30 июля 1917 г. претендент на роль «военного диктатора» Корнилов высказал свой взгляд на милитаризацию экономики: «Для окончания войны миром, достойным великой, свободной России, нам необходимо иметь три армии: армию в окопах, непосредственно ведущую бой; армию в тылу – в мастерских и на заводах, изготовляющую для армии фронта все ей необходимое; и армию железнодорожную, подвозящую это к фронту… Для правильной работы этих армий они должны быть подчинены той же железной дисциплине, которая устанавливается для армий фронта»1515.
Идею «прямого огосударствления предприятий» после Февральской революции приветствовали большинство левых партий и экономистов, а также государственных деятелей. Однако реально почти ничего не было сделано. «Главной ошибкой в тыловой работе России являлось,‑ пишет подполковник Ребуль в статье «Промышленная мобилизация России во время войны»,‑ отсутствие единого руководства и общего плана работы. В Петрограде не было создано того единого центра, который мог бы составить объединенную в одно целое программу; только такая программа может урегулировать работу каждой технической службы, каждого производственного центра в зависимости от степени потребности армии и наличия сырья и полуфабрикатов. Иначе неизбежен полный разнобой в производстве»1516. Н. Головин констатирует «Нужно признать, что по существу дела подполковник Ребуль прав»1517. Временное правительство попыталось осуществить урезанную мобилизационную политику, но «готовившиеся Временным правительством решения о введении всеобщей трудовой повинности выполнять было некому – разрушались не только хозяйственные механизмы, но и государственные структуры в целом».
Шульгин будет оправдываться: «В конце концов, что мы смогли сделать? Трехсотлетняя власть вдруг обвалилась, и в ту же минуту тридцатитысячная толпа обрушилась на голову тех нескольких человек, которые могли бы что‑нибудь скомбинировать. Представьте себе, что человека опускают в густую‑густую, липкую мешанину. Она обессиливает каждое его движение, не дает возможности даже плыть, она слишком для этого вязкая… Приблизительно в таком мы были положении, и потому все наши усилия были бесполезны – это были движения человека, погибающего в трясине… По этой трясине, прыгая с кочки на кочку, мог более или менее двигаться только Керенский…»1518 Пример из «жизни» Временного правительства приводил министр продовольствия А. Наумов: «Члены Особого совещания ездили осматривать городские холодильники за Балтийским вокзалом. Холодильники в полном порядке. Мясо в них не портилось, но зато кругом были навалены горы гниющих туш. Оказалось, что это мясо, предназначавшееся для отправки в армию. Его, видите ли, негде было хранить. Когда поставщики обращались за разрешением построить новые холодильники, им не давали ни средств, ни разрешения. По обыкновению, министерства не могли между собой сговориться: интендантство заказывало, железные дороги привозили, а сохранять было негде, на рынок же выпускать не разрешалось. Это было так же нелепо, как и многое другое: точно сговорились все делать во вред России… Тысячи пудов мяса, конечно, погибли. То же самое происходило и с доставкой мяса из Сибири: от недостатка и неорганизованности транспорта гибли уже не тысячи, а сотни тысяч пудов. Виновников, конечно, не нашлось, так как один сваливал на другого, а все вместе – на общую бесхозяйственность»1519. И это в 1917 г., когда города, тот же Петроград, уже голодали.
Ситуацию, в которой находилась Россия к середине 1917 г., с военной четкостью характеризовал ген. Деникин: «Ввоз военного материала через Архангельск, Мурманск и в незначительной степени через Владивосток несколько оживился; но в силу трудных естественных условий морских путей и малой провозоспособности Сибирской магистрали и мурманской дороги он не получил надлежащего развития, достигая всего 16% общей военной потребности. Для военного управления было, однако, очевидным, что мы живем лишь старыми запасами, созданными патриотическим подъемом и напряжением страны в 1916 году. Ибо уже к августу 1917 года важнейшие производства военных материалов снизились: орудийное – на 60%, снарядное – на 60%, авиационное – на 80%. Впрочем, возможность продления войны при худших материальных условиях с наибольшей очевидностью доказало впоследствии советское правительство, питающее войну в течение более трех лет в большой мере запасами, оставшимися от 1917 года, частью же – обломками русской промышленности; но, конечно, путем такого чудовищного сжатия потребительского рынка, которое возвращает нас к первобытным формам человеческого бытия»1520.
