Посол был по‑прежнему невозмутим.
– Думаю, наш президент может почувствовать обиду. Не лично за себя, конечно, а за Францию. За намеренное пренебрежение к ней.
Я, как мог, заверил его превосходное превосходительство, что у нас нет ни малейшего намерения пренебрегать Францией и что лично я рассматриваю французов, как настоящих друзей.
Его, видимо, это полностью удовлетворило, и я надеялся, что он тут же раскланяется и уйдет. Но не тут‑то было. Оказывается, у него имелась своя «повестка дня», поэтому нам пришлось перейти к пункту два.
Его очень беспокоил вопрос обеспечения безопасности французского посольства в ходе визита президента. Интересно, почему? Я бросил быстрый взгляд в сторону секретаря Кабинета – есть ли причины для столь неожиданного беспокойства? Похоже, нет, никаких. По выражению лица Хамфри было ясно, что это не более, чем очередная уловка коварных французов. Мы дружно заверили господина посла, что у нашего МВД все, абсолютно все под контролем.
Послу нашего заверения оказалось мало.
– Мое правительство настаивает на том, чтобы к охране нашего посольства были допущены и французские полицейские, – официальным тоном заявил он.
Хамфри почему‑то сощурил глаза и усердно заиграл мышцами лица. Очевидно, посылал мне какие‑то сигналы. Весь его вид, казалось, красноречиво говорил мне: «Не соглашайтесь, ни в коем случае не соглашайтесь!». Поэтому я довел до сведения французского посла, что удовлетворить данное требование невозможно.
Он изобразил нечто вроде искреннего негодования.
– Но, надеюсь, не абсолютно же невозможно?!
Я решил не обороняться, а перейти в наступление.
– Не хотите ли вы этим сказать, что не доверяете британской полиции?
– Мое правительство не допускает каких‑либо высказываний в адрес британской полиции, – осторожно ответил он. – Но господину президенту было бы спокойнее, если бы он знал, что его охраняют французские полицейские.
Заметив, что секретарю Кабинета буквально не терпится задать ему хорошую трепку, я спустил его с поводка, а сам с облегчением откинулся на спинку стула.
– Проблема, ваше превосходительство, заключается в том, что в Лондоне насчитывается семьдесят три иностранных посольства, – вкрадчиво начал Хамфри, каким‑то неуловимым образом заставляя слово «превосходительство» звучать, как оскорбление. Или почти как оскорбление. – И все они, несомненно, захотели бы иметь своих собственных полицейских, большинство из которых будут вооружены пистолетами и автоматами. Правительство Ее Величества совсем не уверено, что это сделает Лондон более безопасным местом.
Иронию посол, конечно, заметил, однако отказ принял со свойственной французам дипломатической грацией.
– Правительство моей страны будет весьма разочаровано, – ледяным тоном произнес он, но тут же, любезно улыбнувшись, продолжил уже совсем другим тоном: – Ну а теперь мы можем перейти к вопросу более приятного свойства. Наш президент привезет с собой маленький подарок, который собирается подарить Ее Величеству.
Я с трудом изобразил некое подобие улыбки.
– Как мило.
– Маленький щенок, – объяснил он. В чем не было никакой необходимости. Ему ведь наверняка было известно, что нам и без него это было прекрасно известно! – Он из помета того самого Лабрадора, которого Ее Величество милостиво подарила мсье президенту во время ее государственного визита во Францию.
Я молча ждал. Не выражая ни радости, ни благодарности. Поэтому ему пришлось продолжить.
– Тогда, надеюсь, вы не откажетесь поделиться с нами процедурными деталями церемонии вручения этого дара доброй воли?
– Ваше превосходительство, – со вздохом сказал я. – Все это, конечно, очень мило, по своему даже трогательно, но… Видите ли, этот подарок может быть вручен только через шесть месяцев. Таковы наши строгие карантинные правила.
Он, естественно, ничего не хотел понимать. Заявил, что это просто нелепо, и напомнил мне, что королева подарила собаку во время своего государственного визита.
Я терпеливо объяснил ему, что мы были бы счастливы, если бы президент смог сделать то же самое. Но, увы, закон есть закон!
