил Хидэёси. Было бы непростительной глупостью разминуться с таким выдающимся человеком, раз им обоим суждено было родиться в одном и том же мире. Если Хамбэй встанет на вражескую сторону, Хидэёси вынужден будет убить его. Он надеялся, что такого не случится, потому что убийство столь незаурядного человека омрачило бы всю жизнь Хидэёси. «Непременно добьюсь встречи с ним!» – решил Хидэёси.
Хозяин горы Курихара
Курихара, расположенная по соседству с горой Нангу, невысока и похожа на ребенка, приткнувшегося к материнскому подолу.
Но как она прекрасна! Хидэёси, лишенный поэтического воображения, пришел в восторг, поднявшись на вершину. Его поразила нежная красота закатного солнца, медленно уходящего за горизонт. Мысли его мгновенно вернулись к главной заботе – как заставить Хамбэя стать союзником Оды? «Нет, попытка переиграть великого стратега с помощью стратегии обречена на провал. Нужно полностью перед ним открыться. Буду говорить с ним просто, призвав все красноречие, на которое я способен», – подбадривал себя Хидэёси, даже не знавший, где на этой горе искать уединенный приют Хамбэя. Хидэёси не торопился. Стемнеет, и где-нибудь обязательно зажгут огонь. Хидэёси решил не плутать в сумерках и расположился на отдых. Сгустилась тьма, и они вдалеке разглядели слабый свет фонаря по другую сторону заболоченной низины. По узкой петляющей тропе Хидэёси и Сая добрались до цели своего путешествия.
Они оказались на небольшой и ровной площадке, лежащей на полпути к вершине. Вокруг росли могучие криптомерии. Они ожидали увидеть скромный деревенский дом под соломенной кровлей, окруженный покосившимся забором, но перед ними высилась глинобитная стена, опоясывавшая просторный участок земли. В саду горело несколько фонарей. Вместо ворот проход в сад прикрывала раскачивающаяся на ветру бамбуковая калитка.
«Большой дом», – подумал Хидэёси, молча минуя калитку. За ней стоял густой лес. Узкая тропа, усыпанная осыпавшимися иголками, вела к дому. Пройдя шагов пятьдесят, Хидэёси и Сая вышли к дому. Из хлева по соседству доносилось мычание. Они слышали потрескивание дров на ветру, в воздухе стлался дым. Хидэёси остановился, чтобы протереть глаза. Порывом ветра с гор облако дыма сдуло, и Хидэёси увидел в кухонной пристройке ребенка, который подкладывал дрова в огонь.
– Вы кто? – насторожился мальчик.
– А ты здесь слуга? – отозвался Хидэёси.
– Да.
– А я вассал клана Ода. Меня зовут Киносита Хидэёси. Не передашь ли послание?
– Кому?
– Своему господину.
– Его здесь нет.
– Он уехал?
– Говорю вам, его нет. Уходите!
Отвернувшись, мальчик принялся перемешивать угли. Ночной туман пробирался под одежду, и Хидэёси подошел поближе к очагу:
– Позволь мне немного погреться.
Мальчик промолчал, бросив на него хмурый взгляд исподлобья.
– Холодная ночь, верно?
– В горах всегда так, – ответил мальчик.
– Послушай, служка!
– Никакой я не служка! Это не храм! Я – ученик господина Хамбэя!
– Ха-ха-ха!
– Ничего смешного!
– Извини.
– Ступайте прочь! Если хозяин узнает, что здесь были посторонние, он меня накажет.
– Не бойся! Все будет хорошо. Я извинюсь за тебя перед твоим господином.
– Вы действительно хотите повидаться с ним?
– Обязательно. Или ты думаешь, что, забравшись так высоко, я уйду ни с чем?
– В Овари все грубияны. Вы ведь из Овари, так?
– Ну и что в этом плохого?
– Мой господин ненавидит людей из Овари. И я тоже. Овари – вражеская провинция, правильно?
– Да.
– Вы проникли в Мино тайно? Значит, что-то здесь разнюхиваете. Если вы просто путник, уходите немедленно! Вы рискуете жизнью.
– Никуда я не пойду. Мне нужен твой господин.
– Зачем?
– Я пришел просить его о встрече.
– О встрече? Хотите стать его учеником? Учеником вроде меня?
– Ну да… в некотором смысле. Нам надо с тобой подружиться. Доложи обо мне господину, а я пока пригляжу за очагом. Не беспокойся, у меня получится.
– Никуда я не пойду.
– Не сердись. А кто это в доме кашляет? Не твой ли хозяин?
– У него всегда кашель по ночам. Здоровье слабое.
– Выходит, он дома. Значит, ты меня обманул.
– Какая вам разница, дома он или нет. Он все равно вас не примет. Он вообще никого не принимает, из какой бы провинции к нему ни пришли.
– Буду ждать своего часа.
– Потом как-нибудь придете.
– Мне хорошо здесь и тепло. Побуду у очага, пока мне не надоест.
– Шутите! Немедленно уходите!
Мальчик вскочил на ноги, готовый наброситься на врага, но, поглядев в улыбчивое лицо Хидэёси, освещенное багровым пламенем очага, он против воли перестал сердиться. Он смотрел на незваного пришельца с возрастающей симпатией.
