Метафизика говорит о бытии души, натурфилософия о ее жизни. Она не берется определить жизнь. Она берет ее так, как она дается интуицией и мыслит ее там, где даются внешние признаки, указывающие на се наличность. Когда она учит об универсальном бессмертии - в форме ли вечности, органической клетки или в материальной форме мировой энергии, принимающей наряду с другими формами еще и психическую - она не мыслит в меньших, а. может быть, и почти исчезающих (но никогда окончательно) дозах жизнь.
Она говорит о продолжении жизни, но не в трансцендентных сферах, а в границах настоящей, окружающей нас вселенной.
Мыслящая материя Вольтера, Дидро и других - это примитив универсального натурфилософского бессмертия.
Приводимый натурфилософами параллелизм между психическими и физическими явлениями - аргумент более сильный, чем все метафизические постройки. Этот параллелизм ведет, с одной стороны, к отрицанию индивидуального, а с другой стороны, к признанию универсального бессмертия. С укреплением тела укрепляется и душа, рост тела вместе с тем и рост души, умирание тела - умирание души, и когда уничтожается тело, то. очевидно, должна уничтожиться и индивидуальная душа. И, как остальные части тела, не уничтожаются, а остаются в той вечно пребывающей материи, которая является в различных формах, так и душа остается продолжать жизнь, но не индивидуальную, а универсальную жизнь одухотворенной материи.
Далее в учении о мыслящей материи сказано больше, чем в метафизическом пантеизме по вопросу о смерти. Картина потухания жизни до степени близкой к исчезновению и все новых и новых вспышек в различных местах, объятой огнем жизни массы, говорит уму мыслящего человека больше, чем фантазия верующего или бледная расплывчатая метафизика.
|
|
В то время как метафизик против воли своей увлекается к универсальному бессмертию, натурфилософа его психофизический параллелизм - от отвергнутого индивидуального бессмертия через универсальное - влечет к признанию нового индивидуального бессмертия, которое можно назвать атомистическим.
Последнему неразложимому биологическому элементу, в силу психофизического параллелизма, должна быть приписана наиболее элементарная жизнь.
На смерть следует смотреть не как на слияние души с универсальным океаном, а как на раздробление одной струи на тысячи брызг и капель.
Душа человека - это агрегат клеточных душ, так же как тело - агрегат клеток. Душа человека гибнет, остается жизнь клетки; бессмертие души может быть только бессмертием клеточной психики. Это - психически бесконечно малое, продолжает жить при делении клетки. При делении половой клетки в производимом на свет организме делятся элементы, составляющие души родителей, в ребенке продолжается жизнь родителей.
Но вместо того, чтобы остановиться на клетке, можно опуститься ниже до биофора или до молекул, атомов, электронов, мыслить физический, химический гилозоизм, в котором клеточные души заменены атомными душами, являющимися неразрушимыми не только в потенции, но и в действительности.
Это воззрение, воспитанное натурфилософией, ближе к истине, чем метафизическое. Вместо простоты оно утверждает сложность души. Тело - обиталище не одной, а многих душ, оно сложный агрегат при простой монаде. Но такое воззрение мыслит эту сложность неправильно, чисто механически, в форме соединения однородных элементов. Упорное в своей вере в психофизический параллелизм, усматриваемый только в ограниченной области, оно вымучивает его и там. где наш внутренний опыт решительным образом говорит против него.
|
|
Души не складываются из нескольких я, как бы они ни были малы, но дают одно я. В теле находятся и клеточные души, а с ними и души высоких порядков, носителями которых являются ганглиозные центры нервной системы, но каждая из этих душ должна иметь свою жизнь как жизнь, амебы, корненожки и выше (по степени сложности биологической организации), свою жизнь, а не мою жизнь.
Материализм о смерти.
Материализм, проводя психофизический параллелизм, не может уйти от универсального бессмертия, если только он не примет грубую форму, в которой психическая жизнь низводится в какое-то чудесным образом воспринимаемое движение материи, причем без воспринимающего субъекта. Основываясь на психофизическом параллелизме, материализм вооружается против индивидуального бессмертия.
Материалистические доказательства смертности души, или вернее, прекращения психической жизни, так как по материализму нет души, идут по шаблону: душа родится, растет, падает и болеет с телесным органом, а потому по разрушении последнего должна исчезнуть.
Но это доказательство представляется убедительным только в силу его образной аналогии с некоторыми материальными явлениями. Цветок растет, когда его поливают; прекратилась поливка, и рост прекращается, цветок гибнет; отсюда заключают, что цветок не может жить без воды.
|
|
Для всех ясно, что такое рост цветка, но рост души - только для того существует, кто мыслит душу материально, как тело, т.е. при определенной материалистической точке зрения.
Стоя не только на почве фактов, следует говорить не о росте, а о развитии вообще, или, вернее, о развитии способности души, параллельно росту телесных органов. Но тогда факты не только не будут доказывать теории, но и будут говорить против нас, так как обнаруживая, что душа развивается параллельно росту тела. они постулируют некий субстрат, носитель этого развития, предваряющий это развитие в форме какого-то, хотя бы пассивного, состояния. И так как психическая жизнь уже в самых ранних ступенях является определенно индивидуализированной, относясь именно к данной определенной особе, связанной с данным телом, то речь здесь может идти не о мировой душе, а именно о душе данного индивида.
Материализм попадает на правильный путь, когда старается решить вопрос о смерти, обращаясь к фактам и сфере таких явлений, как сон.
Бюхнер берет сон для доказательства уничтожаемости душ; он старается во сне усмотреть прекращение психической деятельности.
Во сне будто бы функционирует только тело. По пробуждении ото сна душа находит себя там, где она забылась, засыпая.
Так как с утверждением исчезновения души во время сна в резком противоречии находятся сновидения, которые как читатель, так и сам Бюхнер видит каждую ночь, то он считает необходимым объявить, что сон со сновидением это не сон, а только переходная ступень от бодрствования ко сну, а постоянный сон, как якобы показывают факты, совершенно свободен от сновидений.
Но то, что говорит Бюхнер, менее всего подтверждается именно фактами. Они показывают, что содержание сна нами обычно забывается, что утром в большинстве случаев не можем восстановить в памяти течение образов сновидений, но что в продолжение дня сон часто всплывает в памяти под давлением ассоциаций.
И факты очень красноречиво говорят о том, что возможны разрывы в психической жизни, например, при сомнабулизме, когда душа совершенно теряет воспоминание о прежних своих переживаниях, в определенный период.
Наконец, просыпаясь в различное время, всякий может убедиться, что сновидение вовсе не приноровлено ко времени засыпания или пробуждения. По заявлению самих материалистов, брат смерти - сон, дает доказательство как раз противоположного тезиса, обнаруживая трансцендентальные возможности души, обнаруживая возможность бестелесного существования души, которое открывает смерть.
Значительно более сильным представляется аргумент, относящийся к потере сознания под влиянием наркотических средств или в болезненном состоянии.
Ведь то, что происходит с душой в глубоком обмороке не вспоминается по пробуждении: в жизни остается пустое место.
Материалисты предлагают коварный вопрос: где находится душа во время глубокого обморока? Но пустое место устанавливается не в жизни души, а только в ее памяти: только такое пустое место остается по пробуждении от сомнамбулического сна, но никто не будет отрицать жизни во время этого сна.
Что же, во время обморока душа совершает путешествие, полное впечатлений, о которых потом забывает? Нет необходимости в положительном ответе, возбуждающем улыбку противников, хотя и эта гипотеза в моих глазах, не является столь смешной. Жизнь души может быть до крайности принижена, но вовсе не уничтожена.
Пробуждаясь, мы не можем ее вспомнить, но это еще не значит, что ее вовсе нельзя вспомнить. В сновидении мы видим течение образов, причем, часто память сновидца так ослаблена, что он совершенно забывает о протекающих в поле его сознания образах, и сновидения и действия сновидца во сне представляют нагромождение нелепостей. Но, просыпаясь, он прекрасно вспоминает все сновидение: он совершенно ясно и определенно видит рад образов, ни об одном не забывая, видит все промахи памяти, все ошибки рассудка во сне. И мы можем представить себе душу, которая в проясненном состоянии зрит даже и то, что было почти пусто, что представляло, так сказать, самые низины ее земного существования, Проясненная душа восстанавливает образы, связанные с операцией, и фигуры близких людей, и доктора, надевающего на лицо маску, и отчаянную борьбу, завершающуюся победой наступающего на слабую душу не я. и чувство стремительного падения...
Но она заполняет и прежнее пустое место.
Душа чувствует себя. и только себя, в однообразии своей обособленности от вселенной, из которой она изъята в полной угнетенной пассивности.
Гипернаучный опыт.
Мы теперь близко подошли к тому пути, по которому я намерен идти, к пути гипернаучногоопыта.
Скажем о его сущности несколько слов.
Всякое научное наблюдение должно совершаться через органы чувств естественные: глаза, уши и т.п. или искусственные, представляющие расширение естественных. Наблюдатель может изменить условия наблюдения, действуя этими орудиями: можно сказать, что опытное исследование может быть признано научным только при условии, что самый процесс исследования может стать предметом другого исследования. Но совершенно иначе дело обстоит, когда кристалломант наблюдает в кристалле то, что происходит за десятки верст. Здесь мы не можем делать предметом исследования самый процесс ясновидения, так как хотя и получится тот результат, который дастся действием освещенных предметов из глаз наблюдателя, но в нем самый акт видения совершается или совершенно без участия глаза, или таким образом, что глаз является последним звеном цепи. идущей в невоспринимаемой нами плоскости существования.
Из предъявляемого к научному опыту требования следует, что он всегда должен удовлетворять основным условиям пространства и времени.
Один и тот же объект не может в одно и то же время быть в настоящем и будущем. Наблюдение события А предполагает это событие, наблюдение А есть то же событие В. и события В и А должны быть единовременными. Прозрение (а не предсказание) будущего с научной точки зрения, конечно, является недопустимым. В таком прозрении нарушается необходимая единовременность события наблюдения и наблюдаемого события.
Если существуют акты такого прозрения в сновидениях, гипнозе и т.д., то они должны выйти за границу науки - в сферу гипернауки.
Распадение личности.
Мы не сразу войдем в эту среду, мы пройдем раньше через явление патологии души.
Болезнь состоит - не с физиологической, а с чисто психологической точки зрения - в том, что подсознание берет верх над сознанием, что из тайников подсознания выступают способности души, все менее связанные с телом и даже совсем от него эмансипированные. В патологических явлениях многие видят распад души на составные элементы, т.е. определенный признак ее уничтожимости.
Рибо так описывает болезнь личности: "Если мысленно соединить все симптомы, сопровождаемые физическими болями, изменениями вкуса и обоняния, мы увидим возникновение целой группы, новых по своему характеру, ощущений внутренних и внешних; они связаны между собою одновременностью появления и, что еще важнее, болезненным состоянием, которое служит им общим источником. Здесь налицо все элементы "нового я ". Иногда оно и так образуется".
"Я утратил сознание моего существования, я - более не я". Такова формула, которая повторяется в большинстве случаев. У других болезнь заходит дальше и иногда они воображают себя двойными. "Странная идея, - говорит один инженер, - навязывается моему уму вопреки моей воле: мне представляется, что я двойной, я чувствую в себе одно я, которое мыслит, и другое, которое выполняет''.
Но фраза: "я - более не я" не имела бы смысла, если подлежащее имело бы тот же смысл, что и сказуемое. Я в подлежащем иное, чем в сказуемом. То, что подлежащее, остается неизменным, это тот, кому принадлежит содержание сказуемого; меняется не то, что есть я, а то, что принадлежит я. Это я - сказуемое, не так просто как математическая точка; пусть, говоря физиологическим языком Рибо, оно состоит в координации нервных центров, дающих координацию отправлений организма. Двойное я инженера состоит из его подлинного я, которое мыслит и не может действовать, область которого ограничена только мозгом, и эмансипированного второго я, осуществляющего мысли первого.
Случаи полного разложения личности говорят, как будто, еще громче за возможность распада души.
Таков знаменитый случай Фелицы, описанный доктором Азанала из Бордо. Фелица, начиная с 15-летнего возраста входила во "вторичное" состояние. В этом втором состоянии она помнила первое, но, возвращаясь к первому, она забывала второе. С сорока трех лет вторичное состояние стало преобладать. В одном из вторичных состояний она забеременела и. придя в первое, не могла понять как это получилось.
Другой случай описывает Жане. Леони - особа грустная, спокойная и кроткая, превращается под действием гипноза в веселую Леони-2, которая знает Леони первую и приписывает ей все пережитое в бодрственном состоянии, а себе оставляет сомнамбулическую жизнь, связывая все в одну историю. Так как роды относились ко вторичному состоянию, то Леони вторая признает ребенка своим, а мужа оставляет Леони первой.