– Скажите, – заметно менее приятным тоном спросил он, – ведь ваши законы наверняка направлены на то, чтобы исключить только инфицированных животных, так?
– Да, так.
– Тогда, надеюсь, вы не хотите сказать, что президент Франции может подарить королеве Англии заразного щенка?
– Конечно же нет.
– Значит, вопрос решен?
– Нет, не решен, – твердо возразил я. – И мы вынуждены попросить вас предложить господину президенту найти другой подарок.
Сначала его превосходительство демонстративно официальным тоном довел до моего сведения, что это не подлежит обсуждению. Но затем, как бы сомневаясь, произнес:
– Вообще‑то, если бы мсье президент был один… – Он пожал плечами. – Дело в том, что так решила жена господина президента, наша первая леди. И отговорить ее…
Ловкий ход, ничего не скажешь. Ведь теперь, если я скажу «нет», то фактически нанесу оскорбление леди. Первой леди!
Пришлось пообещать ему, что мы постараемся сделать все возможное. Но это вполне может оказаться невозможным. (На языке дипломатии это было самой жесткой формой отказа. – Ред.)
Посол медленно поднялся со стула.
– Господин премьер‑министр, полагаю, нет надобности говорить вам о масштабах обиды, которую будет испытывать мое правительство, если Ее Величество будет вынуждено отказаться принять подарок в обмен на тот, который президент в свое время принял от Нее. Боюсь, это будет единодушно воспринято как оскорбление и национальное, и личное. Нашему президенту и его жене!
Ну все, хватит! Сколько можно слушать эту чепуху? Я тоже встал.
– Ваше превосходительство, не затруднитесь, пожалуйста, посоветовать господину президенту, чтобы он не брал с собой эту сучку. Вообще!
Секретарь Кабинета тяжело задышал. Посол смертельно побледнел. А до меня вдруг дошла вся двусмысленность моих слов.
– Нет‑нет, щенка! – торопливо поправился я. – Конечно же, маленького лабрадора…
Наконец‑то спокойный вечер с Энни у себя в квартире над кабинетом. Нам надо было обсудить ее приготовления к предстоящей церемонии похорон. Она поинтересовалась, почему нам всем так надо перекладывать подготовку многих визитов на хрупкие плечи своих жен. Я со вздохом сказал, что так настоятельно рекомендует наш МИД – это заставляет их приложить усилия. Они могут побыть со своими мужьями, а мужья – при деле.
– Только на самих похоронах, – заметила Энни.
Я терпеливо объяснил ей, что она не понимает самой сути похорон: там делают политику. Это рабочие похороны. Например, когда несколько месяцев тому назад мы все присутствовали на похоронах в Норвегии, то переговоры в отеле с немцами и французами о сельхозквотах ЕЭС оказались настолько интенсивными, что мы чуть не пропустили поминальную службу в соборе.
Энни это показалось забавным.
– И никто даже не заметил?
– Мы успели туда до окончания службы. Сослались на службу безопасности. В наши дни ее можно винить в чем угодно. Ничего при этом не опасаясь.
Собственно говоря, эти похороны явятся даром, ниспосланным богом. В буквальном смысле слова! Намного лучше, чем встреча в верхах, потому что никто ничего не знает заранее. В частности, общественность не ожидает, что их лидеры вернутся с похорон, размахивая соглашением о запрещении ядерных испытаний или о снижении квот на сельхозпродукцию. Поэтому там мы можем вести серьезные переговоры, в то время как «встречи в верхах» – это всего лишь красочные публичные представления, в ходе которых пресса никогда не освещает политиков в их истинном, то есть созидательном свете. Цель журналистики – искать проблемы, в то время как цель дипломатии – находить решения.
Энни спросила, придет ли на эти похороны хоть кто‑нибудь только для того, чтобы отдать дань уважения другу. Я только рассмеялся. Если бы туда пришли только его друзья, то полупустой оказалась бы даже церковная ризница. Не говоря уж о Вестминстерском аббатстве. Нет‑нет, своей смертью мой прославленный предшественник, безусловно, принес миру больше блага, чем за всю свою жизнь.