На следующий день после Октябрьской революции Моррис очертил большевистскую программу госсекретарю: прекращение войны, передача земли крестьянам, разрешение экономического кризиса в стране1521. Но начались интервенция и Гражданская война, и чрезмерная мобилизационная нагрузка, приведшая к краху русской монархии, Февральской и Октябрьской революциям, еще больше увеличилась, окончательно разорив страну и бросив ее за грань выживания. Л. Троцкий писал: «Бывает, что разоряется отдельный хозяин: град, пожар, пьянство, болезнь и пр. А бывает, что разоряется целая страна. Война хуже града, пожара, болезни и пьянства, ибо все в ней соединено и многократно увеличено. И притом война длилась несколько лет подряд… И вот теперь Россия вконец разорена. Железные дороги разбиты войной вконец. Несколько лет подряд заводы выделывали не паровозы, вагоны и рельсы, а пушки, пулеметы, бронированные поезда. Топливо жгли нещадно, а нового в достаточном количестве не заготовляли. И так во всем хозяйстве. Война требовала расхода во много раз больше, чем в мирное время, а производство против мирного времени уменьшилось во много раз. Отсюда все большее и большее оскудение страны»1522. Об этом же докладывал Британский комитет лорда Эммота: «Летом 1918 г. вспышка гражданской войны, сопровождаемая иностранной интервенцией, вынудила советское правительство перенаправить все свои силы и все остатки промышленного потенциала России на военные цели. При таких обстоятельствах резкий упадок всех отраслей индустрии, не ориентированных на войну, стал окончательным… С лета 1918 г. все силы и руководящая деятельность большевистских лидеров были сосредоточены на успешной кампании против Юденича, Деникина и Колчака, в то время как нуждами гражданского населения вынужденно пренебрегали ради нужд армии»1523. Радикальность складывающейся ситуации требовала радикальности принимаемых мобилизационных мер, которые были реализованы в политике «военного коммунизма», далеко ушедшей даже от принципов «диктатуры пролетариата».
Теоретическое обоснование «военного коммунизма» дал Ленин: «Пролетариат берет свое оружие у капитализма, а не «выдумывает», не «создает из ничего»1524. «Германский империализм, представляющий в настоящее время наибольший прогресс не только в военной мощи военной технике, но и крупной промышленной организации в рамках капитализма, ознаменовал, между прочим, свою экономическую прогрессивность тем, что раньше других государств осуществил переход к трудовой повинности»1525. Ленин указывал, что необходимо перенять опыт Германии, придав ему, естественно другое классовое содержание1526. «А что такое государство? Это организация господствующего класса, например, в Германии – юнкеров и капиталистов. Поэтому то, что немецкие Плехановы (Шейдеман, Ленч и др.) называют «военным социализмом», на деле есть военно‑государственный монополистический капитализм или, говоря проще и яснее, военная каторга для рабочих, военная охрана прибылей капиталистов. Что такое трудовая всеобщая повинность? Это шаг вперед на базе новейшего монополистического капитализма, шаг к регулированию экономической жизни в целом по известному общему плану, шаг к сбережению народного труда, к предотвращению бессмысленной растраты его капитализмом. В Германии юнкера (помещики) и капиталисты вводят всеобщую трудовую повинность, и тогда она неизбежно становится военной каторгой для рабочих… Но возьмите то же самое учреждение и продумайте значение его при революционно‑демократическом государстве. Всеобщая трудовая повинность, вводимая, регулируемая, направляемая Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, это еще не социализм, но это уже не капитализм. Это – громадный шаг к социализму, такой шаг, что при условии сохранения полной демократии от такого шага нельзя уже было бы без неслыханных насилий над массами уйти назад, к капитализму»1527.
