Многосерийные телефильмы часто делаются в Англии очень хорошо, и многие из них представляют собой экранизацию известных романов. Любопытно, что это побуждает некоторых телезрителей прочитать сам роман. Так, инсценировка «Войны и мира» (встретившая одобрение большей части моих русских знакомых, фильм, где очень хорош Пьер Безухов, которого играет один из наиболее одаренных молодых английских актеров) чрезвычайно увеличила тиражи английских изданий этой книги. Голсуорси совершенно вышел из моды как в Англии, так и в Америке, а после того, как «Сага о Форсайтах» была показана по телевидению, книга стала раскупаться так же, как при жизни автора.
Таков выигрыш: некоторые из лучших произведений классической литературы приобретут в преображенной телевизионной форме значительно большую аудиторию, чем они имели когда‑либо ранее. Однако в целом влияние радио и телевидения на печатное слово является негативным. Число читателей газет постепенно, но заметно снижается. То же относится к еженедельникам и журналам. Больше всего пострадало издание романов – с исключениями, о которых пойдет речь ниже.
Тиражи первых изданий романов, выходящих в свет в Лондоне или Нью‑Йорке, невелики по советским масштабам. Многие советские писатели пришли бы в ужас, если бы им предложили такие цифры. Эти первые издания книг, которые мы называем «переплетенными», действительно хорошо переплетены, хорошо напечатаны и стоят дорого. Именно на них пишутся рецензии. А поскольку напечатать книгу становится слишком дорого, издатели не решаются рисковать.
Преуспевающие авторы по‑прежнему чувствуют себя хорошо. Значительная часть их доходов поступает от последующих изданий – в бумажных обложках, которые обычно появляются через год‑два. Самое известное издательство такого рода – «Пенгуин», но имеется также много других. Эти книжки в бумажных обложках дешевы – обычно они стоят на русские деньги меньше рубля, – и писатель, пользующийся популярностью, может рассчитывать, что его вещи разойдутся в миллионах экземпляров. Но это возможно лишь после того, как прием, оказанный первому изданию, гарантирует определенную долю успеха. Для молодых авторов добиться этого становится труднее с каждым днем. Говоря упрощенно, общий результат новой издательской практики сводится к тому, что уменьшаются шансы на удачу. Авторы, имеющие успех, оплачиваются так же, как прежде, или даже лучше, а те, которые успехом не пользуются, или начинающие, скорее всего, остаются за бортом.
|
|
Все это не способствует тому, чтобы человек решился стать профессиональным романистом. Разумеется, пишется много романов, но перед писателем возникла как бы невидимая преграда, мешающая полной непосредственности, непринужденности творческого процесса.
Возможно, на сознание писателей повсюду воздействуют обстоятельства, лежащие глубже, чем те, которые были упомянуты. Может быть, мир меняется слишком быстро – не в смысле социальных перемен, а в смысле тех форм повседневного бытия, в котором мы движемся и дышим. В этом отношении писатели XIX века находились в лучших условиях, чем их преемники. У меня есть на этот счет своя теория, и я вполне готов к тому, что ее встретят в штыки. Она заключается в том, что писатели‑реалисты должны жить в привычной и понятной им обстановке – я имею в виду состояние определенной стабильности. Они могут и должны стремиться к другой, лучшей жизни – об этом свидетельствуют почти все крупные художественные произведения. Однако они должны без труда понимать и ту жизнь, с которой находятся в непосредственном соприкосновении.
|
|
Именно по этой причине попытки точного отображения современности представляют непреодолимые трудности для большинства авторов реалистических романов. Это удалось одному‑двум крупнейшим писателям, например Достоевскому. Можно привести ряд примеров из английской и французской литературы. Диккенс делал кое‑какие попытки такого рода, но без особого успеха. Действие его основных романов, как и большинства крупнейших романов писателей всего мира, разворачивается задолго до того времени, когда они написаны. В этом случае у автора есть определенная дистанция во времени. Именно так пишут теперь советские писатели о войне с Германией, которая окончилась уже 30 лет назад.
Некоторые из лучших английских романистов, получивших большую известность в последнее время, используют подобный прием. Джон Фаулз{409}, например, чрезвычайно популярный в Англии и еще больше в Америке, обладает особым искусством создавать дистанцию между собой и своим материалом. Он – настоящий писатель, совершенно не связанный ни с какими литературными группировками. Такими же приемами овладел Дж. Фаррелл{410}. То же можно сказать и о Сьюзн Хилл{411} – самой многогранной и творчески одаренной из наших молодых писательниц.
|
|
Однако трудности действительно существуют, и отход от реалистического романа тоже действительно имеет место – это относится как к писателям, так и к читателям. Убедительным доказательством могут служить данные о том, что читают для своего удовольствия студенты американских и английских университетов. В мое время мы жадно поглощали реалистические романы – английские, русские, французские, американские. Совсем не то и, во всяком случае, далеко не в такой мере читают современные студенты. Население американских студенческих городков колоссально – в них живет около 10 миллионов человек. Книг в переплетах они не приобретают, но покупают те, которые издаются в бумажных обложках. Вкусы этой части читающей публики оказывают значительное влияние на издательское дело в США, и эти вкусы хорошо известны.
У молодежи теперь страсть к фантастике. Из книг, имевших бурный успех за последние годы, две написаны англичанами – Толкиеном{412} и Адамсом{413}, автор третьей, Воннегут{414}, – американец. Эти книги разошлись во многих миллионах экземпляров. Все они написаны весьма талантливо, но так же мало похожи на реалистические романы, как «Путешествие Гулливера» или «Алиса в стране чудес». Роман Толкиена «Владыка колец» – огромная по объему вещь, больше «Войны и мира», но многие студенты знают ее чуть ли не наизусть. На первый взгляд это приключенческая книга, действие которой происходит в вымышленной стране и в вымышленное время, а в действительности это замаскированная христианская притча. В книге Ричарда Адамса «Уотершипские холмы», как это ни странно, речь идет о сообществе очень умных кроликов, стремящихся противостоять опасностям, угрожающим их образу жизни.
Оба эти произведения созданы высококвалифицированными литераторами. Недавно умерший Толкиен был в течение многих лет профессором англосаксонской филологии в Оксфорде. Оба писателя, подобно Воннегуту, проявляют в своей фантастике и притчах отвращение к технической цивилизации. Возможно, что именно это отвращение встречает такой живой отклик у стольких молодых людей. Обе книги не произвели на меня особого впечатления, но они представляют собой литературное явление, которое нельзя игнорировать.
Отход писателей от реалистического романа принимает также и некоторые другие любопытные формы. Имеются все основания полагать, что количество литературных талантов примерно одинаково у разных поколений, но направление, в котором развиваются эти таланты, может быть самым разным. У нас это заметно весьма отчетливо. Люди, которые в свое время были бы прекрасными романистами, теперь зачастую обращаются к жанру биографий. Немного найдется выдающихся деятелей в английской истории или литературе, кто не был бы описан в форме художественной биографии. Английская литература существует очень давно, но никогда еще уровень биографических произведений не был таким высоким, как сейчас.
Точно так же огромной популярностью пользуется мемуарная литература – ее охотно читают те, кто раньше предпочел бы романы. Некоторые лучшие произведения о войне пришли к нам именно в этой форме, но их нельзя назвать английскими или американскими эквивалентами лучших советских военных романов – возможно, потому, что для нас война не была таким катаклизмом, таким всеохватывающим явлением.
Книги о путешествиях, которые англичане любили еще с XVIII века, пишутся так же хорошо, как всегда. То же можно сказать и о целой области, которую мы называем высокой журналистикой. Этот термин не уничижительный – он относится к произведениям, которые хотя написаны быстро и касаются событий сегодняшнего дня, но тем не менее обладают определенными художественными достоинствами. Наилучший пример – знаменитая книга Джона Рида.