– Кокума! Кокума! – послышалось из глубины дома.
Мальчик опрометью бросился на зов. Из котла на очаге потянуло подгоревшим рисом. Забыв, что еда предназначалась не ему, Хидэёси снял крышку и ловко принялся помешивать бурую рисовую кашу, смешанную с каштанами и сушеными овощами. Другой бы погнушался нищенской трапезой, но Хидэёси вырос в бедной крестьянской семье, и каждая рисинка напоминала ему материнские слезы.
– Эй, чуть не сгорело, Кокума!
Хидэёси, обернув руки полотенцем, снял котел с очага.
– Спасибо! Откуда вам известно мое имя?
– Тебя только что окликнул господин Хамбэй. Ты сказал хозяину обо мне?!
– Он позвал меня по другому делу. Мой господин запрещает говорить о разных пустяках. Он внушает мне, что нужно говорить только о важном. Вот я ему ничего и не сказал.
– Ладно. Ты строго выполняешь все наказы своего учителя, да? Приятно видеть усердного ученика.
– А вы просто выказываете свое тщеславие. Пустое занятие.
– Ошибаешься. Я и сам человек нетерпеливый, но будь я твоим учителем, так непременно похвалил бы тебя. Поверь мне, я говорю искренне.
В это мгновение кто-то вышел из кухни с бумажным фонариком в руке. Женский голос несколько раз окликнул Кокуму, и Хидэёси, обернувшись, увидел в неярком свете девушку лет семнадцати. Ее кимоно украшал узор, изображавший цветы горной вишни, окутанные туманом. Пояс-оби был персикового цвета. Лица ее Хидэёси рассмотреть не мог.
– Слушаю, госпожа Ою. – Кокума подошел к ней.
Девушка, сказав что-то мальчику, удалилась, фонарик растаял во тьме.
– Кто это? – спросил Хидэёси.
– Сестра моего учителя, – произнес Кокума с таким благоговением, как будто говорил о диковинном цветке, расцветшем в хозяйском саду.
– Прошу тебя, сходи, пожалуйста, к учителю и попроси его принять меня. Если он откажет, я уйду.
– Правда?
– Обещаю.
– Попробую. – Кокума нехотя пошел в дом и вернулся очень быстро.
– Хозяин наотрез отказался, сказав, что терпеть не может посетителей. И строго отчитал меня вдобавок. Пожалуйста, уходите. Мне пора подавать ужин господину.
– Хорошо, я уйду, но зайду как-нибудь в другой раз. – Хидэёси безропотно встал и собрался уходить.
– Вряд ли вам стоит сюда возвращаться, – сказал Кокума.
Хидэёси молча ушел. Он спустился в темноте с горы и лег спать.
На следующее утро он вновь отправился на Курихару. К дому Хамбэя он, как и накануне, добрался только на закате. Вчера он потратил слишком много времени на разговоры с мальчишкой, поэтому на этот раз решил зайти с той стороны, где, по его представлению, находился главный вход. Стоило ему постучать и подать голос, как перед ним предстал все тот же Кокума:
– Как! Это вы?
– Хочу узнать, не согласится ли твой господин принять меня сегодня. Сделай милость, осведомись о его настроении.
Кокума ушел в глубь дома и вскоре вернулся с тем же неутешительным ответом. Неизвестно, говорил ли он с хозяином или нет.
– Придется попробовать еще раз. Вдруг я когда-нибудь застану его в благоприятном расположении духа, – не теряя самообладания, произнес Хидэёси и распрощался с мальчиком.
Через два дня он еще раз поднялся на гору.
– А как сегодня?
Кокума, по обыкновению, заглянул в дом и вернулся с очередным отказом.
– Господин сказал, что ваши визиты докучают ему.
Хидэёси молча спустился с горы, но потом пришел снова. Дело дошло до того, что Кокума начинал смеяться, едва завидев Хидэёси.
– Вы действительно терпеливый человек, но бесполезно ходить сюда. Учитель, когда я докладываю ему о вашем очередном приходе, уже не сердится, а смеется.
Мальчики легко сходятся со взрослыми, и у Кокумы с Хидэёси сложились почти приятельские отношения.
На следующий день Хидэёси опять взобрался на Курихару. Поджидавший его у подножия Сая не представлял, что на уме у его господина, и начал терять терпение:
– Какой заносчивый этот Такэнака Хамбэй! Надо бы мне пойти с господином и проучить гордеца за неучтивость!
В тот день, когда Хидэёси собрался на гору в десятый раз, было дождливо и ветрено, и Сая с крестьянами, в доме которых они поселились, отговаривал хозяина от бесполезной затеи, но тот упрямо стоял на своем. В соломенной накидке и широкополой шляпе он пошел на Курихару. Как всегда под вечер, он стоял перед главным входом.
– Кто там? – услышал он в ответ на свой стук.
Впервые навстречу ему вышел не Кокума, а Ою, которая, по словам мальчика, доводилась Хамбэю родной сестрой.
