Все повторялось. Тревожные в своей пустоте улицы, мерный шаг солдат за спиной, застывшее лицо Рокэ. Сколько они прошли в эту ночь? Уж всяко не меньше трех хорн! Если бы не усталость, не натертые ноги, не вновь навалившийся озноб, все могло бы сойти за кошмарный сон.
– Это будет нетрудно, юноша, – заметил Рокэ, когда из-за поворота показалась площадь Леопарда, – хоть и неприятно.
Это и впрямь было нетрудно. Это было даже проще, чем на Золотой улице, потому что там было темно, грабители и жертвы сбились в одну кучу, а мародеры знали, как держать ножи и как убегать от солдат. Черноленточники не умели и этого, а их предводитель умел проклинать, но не воевать. Он позаботился выставить на подходах к площади караулы, но лишь для того, чтоб ловить убегавших. Обрушившиеся на площадь с четырех сторон отряды оказались для них полной неожиданностью, и солдаты мигом смели сотню возомнивших себя святым воинством лавочников.
Ощетинившиеся железом шеренги теснили лигистов к центру площади, одновременно замыкая кольцо. Ротные теньенты исполнили приказ Ворона в точности, и опешившие черноленточники подались назад, даже не пытаясь сопротивляться. Не прошло и десяти минут, как все было кончено. Воинство Авнира побросало оружие, превратившись в бестолково топчущееся на месте стадо. Среди пленных Ричард заметил епископа, тот грозил теньенту Давенпорту всеми смертными и посмертными карами. Это было не страшно, но как-то неприятно, что ли… Прочие вели себя смирно.
Кроме солдат и лигистов, на площади не было ни души. Не кричали женщины, не плакали дети, не валялся разбросанный скарб. Дик с опаской глянул на уцелевший угловой дом. В стеклах верхнего этажа отражался огонь, на раскрытых окнах поникала увядающая герань, но людей видно не было. Бежали? Прячутся? В любом случае не спят.
Если бы не свежий ветер, сносивший дым к Данару, дышать было бы невозможно, но тот же ветер раздувал пламя. Три дома на противоположной стороне площади полыхали, если там и оставался кто-то живой, спасать его было поздно. Сердце Ричарда сжалось, когда он увидел родной дом Катари. Изысканная решетка, окружавшая гнездо Ариго, валялась на земле, окружавшие дом клумбы были безжалостно вытоптаны, а широкие, двустворчатые двери казались Закатными Вратами, за которыми танцевали багряные сполохи. Дымные сумерки лишь усиливали ощущение несчастья.
– Юноша, – Алва пристально вглядывался в разоренный дом, – вам не кажется, что в этих местах гнездились трусы?
Дик промолчал. Эр был прав – если бы обитатели площади Леопарда дали лигистам бой, они бы их раздавили, даже будучи в меньшинстве! Толпившиеся посреди площади черноленточники ничем не походили на мятежников, грабителей и убийц. Просто насмерть перепуганные горожане. И все-таки они поджигали, крушили, убивали, хотя мертвецов видно не было. Ни единого!
Алва сунул все еще заряженный пистолет за пояс и направился к горящим особнякам. Бессонная ночь и метания по городу никак не сказались ни на походке Первого маршала Талига, ни на его манере держаться. Дику показалось, что в голову Рокэ пришла какая-то мысль и он решил ее проверить. Что он задумал? И что они станут делать теперь? Авнир пойман, но Авнир еще не Дорак…
Только когда сбоку показался украшенный каменным леопардом фонтан, юноша понял, что идет за своим эром, словно привязанный.
Как она оказалась на крыше, Луиза не помнила. Арамона возвышался прямо над ней, в тусклых сумерках женщина различала отечное лицо, выпяченную нижнюю губу, родинку над лохматой бровью.
– Что тебе надо, выходец? – заговорила она от страха, но голос, слава Создателю, не дрогнул.
– У тебя мало времени, смертная. У тебя и твоего выводка. Хочешь избежать огня – попроси, и я открою двери.