Анализ истории английской поэзии последних 60 лет наталкивает на вопрос, не пойдет ли и роман таким же путем – не превратится ли он в камерное искусство, внушающее некоторое уважение, имеющее некоторые достоинства, доступные лишь посвященным, но мало понятные более широкой публике? Было бы нереалистичным исключить такую возможность. В истории литературы имеется немало примеров того, как широко распространенные жанры выходили из употребления. Один из наиболее наглядных примеров такого рода – драма в стихах. В Англии конца XVI века не один Шекспир, но все уважающие себя писатели писали драмы в стихах. Этот жанр считался первоклассным. То же самое наблюдалось несколько позднее во Франции времен Расина и Корнеля. А затем этот жанр умер. Делались бесчисленные попытки его возрождения. Почти все выдающиеся английские поэты XIX века – Байрон, Шелли, Браунинг, Суинберн, Теннисон и многие другие – пробовали писать драмы в стихах. Все эти драмы ужасны – хотя среди них одни лучше, другие хуже. В 1940‑х годах Т. С. Элиот снова сделал попытку такого рода, но его пьесы опять‑таки не более чем курьезны.
Такая же судьба может постигнуть и роман, но вряд ли это случится. Не могу сказать, что, утверждая это, я исходил только из своих личных вкусов. Имеются убедительные соображения, почему именно роман будет существовать и даже окрепнет.
Во‑первых, это великая форма, обладающая огромной гибкостью, форма, в которой могут найти применение таланты самого различного рода – психологические, социальные, интеллектуальные, равно как и повествовательные. Во‑вторых, хотя в наше время трудно писать превосходные романы, зато определенно легко – занимательные. Доказательство тому – некоторые наши отличные детективные и приключенческие истории, в которых зачастую видно значительно больше природного дарования их авторов, чем в большинстве наших «серьезных» романов.
Изучение этих боковых ветвей романа может натолкнуть на весьма важные выводы, и, вероятно, они уже делаются. Например, стремление к живости изложения всегда вызывало пренебрежение у эстетов. Но ведь нет сомнения в том, что роман, не заставляющий читателя спешить перевернуть страницу, – это вообще не роман. Занимательная литература побуждает нас вспомнить эту простейшую истину.
Более сложным вещам нас научили литературные изыски, появившиеся в XX веке. Кое‑какие из них были убийственными для искусства, но некоторые дают нам представление о новых возможностях и новых силах. Например, Пруст был, в сущности, великим критическим реалистом, возможно, последним крупнейшим реалистическим романистом Запада. Он показал – в необычной форме, к которой надо было как‑то привыкнуть, – что традиционный критический реализм может сочетаться с интеллектуальной сложностью, и, таким образом, он поднялся над гипертрофированным романтизмом своего великого учителя Бальзака.
Но есть куда более простая причина, почему роман и искусство литературы в целом не покинут поле битвы. Жизнь вокруг нас меняется, и темпы перемен очень велики, но какая‑то часть писательской натуры остается прежней. Писателями управляют многие побуждения, и одно из них, не являющееся постыдным, заключается в стремлении оставить после себя память. Все современные технические средства связи кажутся эфемерными. Телевизионную пьесу могут смотреть миллионы людей в течение одного‑двух часов, а многосерийную – в течение нескольких часов, но ее воздействие не может быть длительным. Тогда как книги живут долго. Они не вечны. Бессмертие – мечта подростков. Однако, если повезет, одна или две книги романиста могут быть прочитаны и поняты и через 30 лет. Для большинства писателей это много – вполне достаточно, чтобы преодолеть существующие трудности, вполне достаточно, чтобы оправдать жизнь, отданную литературе.
Интервью
Говорить правду{ˇ}
(Беседа о принципах и системе творческой работы)