Л. Троцкий по этому поводу писал, что «военный коммунизм» составлял героическую параллель «военному социализму» капиталистических стран1528. Германский представитель Г. Штреземан в начале 1918 г. выступал сторонником советско‑германского союза, заявляя, что русский большевизм – просто плохая копия германской экономики военного времени1529. Л. Юровский в 1928 г. справедливо объяснял отличия «военного коммунизма» от «немецкого военного социализма» слабостью российского капитализма, традициями абсолютной власти и местной «общинности»1530. Но, с другой стороны, Германия никогда в своей истории не выносила мобилизационную нагрузку такой величины, как Россия в 1919 г. Германия капитулировала раньше. Это позволяло ей сохранять первоосновы капиталистических отношений, которые в России были почти полностью разрушены в 1917 г.
Принципы «военного коммунизма» включали в себя распределение продовольственных и промышленных товаров по карточкам – по фиксированным низким ценам или бесплатно (в конце 1920 – начале 1921 года даже отменялась плата за жилье, электроэнергию, топливо, за пользование телеграфом, телефоном, почтой, медикаментами и т. д.). Вводится всеобщая трудовая повинность, а в некоторых отраслях (например, на транспорте) – военное положение, так что все работники считаются мобилизованными. Все трудоспособные и неработающие от 16 до 55 лет обязаны были встать на учет в отделах распределения рабочей силы и были обязаны работать там, где им прикажут. Эта обязанность провозглашалась в январе 1918 г. «Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа», а позже была включена и в Конституцию РСФСР 1918 г. К концу 1918 г. стало обычным делом объявлять о призыве рабочих и специалистов различных отраслей на государственную службу, как это делалось с набором в Красную Армию. С этого момента они подпадали под юрисдикцию военного трибунала.
Для управления промышленностью было создано более 50 отраслевых главков, получивших фактически абсолютные полномочия. На предприятиях была введена военная дисциплина и единоначалие, не допускалось никакой хозяйственной самостоятельности, а все решения принимались директорами только после согласования с главками. На предприятиях применялась уравнительная система оплаты труда: если в 1917 г. заработная плата у высококвалифицированного рабочего была в 2,3 раза выше, чем у чернорабочего, то в 1918 – в 1,3 раза, а к 1920 году – всего в 1,04 раза. В годы «военного коммунизма» был введен запрет на забастовки рабочих. Свободные профсоюзы превратились, по существу, в государственные организации.
Но как заставить людей работать в этих условиях? Ответ дал В. Ленин: «Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность является в руках пролетарского государства, в руках полновластных Советов самым могучим средством учета и контроля… Это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов Конвента и его гильотины. Гильотина только запугивала, только сламывала активное сопротивление. Нам этого мало. Нам надо не только запугать капиталистов в том смысле, чтобы чувствовали всесилие пролетарского государства и забыли думать об активном сопротивлении ему. Нам надо сломать и пассивное, несомненно, еще более опасное и вредное сопротивление. Нам надо не только сломать какое‑либо сопротивление. Нам надо заставить работать в новых организационных государственных рамках. И мы имеем средство для этого… Это средство – хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность… От трудовой повинности в применении к богатым власть должна перейти, а вернее, одновременно должна поставить на очередь применение соответствующих принципов (хлебная карточка, трудовая повинность и принуждение) к большинству трудящихся рабочих и крестьян… Следует добиваться подчинения, и притом беспрекословного, единоличным распоряжениям советских руководителей, диктаторов, выбранных или назначенных, снабженных диктаторскими полномочиями…»
Это выражение Ленина стало поводом для различных спекуляций. Так, А. Грациози пишет: «Суть ленинского плана заключалась в обеспечении любой ценой «хлебной монополии», т. к. без нее невозможно было превратить в рабов двухсотмиллионное население огромной страны»1531. На самом деле «хлебная монополия» была инструментом мобилизационной политики (милитаризации труда), которой придавалось организационное – идеологическое содержание. В чистом виде карточная система распределения продовольствия – «хлебная монополия» и «всеобщая трудовая повинность» – были введены во время Первой и Второй мировой войн почти во всех, даже самых «демократических» странах Европы, в том числе в Англии и Франции.
