Интересный подход к выражению протеста, ничего не скажешь. Чисто дипломатический и только для «внутреннего потребления». Его не назовешь даже беззубым. И Хамфри считает это вполне достаточной акцией в защиту той бедной девушки?
– Если следовать логике нашего МИДа, то Понтий Пилат тоже сделал все возможное!
К моему искреннему удивлению, секретарь Кабинета целиком и полностью со мной согласился.
– Да, из Понтия Пилата, безусловно, вышел бы превосходный министр иностранных дел. Недопустимо рисковать интересами нации из‑за наивной сентиментальности в отношении справедливости. Это глупо и непродуктивно. Если бы мы исходили из моральных принципов в каждом конкретном случае несправедливости или допущенных жестокостей, то никогда бы не смогли передать Гонконг китайцам или привести Мугабе к власти в Зимбабве. Именно слепое следование требованиям морали и расстроило планы британского МИДа тихо и без лишнего шума передать Фолькленды Аргентине – с тех пор они больше не хотят даже слышать о так называемом «подходе с моральных позиций».
Я тяжело вздохнул. Возможно, он и прав. Во всяком случае, с чисто практической точки зрения. Похоже, мы действительно не в состоянии что‑либо сделать.
– И все‑таки, это бездушно, очень бездушно, – мрачно заметил я.
Хамфри наклонился ко мне и ободряющим тоном сказал:
– Лучше быть бездушным, чем бездумным, господин премьер‑министр. Вся история человечества являет собой блестящий пример триумфа бездушия над бездумием.
Он выиграл и знал об этом. Мы все немного помолчали, затем секретарь Кабинета встал и попросил разрешения покинуть нас, поскольку у него важная деловая встреча. Когда он был уже у дверей, я заметил ему вслед, что МИДу никогда не удастся заставить Кабинет согласиться с этой политикой.
Он резко повернулся.
– Британский МИД никогда и не ожидает, чтобы Кабинет соглашался с каким‑либо из его политических решений. Именно поэтому он никогда полностью их не разъясняет. Все, что ему надо, – это чтобы Кабинет должным образом следовал решениям после того, как они были приняты.
И, молча поклонившись, вышел.
Я угрюмо посмотрел на своего главного личного секретаря.
– Бернард, скажите, в нашей общественной жизни имеются ли такие люди, которых можно было бы считать таким же бесхребетными, как функционеры британского МИДа?
Бернард искренне удивился.
– Но их никак нельзя считать бесхребетными, господин премьер‑министр! Наоборот, ничегонеделание всегда требует немалой силы воли, а иногда даже мужества.
Надо же, такого мне еще никогда не доводилось слышать.
– На самом деле? – спросил я.
– Да, господин премьер‑министр. Именно поэтому многие считают вас по‑настоящему сильным лидером.
Интересно, это комплимент или оскорбление? Судя по всему, Бернард был сам не очень уверен, потому что торопливо добавил:
– То есть, они имеют в виду вашу способность противостоять давлению. – После чего уже более спокойным тоном напомнил, что мне пора начать готовиться к предстоящему вечернему приему.
Я попросил его кратко перечислить наиболее важных гостей. Таковыми оказались представители синода Англиканской церкви. В приходе Бери Сент‑Эдмундс образовалась вакансия, и мне предстоит сделать выбор между двумя кандидатами, которых они собираются представить на утверждение. И хотя, по существующей традиции, на выбор должны представляться два имени, они, само собой разумеется, постараются сделать все возможное, чтобы мой выбор, упаси господь, не выпал не на того кандидата. Пришлось спросить у Бернарда, как мне узнать, кого выбирать.
– По аналогии с тем, как выбирают в государственном аппарате, господин премьер‑министр. Как в известном карточном фокусе: «Выберите любую карту», предлагают тебе, и ты всегда выбираешь именно ту, которую фокусник заставляет тебя взять.
Смело! Услышать такое от госслужащего? Очень смело! Поэтому я задал ему еще один вопрос.
– А что если я ее не возьму?
Он снисходительно улыбнулся.
– Возьмете.
Еще посмотрим, подумал я про себя.
– И кто же эти «церковные карты», которые они собираются мне предложить, Бернард?
– Когда имеешь дело с церковью, господин премьер‑министр, – усмехнулся он, – то вам обычно предлагают сделать выбор между валетом и королевой.
(В тот вечер сэр Хамфри имел важную деловую встречу, которая проходила за «высоким столом» [37] в столовой его оксфордской альма‑матер Бейли‑колледж. Там, во время поистине королевского обеда, разговор о предстоящем уходе сэра Хамфри на заслуженную пенсию неожиданно пересекся с вопросом о предстоящем выборе премьер‑министром приемлемой кандидатуры на освободившуюся вакансию епископа. Содержание последовавшей за этим беседы, которую сэр Хамфри должным образом отразил в своих личных записях, само собой разумеется, осталось неизвестным для Хэкера. – Ред.)
«Обед был, как всегда, выше всяких похвал: кларет был лучше еды, портвейн лучше кларета, а беседа лучше портвейна.
Серьезный, обстоятельный разговор, как всегда, начался, когда мы дошли до портвейна и грецких орехов. После традиционного обмена любезностями, когда Мастер[38]поблагодарил меня за то, что я не поленился прийти отобедать с ними, а я в ответ сказал, что мне всегда доставляет истинное удовольствие отобедать со старыми друзьями, Мастер перешел к главному. Сообщил мне, что в недалеком будущем собирается оставить свой пост, лет эдак через пять‑шесть, то есть приблизительно в то же время, когда и мне будет пора уходить с государственной службы. Поскольку такие совпадения редко бывают случайными, я обратил особое внимание на его следующую ремарку:
– Мы с казначеем считаем, что именно вы могли бы быть тем, кто сменит меня в качестве Мастера Бейли‑колледж. – Что ж, прекрасные слова, лучше не скажешь…
Впрочем, скоро стало ясно, что без препятствия здесь не обойтись. Камнем преткновения был декан. Не совсем охотно, но и не увиливая, Мастер довел до моего сведения, что декан меня недолюбливает.
Меня это удивило – с чего бы ему меня недолюбливать, если я никогда не делал ничего, за что он должен быть мне благодарным?
Впрочем, факт есть факт, и от него никуда не денешься. По мнению казначея, декан считает меня слишком умным. Вообще‑то, более логичным было бы предположить, что в Оксфорде определение „умный“ следует принимать как комплимент.
К тому же, декан считает меня слишком самоуверенным. Это я тоже узнал от казначея, которому наша беседа почему‑то доставляла искреннее удовольствие.
Видимо, казначей догадался, что мне не очень‑то нравится его, так сказать, прямота, так как он тут же поспешил добавить, что, по его мнению, это не имеет особого значения. Мне показалось, он имеет в виду, что не имеет значения то, что считает декан, но оказалось, не имеет значения то, что я слишком самоуверен.
А он продолжал и продолжал. В том смысле, что для подобной самоуверенности у меня есть все основания. Например, если бы у него было 75 000 фунтов в год, рыцарство, индексированная пенсия и куча бездарных политиков, на которых можно валить все свои ошибки, он тоже не отказался бы побыть слишком самоуверенным.
Весьма поучительное наблюдение. Значит, в корне личной неприязни декана ко мне и уверенности казначея в моей самоуверенности лежит не более чем самая вульгарная зависть. Другого объяснения этому нет. Еще один крест, но я постараюсь нести его уверенно и с достоинством.
К словам казначея Мастер добавил, что декан ненавидит интриги и недолюбливает политиков. На какую‑то страшную секунду мне даже показалось, что он причисляет к политикам и меня! Поэтому, решив, что мы и без того уделили слишком много времени обсуждению их искаженного представления о моей персоне, я попросил поподробнее рассказать мне о декане.
Казначей, не ожидая повторного предложения, торопливо поведал, что декана мучают чуть ли не параноидальные страхи, будто они с Мастером плетут интриги за его спиной. Именно поэтому они решили обсудить этот вопрос со мной, пока он отсутствует. Основных причин две: во‑первых, они никогда не занимались и не собираются заниматься интригами и, во‑вторых, меня можно сделать Мастером Бейли‑колледж, только если им удастся свалить декана!