Она поинтересовалась, известно ли, как будет проводиться служба. Моя старая добрая Энни – она искренне верующая, ходит в церковь и ей не все равно… Пришлось ее несколько разочаровать, сказав, что там будет много музыки и что больше мне ничего не известно.
– Очень мило, – осуждающе произнесла она.
– Да, когда играет орган, мы можем спокойно обсуждать важные вопросы. Хотя, к сожалению, нам часто приходится прерываться на декламацию кусков из священного писания и молитвы.
Начиная понимать, что я имею в виду, Энни улыбнулась.
– А во время проповеди?
– Проповедь дает прекрасную возможность компенсировать свой недосып из‑за разницы часовых поясов после перелета.
Честно говоря, эти похороны пришлись как нельзя кстати. Ведь помимо быстрого и безболезненного решения относительно небольшой проблемы с этими чертовыми мемуарами, они помогут мне заметно повысить свой рейтинг – еще бы, красоваться во всех серьезных СМИ в окружении лидеров мировых держав, – и приблизить к разрешению ряд технических, но не менее важных разногласий между НАТО и Варшавским пактом. Не говоря уж о прекрасной возможности завести новых друзей в Третьем мире.
Но тут Энни задала совершенно неожиданный вопрос:
– Джим, объясни мне, пожалуйста: если мы – это «первый» мир, а бедные страны – «третий», то кто же тогда «второй»?
– Хороший вопрос, – одобрительно кивнув, заметил я. – Вообще‑то мне еще никогда не приходилось слышать, как кто‑нибудь признавал, что принадлежит ко «второму» миру. Мы думаем, что это советский блок, они думают, что это мы, но поскольку никто этот вопрос не поднимает, то нет и никакой проблемы. Дипломатия, Энни, дипломатия!
Кроме того, с Ближнего Востока снова поступают тревожные, если не сказать зловещие сигналы. Не сомневаюсь, если бы мне удалось найти время, то я наверняка бы сумел примирить воюющие стороны, убедил бы их жить в мире и согласии. Хотя, если нам не удастся решить наиболее острые проблемы в ближайшие три дня, то остается только надеяться на смерть какого‑нибудь важного деятеля в ближайшие три месяца.
Сентября
Наконец‑то поступили предложения насчет того, как разрешать кризис с этим чертовым щенком. Из МВД и МИДа. Одно глупее другого.
(Первый пришел от сэра Ричарда Уортона, постоянного заместителя министра внутренних дел. Приводим ее ниже. – Ред.)
«6 сентября
Дорогой Бернард!
Мы можем рекомендовать два возможных подхода к решению данной проблемы:
1. Провести через парламент специальный законодательный акт, уполномочивающий данного конкретного щенка оставаться на территории Объединенного королевства. Указанный законодательный акт может уполномочить кого угодно на все что угодно.
2. Можно переоборудовать весь Букингемский дворец в карантинную зону для данного щенка, тем самым соблюдая полное соответствие если не духу, то хоть букве закона.
Будем ждать ваших сообщений о реакции премьер‑министра.
Р.У.».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Оба пункта предложений МВД иначе чем полным идиотизмом не назовешь. Специальный законодательный акт действительно может уполномочить кого угодно на все что угодно… вплоть до того, что уполномочить меня на проигрыш следующих выборов.
Идея с карантинной зоной в Букингемском дворце оставляет без ответа один весьма важный вопрос – как быть с остальными собаками королевы?
А вот наши доблестные дипломаты перещеголяли даже МВД. Практически сразу же мне принесли записку из МИДа.
«6 сентября
Дорогой Питер!
Можем предложить лишь один технический способ обойти эту проблему: условно сделать Букингемский дворец продолжением французского посольства. Тогда щенок будет по‑прежнему оставаться на иностранной территории.
С нетерпением ждем реакции
Ричард».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Он получил мою реакцию! Я заявил им всем, что они, как всегда, блестяще продемонстрировали свою слабость, нерешительность и тупость перед лицом серьезнейшей опасности. И напомнил, что в данный момент я веду труднейшую борьбу за юрисдикцию над ламаншским туннелем. Так каким же образом, по их мнению, я должен продемонстрировать независимость Букингемского дворца?
Наша государственная служба обычно на редкость сообразительна и высокомерна. Особенно министерство иностранных дел! Жизнь становится очень простой, когда имеешь такое множество прецедентов, которым можно, не задумываясь, следовать. Но поставь мидовцев перед лицом нового кризиса, на который они, как в компьютере, не были запрограммированы, – и их мозги перестают работать в результате короткого замыкания.
(Высшим чинам МИДа, конечно же, было очень горько выслушивать обидные слова об их слабости, нерешительности и тупости. Еще обиднее был тот факт, что говорились они, по их мнению, таким же слабым, нерешительным и тупым Хэкером. Самым же обидным для них было то, что Хэкер был прав. – Ред.)
А тем временем Номер 10 весь день находился в состоянии лихорадочного напряжения. Все телефоны в моей приемной буквально раскалились.
Мой главный личный секретарь, надо признать, проявил себя с самой лучшей стороны – не забыл позвонить во дворец и убедиться, что о предложении сделать этот подарок Ее Величество не извещали (во всяком случае, официально), поэтому ее нельзя будет обвинить в том, что она отказалась его принять.
Но даже Бернард был в полном замешательстве относительно того, что же делать с этим чертовым щенком.
– Может, попросить нашего посла в Париже «убрать» этого щенка физически? Подсунуть ему отраву, позаимствовать у болгар наконечник для зонта… (Намек на известное убийство Георгия Маркова, болгарского диссидента, работавшего на Би‑би‑си, которого в 1978 году укололи отравленным наконечником для зонта на остановке автобуса в Лондоне. – Ред.)
Но это же самая настоящая шпионская операция! Причем с самыми неприятными последствиями, если общественности вдруг станет о ней известно. Британский избиратель может так или иначе примириться с растущей безработицей, растущими налогами, растущей инфляцией, падающим фунтом, падающим биржевым курсом, но… он никогда, ни за что на свете не перевыберет меня, если мое имя будет каким‑либо, пусть даже самым косвенным, образом связываться с уходом из жизни щенка Лабрадора, которого отправили на встречу с Создателем при весьма загадочных обстоятельствах. Британцы слишком хорошо знают и ценят свои приоритеты!
Итак, хотя проблема оставалась по‑прежнему нерешенной, остальные приготовления, тем не менее, шли полным ходом. В частности, мы уже назначили переводчиков для различных встреч. Включая даже переводчиков для моей встречи с американским вице‑президентом. Впрочем, полагаю, это обычная ошибка машинистки. (Никакой ошибки. Ведь англичане, проявляя своеобразную душевную щедрость, считают американцев своими. В результате идея об «особенных отношениях» между этими нациями приводит к мысли, что американцы не более многоязычные, чем англичане. – Ред.)
Премьер‑министры прилетают не далее как завтра, а, по словам Бернарда, духовой оркестр королевской морской пехоты буквально сходит с ума – музыканты должны успеть выучить все национальные гимны! С каким же облегчением мы узнали, что аргентинцы сообщили об отмене своего визита. Облегчением не от их поражения на Фольклендах, а потому что аргентинский национальный гимн состоит из трех частей и длится целых шесть минут[52].
Не менее проблематичной оказалась предложенная нам схема рассаживания гостей в Вестминстерском аббатстве, которую мне предстояло утвердить. Невероятно, но ее сделали в алфавитном порядке, в результате чего Иран и Ирак сидели бы рядом друг с другом, Израиль и Иордания – на одной скамье. Так ведь недолго и Третью мировую войну спровоцировать.
Когда мой главный личный секретарь наконец‑то дозвонился до аббатства, ему ответили: их предложение исходило из понимания, что поскольку все эти представители из одной и той же части мира, это, возможно, поможет им ощущать себя, как дома. Бернарду пришлось терпеливо объяснить им, что соседство и близость совсем не одно и то же.
Кто‑то, точно не помню кто, заметил, что присутствие на той же скамье Ирландии может способствовать улучшению ситуации. В ответ я заметил, что Ирландия никогда ничего не улучшала. Во всяком случае, для нас. Никогда!