– Я понимаю, что беспокою господина Хамбэя своими визитами. Мне очень неприятно быть назойливым, но я прибыл к вам посланцем от своего господина и не могу вернуться домой, не поговорив с господином Хамбэем. Вручение посланий своего господина – одна из важнейших обязанностей самурая, поэтому я вынужден докучать господину Хамбэю до тех пор, пока он не согласится принять меня, пусть даже через два года. Если господин Хамбэй не удостоит меня чести выслушать послание, я сделаю сэппуку. Таков воинский долг, и господин Хамбэй это прекрасно знает. Пожалуйста… похлопочите перед ним за меня, хотя бы одно словечко скажите.
Под проливным дождем Хидэёси опустился на колени. Впечатлительная девушка растрогалась.
– Пожалуйста, подождите, – приветливо произнесла она и скрылась в глубине дома.
Вскоре она вернулась и, не скрывая сочувствия, сообщила, что Хамбэй не намерен менять своего решения.
– Мне жаль, что мой старший брат такой упрямый, но, по-моему, вам лучше уйти. Он сказал, что никогда не примет вас. Он вообще избегает встреч с посторонними.
– Вот как? – Огорченный Хидэёси потупился, но упорствовать не стал. Дождь барабанил ему по спине. – Что ж, подожду, пока господин Хамбэй передумает.
Нахлобучив шляпу, он ушел во тьму. Обойдя, как обычно, усадьбу по лесной тропе, Хидэёси был сейчас по другую сторону стены.
– Постой! Он примет тебя! Слышишь! Он велел вернуть тебя! – закричал подбежавший Кокума.
– Неужели!
Хидэёси с Кокумой быстро зашагали к усадьбе. У входа в дом их поджидала только Ою.
– Ваше упорство настолько поразило моего брата, что он сказал, было бы грехом не принять вас, но только не сегодня. Он уже в постели из-за сырой погоды, но просит вас прибыть, когда он сам вас известит.
Хидэёси понял, что девушка, сжалившись над ним, после его ухода поговорила с братом.
– Я прибуду немедленно, как только вы за мной пришлете.
– Где вы остановились?
– В деревне Нангу, у подножия горы, у крестьянина Моэмона. Его дом под высокой шелковицей.
– Подождем хорошей погоды.
– Буду с нетерпением ждать вестей от вас.
– Холодно, а вы промокли. Посушите одежду у очага и поешьте перед уходом.
– Благодарю вас, в другой раз. Я немедленно ухожу. – Широким шагом Хидэёси пошел вниз.
Дождь лил и весь следующий день. А еще через день дождя не было, но вершина Курихары скрылась за облаками, и известия от Хамбэя не пришло. Наконец установилась хорошая погода, и гора, омытая ливнями, засияла яркими красками. Стояла ранняя осень, и листья на деревьях покрылись багрянцем.
В это утро у ворот Моэмона показался Кокума. Он вел на веревке корову.
– А вот и я! – сказал мальчик. – Тебе приглашение! Учитель приказал мне проводить тебя до дома и прислал скакуна для дорогого гостя. – Кокума протянул Хидэёси записку.
«Странно, что вы проявляете повышенный интерес к усталому и больному человеку, удалившемуся от мирских дел. Ваша просьба затруднительна для меня, но все же, пожалуйста, зайдите ко мне на несколько минут», – гласило послание Хамбэя.
Тон его был высокомерным. Хидэёси знал, что разговаривать с Хамбэем будет крайне трудно. Хидэёси взгромоздился на корову и сказал Кокуме:
– Прокатимся на вашем жеребце!
Кокума без промедления двинулся в обратный путь. Осеннее небо над горами Курихара и Нангу прояснилось, и впервые Хидэёси отчетливо увидел горы.
У главных ворот усадьбы их дожидалась красавица. Это была Ою, принарядившаяся к приезду гостя.
– Не стоило так утруждать себя! – воскликнул Хидэёси, ловко спрыгнув с коровы.
Они вошли в дом, и Хидэёси ненадолго оставили одного. Где-то капала вода, в окно стучал бамбук. Хидэёси огляделся по сторонам. В нише-токонома в грубой глинобитной стене висел свиток, на котором рукой буддийского монаха был начертан иероглиф «видение».
«Неужели ему здесь не скучно?» – вопрошал себя Хидэёси, стараясь понять, что могло заставить Хамбэя избрать уединение в таком месте. Он бы не выдержал и трех дней в таком заточении. Пробыв несколько минут в этой строгой комнате наедине с самим собой, он уже изнывал от скуки. Слух его услаждали пение птиц и шелест ветвей, но мыслями он был в Суномате и на горе Комаки. Дитя своего времени, Хидэёси чувствовал себя чужим в горной обители.
– Извините, что заставил вас ждать, – прозвучал за спиной звонкий голос Хамбэя.
Хидэёси знал, что человек, встречи с которым он так настойчиво добивался, еще молод, но голос отшельника поразил его. Хозяин усадил гостя на почетное место.
Хидэёси без промедления приступил к делу, представившись Хамбэю:
– Я вассал клана Ода. Меня зовут Киносита Хидэёси.
Хамбэй вежливо прервал его: