— Ну, Мишель, рассказывайте московские новости!
Теперь они сидели на просторном каменном подиуме по другую сторону замка, откуда раскрывался божественный вид на туманные, зелено-голубые дали, где притаились тени королей и разбойников, обитали в дубравах кельтские духи, прятались вольные стрелки Робин Гуда, двигался на тяжелом, облаченным в латы коне Ричард Львиное Сердце. Великолепный газон от самых ступенек замка снижался к прудам, в которых отражалось тусклое солнце, и несколько громадных деревьев были окружены черно-синими густыми тенями. На столе красовались два бокала с красным вином. Служитель принес мягкие, шитые серебром подушки, положил на удобные кресла. Сладкий ветер летел над замком, благоухая цветами, соком скошенных трав, прохладой близкого моря.
— Москва готовится к выборам. Кремль, партии, олигархи, спецслужбы, губернаторы — все охвачены предвыборной лихорадкой, — Стрижайло пригубил рубиновое вяжущее вино, наслаждаясь видом, где все, — голубые холмы, далекие дубравы, теплый туманный воздух с неясным проблеском птицы, каменные ступени, увитые плющом, чудесные дымчатые агавы, окружавшие замок, — все принадлежало Верхарну, и казалось необъяснимым, что всего этого ему недостаточно, что в этом райском лондонском предместье он так и не обрел душевного покоя, что его страстная, честолюбивая, оскорбленная душа мчится в угрюмую, перевернутую вверх дном Россию, где столько крови и слез, — У коммунистов столь высоки шансы, что к ним начинают льнуть их недавние враги. Я говорил, что Маковский вознамерился стать Президентом, ищет у коммунистов поддержки.
Верхарн нетерпеливо и страстно передернул худыми плечами. Его желтоватое лицо раздраженно задергалось. Маленькие черные шарики глаз стали метаться, отыскивая среди разнообразия ближних и дальних предметов, передних и задних планов точку, на которую он мог бы опереться архимедовым рычагом, чтобы перевернуть абсурдный мир, действующий не по его законам. Этой точкой оказался кончик носа Стрижайло, который ощутил горячее прикосновение огненных угольков.
|
|
— Арнольд Маковский мудак, у которого усыхают яйца. Его ненасытный рыжий ястребиный глаз стал слепнуть. Он утратил вкус к живой крови. У него вырвут глаз, залепят пластилином и посадят в клетку. Когда он начинал свой бизнес, он не уставал убивать. Он добывал нефть из трупов. Убитых конкурентов спускали под лед десятками в среднем течении Оби, и те всплывали летом в низовьях, под негаснущим солнцем, с отрешенными лицами, верящими в справедливость. Маковский хотел взорвать меня, поднял на воздух мой «мерседес», и это был поступок воина. Теперь же он мечтает войти в закрытые клубы Европы, сесть за один стол с Рокфеллером и обрести респектабельность. Он заказывает дурацкие мюзиклы о «Городах счастья», помогает сироткам, берет на содержание писателей с обсосанными штанами, вместо того чтобы убивать, как это делают американцы в Ираке. Цены на нефть не должны опережать цены на донорскую кровь. Как только мстительный Ва-Ва поймет, что Маковский становится для него конкурентом, он его уничтожит. Отберет месторождения, выколет глаз, посадит в клетку и повезет, как Емельку Пугачева, по ненавидящей, нищей России, зарабатывая себе на этом баснословный рейтинг…
|
|
Блаженный покой, окружавший замок, был обманчив. Восхитительные окрестности таили опасность. Укрывшийся на островах олигарх источал такую страстную ненависть, такое едкое нетерпение, что в кабинетах Лубянки перегорали лампочки, на даче Ва-Ва в Барвихе два раза тушили пожар, а у любимой суки Президента постоянно случались выкидыши. Предвещая гибель Маковского, Верхарн был сам обречен. К нему из Москвы засылались наймиты, прорывались убийцы. Снайперы на крыше замка тихими одиночными выстрелами гасили угрозы.
— Я полагаю, Маковский намерен внедрить к коммунистам своих людей. Коммунистическое большинство в Думе будет контролировать власть, влиять на результаты последующих выборов Президента, — Стрижайло сделал осторожный глоток вина, не торопясь раскрывать Верхарну свой замысел. Пусть олигарх освободится от избыточного возбуждения, обретет способность воспринимать чужие идеи, и лишь тогда он услышит о партии «Сталин», узнает о приехавшем на переговоры Кресе. — Повторяю, у коммунистов великолепные шансы.
— Если их влияние так велико, как вы утверждаете, пусть приведут на Красную площадь полмиллиона человек, поставят напротив Кремля и потребуют отставки Ва-Ва. Это будет конец режима. Армия перейдет на сторону народа, чиновники сами принесут Дышлову ключи от своих министерств. Скажите, если я подарю Дышлову миллион долларов, он приведет народ на Красную площадь? Они найдут среди своих людей сто человек, готовых умереть за идеалы? Я выдам каждому гарантийную сумму по сто тысяч долларов, пусть штурмуют Спасские ворота. Для победы я готов пожертвовать все мое состояние. Хватит тратить деньги на премию «Триумф посредственности», которой заправляют два глухих графомана. Хватит финансировать «Ненавидимую газету», которая стала так скучна, что ее можно использовать в качестве мухомора. Довольно издавать «Коммерсанто Клаус», превращенный хитрым алкоголиком в источник вечной выпивки и закуски. Надо финансировать революцию!
|
|
— А вы не думаете, Рой, что Ва-Ва откроет по стотысячной толпе огонь из крупнокалиберных пулеметов, как на площади Тяньаньмынь? Расстреляет смутьянов из танков, как сделал Ельцин у Белого Дома?
— Ва-Ва — слабый, изнеженный. Боится крови. Боится своих и чужих страданий. Боится власти. В свое время я слепил его из слюны и кусочков глины. У него прочность ласточкина гнезда. Он в состоянии пролить дамские духи или французское вино, но кровь проливает Потрошков. Однако, настал момент, когда тот не станет проливать кровь за Ва-Ва. В этом вся тайна.
— В чем тайна? — Стрижайло вспомнил о тонком ледяном сталактите, что хранился в его холодильнике. О хрупком ледяном световоде, соединявшем зрачок Потрошкова с бледным лицом Президента, куда была вморожена загадка их отношений. — В чем тайна? — повторил он вопрос.
Из голубого воздуха, над зеленым ароматным газоном возникла белая бабочка. Нежно, очаровательно кружилась, вычерчивая прозрачные иероглифы, приближаясь к подиуму, где они восседали. Раздался чуть слышный хлопок, разрывная пуля снайпера срезала крылья бабочки, растерзала нежное тельце. Крылья опали, как оборванные лепестки. Белели на зеленой траве. Появился молчаливый охранник из Иностранного легиона, с синим черепом. Держал в руках легкую метелку и совочек. Смел останки бабочки. Унес, чтобы подвергнуть химическому анализу на предмет содержания яда. В газетах писали, что русские агенты выпускают в окрестностях замка бабочек с отравленной пыльцой, чтобы Верхарн надышался тлетворным воздухом, и у него стали распадаться печень и легкие.
— Публика знает о «кагэбистском» прошлом Ва-Ва, знает, что он работал в Восточной Германии, в культурном центре, — начал повествование Верхарн, который не мог удержать в себе накопившиеся переживания и мысли и делился ими с московским гостем, одним из немногих, кто не предел его в трудный час. — Но никто не знает, чем он занимался в Германии. Его непосредственный начальник Потрошков добывал информацию о секретных работах биологов Гамбурга, преуспевших в клонировании и биотехнологиях. Эти ученые приезжали в Лейпциг на конгрессы и симпозиумы и любили посещать кабаре «Нахтигаль», где танцовщицы танцевали фривольные танцы. Ва-Ва переодевался в женское платье, в трико, бюстгальтер и, прикидываясь примой кафе-шантана, исполнял эротические танцы, соблазнял немецких ученых, благо его мужские гениталии были таких размеров, что даже в трико невозможно было установить его пол. Ученые приглашали пленительную танцовщицу за столики, иногда даже в номер, и Ва-Ва у пьяных, потерявших бдительность исследователей добывал бесценную информацию, которая тут же направлялась в геронтологические центры СССР, где работали над увековеченьем жизни Брежнева. Тогда-то и завязались сердечные отношения между Потрошковым и Ва-Ва, которого шеф ласково называл — «танцовщица Дега»…
Из далеких кустов на пустое пространство газона выскочил серый кролик. Мягко скакал, прыгал из стороны в сторону, приближаясь к подиуму, смешно прижимал уши, припадал к траве, превращаясь в пушистый комочек. Снайпер сразил метким выстрелом казавшееся невинным животное, у которого под брюхо была подвязана граната. Мускулистый араб с синим черепом, с суровым лицом бедуина, выкатил на газон ручную тележку, приблизился к кролику, бросил безжизненную тушку в тележку и увез в дальний флигель замка, где сапер обезвредил гранату.
— Когда распался Советский Союз и предатель Калугин выдал американцем всю агентуру КГБ, Потрошков и Ва-Ва чудом избежали ареста. Они осели в Ленинграде, где Потрошков пытался спасти секретную лабораторию по клонированию, а Ва-Ва, благодаря связям шефа, устроился гувернанткой в дом к мэру города Корнелию Лизуну. Благо девическая внешность, отсутствие на лице волосяного покрова позволяли играть роль девицы из хорошей семьи. Обязанностей у него было немного. Помогал по утрам одеваться супруге Корнелия, пышной, вечно влюбленной даме, которая стала полнеть, и ей самой было трудно застегивать лифчик. Легкие пальцы Ва-Ва блестяще с этим справлялись. Помимо этого, он помогал омовению прелестной дочери Корнелия, школьницы Дарье Лизун, которая любила пошалить под душем, — зажимала между ног бриллиантовое колье матери и спрашивала гувернантку: «Я похожа на небесное созвездие?» Ва-Ва приходилось использовать весь такт разведчика, всю обходительность, когда он настойчиво и нежно извлекал драгоценность из стиснутых ног шалуньи. Третья обязанность состояла в том, что он являлся в Смольный к Корнелию и омывал ему ноги в эмалированном тазике, делая массаж страдавшему подагрой мэру. Мэр при этом трещал без умолка, выбалтывая много ценных сведений — о нелегальной торговли цветными металлами, в том числе, конями Клодта и «Медным всадником» Фальконе, о продаже на запад картин из запасников Эрмитажа, о намерении вернуть великому городу имя «Санкт-Петербург» и, наконец, о тайном намерении Корнелия учредить в России конституционную монархию. Именно это сближало Корнелия с Потрошковым. Оба, тайно исповедуя идею конституционно-монархического строя в России, хотели разделить страну на восемьдесят маленьких княжеств, с сохранением общего для всех монархического символа власти. Только так, полагали они, по отдельным ломтям можно было встроить Россию в Европу. Потрошков приказывал Ва-Ва приносить ему тазик с водой, в которой побывали больные ноги Корнелия. Он исследовал эту воду на предмет содержания в ней «разума ног», — субстанции, способной продлить умственные способности человека, у которого отказал головной мозг. Взяв пробы, эту воду выливали в сквере лаборатории, под могучим каштаном, отчего никогда не болевшее дерево вскоре засохло…
Из тенистой дубравы на газон вынеслась золотистая лань, грациозная, с изогнутой шеей, чуткой головой, на которой солнечно светились малиновые глаза и торчали робкие рожки. Было видно, как в прыжках переливается ее светлый мех, волнуются темные, бархатистые пятна на бедрах. Лань приближалась к подиуму, игриво останавливалась, поворачивала женственную, увенчанную рожками голову. Вдруг обнаружилось, что темные пятна на бедрах были «поясом шахида», связкой пластита, а рожки являлись антеннами, принимавшими сигнал взрывателя. Снайпер аккуратно, чтобы не повредить взрывчатку, разнес ей голову пулей, и она лежала, как слиток, на зеленой траве. Бритоголовый телохранитель выехал на мини-тракторе, лавируя прицепом. Переволок убитую лань в прицеп, отвез на кухню, где повара, по совместительству взрывотехники, обезвредили «пояс шахида», принялись готовить из нежного мяса рагу.
— После крушения Корнелия, когда того обвинили в намерении продать за границу подвесные мосты Невы, Ва-Ва, стараниями своего друга и покровителя Потрошкова, переехал в Москву и определился в Управление делами Президента. Там курировал реставрацию Кремля, воссоздание двух императорских залов Андреевского и Екатерининского, взамен советского, сталинского. Мы с Потрошковым готовили эти залы для будущей коронации конституционного монарха, которого Потрошков, в виду прекращения династии Романовых, собирался клонировать из останков Николая Второго. Тогда я впервые познакомился с Ва-Ва. Однажды вечером, зайдя в Андреевский зал, я застал его сидящим на золотом троне, под горностаевым балдахином. Он пребывал в нирване, блаженно улыбался и грезил. Я растолкал его: «Вы — монархист?» — спросил я его. «Конституционный», — был ответ. С этих пор я не упускал его из вида…
С зеркальных прудов, поднимая фонтаны солнца, взлетели казарки. Мощно, отливая изумрудом крыльев и золотом вытянутых шей, полетели над газоном, пропадая в тенистых кронах деревьев. Одна казарка покинула стаю, отвернула и стала стремительно приближаться, так что слышались слабые посвисты маховых перьев. Снайпер срезал ее. Раненная птица, перевертываясь, ударилась о землю, побежала по газону, волоча перебитое крыло. Бритоголовый, с синим черепом, араб спустил с поводка дога. Собака, взбрыкивая лапами, мощно догнал подранка, перекусил ему шею, поднесла хозяину. Араб привычным движением вырвал из клюва птицы «головку самонаведения» с миниатюрным изображением Верхарна, выдавил из гузки микрозаряд взрывчатки.
— Когда мной был снят директор ФСБ за то, что уж слишком усердствовал в борьбе с чеченскими террористами, возник вопрос, кто сменит его на посту. Потрошков был слишком поглощен генетическими экспериментами по выращиванию цесаревича, и я не хотел его отвлекать. Мне пришла в голову мысль назначить на должность Ва-Ва. Молод, женственен, приверженец конституционной монархии. Что еще надо? Я не ошибся в выборе. Первое, что сделал мой назначенец на посту директора ФСБ, — спас от преследования своего бывшего покровителя Корнелия Лизуна, которого уже готовились взять под стражу, ибо на даче у него обнаружили несколько пропавших из «Летнего сада» мраморных скульптур, а так же часть медного маятника из Исаакиевского собора. Ва-Ва организовал побег Корнелия в Париж. Жена Корнелия притворилась кормящей матерью, пронесла в салон завернутого в пеленки Корнелия и весь путь до Парижа кормила его грудью, а тот, ловко притворяясь младенцем, кричал «уа», чем страшно досаждал пассажирам…
Над прудом жарко сверкнула рыба. Зеркальный карп, в которого был вмонтирован боевой лазер, повел ослепительным смертоносным лучом по небу. Ветви деревьев, перерезанные лучом, падали и дымились. Луч приближался к подиуму, но снайпер упредил опасность. Пуля разбила в дребезги опасную рыбу, и она превратилась в солнечный взрыв, разбрызгивая кровь, икру и молоки.
— Однажды, когда Ва-Ва удалось прекратить скандальное дело о вкладах «семьи» в «Бэнк оф Нью-Йорк», для чего женевской прокурорше Дельпонте была прислана «черная метка» в виде бриллиантовой жабы, похожей на госсекретаря США Олбрайт, я решил представить Ва-Ва Ельцину. Старик был в хорошем расположении духа, пил свои любимые духи «Шанель», и Ва-Ва, пользуясь тем, что «царь» под хмельком, забавлял его эротическими танцами, замотавшись в шаль Наины Иосифовны. Кончилось тем, что «царь» сослепу принял его за жену и с силой увел в спальню. Узнав о подмене, долго хохотал, тряс обессиленной загогулиной, и в конце произнес: «Вот кому я мог бы завещать государство. Он всегда отдаст мне его обратно»…
На краешек рюмки, что стояла перед Верхарном, полная красного вина, присела оса. Вцепилась лапками, вращала стеклянными крыльями, пульсировала черно-желтым упругим тельцем. Было видно, что она готовится к атаке. Нацелилась на лысеющий череп Верхарна, в котором бушевал его страстный, неуемный разум. Начала взлетать, превращаясь в гудящий вихрь. Пуля снайпера сбила осу, не повредив стеклянную рюмку, превратив зловредное насекомое в горстку трухи. Появился невозмутимый араб с пинцетом. Промолвил: «Прошу прощения, сэр», достал из трухи платиновое, колючее жало с колбочкой смертельного яда. Отнес добычу в копилку драгоценных металлов, где уже скопилось множество подобных жал — свидетельства неудачных происков ФСБ.
— Увидев в Ва-Ва приемника Ельцина, я стал часто проводить с ним время. Много беседовал о конституционной монархии, когда величественный символ, не политически, но духовно, объединяет восемьдесят небольших русских княжеств, каждое из которых в кратчайшее время достигает благополучия Люксембурга. Он соглашался со мною в том, что цесаревич, когда его создадут из костного вещества невинно убиенного монарха, должен воспитываться в лучших русских традициях, основой которых является русский язык. Выдающиеся писатели России должны будут взять на себя воспитания цесаревича. Сорокин научит его целомудрию русского языка. Пелевин передаст религиозный смысл русской речи. Ерофеев со своей глубинно-нравственной передачей «Апокриф» откроет цесаревичу тайны аллитераций, когда рокочущее «р» звучит не как еврейская картавость, а как аристократическое русское «грассе». Ва-Ва обещал мне, что, став Президентом, введет в России конституционно-монархический строй. Тогда же я учредил литературную премию «Трюфель», которой награждаются русские златоусты…
Пока они беседовали, над замком прошел чудесный грибной дождик, от которого драгоценно засверкал зеленый газон, вслед уплывающей синей туче, над дубравами загорелась восхитительная радуга. Свежий воздух благоухал, трава переливалась бриллиантами. Внизу, в трещинах влажных ступеней, на глазах стали расти грибы. Белые, как замша, круглые, как фарфоровые чашки, они были английской разновидностью русского «дедушкина табака». Набухали, покрывались темными точками, наливались нездоровой голубизной, светились изнутри болезненным светом. Появился невозмутимый охранник, держа в руках портативный пылесос для автомобилей. Включил. Поднося раструб к экзотических грибам, быстро всосал их внутрь, где размещалось дегазирующее устройство, разлагавшее ядовитый зарин на безвредные составляющие. Еще одна попытка уничтожить Верхарна была пресечена, о чем сообщил в Москву пролетавший над замком спутник.
— Как легкий сон, миновали спецмероприятия, с помощью которых Ва-Ва должен был выиграть президентские выборы. Взрывы домов в Москве и Волгодонске, когда он первым кидался спасать несчастных. Чеченская война с повторным уничтожением Грозного, когда он ходил в разведку со спецназом и едва ни взял в плен Басаева. Его беспосадочный перелет на дельтаплане из Барвихи в чеченскую столицу, когда он привез детишкам новогоднюю елку. Заплыв от мыса Дежнева через Берингов пролив на Аляску, где он усыновил новорожденного эскимоса. Поглощение на глазах у сограждан трехсот уральских пельменей, что сделало его рекордсменом Гиннеса. Единоборство с барсом на арене Цирка имени Никулина в знаменитом аттракционе «Мцыри». Сидение на колокольне Троице-Сергиевской лавры, где он поджидал итогов голосования. С Потрошковым мы поднялись на колокольню и поздравили его с победой. Пили шампанское, звонили в большой колокол, и Ва-Ва восторженно заявил, что этими звонами он возвещает приближение «конституционной монархии»…
С подиума было видно, как далеко у прудов движется по газону араб, держа на поводке дога. Собака обнюхивала траву, делала стойку. Охранник наклонялся, подрывал дерн, извлекал фугас. Клал заряд в заплечную торбу, чтобы позже отвести взрывчатку в безлюдные холмы, огласить окрестность взрывами.
— Однако Ва-Ва нарушил данную клятву. Однажды, во время поездки в Петербург, он увидел в Эрмитаже чепец Екатерины Великой. Ему захотелось примерить забавную деталь ночного туалета императрицы, помнящую бурную страсть Потемкина, неистовую ревность Разумовского, пылкие поцелуи Орлова. Он проходил в чепце целые сутки, забывая снять даже в момент посещения кладбища, где был похоронен незадачливый Корнелий Лизун. Ношение чепца коренным образом изменило его мышление. Он почувствовал привлекательность абсолютной монархии, возмечтал сделаться единовластным повелителем страны, потребовал у Потрошкова, чтобы тот перестал называть его «танцовщицей Дега», а называл «матушкой императрицей». Начал реформировать российскую власть, отнимал права у регионов, повсюду расставлял своих наместников и генерал-губернаторов, обошелся со свободной прессой, как Екатерина — с сочинениями Радищева и Новикова. Кончил тем, что объявил меня персоной нон-грата за то, что я упрекал его в деспотизме. Я вынужден был покинуть страну, поселился в изгнании. С тех пор он ищет моей смерти, а я, в свою очередь, поклялся избавить страну от тирана. Кто из нас победит, время покажет. Он хочет меня уничтожить, ибо я знаю его страшную тайну.
— В чем тайна? — повторил свой вопрос Стрижайло, зачарованный рассказом Верхарна, открывавшим истинную подоплеку отношений олигарха и Президента. «Монархический проект», о котором много говорили в свое время и который потребовал перемещения огромной массы костей с Урала в Петропавловскую крепость, — этот проект оставался тайной пружиной и сегодняшней кремлевской политики. Необъяснимым образом переплетался с его, Стрижайло замыслом.
Бедуин с бритым черепом прохаживался по газону в непосредственной близости от подиума, держа в руках острый совочек с стеклянную банку. Всматривался под ноги. Быстро наклонялся, рыхлил траву, извлекал из-под нее дождевых червей, фиолетово-розовых, вьющихся, покрытых блестящей слизью. Поддевал совочком, кидал в стеклянную банку. Брызгал на них химикатом, от которого вспыхивало шумное пламя, червь сгорал дотла, а вместе с ним токсины смертельных болезней, которыми были заражены черви. Так в считанные минуты были уничтожены возбудители сибирской язвы, оспы, чумы, гепатита, тропической лихорадки, птичьего гриппа, атипичной пневмонии, рака молочной железы, рака матки, церебрального паралича, вяло текущей шизофрении и твердого шанкра. Всем этим жутким букетом заражали червей бактериологи ФСБ, стараясь извести Верхарна. Только верный синеголовый араб и его служба в «Иностранном легионе» спасали Верхарна.
— В чем тайна? — повторил Стрижайло, глядя, как полыхает голубое пламя в банке, испепеляя очередного червя.
— Мои слова могут подтвердить балерина Колобкова и несчастная Дарья Лизун, которые сменяют друг друга в полнолунье на пороге президентской спальни. Ва-Ва, по их описанию, обладает женскими половыми признаками. У него отсутствуют яички. Он носит лифчик, пусть «первый номер». Имеет инфантильную матку. Кроме того, у него налицо рудименты, — небольшой, состоящий из пяти позвонков хвост, покрытый светлым мехом, что выводит его родословную от ондатры. А также перепонки между пальцами правой ноги, что позволяет считать его дальним родственником кряквы. Я имею в сейфе фотографии всех этих несуразностей. Снимки храню в швейцарском банке с предписанием немедленно опубликовать их в газете «Газета» и на сайте compromat.ru, в случае моей насильственной смерти…
Услышав эти слова, глядя на близкий, болезненно-желтый череп Верхарна, покрытый редкими черными волосками, Стрижайло, со всей ужасающей очевидностью, понял, что Верхарн будет убит, и не иначе, как ударом ледоруба, который вонзится в аристократически-тонкую кость, погрузится в мозг, выдавив из-под сверкающего острия капельки алой крови.