Питер, мой личный секретарь по международным вопросам, зашел в кабинет, чтобы ознакомить меня с рядом, так сказать, неоднозначных вопросов, с которыми нам, вполне возможно, придется столкнуться. Бернард, само собой разумеется, тоже присутствовал.
– По словам испанского посла, – сообщил Питер, – его министр иностранных дел захочет сказать пару слов о единстве наций. А итальянцы – о европейском идеале.
Чувствуя в этих словах какой‑то скрытый смысл, я попросил Питера перевести их на нормальный язык.
Он согласно кивнул.
– Испанцы хотят вернуть себе Гибралтар, а итальянцы хотят расширить винные озера ЕЭС. Кроме того, – продолжал он, – новозеландцы требуют проведения специальной встречи лидеров стран Содружества для обсуждения поддержки Британией якобы расистского южноафриканского режима.
На мой вопрос, почему они снова поднимают этот вопрос, последовало объяснение, что для этого имеются две возможные причины: либо это из‑за их недовольства квотами ЕЭС на масло, которые исключают новозеландские молочные продукты, либо это публичное проявление чувства собственной вины, вызванное крутым и неожиданным изменением их позиции в вопросе о ядерной политике.
Питер предложил организовать королевский визит в Новую Зеландию. Лучше всего послать туда саму королеву. Если, конечно, это возможно. Отличная мысль, хотя может привести лишь к затягиванию решения проблемы и вряд ли поможет мне избежать нынешних затруднений, если только обещание такого визита не подвигнет их забыть о своей угрозе. К тому же Питер предупредил меня о том, что нам в любом случае следует ожидать серьезных неприятностей со стороны Южной Африки.
– Проблемы с правами человека? – спросил я.
– Нет, они пытаются увеличить поставки грейпфрута.
Затем меня начали учить протокольным, или правильным формам обращения. Из них следовало, что киприотского архиепископа следует называть не «Ваше Восхищенство», а «Ваше Великолепство», и что когда папский посланник говорит «Мы желаем помыть руки», это означает, что его застали врасплох…
Тут Бернарда неожиданно позвали к телефону – срочный звонок из дворца. Мы все затаили дыхание. Так слышала ли Королева о щенке и если да, то как отреагировала?
Слава богу, нет: дворцу известно только о какой‑то проблеме с красными коврами в международном аэропорту Хитроу (она действительно была, но, насколько мне известно, ее уже решили). Однако Ее Величество обеспокоена тем, что президент Кот‑д'Ивуар желает наградить ее каким‑то слоном.
Ну, это уж слишком!
– Бернард, Питер, ради всего святого! – не сдержавшись, закричал я. – Мы просто не выдержим еще одно животное! Тем более слона! Весь Уайтхолл, МИД, МВД, секретариат Кабинета министров и министерство здравоохранения уже чуть ли не целую неделю занимаются одним только щенком. Правительство почти полностью парализовано. Хватит, никаких слонов!
К счастью, я ошибся. Кот‑д'Ивуар собирается послать не живого слона, а всего лишь медаль. Единственная проблема заключается в том, что вручение этой награды должно сопровождаться слюнявым поцелуем…
Впрочем, пусть этим занимается сам МИД.
Сентября
Завтра похороны моего знаменитого предшественника. А сегодня нам все‑таки удалось «дожать» французов. Даже не знаю, какое из этих событий мне доставляет более глубокое чувство удовлетворения.
Хотя началось все далеко не так благополучно.
Утром мой главный личный секретарь вошел в кабинет с двумя папками в руках – одна толщиной в три сантиметра, другая в девять.
– Это еще что такое, Бернард? – недоуменно спросил я.
Он ткнул пальцем в тонкую.
– Это материалы по ламаншскому туннелю, господин премьер‑министр.
– Нет‑нет, Бернард, вон та, толстая.
– Ах, эта. – Он выглядел несчастным. – Это материал на щенка.
– Ну и как далеко мы с ним продвинулись?
– Сегодня утром он весил уже больше полутора фунтов.
– Щенок?
– Нет, материал, господин премьер‑министр, – совершенно серьезно ответил он.
