Таким образом, августиновское доказательство ведет не к индивидуальному, а к коллективному бессмертию. Оно требует бессмертия не отдельных душ- а некоего целого, части которого они образуют. И эта характерная черта всех метафизических доказательств, кроме приведенного выше платоновского. Они ведут к бессмертию универсальному, к тому бессмертию, в котором образное мышление представляет душу сливающейся с мировой душой, как капля воды с морем. В доказательствах скрытым или даже явным образом, признаются такие предпосылки, в которых частично или полностью отрицается субстанциональность души: сохранность источника света по видимому свету доказывается тем, что последний есть только отраженный свет.
Второе платоновское доказательство, если что-либо доказывает, то только бессмертие универсальное, а не индивидуальное: душа - принцип деятельности в самой себе и поэтому неопределима иным, не имеет никакой причины вне себя, и как самодовлеющий принцип - непреходяща. Душа здесь является не как таковая, а, говоря словами Спинозы, только как момент мировой субстанции, которая, конечно, только одна может быть [непреходящей], Спиноза'' уже совершенно определенно ставит бессмертие в зависимость от несубстанциональности души и связанности ее зависимого, чисто акциденционального существования с телесной жизнью. Сущности человека не присуща субстанциональность, иными словами, субстанция не составляет форму человека (это выводится из того, что субстанция заключает в себе необходимое существование, а человек не заключает). "Душа познает себя лишь постольку, поскольку она воспринимает состояние тела".
Вот все, что Спиноза выводит относительно бессмертия души: "Человеческая душа не может совершенно уничтожиться вместе с телом, но от нее остается нечто вечное. В Боге, говорит Спиноза, существует идея. выражающая сущность человеческого тела и так как душа составляет идею тела, то - нечто относящееся к сущности самой души. Душе присуще временное существование, поскольку она выражает действительное (актуальное) существование тела. но за вычетом этого остается нечто, представляющееся с некоторой вечной необходимостью через саму сущность Бога и потому вечное". Здесь мы имеем универсальное бессмертие, близкое к потере всякого содержания.
|
|
Если идея тела, находящаяся в Боге это чувство, которое будет чувством моего тела, пока я существую, и не перестанет быть чувством всех тел. то такое бессмертие имеет определенное содержание, но спинозовская метафизика логизирует (и должна логизировать) идею. и обращается в нечто столь же пустое, как сама спинозовская божественная субстанция. Идея, как понятие, включается в Боге; поскольку Бог является в атрибуте мышления - это не больше чем мысль потомства об умершем, слава в последующих поколениях. Метафизика старается схватить своими руками неуловимый туман, который проходит через нее, оставляя в распростертых руках одну пустоту.
Отметим Мельденсоновскую поправку в доказательстве из простоты бессмертия души. Он усматривает возможность уничтожения не только путем раздробления, но и путем постепенного исчезновения.
Но, вскрывая противоречие в обращении непосредственного бытия в небытие. Мендельсон убеждает в необходимости признания постепенности уничтожения вплоть до исчезновения, что также оказывается в несогласии с простотой души, как и раздробление.
|
|
Доказательство бессмертия души Бенскэ обещает значительно больше, чем вышеприведенное. Оно дает не только существование, но уже нечто среднее между голым бытием и жизнью. Оно указывает на все увеличивающееся число следов в сознании, постепенно возвышающуюся степень обратимости души от внешнего к внутреннему.
Ребенок больше живет внешним миром, взрослый все больше и больше погружается в глубины своего внутреннего мира, обогащенного воспоминаниями прожитой жизни. Смерть может разорвать только связь с внешним миром, но оставляет внутреннее бытие души, для которой высшая ступень, достигнутая в прошлой жизни, является фундаментом для следующих ступеней развития.
Можно, конечно, согласиться с большей вероятностью сохранения накопленных следов, чем полного их исчезновения, проводя аналогию с материальными явлениями, но признание сохранности этого материала не влечет еще признания того, что этот материал будет использован так, как он был использован в жизни умершим индивидуумом. Совокупность следов воспоминаний, образующая содержание пассивного бессознательного, можно мыслить в общем резервуаре памяти.
Время и душа
Шопенгауэр представляет переходный тип от метафизики к натурфилософии.
Жизнь он видит в воле и, субстанциональность признает только за универсальной волей к жизни, объективируемой в различных особях.
Эта общая единая воля в принципах индивидуальности, пространстве и времени представляется как единый свет. отраженный в призме множеством страждущих душ. Водя неопределенна, она (находится) в алогичной сфере, изъятой из логических категорий. Нельзя сказать, чтобы эта воля. этот мировой принцип, оставалась после смерти, так как она вне времени, для нес нет ни прежде, ни потом. Метафизика Шопенгауэра, с кантовским признанием времени только субъективной формой представления, тем самым уничтожает саму проблему о смерти, как проблему о переживании.
|
|
Нельзя ставить проблему о том, существовал ли я, или буду ли существовать, как субстанция или только как модус мировой субстанции, так как ни прошедшего, ни будущего, ни вообще времени нет вне меня. Неудачно сравнение Шопенгауэра неизменно - пребывающей воли при гибели индивидуумов - с жизненной силой леса, остающегося неизменным при осеннем листопаде и покрывающегося каждой весной новой листвой. Такая смена поколений идет во времени, которого нет для воли, как шопенгауэровского мирового принципа. Самоубийца, которого пугает Шопенгауэр возрождением для новых страданий, создает сам свое время и, уничтожая себя, уничтожает и это время.
Куно Фишер ставит решение вопроса о бессмертии души в зависимость от признания времени условием всякого бытия или только необходимой формой представления.
Если время и пространство суть всеобъемлющие условия всякого бытия и ничто не может быть независимо от них, то пребывает только материя (тогда как ее формы меняются), то все отдельные вещи должны возникать и переходить, то никакое единичное существование, никакой индивидуум и никакая личность не могут продолжаться вечно, а каждое имеет свою определенную продолжительность, с которой связано ее существование, а границы этой продолжительности суть непроходимые грани всякого времени бытия. При этой предпосылке, по которой время и пространство суть вещи или определения вещей в себе. нам не остается ничего более. как либо отрицать всякое иное бессмертие, согласно с этим допущением, либо. вопреки ему, фантастически утверждать и представлять себе это бессмертие - чтобы, так сказать, удовлетворять известным потребностям. Всякое возникновение и уничтожение, осуществляется во времени и возможно только в нем. То. что независимо от времени, имеет характер безусловного бытия, не может ни возникнуть, ни уничтожиться: только это вечно. Если время, как человек, есть не вещь в себе, а необходимая форма нашего представления ими явлений, которые не могут быть без существа, которому они являются или которое представляет и познает их. Но само существо, как составляющее условие всякого явления, не есть явление, оно не во времени, а время в нем, поэтому оно независимо от времени, т.е. безвременно и вечно.
В действительности дело обстоит как раз наоборот. Именно учение о субъективности времени представляет наибольшую опасность учению о бессмертии души. Пребывать и изменяться можно только во времени. Пусть существование души вне времени, но самой-то душе оно представляется развернутым в конечном промежутке времени и другого промежутка времени уже нет, в который можно было бы сказать, что душа есть. Проблемы переживания души при кантовском взгляде на время не может быть. Но можно на место ее поставить проблему о том, имеет ли душа другое временное существование, кроме настоящего.
Но трудно признать такую множественность, так как всякую множественность жизней мы можем мыслить только во времени. Две жизни, не разделенные промежутком времени, существующим вне души живущего, должны совпасть между собой.