Тезисы Л. Д. Троцкого о переходе ко всеобщей трудовой повинности, о мобилизации индустриального пролетариата и милитаризации труда, о трудовых армиях появились в декабре 1919 г. Троцкий утверждал: «Хозяйственное положение страны требует перехода к всеобщей трудовой повинности и к широкой мобилизации рабочей силы, главным образом, крестьянской рабочей силы»1532. «…Нужно честно и открыто констатировать перед всей страной, что наше хозяйственное положение в сто раз хуже, чем было военное положение в худшие моменты… Стало быть, необходимы принудительные меры, необходимо установить военное положение в известных, строго определенных ударных областях, нужно провести там учет, мобилизацию, применить там трудовую повинность в широких размерах»1533. «Как мы поступили для создания Красной Армии? Она была вначале партизанскими отрядами или сборищами сырых рабочих сил, а мы милитаризовали рабочих, мы собирали рабочих на собрания и говорили им: «Мы стоим перед опасностью, угрожающей гибелью. От вас, передовые рабочие, зависит внести в эти массы сознание готовности умереть или победить». Эти передовые рабочие, милитаризовавшие самих себя, милитаризовали крестьян и повели их в бой»1534. IX съезд партии в апреле 1920 г. окончательно утвердил принципы «военного коммунизма» как новой основы хозяйственное строительства.
Троцкий развернуто обосновывал свои тезисы: «Самым опасным фронтом теперь является наш хозяйственный фронт. Здесь опасность повсюду – и в виде голода, и в виде холода, и в виде эпидемий и т. д. Эта опасность больше деникинской. Она требует напряжения всех сил страны. Главной задачей прежде всего является организация продовольственного фонда, который мы в ближайшие месяцы должны создать. Главным рычагом здесь является опять‑таки рабочая сила. А затем – транспорт. Вопрос транспорта – это вопрос жизни и смерти Республики. Во многих областях, где должны были бы работать машины, мы будем вынуждены применить живую силу. Мы должны собрать сырье, продовольствие, топливо, подвезти все это к станциям, городам по железным дорогам, гужом, а где нужно – и на спине…
Вопрос о рабочей силе. Здесь положение наше хуже, чем в отношении технического машинного оборудования нашей промышленности. Революция и гражданская война явились величайшими расхитительницами живой квалифицированной рабочей силы. Прежде всего потому, что революция опирается на верхи, на наиболее интеллигентные слои рабочего класса, на наиболее квалифицированных рабочих. Строительство советского аппарата шло за счет этого слоя. Военное строительство шло также за счет лучших элементов рабочего класса. Часть рабочих ушла в деревню. Тов. Рубинштейн, обследовавший Коломенский завод, указывает, что значительная часть квалифицированных рабочих ушла в спекуляцию. Тот же инженер Кили утверждает, что, по его наблюдениям, на нескольких металлургических заводах действительный и фактический прогул составляет 50%, тратится же энергии рабочего на разыскание себе личными индивидуальными усилиями пищи – психической и физической энергии – около 80%…
Мы брали работников из производств, из управлений и посылали их в полки и роты – там они погибали и учили других погибать и тем спасали положение. Необходимо не меньше энергии, самоотвержения и энтузиазма, чтобы преодолеть голод и продовольственную разруху, и важнейшим фактором, который будет иметь не меньшее значение, явится принудительное общественное питание, организованное при больших заводах. Мы будем устраивать столовые при заводе, упраздняя колоссальное расхищение энергии. Иначе мы продовольственного вопроса не разрешим, ибо нельзя ссылаться на то, что Наркомпрод не дает продовольствия, а Наркомпроду не дает Наркомпуть, а Наркомпути – сормовские и др. заводы. Тут круговая порука. Стало быть, основной наш лозунг для ближайшего периода – это «Пролетарий, назад, к станку, из армии, из советских учреждений, из правлений Гомзы, из деревень, из рядов спекулянтов!…» С вопросом организации рабочей силы связан вопрос о демобилизации военного аппарата. Систему демобилизации и методы нужно вырабатывать не тогда, когда армия завершает свое дело, а когда она в полном развитии и достигла максимума своей численности»1535. В октябре 1920 г. в «трудовых армиях» состояло 160 тыс. человек1536.