Мы уже информировали французов, что, как это ни прискорбно, по прибытии щенка в Англию служба безопасности заберет его и поместит в карантинное отделение в Хитроу, однако ответа так и не получили. Кроме того, чтобы хоть как‑то подсластить пилюлю, наш МИД поставил их в известность, что поскольку аэропорт Хитроу находится где‑то между Букингемским дворцом и Виндзорским замком, Ее Величество вполне сможет навещать своего «лабрадорчика» по дороге туда или обратно.
Главным для нас сейчас было попробовать понять – какие меры французы могут счесть необходимым и возможным предпринять против нас после столь вызывающего демарша? Не исключено даже, что они предадут всю эту историю гласности, если мы не уступим им с ламаншским туннелем. О возможных последствиях страшно даже подумать!
Хуже того, мы оказались совершенно не готовы к дальнейшему развитию событий.
В кабинет неожиданно ворвался Хамфри. При этом весьма бесцеремонно.
– Господин премьер‑министр! – вместо приветствия, тяжело дыша, воскликнул он. – У меня срочные новости…
– Хорошие? – Надежда, увы, умирает последней.
– И да… и нет. – Он, как всегда, был осторожен. – Полиция только что обнаружила взрывное устройство на территории французского посольства.
Я был потрясен.
– И кто его туда заложил?
– Пока не знаем. Мотив имелся у многих.
– Для начала, у нас, – заметил Бернард. Совершенно некстати.
– И все‑таки, думаю, совсем неплохо, что мы вовремя нашли его. – Я всегда во всем стараюсь сначала видеть только позитивное. Тем более что это, очевидно, была хорошая часть новости секретаря Кабинета.
Увы, вторая часть не заставила себя ждать.
– Другая новость еще хуже. Французский президент не прилетает на похороны.
Ну и что тут такого? Лично для меня это известие было скорее еще более приятным. Таким оно и оставалось, даже когда Хамфри сказал, что президент, тем не менее, все‑таки прибудет на похороны, но тайно и автомашиной. Самолет был только отвлекающим маневром, одной из мер безопасности.
– Совсем неплохая идея, – равнодушно сказал я, пожав плечами. Нам‑то какая разница?
– Нет, господин премьер‑министр, это просто великолепная идея! – сквозь сжатые губы процедил Хамфри. – Теперь он сможет привезти сюда этого чертова щенка в машине!
Он прав. Неужели мы ничего не можем сделать?
– Господин премьер‑министр, вы готовы отдать распоряжение остановить и обыскать машину президента, который по вашему личному приглашению едет сюда на похороны? Вы готовы пойти на нарушение дипломатического иммунитета и обыскать дипломатический багаж? То есть его дорожную сумку.
Я был в замешательстве.
– Щенков в сумку не кладут.
– Это будет сумка для собачьего корма, – вставил Бернард.
– Ну а предположим, что мы все‑таки обыщем его машину и найдем щенка? – Я прокручивал в голове все возможные варианты. – Иначе говоря, выпустим джина из бутылки.
– Или выпустим щенка из сумки, – позволил себе сомнительный каламбур Бернард.
– Ну а допустим, что мы ошиблись? – язвительно спросил Хамфри. – Допустим, его там просто нет? И что тогда?
Он снова прав. Так рисковать не стоит. Нарушить дипломатический иммунитет? Это было бы катастрофой.
– Но, – продолжал Хамфри, этот вечный «адвокат дьявола», – если на самом деле этот щенок в машине, и его ввезут во французское посольство, он окажется на французской территории. Здесь, в самом центре Лондона!
– Как дамоклов меч нависая над нашими головами, – мрачно заметил я.
– Останется только надеяться на то, что он достаточно воспитан, – философски добавил Бернард.
Вспоминает сэр Бернард Вули:
«В тот вечер мы давали дипломатический прием в Номере 10. Было много забавного и смешного, чаще всего ненамеренного.
Моя роль, само собой разумеется, заключалась в том, чтобы гости премьер‑министра чувствовали себя „как дома“. Особенно французы. Помню, мне пришлось представлять миссис Хэкер некоему мсье Беринжеру из ЮНЕСКО. Чувствовал он себя прекрасно и даже сообщил нам, что похороны, на его взгляд, были просто отличными. Последние, на которых ему довелось присутствовать, были похороны Андропова – там было ужасно скучно и мрачно.