Да, это проблема. Декану очень нравится его работа. Все, что ему приходится делать на своей пожизненной должности, это присутствовать на факультете четыре часа в неделю, давать одну лекцию и пару консультаций. Его единственными увлечениями, говорят, были крикет и паровые машины. Ему никогда не надо было читать новые монографии или обдумывать новые идеи, поэтому считаться профессором Оксфорда было для него все, о чем он мог только мечтать. Так с чего бы это ему хотеть расстаться с такой должностью?!
В заключение Мастер и казначей сказали, что поскольку убрать его из Бейли может только епархия, они подумали о приходе Бери Сент‑Эдмундс. Там как раз открылась вакансия на должность епископа.
Приход Бери Сент‑Эдмундс? Что ж, заманчивое местечко. Одно из старейших, с представительством в палате лордов. Декану, не сомневаюсь, оно понравится. К тому же, насколько мне известно, вращаться в аристократических кругах – его самая большая слабость.
К сожалению, я совсем не уверен, что смогу хоть чем‑нибудь ему с этим помочь. Боюсь, уже поздно. Кроме того, как мне говорили, Церковь ищет такого кандидата, который смог бы поддерживать стабильный баланс между теми, кто верит в Бога, и теми, кто не верит.
Для многих людей, включая Мастера и казначея, стало настоящим сюрпризом узнать, что таких неверующих немало и в самой Церкви. И даже среди большинства епископов.
К тому же Церковь уже сделала свой выбор – каноник Майк Стэнфорд! Теоретически предлагать кандидата должен премьер‑министр, то есть Хэкер, однако на практике Церковь всегда выдвигает двух кандидатов: одного своего и одного абсолютно непроходного, чтобы у ПМ фактически не было выбора.
Впрочем, все это не менее серьезно и лично для меня. Особенно для моего будущего, поскольку других вакантных приходов в ближайшее время, похоже, не предвидится. Ведь епископы не выходят на заслуженный отдых так часто, как следовало бы. У них нет обязательной отставки в шестьдесят, а живут они, как правило, до глубокой старости – Господь явно не желает, чтобы они поскорее присоединялись к Нему…[39]
И тогда мне пришла в голову одна идея, которая вселяла определенную надежду: найти для декана способ ярко и достаточно масштабно послужить обществу. Он ведь специалист по восточным учениям и, как известно, обожает арабов. В таком случае, почему бы Мастеру не предложить ему такой путь в епископство: отправиться в Кумран со специальной миссией по оказанию помощи и поддержки Фионе Мак‑Грегор, той самой несчастной медсестре?
Если его миссия провалится, он все равно возвысится, поскольку сделал все возможное; если же преуспеет, то вернется настоящим героем! А если не вернется вообще, то вряд ли кто‑нибудь по нему будет особенно скучать…
Думаю, идея всем очень понравилась, потому что такая ситуация выглядит беспроигрышной.
Хотя лично я туда бы ни за что не поехал. Ужасная страна. Они отрубают людям руки за воровство, забрасывают камнями женщин, когда они совершают прелюбодеяние. В отличие от Британии, где женщины совершают прелюбодеяние, когда их забрасывают мужья.
Когда он вернется, у него, возможно, даже будет недоставать обеих рук…».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Июня
Встречался также с Питером Хардингом, секретарем по назначениям. Ему около шестидесяти – основательный, уверенный в себе… Похоже, вполне надежный.
Лично я немного волновался, так как мне пока еще никогда не приходилось назначать епископов. (То есть рекомендовать монарху кандидата на назначение. – Ред.)
Кандидатур было две. Первая из них – каноник Майк Стэнфорд. Скорее всего, Майкл, хотя все почему‑то называют его просто Майк. Странно, но когда я был маленьким, никому и в голову не пришло бы называть епископов «Майк». Может, это потому, что он часто выступает по радио?
По словам Питера, Майк – убежденный модернист. Для меня это что‑то новое.
– Это специальный теологический термин, господин премьер‑министр, – объяснил мне Питер. – Они считают, что некоторые из описываемых в Библии событий в буквальном смысле слова не соответствуют действительности и являют собой не более чем метафоры, легенды или мифы. Их, скорее, интересуют стоящие за всем этим духовные и философские истины.