Наглядный урок «военного коммунизма» дает пример железнодорожного транспорта. «В 1916 году паровозный парк уменьшился на 16%, а парк товарных вагонов – на 14%. Бессистемно использовавшиеся дороги не справлялись с перевозками, в то время как протяженность путей возросла. За войну было построено 3,3 тысячи километров новых железнодорожных линий и 2,8 тысячи находились в постройке. Для обслуживания непосредственно фронтов было сооружено 2,2 тысячи километров полевых железных дорог облегченного типа и еще 600 километров строилось. Не доставлялись в срок не только военные грузы, но и продовольствие»1537. Помощник главного интенданта генерал Богатко констатировал: «Вследствие нарушения правильного транспорта нельзя было подать топливо, сырье, вывезти заготовленные предметы снабжения и т. д. Все это вызывало недостаток предметов первой необходимости в стране, дороговизну… Вследствие этого нельзя было перебросить находившиеся в изобилии в Сибири запасы мяса, зерна и т. д. Богатые источники средств России не были исчерпаны до конца войны, но использовать их мы не умели»1538.
В этих условиях, как пишет Деникин, «министр путей сообщения (Временного правительства) Некрасов решил ввести «на место старых лозунгов принуждения и страха (?) новые начала демократической организации» путем насаждения во всех отраслях железнодорожного дела выборных советов и комитетов…»1539 О последствиях этого решения 17 июля 1917 г. докладывал начальник штаба Военных сообщений ГУ Генерального штаба: «Положение на железных дорогах признается отчаянным и ухудшающимся с каждым днем. Распад дисциплины так же, как и в армии, растет. Производительность рабочей силы резко упала… Многие из находящихся в работе паровозов работают уже через силу, и если не будут приняты меры к поднятию продуктивности работы (ремонта паровозов), положение грозит к зиме катастрофой»1540. Ленин писал по этому поводу в конце сентября 1917 года: «России грозит неминуемая катастрофа. Железнодорожный транспорт расстроен неимоверно и расстраивается все больше. Железные дороги встанут. Прекратится подвоз сырых материалов и угля на фабрики. Прекратится подвоз хлеба»1541.
Количество исправных паровозов на каждую тысячу верст ж/д 1542
Ленину вторил Деникин: «Разрушался и транспорт. Еще в мае 1917 года на очередном съезде железнодорожных представителей в Ставке я услышал мотивированный доклад г. Шуберского, подтвержденный многими специалистами, что наш транспорт, если не изменятся общие условия, через полгода станет. Практика посмеялась над теорией: три с лишним года в невероятных условиях междоусобной борьбы и большевистского режима железные дороги продолжали работать; правда, не обслуживая почти вовсе нужд населения, но удовлетворяя все же стратегические потребности…»1543 В 1919 г. положение на транспорте было хуже, чем в мае 1917‑го, почти в 5 раз, но железные дороги продолжали работать.
Но благодаря чему транспорт не встал? «В 1919 году в «Правде» был опубликован приказ народного комиссара путей сообщения Красина, похоронивший окончательно некрасовские упражнения в области самоуправства: «Существующая система железнодорожного управления… привела транспорт к полному развалу… Всем завоеваниям революции грозит опасность уничтожения… На место коллегиального, а в действительности безответственного управления вводятся принципы единоличного управления и повышенной ответственности. Все от стрелочника до члена коллегии должны точно и беспрекословно исполнять все мои предписания. Реформы приостановить и всюду, где только можно, восстановить старые должности и старый технический персонал в центральном управлении и на линиях»1544. О другой мере Троцкий писал Ленину 1.02.1920.: «Хлебный рацион должен быть снижен для тех, кто не работает в секторе транспорта, решающем на сегодняшний день, и увеличен для тех, кто в нем работает. Пусть, если это необходимо, погибнут тысячи людей, но страна должна быть спасена»1545.