К нам подошел наш комиссар полиции, и я объяснил ему, что мсье Беринжер находится в Лондоне в качестве дипломатического представителя ЮНЕСКО.
– Ах, да, – кивнул комиссар, с понимающим видом поглаживая свои белесые усики. – Небольшая, но чертовски миленькая страна».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
«Звездный» прием у нас, в Номере 10 – и ваш покорный слуга вчистую переиграл французов! Хотя, честно говоря, должен признать, что своей победой я обязан триумфальному голу, который французы забили в свои собственные ворота.
Всем было очень весело, никто даже и не думал печалиться по поводу предстоящих похорон. Американский вице‑президент пришел вооруженный новой польской шуткой, которой с ним поделился Громыко[53].
– Вы слышали новую польскую шутку? Ярузельский![54]– И он начал хохотать. Долго и громко…
Вице‑президент хотел срочно переговорить со мной о военных базах НАТО в Германии, но поскольку сделать это на приеме было трудно, если не сказать – невозможно, то мы договорились обсудить их завтра в аббатстве. После чего он растворился в толпе, думаю, в надежде найти кого‑нибудь из неприсоединившихся стран, кто готов с ним поговорить и выслушать «новую польскую шутку». (Определение «неприсоединившаяся страна» в данном случае относится к той стране, которая не присоединилась к Соединенным Штатам. – Ред.)
Русские тоже были в ударе. Советский посол присел рядом с сэром Хамфри на изящной низенькой софе в Белой гостевой зале и предался воспоминаниям о моем предшественнике.
– Знаете, господа, смерть экс‑премьер‑министра – всегда очень печальное событие.
– Очень, очень печальное, – согласно пробормотал Хамфри и с удовольствием отпил из бокала свое любимое белое вино.
– Но Британия от этого ничего не потеряла, – продолжал русский. – А знаете, в чем была его беда?
Хороший вопрос. Лично мне было совсем нетрудно перечислить целый ряд его бед, не надо было даже особенно думать, но я предпочел сначала дождаться советской точки зрения.
– У него много было здесь, – посол показал на свою голову, – много здесь, – он приложил руку к своему сердцу, – но ничего здесь! – громогласно воскликнул он и схватил секретаря Кабинета за… интимное место.
Хамфри громко заверещал, вскочил на ноги и уронил свой бокал. А русский посол при виде этого буквально зашелся от смеха.
Я тоже расхохотался, причем так сильно, что чуть не задохнулся, и был вынужден выйти из залы. Между прочим, русский посол был не так уж неправ…
Какое‑то время секретаря Кабинета нигде не было видно. Иначе говоря, он был заметен своим отсутствием. Наверное, либо где‑нибудь в уединенном месте восстанавливает собственное достоинство, либо пытается смыть винные пятна со своих брюк. Я его искал, так как мне нужны были его совет и поддержка при предстоящем разговоре с французским президентом, о котором я совсем не мечтал, но который нельзя было больше откладывать.
Затем Бернард и комиссар полиции (кстати, совершенно несовместимая пара), стараясь не привлекать ничьего внимания, увели меня от гостей и торопливо провели в мой кабинет для важного и приватного, как они объяснили, разговора. Там нас уже ждал Хамфри.
– Ну и в чем, собственно, дело? – недовольно поинтересовался я.
Первым, как ни странно, ответил комиссар.
– Бомба в саду французского посольства была заложена французской полицией.
Сначала мне показалось, что он просто неудачно пошутил. Оказалось, совсем нет.
– Они хотели проверить, нельзя ли нас подловить. Чтобы доказать неэффективность нашей системы безопасности.
Самая хорошая новость за последние несколько месяцев! Мне показали досье с доказательствами: в номере их отеля нашли соответствующий детонатор, к тому же они полностью признали свою вину.
Я был вне себя от радости. Еще бы! Французские полицейские тайно ввозят взрывчатку в Объединенное королевство! Именно такой возможности мне и не хватало. Я попросил Хамфри дать мне пару минут самому поговорить с президентом и вмешаться, как только я нажму секретную кнопку, специально вмонтированную в мой стол как раз для таких случаев.