Я попытался пересказать это своими словами, чтобы убедиться в том, что правильно понял смысл.
– Вы хотите сказать, он не считает, что Бог сотворил мир за семь дней, что Ева была сделана из ребра Адама, ну и тому подобное?
Мои слова привели Питера в полный восторг.
– Именно так, – с готовностью согласился он. По его мнению, мне также следовало бы знать, что Майк Стэнфорд учился в университете Винчестера, Нью‑колледже и Оксфорде, и что в списке кандидатов он стоит первым. – И к тому же, – многозначительно подняв вверх указательный палец, добавил Питер, – у него в высшей степени удобная жена.
– Удобная в том смысле, что предана и обладает массой добродетелей? – уточнил я.
Питер искренне удивился.
– Нет‑нет, господин премьер‑министр. Удобная в том смысле, что она дочь графа Дорчестерского!
Теперь настала моя очередь удивляться. Ну и что тут такого особенного?
– Хорошо, а кто следующий в списке? – спросил я.
– Следующий? – Питер почему‑то слегка замялся. – Второй в списке… доктор Поль Гарви, – медленно протянул он.
Я, естественно, ждал продолжения, но Питер почему‑то молчал.
– Ну и? – попробовал я ему подсказать.
– Ну и… он замечательный человек…
– Но?…
Питер тяжело вздохнул, затем посмотрел мне прямо в глаза.
– Выбирать, конечно же, вам и только вам, господин премьер‑министр, но есть все основания подозревать, что он весьма склонен к отделению церкви от государства.
– Ах, вот оно как! – я понимающе кивнул и тут же, к своему стыду, понял, что далеко не уверен, что понял, и попросил его прояснить мне хоть какие‑нибудь детали. Чтобы как можно яснее представлять себе суть вопроса…
– Суть вопроса? Это просто. По убеждению так называемых «отделенцев», англиканская церковь не должна быть частью государства. Ее следует отделить от него, как, скажем, методистов или католиков. Они считают, что простые люди рассматривают государственную церковь не как оплот веры, а, скорее, как нечто вроде клуба для представителей правящего класса.
И снова замолчал. Пришлось снова спросить его, в чем, собственно, дело. Правда, уже более настойчивым тоном.
– Решение, конечно же, ваше, господин премьер‑министр, но… боюсь, Ее Величество будет несколько удивлена, если вы попросите назначить епископом человека, считающего, что ее следует вынудить нарушить свой королевский обет всемерно защищать и оберегать церковь.
Справедливо, ничего не скажешь. Но тогда почему его вообще включили в список кандидатов? Питер довольно уклончиво объяснил, что Гарви пока еще не совсем полноправный член союза сторонников отделения. Он просто так думает. И высказывается. Вот в результате всех этих разговоров и обсуждений всплыло его имя… Да, вот еще что. Определенные сомнения вызывает состояние его здоровья. К тому же он толстеет…
Мне было ясно одно: кто‑то его явно старается опорочить! Иначе его имя никогда бы не оказалось в списке. Хотя выбором это в любом случае не назовешь!
– Значит, вы хотите сказать, мне предстоит выбирать между каноником Стэнфордом и каноником Стэнфордом?
– Нет‑нет, – вкрадчиво возразил он. – Решение ваше и только ваше. Но в данном случае, на мой взгляд, довольно простое. – Лицо его при этом оставалось абсолютно бесстрастным. – Господин премьер‑министр, комиссия по назначениям предлагает вам на выбор две кандидатуры и…
– Скажите, Питер, выборы были свободными? – перебил я его.
Он бросил на меня осуждающий взгляд.
– Свободных выборов в таких случаях просто не может быть, господин премьер‑министр. Епископы рассматриваются как неотъемлемая часть апостольской преемственности.
Не будучи одним из тех, кто регулярно ходит в церковь, я потребовал объяснений.
– Все очень просто. Это воля Бога. Когда Иуда Искариот подмочил свою репутацию и его надо было кем‑то заменить, решение было доверено Святому Духу.