Но транспорт был важной, но относительно небольшой частью российской экономики. С началом интервенции Центральная Россия, которую контролировали большевики, оказалась фактически отрезанной от основных поставщиков энергоносителей, угля и нефти: Донецка, Урала и Сибири. Без них вставал тот же транспорт, останавливалась промышленность, в буквальном смысле слова вымерзали города. Центральная Россия – это не Центральная Европа.
Добыча и производство по регионам в Российской империи в 1913 г. и на территории Центра в 1919 году, млн. пудов 1546
Всего Донецк Урал и Сибирь Центр (1919)
Уголь 1800 1500 150 36,9
Чугун 257 189 56 12
Большевики контролировали только 2% добычи угля и 4,5% чугуна. Нефти в 1918 г. из Баку удалось вывезти всего треть годовой потребности (200 млн. пудов), в 1919 г. нефти не было почти совсем. «Таким образом, вся тяжесть снабжения страны топливом ложилась исключительно на дровозаготовки и торф»1547. К январю 1919 доля дров в топливном балансе страны (по сравнению с углем и нефтью) составила 88% (в 1916 – 14%)1548. При этом энергопротребление сократилось почти в 2,5 раза.
Энергопотребление территории Советской России, в переводе на дрова (в млн. куб. саж.)1549
О значении энергоносителей говорил в своей речи в 1915 г. Ллойд Джордж: «Правительство взывает ныне к углекопу как к другу – своему другу, другу нации и другу свободы всех стран мира. У нас не хватает угля, чтобы выручить страну из переживаемого величайшего кризиса… В мирное время уголь является самым важным элементом промышленной жизни страны. Кровь, текущая в жилах промышленности нашей страны, состоит из расплавленного угля. В мирное и военное время уголь – король промышленности. Он входит в каждый предмет потребления… Уголь для нас – все, он нам необходим для победы…»1550 Но в России уголь был необходим не только для промышленности – в России в отличие от Англии бывает зима, и топливо было необходимо было для отопления и элементарного выживания городов, для доставки в них продовольствия. Например, в Германии во время войны все, что удавалось выжать из шахт, шло на военные заводы, жилые дома не отапливались. Энергетический кризис для России был во много раз более тяжелым, чем для Англии и Германии и продолжался он благодаря интервенции в 3 раза дольше, чем в Англии.
Жесткие меры «военного коммунизма» вызвали массовые забастовки в тылу и в промышленности, которые подавлялись по законам военного времени. В качестве примера можно привести забастовку в Туле в 1920 г., после которой рабочие, принявшие в ней участие, были уволены, «Чтобы получить новые карточки на 250 граммов хлеба и вернуться на предприятия, рабочие должны были подписать прошение о приеме на работу, в котором указывалось, что всякая остановка работы приравнивается к дезертирству, влекущему за собой наказание вплоть до смертной казни. 10 апреля работа возобновилась»1551. Чаще всего применялись аресты. «Эти аресты, проведенные в сгущающейся атмосфере нехватки продовольствия, вызвали волну протестов и забастовок. 10 марта общее собрание рабочих Путиловского завода (10 000 участников) одобрило воззвание, осуждающее большевиков, чье правительство «представляет собой диктатуру Центрального Комитета партии коммунистов и правит с помощью ЧК и революционных трибуналов»1552. «16 марта войска Петроградской ЧК взяли штурмом Путиловский завод. Около 900 рабочих были арестованы немедленно. В последующие дни примерно 200 забастовщиков были бессудно расстреляны в Шлиссельбургской крепости в пятидесяти километрах от Петрограда. Весна 1919 года отмечена жестоко подавленными забастовками во многих рабочих центрах России: в Туле, Сормове, Орле, Твери, Брянске, Иваново‑Вознесенске, Астрахани»1553. «Наиболее опасным для большевиков было то обстоятельство, что в эти движения часто оказывались вовлеченными расквартированные в рабочих городах части Красной Армии. В Орле, Брянске, Гомеле, Астрахани взбунтовавшиеся красноармейцы присоединялись к забастовщикам и с криками: «Бей жидов! Долой большевистских комиссаров!» – овладевали многими городскими кварталами, где предавались безудержному грабежу, пока подоспевшие отряды чекистов и верные режиму войска не отбивали (порой в результате многодневных боев) эти районы»1554.