– Где Цилла? – Она говорит не о том, дохлый мерзавец прав, если кто их и может спасти, это нечистая сила. – Где Цилла, я тебя спрашиваю!
– Цилла? Кто такая Цилла? – Тухлые глаза обдавали сырым, нечистым холодом. – Есть молодая королева… Введи меня в дом и спасешься…
Он врет, врет, врет!!! Его нельзя пускать.
– Герард! Он здесь…
– Он? У меня есть имя, смертный! Два имени. Вечное и старое… Назови старое и сможешь спастись.
Холодно… Как холодно и грязно! Словно осенью… Он их уведет? Чтоб они стали такими, как он?
– Я не смертный, я – человек, – выкрикнул показавшийся в проеме окна Герард, – а ты – тварь! Дохлятина! Убирайся, откуда пришел. Мы тебя не звали…
– Я призван, – так Арнольд никогда не говорил… Он ругался, юлил, выклянчивал, бахвалился, но не вещал, как перепивший клирик, – я слышу зов и иду. Я спутник великих, я вечен, вечен, вечен… А вы – смертны. Если вы встретите солнце, вас не станет… Ничтожества, тени, тлен…
– Лучше быть тенью, чем дохлятиной, – в руке сына сверкнул нож. Нож для выходца ничто, а вот тронувший нежить…
Луиза оттолкнула сына:
– Уходи! И Пусть Четыре Ветра разгонят тучи, сколько б их ни было.
Арамона расхохотался, открыв бескровную пасть. Язык у него был синим, а зубы странно белыми, а не грязно-желтыми, как при жизни.
– Она ждет до рассвета, и я жду вместе с Ней. Она уйдет, а вы останетесь… Вас ждет огонь, много огня… Подумай, смертная…
– Пусть Четыре Волны унесут зло, сколько бы его ни было, – выкрикнул Герард.
– Пусть Четыре Молнии падут четырьмя мечами на головы врагов, сколько бы их ни было, – подхватила Луиза, боясь признаться, что хочет уступить. Сбежать из обреченного дома, спасти детей… Цена не важна, главное – вырваться. Вырваться и стать такой, как Арнольд?
– Пусть Четыре Скалы защитят от чужих стрел, сколько бы их ни было, – закончил Герард, но капитан Лаик не истаял.
Конечно, их же всего двое, у них нет ни свечей, ни осоки, ни рябиновых веток. Они сами вышли к нему из защищенного дома.
– Мама, вы долго?
Жюль! Проклятый Арамона! Из-за него ей не удастся спасти никого.
Луиза с ненавистью подняла глаза на вернувшуюся тварь. Ее нигде не было, только на тщательно отштукатуренной трубе виднелось гадкое полукруглое пятно.
– Дура! Кривоногая дура. – Писклявый голос Циллы она узнала б из тысячи. – На рассвете ты сдохнешь!
– Что? – Герард лихорадочно оглядывался, значит, тоже слышал. – Ты где?
– Мы еще ждем… Еще ждем…
– Дура!..
– Что тут было? – Жюль добрался до окошка и хлопал глазами, как перепуганный совенок.
– Ничего. Вам с Герардом пора.
– Мама…
– Герард! Вы и так задержались.
Сын больше не спорил, просто повернулся к брату:
– Иди за мной, только тихо!
– Эй, вы там! Шлюхино отродье! Еретики! Только попробуйте сунуться на мою крышу!
Сосед, чтоб его! И тоже в ссоре с матерью. Святая Октавия, но почему все так! За что?! Мать – дура, Арамона стал незнамо чем, но дети-то в чем виноваты?
Рокэ Алва стоял у фонтана и внимательно разглядывал особняк Ариго. Из горящего дома не раздавалось ни криков ужаса, ни призывов о помощи. Нижние, отделанные мрамором залы огонь пока щадил, но лестницы, ведущие наверх, горели – лигисты их подожгли, чтобы отрезать укрывшимся наверху путь к отступлению. Но теперь-то домочадцы Ариго должны понять, что пришла помощь! С помощью веревок спуститься вниз очень просто, но окна оставались наглухо закрытыми.