– Да, но как люди узнавали о Его решении? – недоуменно поинтересовался я.
– Бросали жребий, – невозмутимо ответил Питер.
– Тогда почему бы нам не доверить решение Святому Духу и на этот раз? – как мне кажется, вполне резонно спросил я.
Питер и Бернард посмотрели друг на друга. Мое предложение явно не проходило.
– Наверное потому, что никто не может быть до конца уверенным, что Святой Дух правильно поймет, какими качествами должен обладать хороший епископ англиканской церкви, господин премьер‑министр, – попытался объяснить мой главный личный секретарь.
Я поинтересовался, каким именно образом этот «выбор» материализовался. Секретарь по назначениям загадочно ответил, что при помощи специальных опросов и исследований.
– Питер, – я понимающе улыбнулся. – Когда я был студентом, то любил играть в покер. И уж «заряженную колоду», поверьте, сумею отличить с первого взгляда…
Бернард неожиданно встал и, напомнив мне о назначенной встрече с секретарем Кабинета, предложил перенести беседу с господином секретарем по назначениям на завтра. Питер благодарно улыбнулся и оставил нас.
Когда Хамфри вошел, я первым делом налил нам по бокалу шотландского виски – как‑никак почти конец рабочего дня. Деликатно оставляя нас одних, чтобы собрать необходимые данные о «послужном списке» Майка Стэнфорда, Бернард успел шепнуть мне на ухо, что назначение Майка могло бы оказаться чем‑то вроде гола в собственные ворота.
Мы с Хамфри стоя выпили, пожелав друг другу доброго здоровья, и удобно устроились в глубоких кожаных креслах. Я спросил его, как, собственно, следует понимать слово «модернист».
Не совсем меня поняв, он переспросил, кого конкретно я имею в виду – композитора Шостаковича или художника Марселя Дукампа? Я пояснил, что имею в виду каноника Майка Стэнфорда.
Как и следовало ожидать, ответ секретаря Кабинета последовал тут же.
– В англиканской церкви слово «модернист» обозначает «неверующий».
– Атеист? – удивился я.
– Не совсем, господин премьер‑министр. Атеист‑церковник не смог бы получать за работу свое законное вознаграждение. Поэтому, когда они перестают верить в бога, то начинают называть себя модернистами.
Я был потрясен.
– Как же англиканская церковь может рекомендовать атеиста на пост епископа? Да еще в такой приход, как Бери Сент‑Эдмундс!
Хамфри поудобнее скрестил ноги и мило улыбнулся.
– Может, и очень просто. Ведь англиканская церковь не столько религиозная, сколько социальная организация.
Для меня это что‑то новое… Впрочем, я родом из не очень‑то «социальной» среды.
– Да‑да, социальная, – довольным тоном продолжил Хамфри. – Неотъемлемая часть социальной структуры нашего общества. Епископами назначаются те, кто умеют красиво говорить нужные вещи и правильно держать нож с вилкой. Тем самым вызывая у прихожан законное почтение.
Так вот, значит, что имел в виду Питер, говоря, что у Стэнфорда «в высшей степени удобная жена»!
– Неужели нет какого‑нибудь более подходящего кандидата? – поинтересовался я.
По мнению Хамфри, на данный момент вряд ли. Видимо, потому что в последнее время появились две‑три более привлекательные вакансии.
– Что же может быть более привлекательным, чем должность епископа, – невольно спросил я.
– Как что? – искренне удивился Хамфри. – Например, декан Виндзора. Или, скажем, декан Вестминстера… Поскольку обладатели этих высоких должностей получают возможность быть на короткой ноге с особами королевской крови.
Что ж, немного яснее.
– Значит, быть епископом – это просто вопрос статуса? – подытожил я. – А также возможность наряжаться в сутану и епископские гетры…
Хамфри одобрительно кивнул.
– Совершенно верно, господин премьер‑министр. Хотя гетры сейчас одевают только в случае значительных религиозных событий… Например, для королевских приемов на открытом воздухе.
– Кстати, а почему сутаны и гетры сейчас, похоже, вышли из моды? – поинтересовался я.