— Сейчас мне надо поехать в город, провести деловую встречу. Поговорим по дороге, Мишель. — Верхарн поднялся, оставив недопитую рюмку, отравленную прикосновением осы.
Они катили в бесшумном салоне могучего «мерседеса». Стрижайло сквозь стекла любовался сытым, холеным городом, в котором застыло каменное время империи. Колониальные походы и военные рейды, научные экспедиции и морские странствия, осуществленные пассионарным народом моряков, ученых и пасторов. Растревоженные империей континенты присылали в Лондон фиолетовых негров, шоколадных арабов, лимонно-желтых малайцев, темно-коричневых, в белых тюрбанах, индусов, которые восседали в красных двухэтажных автобусах, взирая с высоты на памятники в честь британских побед. Терпеливо дожидались дней, когда премьером Британии станет выходец из республики Чад, а английская королева понесет от алжирца.
Ближе к Центру возникли пробки. Полисмены яростно махали жезлами, разгоняя автомобильный поток прочь с главных улиц.
— Проклятый Ва-Ва и здесь мне мешает жить, — злобно усмехнулся Верхарн. — Предполагается проезд королевы и Ва-Ва в открытой карете. Давайте выйдем, Мишель, переждем этот фарс. Продолжим наш разговор.
Они оставили машину и прогуливались в просторном Гайд-Парке, сопутствуемые неизменным арабом, в чьих руках была портативная рация. Громадные платаны заслоняли небо. Вдоль чугунной решетки мчались последние, прорвавшиеся сквозь кордон автомобили. На газоне валялись праздные посетители парка. По тропкам фланировали влюбленные. По асфальтовым дорожкам мчались на роликах скороходы. Вдалеке, сквозь деревья, виднелась кавалькада наездников. Стрижайло говорил, пользуясь молчанием Верхарна, который выплеснул первый фонтан энергии и теперь недоумевал от собственного молчания.
— Существует способ помочь коммунистам на выборах. Ваши деньги, — их депутаты. Коммунисты умеют быть благодарными. Их политический вес если и не станет залогом вашей безопасности, то поможет в приобретении оной. Победа коммунистов на думских выборах исключает победу Ва-Ва на президентских.
— Как технически я передам коммунистам деньги, чтобы это немедленно не превратилось в грандиозный скандал? — рассеянно спросил Верхарн.
— Есть оригинальный план. Создается бутафорская партия «Сталин», способная привлечь в свое ряды горстки красных радикалов, существующие во всех губерниях. Вы «закачиваете» деньги в «Сталина», а «сталинисты» тратят их на предвыборную кампанию коммунистов, поддерживая последних на выборах. Таким образом, мы прячем ваши деньги в сталинскую шинель и получаем великолепную «прачечную», которой руководит грузин с усами. Вместе со мной в Лондон прибыл казначей КПРФ Крес, готовый обсудить с вами технологию «перекачки» денег.
Стрижайло увидел, как сумасшедшим блеском сверкнули глаза Верхарна. Его ум, утомленный недавней исповедью, вновь получил порцию дразнящей сыворотки. Вскипел возбуждением, готовый фонтанировать и творить.