– Монсеньор! – Анселу явно было не по себе. – Что дальше?
– Дальше? – герцог снял перевязь и сунул в руки ошалевшему полковнику. – Дальше вы будете ждать меня. И не вздумайте отпускать наших праведников.
Герцог сбросил мундир на бортик бассейна и спрыгнул вниз. Вода достигла ему до середины бедер, Рокэ спокойно подошел к изрыгающему мощную струю леопарду и подставил под сверкающий поток голову и плечи. Дик поймал взгляд полковника, в котором явно читалось, что Первый маршал Талига сошел с ума. Дик в этом отнюдь не был уверен – все, что делал эр, всегда имело смысл.
Вымокнув до нитки, Рокэ ловко выбрался из фонтана, невозмутимо принял у Ансела перевязь и, на ходу ее застегивая, направился к дому.
– Монсеньор, – в голосе командующего гарнизоном сквозил ужас. Ансел был храбрым человеком, но отвечать перед кардиналом за пленение епископа Олларии и смерть Первого маршала не хотел.
Отчаянный вопль остался без ответа. Рокэ сбросил мокрые сапоги, отцепил шпагу и с кошачьей ловкостью вскочил на балюстраду крыльца, откуда перепрыгнул на подоконник первого этажа, ухватился за кованую решетку, полез по ней вверх, добрался до самого конца, изогнувшись, уцепился за карниз и, перебирая руками, двинулся к балкону, то упираясь ногами о лепнину, то повисая на руках, а то и на одной руке.
Дику оставалось лишь смотреть – подобные трюки были не для него. Юноша мог при помощи веревки и пары кинжалов подняться по каменной стене, но лезть в горящий дом, цепляясь то за лепнину, то за решетки, было не по нему. Рокэ схватился за ногу мраморной девушки, обнимавшей леопарда, оттолкнулся от звериной башки и наконец добрался до балконной решетки.
Гибкая фигура рывком перелетела через перила. Балкон был заперт, и Алва разбил стекло рукоятью кинжала. Что он сделал с замком, с земли было не понять, но дверь распахнулась, выпустив на свободу столб дыма. Ворона это не остановило, и кэналлиец скрылся в густых сизых клубах. У Дика подкосились ноги, юноша больше не думал, ни почему Алва не остановил побоище вначале, ни зачем ему понадобилось лезть в дом брата Катари. Это было неважно – только бы эр выбрался…
Дым из распахнутой двери валил все гуще, возносясь к грязно-оранжевому небу. Солнце еще не взошло, а серая, остро и горько пахнущая пелена казалась более упорным противником, чем утренний туман.
Деловито и громко забил набатный колокол. Святая Моника! Размеренный медный гул не походил на беспорядочные ночные вопли, напротив… Колокол оповещал, что стража взялась за дело, защищая город от огня.
– Что он ищет? – Лучше бы полковник Ансел помолчал. Он исполнял обязанность коменданта Олларии, но Дик едва не послал дурака к закатным кошкам.
Второе от угла окно треснуло, веером посыпались стекла. К счастью, никто не оказался столь безумен, чтобы стоять внизу. Ансел невольно попятился, Ричард остался на месте, не отрывая взгляда от мутного провала, в котором исчез Рокэ Алва. В треснувшем окне показались огненные язычки – один, другой, третий. Сзади кто-то шумно вздохнул, что-то прокричал Авнир, ему никто не ответил – ни черноленточники, ни солдаты.
Пламя слилось в сплошной занавес, охватило изящную раму, очумевшей кошкой перескочило на следующее окно. Дик шагнул вперед, в лицо ударил жаркий ветер, это было неприятно, но терпимо. Святой Алан, что же там внутри?!