В Туле в начале марта 1919 года под стражу было взяты несколько сот человек, что привело к многотысячному «маршу за свободу и против голода» рабочих и железнодорожников. 4 апреля Дзержинский распорядился арестовать еще 800 «зачинщиков» и очистить заводы, уже в течение нескольких недель занятые бастующими. В июне 1920 года на заводах в Туле снова значительная часть рабочих‑металлургов отказалась выполнять распоряжение дирекции о сверхурочных работах. «Мне говорят, что рабочие Ижевска также участвуют в этом. Я удивлен Вашим примиренчеством и тем, что Вы не осуществили массовой расправы с саботажниками»1555. Забастовок, вызванных милитаризацией в 1920 году, было много: в Екатеринбурге в марте 1920 года были арестованы и приговорены к исправительно‑трудовым лагерям 80 рабочих; на Рязано‑Уральской железной дороге в апреле 1920 года были осуждены 100 железнодорожников; на Московско‑Курской дороге в мае 1920 года – 160 железнодорожников; на Брянском металлургическом заводе в июне 1920 года осуждены 152 рабочих. Можно множить и множить примеры забастовок, сурово подавленных в процессе милитаризации труда1556.
Наиболее показательным и получившим наибольшую известность стало одно из последних и наиболее крупных восстаний эпохи «военного коммунизма» – в Кронштадте. Как и большинство забастовочных центров времен Гражданской войны, Кронштадт являлся очагом бунтов и при монархии, и при Временном правительстве. Так, в Кронштадте и Свеабоге восстания вспыхивали в 1905, 1906, 1907 гг. 24 мая 1908 г. Пуришкевич, выступая в Думе заявлял: «В Кронштадте для охраны мирных жителей держатся пехотные части, а Кронштадт полон моряков. Что это значит? Не служит ли это доказательством того, что тот элемент, который должен быть элементом силы и порядка, не представляет собой той дисциплинированной стройной массы, на которую могли даже положиться, коей можно вверить не защиту в дни войны, а в мирное время охрану жителей»1557. Восстания в Кронштадте с новой силой вспыхнули в 1915 и 1917 гг. После февраля 1917 г. кронштадтский гарнизон был одним из первых, где начались стихийные массовые убийства офицеров, в Петроградской прессе слово «Кронштадт» в то время стало почти синонимом убийства и анархии. В июле 1917 г. кронштадтские матросы попытались образовать свою собственную независимую республику1558.
Очередное восстание в Кронштадте началось в конце февраля 1921 г. 24 февраля войска ЧК открыли огонь по рабочей демонстрации, убив двенадцать ее участников. В тот же день были арестованы около тысячи рабочих и социалистических активистов1559. О напряженности ситуации можно судить по телеграмме Зиновьева Ленину: «Рабочие вступили в контакт с солдатами в казармах… Если надежные части не прибудут в ближайшие часы, мы будем опрокинуты… Среди рабочих Питера положение по‑прежнему очень неустойчивое. Крупные заводы не работают. Предполагаем со стороны эсеров решение форсировать события»1560. Резолюция общего собрания команд 1‑й и 2‑й бригад кораблей, дислоцированных в Кронштадте, 1 марта 1921 г., провозгласив радикальные эсеровские лозунги о разделе земли, потребовала от большевиков поделиться властью с другими социалистическими партиями1561. 1 марта в Кронштадте состоялся митинг, который собрал свыше 15 000 человек – четвертую часть всего гражданского и военного населения военно‑морской базы… мятежники, к которым присоединилась почти половина из двух тысяч большевиков Кронштадта, создали Временный революционный комитет, который сразу же попытался установить связь с рабочими и красноармейцами Петрограда1562.