— Понял вас с полуслова, — воскликнул он, заикаясь. Пытался догнать торопящуюся мысль, набросить на нее аркан, из которого та вырывалась. — Партия «Сталин» — моя давнишняя мечта. Понимаете, Мишель, «языкознание» — один из важнейших аспектов сталинизма, его квинтэссенция, мировоззренческий итог. Он пред смертью пытался преобразовать компартию авторитарного, марксистского типа в «партию лингвистов», о чем свидетельствует его бесподобная работа: «Вопросы языкознания». Стремился преобразовать гигантскую геополитическую империю Советов, основанную на военной силе, органах безопасности, танковых армиях, на «империю русского языка», которую бы соединяли творения Пушкина, Бунина и Лескова, — «великий, могучий и свободный русский язык», который, по словам Маяковского, станет учить негр в каком-нибудь бантустане «только за то, что им разговаривал Ленин». Сталина умертвили не за «дело врачей», не за гонения на «космополитов». Его умертвили те силы в КГБ, которые предпочитали косноязычие красноречию, убогий стиль газеты «Правда» восхитительным песнопениям Блока, Есенина, Ахматовой! — Верхарн был возбужден. К нему вернулось вдохновение, делавшее его гениальным. Стрижайло восхищался его неудержимой фантазией, уносившей творца к вершинам прозрения. Верхарн, как и он, Стрижайло, был носителем творческих духов, вселившихся в него из сырого подвала, из темной подворотни, из унылого чулана, превративших его немощную плоть во вместилище могучих энергий. Здесь, в Гайд-парке, эти энергии сверкали в его глазах, делая их всевидящими очами. Маленькие пятна румянца, как пунцовые розочки, как следы поцелуев взасос, пламенели на бледных щеках. — Мы создадим партию «Сталин», как воплощение сталинской мечты и прозрения. Во всех регионах России отыщем учительниц русской словесности, молодых милых женщин, нуждающихся, получающих мизерную зарплату, но исповедующих священный культ русского языка. Я дам каждой из них большие деньги. Пусть они сменят свои фамилии на фамилию «Сталин». В каждом регионе, в каждой губернии и национальной республике появится свой Сталин. «Маша Сталин». «Катя Сталин». «Сара Сталин». «Фатима Сталин». Все они возглавят региональные отделения партии. Мы издадим великую, незаслуженно забытую работу вождя «Вопросы языкознания», как главную книгу партии. Как ее манифест, ее символ веры. Привлечем для ее иллюстрации лучших художников-авангардистов, с которыми вы, Мишель, водите знакомства. Называйте мне их сейчас поименно!..
Стрижайло был захвачен неудержимой фантазией Верхарна. Не завидовал, но восхищался. Верхарн был той же природы, что и он сам. Неизвестно, в каком подвале гнездились «духи творчества», что вселились в детскую душу Верхарна, но то, что обитавшие в них обоих «духи» были из одной преисподней, не вызывало сомнения.
— Я думаю, что эта великая языковедческая работа должна быть проиллюстрирована темой «русского мата», — импровизировал Стрижайло. — Ведь именно с криками: «Ура» и «Еби вашу мать!» — наши пехотинцы штурмовали рейхстаг. «Охуеть можно!» — восторженно воскликнул Гагарин, взлетев в Космос. Увидев взрыв атомной бомбы, академик Сахаров произнес: «Ни хуя себе!». «Ах ты, блядь!» — крикнул на Троцкого Сталин в сентябре 1926 года. «Уебываем отсюда по быстрому!» — таковы были слова Ленина, покидавшего с группой единомышленников партконференцию меньшевиков. «Вы у нас, бляди, попляшите!» — крикнул с трибуны ООН Никита Хрущев. Не даром веселый матершинник Косыгин, докладывая на партсъезде об успехах отечественной промышленности, якобы оговорившись, назвал пылесос «хуесосом».
Я думаю, что картинки на эту тему могли бы нарисовать художники Тишков, — непревзойденный певец влагалищ и прямой кишки. Сальников, чья великолепная экспозиция на тему «Пизда зеленая» обошла все экологические форумы мира. Люся Воронова сделала бы несколько оригинальных иллюстраций из цикла «Примитивистская блядь». Ну а замечательные художники Анзельм и Совко, работающие на пару, могли бы натолкать в нашу книгу множество разнообразных хуев. В любом случае, Рой, молодые учительницы-славистски будут в восторге.