– Стойте, сударь. – Ричард попытался сбросить схватившую его руку, но наглец держал крепко. Кэналлиец! Имени его юноша не знал. Стрелок усмехнулся:
– Соберано знает, что делает, а вам лучше тут постоять…
Дик хотел ответить дерзостью, но сдержался. Если он начнет препираться с солдатом, ничего не изменится. Надо ждать. Кэналлиец прав, Рокэ знает, что делает…
Алва появился на балконе, когда чуть ли не все окна второго этажа обнимало пламя. Маршал держал золоченую клетку с пытавшимся сохранить равновесие во́роном, белая рубашка была в черных и серых разводах, а лицом эр напоминал чернокожих дикарей Полуденных островов. Рокэ уселся на перила спиной к полыхающему дому, неторопливо открыл дверцу клетки, вытащил норовящую клюнуть спасителя птицу и подбросил вверх. Обалдевший ворон кое-как расправил крылья, сделал круг над площадью и скрылся в дымном небе. Рокэ засмеялся, швырнул клетку вниз, зацепил за чугунный завиток добытый в доме алый шнур, легко соскользнул на землю и с улыбкой вернулся к фонтану:
– Господа, не стоит изображать из себя статуи, это весьма утомительно.
– Вы сошли с ума! – выдохнул Ансел, протягивая Рокэ мундир. – Вы могли расшибиться, сгореть, задохнуться…
Бравый полковник от избытка чувств забыл о субординации, и Дику невольно стало смешно. А может, это было ответом на пережитые ужасы?
– Спасибо, Ансел, – Ворон оттолкнул мундир, зачерпнул воды и провел рукой по лицу, не столько смыв копоть, сколько размазав, – здесь довольно-таки жарко. Но у меня не так много родичей, чтоб я мог позволить их сжечь заживо.
– Родичей? – Бедный Ансел явно не понимал ничего.
– Я имел в виду во́рона, – сообщил маршал и рассмеялся. На взгляд Дика слишком громко.
Рокэ лгал, юноша в этом не сомневался, хотя и не представлял, зачем тому понадобилось лезть в дом маршала Ги. Что он там искал? Нашел ли? В доме что-то зазвенело, пламя вырвалось на балкон, охватило дверь. Алва вновь усмехнулся. Эту его усмешку Ричард знал – она не сулила ничего хорошего.
Рокэ спокойно смыл с лица копоть и все с той же злой ухмылкой направился к гордо возвышавшемуся среди кэналлийских стрелков Авниру. Дик пошел следом, хотя понимал, что лучше бы ему этого не делать. Алва вежливо поклонился:
– Ваше Преподобие, я нашел в доме кое-что интересное и намерен показать это вам. Думаю, это именно то, что вы искали.
Епископ молчал, с ненавистью глядя на синеглазого человека с мокрыми волосами. Алва походил на разбойника с большой дороги, но это его не волновало.
– Монсеньор, – не выдержал Ансел, – вы не должны возвращаться в дом. Это опасно!
– Первый этаж еще доступен. – Рокэ не отрывал взгляда от лица епископа.
– Отродье Леворукого! – изрек тот. – Пособник еретиков! Изыди!
– Не хочу. – Ричард не видел лица эра, но не сомневался, что тот улыбается. – Ваше Преподобие, вы должны это увидеть. Идемте, я провожу вас.
Неужели он и впрямь собрался вновь войти в дом? Что он хочет показать? Епископ высокомерно вздернул подбородок и направился к крыльцу, Рокэ пошел рядом. Что же там прячется? Особняк был охвачен огнем, но юноше вдруг почудилось, что в балконной двери мелькнула лошадиная голова. Мелькнула и тотчас исчезла.
Дик занял ставшее привычным место позади своего эра. Он должен посмотреть, должен убедиться, что никакой лошади там нет. Ни настоящей, ни нарисованной! Пегая кобыла наверняка всего-навсего принятый у ювелиров знак. Надо спросить или заглянуть в книги… А карас пропал, не надо было заказывать эти кольца и браслеты…
– Юноша, – Рокэ обернулся, не замедляя при этом шага, – вы слишком молоды для некоторых вещей. Подождите на улице.
Дик покорно остановился. Что-то громко треснуло, в окне мезонина показался язык пламени.
– Осторожно, Ваше Преподобие, – Рокэ вел себя, словно на светском приеме, – впереди ступеньки.