– Потому что Церковь старается выглядеть более значимой, – ответил Хамфри.
– В глазах Бога?
– Конечно же нет, господин премьер‑министр. Я имел в виду в социологическом смысле.
Короче говоря, идеальный кандидат, с точки зрения Церкви, являет собой нечто среднее между светским львом и социалистом.
Нас прервал приход Бернарда, который принес мне часть «послужного списка» Майка Стэнфорда. И часть эта действительно оказалась весьма поучительной: после окончания теологического колледжа он стал простым священником при епископе шеффилдском, затем получил повышение на должность епархиального советника по вопросам этнических сообществ и социальной ответственности. Организовывал конференции по проблемам межконфессиональных отношений, взаимодействия между христианами и марксистами, а также между христианами и женщинами «Гринэм‑коммон» (частично феминистский, частично лесбийский лагерь пацифистски‑марксистски настроенных женщин, незаконно разбитый у ворот военно‑воздушной базы близ Ньюбери, графство Беркшир, где размещались американские крылатые ракеты. Только женщинам и детям было разрешено принимать участие в этой протестной акции, направленной против ядерных ракет, Соединенных Штатов и мужчин. Возможно, кстати, и в обратном порядке… Ракеты рассматривались в качестве фаллического символа. По мнению фрейдистов, для этого типа женщин характерен острый синдром явной зависти к пенису. Выражение любой формы поддержки женщинам «Гринем‑коммон», даже весьма ограниченной, считалось «прогрессивным подходом». – Ред.) После чего Стэнфорд сначала стал священником Эссекского университета, затем вице‑ректором теологического колледжа, ну а теперь он секретарь комитета по разоружению при Британском совете церквей.
В его curriculum vitae [40]был только один серьезный пробел.
– А простым викарием в приходе он когда‑нибудь служил? – любопытства ради поинтересовался я.
Бернарда мой вопрос явно удивил.
– Нет, господин премьер‑министр, священнослужители, которые хотят стать епископами, обычно избегают конкретной работы с паствой.
– Честолюбец, – заметил Хамфри.
– Как и Икар, – с загадочным видом произнес мой главный личный секретарь.
– Так или иначе, но политический смутьян нам ни к чему. Особенно в столь чувствительной области, как религия, – подвел я черту.
Бернард понимающе кивнул.
– Каким упрямцем был тот глупый грек, кто сына своего учил искусству летать как птица!
Я недовольно потребовал, чтобы он прекратил морочить мне голову греческими премудростями.
(Хэкер ошибался. Бернард Вули процитировал ему пьесу Шекспира «Генри VI», часть III. – Ред.)
Секретарь Кабинета отреагировал на мое решение осторожным одобрением. Сказал, что, выступая в качестве епископа и члена палаты лордов, Стэнфорд добавил бы нам всем немало лишней головной боли и проблем.
– Он совсем не тот человек, на которого можно рассчитывать, – добавил я. – От этих епископов вообще мало проку. Все, на что они способны, это постоянно выклянчивать у меня деньги на благотворительность. Но ведь нельзя же решать проблемы, каждый раз выбрасывая на это кучу денег! Особенно денег наших налогоплательщиков. Нет, нашей стране куда нужнее высокий дух моральной ответственности и больше надежды на себя и только на себя одного…
А Хамфри с понимающей улыбкой заметил:
– До чего же забавно наблюдать, как политики в наши дни все чаще говорят о морали, а епископы – о политике.
Что ж, в общем и целом он прав. К тому же Бернард привел нам еще один впечатляющий эпизод из карьеры Стэнфорда. Оказывается, в свое время он предложил возвести новую церковь в южной части Лондона, строительный проект которой предусматривал специальные помещения для приготовления апельсинового сока, «планирования семьи» и организации демонстраций, но никакого зала для Святого причастия. Впрочем, справедливости ради, следует добавить, что для этого вполне можно было использовать один из залов так называемого «двойного назначения».
– Да‑да, конечно же, – многозначительно подтвердил Хамфри. – Ведь руководство Церковью находится в руках истинных теологов.
– Ну и что, интересно, это может означать? – спросил я.