В дальнейшем происходит выделение еще третьей личности - Леони-3, знающей Леони первую и Леони вторую, степенной и серьезной, относящейся отрицательно и к доброй Леони-1 и к полоумной Леони-2. Леони-3 резко отличает себя от Леони-1 и 2. О первой она говорит: эта храбрая женщина довольно глупа, но это не я. О второй: как вы можете думать, что я похожа на эту сумасшедшую?
Полную аналогию с явлением раздвоения обнаруживают "одержимые".
Монахини - спокойные, вежливые, религиозные, в состоянии припадка изрекают ругательства на священников, св. Деву и говорят неприличности. Их устами говорят не они. а некто иной, говорит вторичная психика, действующая под давлением образов, с которыми борется душа.
"Это не они - пишет свидетель - выражаются таким образом. Это дьявол овладевает ими, говорит от своего имени. Блондло - это только пассивное орудие; как по волшебству она вдруг успокаивается, и, если раньше вязала, то продолжает и дальше вязать и не хочет верить тому, что только что говорила ругательства". Какое же здесь распадение души, когда она, как по мановению волшебной палочки, по миновании кризиса восстановляется во всей своей целостности. Не естественнее ли предполагать, что душа просто ушла, что тело перестало на время быть ее орудием, что место ее занял другой? Этого другого, этого дьявола, говорящего устами Блондло, следует искать в подсознании.
11. Бессознательное Гартмана.
Прежде всего скажем о взглядах Гартмана на бессознательное. По Гартману, бессознательное бывает трех видов:
1. Физиологическое бессознательное.
2. Относительное бессознательное.
3. Абсолютное бессознательное.
К первому относятся памятные следы, которые, по мнению Гартмана, представляют молекулярные изменения в мозгу, облегчающие повторное появление известных представлений.
Физиологическое бессознательное - это еще не психическое. Это только молекулярное предрасположение. Таким образом, взгляд на память у Гартмана чисто материалистический.
Но относительное бессознательное является уже психическим. Ему отвечают явления в ганглиозных центрах, так как сознательным психическим актам отвечают функции большого мозга.
Следует различать центральное сознание, которое и есть мое сознание. от сознания низших порядков, вторичных сознаний. Для этих сознаний относительное бессознательное является уже сознательным, в то время, как для центрального сознания оно является бессознательным.
Абсолютное бессознательное не имеет уже физиологического коррелята. Оно является началом скорее метафизическим, чем психологическим. Это то бессознательное, которое уже у Каруса не имеет сомнений. колебаний, утомлений постепенного упражнения и изучения, и действуют всегда с уверенностью, с мудростью и изяществом, легкостью и неизменной непосредственностью. Оно целесообразно определяет устройство организма в момент оплодотворения и проявляется при его заболеваниях, в виде целебной силы природы.
Это бессознательное возводится Гартманом в основное начало мирового процесса, представляет синтез шопенгауэровской воли и гегелевской развивающейся идеи. Метафизическое абсолютное бессознательное не включает в себя бессознательные ощущения. Можно вполне согласиться с Фехнером и Форшлаге, что ощущение может быть только сознательным. что при опускании раздражения ниже некоторого порога, не существует вовсе ощущения центрального сознания, и что то же имеет место для ощущений вторичных сознаний, т.е. к относительному бессознательному применима также знаменитая формула Вебера-Фехнера, связывающая ощущение с раздражением, но только при других значениях параметров. Следует о ставить только относительное бессознательное. Абсолютное бессознательное Гартмана следовало бы совершенно отбросить, так как вопрос о строении души следовало бы рассматривать независимо от метафизических предпосылок. Абсолютное бессознательное может остаться только в виде пассивного фундамента жизни сознания, резервуара памяти. При решении психологических вопросов абсолютное бессознательное в гартмановском смысле может нанести только вред.
Еще до Гартмана Фихте-младший проводил мысль, что сознание есть только побочное явление, нечто чисто придаточное для духа, признак, а не самостоятельное, существенное. Главным же агентом является бессознательное.
Но если вводить относительное бессознательное, снабжая центральное сознание целым войском, ему соподчиненных, вторичных сознаний, то все, что приписывается абсолютному бессознательному Фихте, упадет на это вторичное сознание. Только за сознанием остается активность, бессознательное низводится до чистой пассивности. Не сознание, а бессознательное есть придаток, в то время как сознание есть субстанция, а не акциденция, не только фонарь, освещающий содержание души, а действующая сила. Воля никогда не бывает слепой, как этого желает Шопенгауэр; желание пробуждается в сознании, в бессознательном его нет.