Епископ Олларии и Первый маршал Талига рука об руку поднялись на крыльцо. Алва распахнул дверь, пропуская клирика вперед. Ричард боялся даже предположить, что творится в пылающем доме. Что же там нашел Ворон? Наверняка что-то важное, раз решил вернуться, да еще заключив перемирие с Авниром.
– Что он мог там найти? – Теньент Давенпорт был бледен, несмотря на жару.
– То, что искал, – огрызнулся Дик.
Нестерпимый жар, звон набата, серый от пепла ветер… На этот раз ожидание длилось недолго. Двери особняка распахнулись, и на крыльце показался Ворон. Один. Герцог поднял брошенный кем-то из черноленточников лом и продел сквозь массивные бронзовые ручки, соорудив подобие засова. Поднял голову, глянул на нависающий над крыльцом балкон. Резкий звук отвлек внимание Ричарда, когда юноша вновь обернулся, ноги его приросли к земле. На двери алел отпечаток руки. Левой! Юноша не мог оторвать взгляда от узкой ладони, оттиснутой на дорогом светлом дереве. Как же так… Откуда?!
Рокэ, не торопясь, спустился с крыльца и отошел к фонтану. Все молчали. Различить сквозь рев пламени голос Авнира, если тот, разумеется, кричал, было невозможно. Спросить, где епископ, не решался никто.
– Юноша, – Ричард вздрогнул, – вы не одолжите мне платок?
Ричард сунул руку в карман, не в силах оторвать взгляд от окровавленной ладони эра. К счастью, платок оказался на месте, синий шелковый платок с черной меткой.
– Благодарю вас.
– Монсеньор, – Дик понял, что у Джорджа Ансела стучат зубы, – где преподобный Авнир?
– Отправился в путешествие, и довольно-таки дальнее.
– Монсеньор, – на лице полковника отразилось немыслимое облегчение, – значит, оттуда был другой выход!
– Был, – Рокэ зажал рану синим шелком. – Я счел своим долгом показать епископу Олларии то, что видел в доме маршала Ариго, и показал.
– И что?.. Что это было?
– Смерть. Отойдемте, господа, сейчас обрушится балкон…
Глава 8
Оллария
«Le Valet des Épées» & «Le Six des Bâtons»
Солнечный луч отыскал щель в ставне и прорвался в гостиную. В световом столбе кружились в своем вечном танце пылинки. Луизе страшно захотелось распахнуть окно, впустить в дом дневной свет и тепло, и будь что будет! Наверное, есть предел у всего, даже у страха!
– Мама, – какой все же у Селины тоненький голосок, не то что у нее… Мать не зря ругает ее полковой трубой. – Мама, давай откроем окно.
– Нет! – «Нет» было любимым словом Аглаи Кредон, если она, разумеется, говорила не с господином графом. Покровителю отказывали иначе, вернее, вели себя так, что устыдившийся граф сам отказывался от просьбы, а то и прощения просил.
Селина опустила голову. Другие молчали, даже сидевшая с господами Дениза, которую на этот раз госпожа Кредон не пыталась прогнать. Надо бы рассказать кормилице про Арамону, хотя зачем? Солнце уже взошло, днем выходцы бессильны.
– Мы не должны подавать признаков жизни, – начав говорить, Аглая уже не останавливалась, – мужичье решит, что мы бежали.
Решит, что бежали, но поживиться все равно захочет… Хотя сосед скажет, что они дома и были на крыше. Откуда в людях столько злобы? И… И столько глупости.
Снова молчание. Как душно! Душно и холодно… Они тут все, словно мыши под метлой, раньше Луиза не понимала, что значит эта присказка. В углу завозились и забили часы. Подарок господина графа, гордость хозяйки и предмет зависти соседей. Из каких же мелочей складываются иногда жизнь и смерть.
– Полвосьмого, – сказал Герберт.
– Да, полвосьмого, – отозвалась Амалия.
Снова тишина. Сколько можно ждать?! Придут они в конце концов или нет?!
Они ждали, ждали всю ночь, и все равно стук раздался неожиданно. Громкий, настойчивый, властный.