– Видите ли, – с готовностью объяснил он, – теология – это отличное средство помогать агностикам оставаться в лоне церкви.
– Возможно, я несколько наивен, но… – начал было я, однако Хамфри не дал мне договорить.
– Господин премьер‑министр, что вы! Никогда о себе не говорите так. Иначе…
Глупая лесть! Неужели ему было трудно употребить что‑нибудь вроде ложной скромности! Конечно же, я совсем не считаю себя наивным! Я жестом заставил его замолчать и продолжил:
– Мне кажется, Церковью должны управлять простые, чистые, искренне верящие в Бога люди, а не приземленные политиканы, для которых главное – их собственная карьера.
– Да, само собой разумеется, хотя здесь можно возразить, что, по их глубочайшему убеждению, чем большего они добьются, тем больше смогут сделать для общества, – по‑отечески улыбнувшись, парировал секретарь Кабинета. При этом даже не повысив голос.
– Все это не более чем лицемерное словоблудие, Хамфри.
Он пожал плечами.
– Собственно, вы хотели того же самого, когда добивались Номера 10, разве не так, господин премьер‑министр?
Тут до меня дошло: а ведь он прав, тысячу раз прав! И тем не менее, этого Стэнфорда я все равно не хочу.
Хамфри терпеливо объяснил мне, что, конечно же, можно пойти самым простым путем – взять и отвергнуть обоих кандидатов. Хотя… прецедент получился бы поистине беспрецедентный, и в соответствующих кругах вряд ли вызвал бы одобрение.
– Даже если один из предложенных кандидатов хочет убрать из церкви Бога, а второй – убрать из нее королеву?
– Королева неотделима от англиканской церкви, господин премьер‑министр. Она ее естественная составная часть.
– На самом деле? А Бог?
– Лично мне кажется, он, что называется, предмет выбора. Добровольного выбора! – ответил мой постоянный заместитель, допивая свой бокал с виски.
Июня
Произошел интересный поворот событий в кумранском деле Фионы Мак‑Грегор, той самой несчастной медсестры. Последние несколько дней от МИДа не было практически никаких известий. Что совсем неудивительно, поскольку наш МИД существует вовсе не для того, чтобы что‑то делать, а в основном для того, чтобы объяснять, почему этого не следует делать!
За ужином я попытался было как можно популярнее растолковать это своей жене Энни, но она никак не хотела понять саму идею. Все время перебивала меня какими‑то детскими, не имеющими прямого отношения к делу вопросами вроде: «Неужели им нет до этого дела?»
– Нет, – коротко ответил я.
Однако она, похоже, не поняла ответа и снова спросила:
– Но разве это не ужасно?
Конечно же, это ужасно! И наносит правительству непоправимый ущерб. Однако, несмотря на это, все эти мидовцы только пожимают плечами и тупо повторяют, что нам ни в коем случае не следует огорчать кумранцев.
– Наши функционеры просто не желают видеть ничего, что выходит за рамки их собственных эгоистических интересов, – не скрывая раздражения, констатировал я.
– Как же ей, наверное, тяжело, – сочувственно сказала Энни.
– Кому? – недоуменно спросил я, потом понял, что моя жена имеет в виду ту самую медсестру, и поспешил добавить: – Да, естественно, нелегко.
Энни холодно посмотрела на меня.
– Судя по всему, о ее судьбе ты волнуешься не больше, чем твой МИД, Джим.
Не думаю, что это так уж справедливо. Впрочем, по мнению моей жены, если МИД больше всего беспокоит его популярность среди арабов, то меня больше всего беспокоит моя собственная популярность среди британского электората. Но это не совсем так! Хотя если в какой‑то части это и так, то что тут плохого? Я являюсь законно избранным представителем народа и, значит, просто обязан всемерно заботиться о том, чтобы мой электорат был доволен, разве нет?
К нам в квартиру, хотя и постучавшись, вошел Бернард. Ну надо же! Нельзя даже спокойно поужинать со своей собственной женой! Обязательно кто‑нибудь ворвется и испортит аппетит! Мой главный личный секретарь был в пальто и явно собирался домой.
Он вежливо извинился, но сказал, что это важно и срочно.