– Не открывай! – Шепот матери показался криком. – Не смей!
Но Луиза уже шла к двери. Она устала ждать, устала бояться. Если они пришли, они не уйдут. Дверь и два засова убийц не остановят, их не остановят даже кованые решетки.
– Не открывай! – крик матери, какой-то шум. Снова стук.
– Эй, кто живой есть?
В грубом хриплом голосе нет зла, он скорее… усталый! Да, именно!
– Хозяева, выходите! Не бойтесь!
«Не бойтесь»? Кто же там?
– Да тут, видать, нет никого…
– А урод тот говорил…
Луиза дернула один засов, другой, загремела цепью. За дверью были не враги. Враги так не говорят.
– Точно, есть кто-то… Видать, не сразу признали…
Вдова Арнольда с силой толкнула дверь и оказалась лицом к лицу с двумя гвардейцами в черно-белых кавалерийских мундирах.
– Утро доброе, хозяйка, – солдат улыбнулся, – мы уж думали, никого и нет.
– А… А черноленточники?
– Кто – где… Но свое они получат, это точно.
Луизе казалось, что она выбралась из гнилой могилы – свет, тепло, шум… Какое синее небо! Дверь дома напротив была высажена, ветер трепал позабытую черную ленту, привязанную на фонаре. Мимо проволокли четверых упиравшихся лигистов. Мародеры и двуногие звери другого не заслужили! Если бы они думали о Создателе, а то просто грабили и мстили…
– Так им, сударыня, и надо, – выпалил солдат, – видели бы вы, что они творили. Вроде будто и не люди. Ну да монсеньор им задал!
Монсеньор? Луиза посмотрела туда же, куда и гвардеец, и ноги у нее подкосились. Рокэ Алву, Первого маршала Талига, властителя Кэналлоа, Повелителя Ветров, она узнала бы и в Рассветных Садах, и в Закате, на пороге которого побывала ночью.
Рядом с герцогом стоял какой-то дворянин в генеральском мундире и вертелся русоволосый юноша. Сзади посмеивались гвардейцы и трясли гривами оседланные кони. Луиза не шибко хорошо разбиралась в знаках различия, но то, что эти конники не из столичного гарнизона, поняла даже она. Пришел маршал и привел армию, теперь все в порядке… Все в порядке! Арнольд врал, рассвет принес спасение, а не смерть.
Герцог словно бы почувствовал устремленный на него взгляд. Он повернулся, пристально посмотрел на Луизу и решительно направился к ней:
– Сударыня, разрешите представиться. Рокэ Алва. Вы, я полагаю, хозяйка этого дома?
Хозяйкой была ее мать, но сейчас это было неважно. Луиза кивнула.
Герцог учтиво поклонился, сверкнув невозможно синими глазами:
– Сударыня, прошу простить мою навязчивость, у вас в доме не найдется вина?
– Монсеньор, – голос женщины дрогнул, – не угодно ли вам войти?
– Если мы вас не обременим.
Он обременит?! Он?! Человек, беззастенчиво снившийся ей столько лет и появившийся, когда она прощалась с жизнью.
– У нас есть красное кагетское, но… Но вы привыкли к лучшему.
– Я привык и к лучшему, и к худшему. – Рокэ Алва весело улыбнулся и отступил на шаг, предлагая Луизе пройти впереди себя. Арамона, побери его наконец Закат, всегда перся вперед, дверь и то никогда не придерживал.
– Не представляю, как можно жить в такой могиле? – шепнул Эмиль Савиньяк. – Хоть бы протопили, что ли.
Дик был полностью согласен с кавалеристом. После яркого солнечного света дом казался удивительно мрачным и промозглым. Юноша с удовольствием вернулся бы на улицу к разгребавшим завалы солдатам, но уйти без разрешения не рискнул.
Уродливая хозяйка провела гостей в полутемную комнату, где толклось несколько человек. В кресле у камина восседала немолодая дама в розовом, у окна стояли юноша и девушка, по-видимому, брат и сестра, а за столом примостились толстощекий мальчишка и девочка-подросток с глазками-вишенками.
– Просим прощения за вторжение, – весело произнес Савиньяк, отвесив поклон старухе, – господа, у вас нет желания отдернуть шторы? Уверяю вас, ничего неприятного на улице не происходит.
Невысокая, очень бледная девушка робко улыбнулась и тут же спряталась за брата. У нее были золотистые локоны и голубые глаза.
– Селина, – церемонно произнесла дама у камина, – моя старшая внучка.
Старшая внучка покраснела и опустила ресницы. Очень длинные. Красивая девушка…
– А это, – продолжала старуха, – другие мои внуки. Герард, Жюль и Амалия. Мою дочь Луизу вы уже видели. Она вдова.
Луиза повернулась, и тут Дик ее узнал. Знакомая Марианны! Или родственница? Воистину, Оллария город маленький.
Пухленькая Амалия сделала реверанс. Славная девочка, но до сестры ей далеко, а круглолицый Жюль Дику напомнил кого-то очень знакомого. Мальчишка с нескрываемым восхищением рассматривал вооруженных до зубов гостей, Амалия и Герард тоже не скрывали восторга, а Селина смотрела в пол, теребя кисти расшитой цветами занавески. В девушке чувствовались те же беззащитность и благородство, что и в Катари. Приятная семья, только почему они живут в мещанском квартале? Остались после смерти отца без средств?
Ричард был слишком хорошо воспитан, чтобы откровенно разглядывать незнакомую девицу, но почему бы не представиться ее брату? Конечно, эр Август не одобрит знакомства с обитателями мещанского квартала, но молодой человек Дику нравился, а неприкрытое восхищение, с которым тот смотрел на маршала, вызывало желание взять его под свое покровительство.
Ричард Окделл улыбнулся и подошел к брату и сестре, сожалея, что на нем нет орденской цепи. Было бы сразу видно, что он не просто носит плащ за своим эром, а прошел с ним огонь и воду.
– Разрешите представиться, – Дик протянул руку, – Ричард Окделл, оруженосец монсеньора. Ваше имя я слышал, но вот имя вашей прелестной сестры…
Имя сестры он тоже слышал, но для разговора нужен повод.
– Ее зовут Селина, – Герард от души пожал протянутую руку. – Сэль, хватит туфли разглядывать, поздоровайся с гостем.
Селина вспыхнула до корней волос, но глаза подняла:
– Сударь… Мы польщены. Вы оказываете нам честь.
– Пустое, – Дик еще раз улыбнулся. – Осмелюсь спросить, вы давно в Олларии?
– О нет, – девушка справилась с собой, – мы переехали к бабушке после смерти папеньки. Дело в том, что Герард хочет…
– Селина, – юноша с укором взглянул на сестру и быстро сказал: – Не слушайте ее, сударь.
– Почему? – Дик галантно наклонил голову. – Говорить со столь очаровательной особой – величайшая радость.
– Сударь, – девушка покосилась на брата и зачастила: – Сударь… Герард мечтает служить в гвардии, но…
– Селина!
– Герард, – Ричард положил руку на плечо нового знакомого, – ваше желание делает вам честь. Вы желаете служить в кавалерии или в инфантерии?
– Я… – замялся Герард, – где угодно… Я писал на имя временно командующего гвардией, но ответа пока нет.
– Дело в том, – с легкой усмешкой пояснил Дик, – что нет никакой уверенности, что маршал Ариго видел ваше письмо. Оно могло затеряться у какой-нибудь чернильной крысы.
– Понимаю, – глаза молодого человека погасли, Селина встревоженно тронула брата за руку и умоляюще взглянула на Дика:
– Сударь, а вы… Вы не могли бы, – под бешеным взглядом Герарда девушка осеклась, но Ричарду море уже было по колено.
– Герард, идемте!
– Куда? – не понял тот.
– Идемте со мной, – Дик взял молодого человека за локоть и увлек за собой, чувствуя спиной благодарный и восхищенный взгляд.
Рокэ и Эмиль сидели за столом в гостиной. Окна были открыты, в них лился яркий весенний свет. Дом больше не напоминал могилу, наоборот, он казался очень уютным.
Ворон что-то быстро писал, Эмиль потягивал вино и беседовал с хозяйками. Странно, у такой уродины и такая красивая дочь. Наверное, пошла в отца, так бывает. Они с Айрис удались в Окделлов, а Дейдри и Эдит – вылитая матушка.
– В чем дело, Дикон? – Эмиль отставил высокий бокал.
– Я должен говорить с монсеньором. – Хорошо, что Эмиль заговорил первым и назвал его по имени. Ричард ужасно не хотел, чтоб его новые знакомые услышали, как Ворон скажет «юноша».
– Да? – Алва поднял голову. – Приехал Морен?
– Нет, монсеньор, – Дик старался говорить медленно и уверенно, – Герард мечтает служить в гвардии. Он написал письмо на имя маршала Ариго, но оно затерялось.
– Вот как? – Ворон отложил перо. – И давно ваш новый друг мечтает о военной карьере?
– Всю жизнь! – Лицо Герарда пошло красными пятнами.
– Значит, лет семнадцать. Весьма почтенно. Столько времени хранить постоянство не у каждого получится.
Герард растерянно молчал. Дик понимал, что чувствует его новый знакомый. Ричард не забыл свой первый разговор с Вороном. Правду сказать, он и сейчас терялся перед своим эром.
Алва какое-то время смотрел на вконец растерявшегося молодого человека.
– Вы хороший наездник, Герард?
– Я езжу верхом… Как все.
– А как у вас со шпагой?
– Не знаю.
– В смысле? – поднял бровь Рокэ.
– Я… В Кошоне думал, что хорошо, но Оллария – совсем другое дело. Я понял…
– Хватит, – перебил Рокэ, – и все-таки вы хотите стать военным?
– Да, – на этот раз Герард не колебался.
– Значит, станете. Для начала вам придется поехать в Торку. К маршалу фок Варзову.
– Спасибо, монсеньор! – просиял брат Селины.
– Будете благодарить фок Варзова, когда он представит вас к чину. К концу лета маршал будет здесь. Зайдете ко мне за рекомендацией. Ваше полное имя?
– Герард-Жозеф-Ксавье Арамона-ли-Кредон.
– Сын капитана Лаик?
– Да, монсеньор.
Сын Арамоны?! Святой Алан, так вот кого напоминает мальчишка! Мерзкий капитан – отец красавицы Селины и Герарда?! Письмо не затерялось. Брат Катари не желал видеть в гвардии Арамоново отродье, а он, Ричард Окделл, сам отвел сына «Свина» к монсеньору!
Раздались торопливые шаги. На этот раз это и впрямь был Морен. Ворон отвернулся от порывавшегося что-то сказать Герарда.
– Добрый день, полковник. Что у вас?
– Монсеньор, – Морен был исполнен собственной значимости, – король Висельников и его подручные пойманы. Согласно вашему приказу я незамедлительно доставил их в ваше распоряжение.
– Какая прелесть, – Ворон поправил цепь на груди и поднялся, – что ж, пойдем поглядим на мародерское величество, не тащить же этих ызаргов в приличный дом.
Невзрачный человечек средних лет с оттопыренными ушами казался одновременно настороженным и наглым. Он до такой степени не походил на героев трагедий Вальтера Дидериха, что Ричарду показалось, что Морен ошибся. Это ничтожество просто не могло быть королем Висельников!
Видимо, сомнения Дика отразились на его лице, потому что Эмиль Савиньяк подмигнул юноше и повернулся к Морену:
– Полковник, вы уверены, что поймали кого нужно?
– Еще бы! Гляньте-ка, – помощник коменданта указал на что-то похожее на ошейник, украшавший не то чтобы очень чистую шею пленника, – эта штука во Дворе Висельников вместо короны.
– Очень удобно, – одобрил Алва, – с головы не свалится и потерять трудно.
– Что поделать, Дикон, – делано вздохнул Эмиль. – Этот господин и вправду называется королем Висельников. Он же Ночная Тень и кто-то там еще.