Глава 6Три вида денег — Чему ты научился во Вьетнаме? — спросил меня богатый папа. — Я понял, что важно при любых обстоятельствах добиваться цели. Я осознал значение лидера и сплоченной команды, — ответил я. — Ну и что же из этого важнее всего? — Целеустремленность. — Правильно, — улыбнулся богатый папа. — Ты сможешь стать хорошим предпринимателем. Новичок на войне В начале 1972 года моя работа сводилась к тому, что я выполнял функции пилота боевого вертолета UH-1 в районе города Хюэ во Вьетнаме. Проведя два месяца в зоне боевых действий, я и второй пилот уже участвовали в нескольких боевых заданиях, однако нас ни разу не обстреливали. Но очень скоро нам предстояло через это пройти. В тот день, когда я наконец встретился с врагом, все и без того складывалось не самым лучшим образом. Мы вылетели с открытыми дверцами и по вертолету гулял ветер. Бросив взгляд вниз, на авианосец, с которого мы взлетели, и который был нам все равно, что дом родной, я еще раз напомнил себе, что я на войне и что дни учебы окончились. Для того чтобы сделать этот боевой вылет, я учился целых два года. Я знал, что, как только мы пересечем линию пляжей и полетим над землей, мы попадем в мир, где есть вражеские солдаты с настоящим оружием, которые будут стрелять в нас настоящими пулями. Оглянувшись на свою команду из трех человек — двух пулеметчиков и командира расчета, — я спросил по внутренней связи: «Ребята, вы готовы?» Без лишних слов они просто подняли большие пальцы — мол, все в порядке. Мои люди знали, что я новичок на войне и еще не прошел крещение огнем. Они знали, что я могу управлять вертолетом, но понятия не имели о том, как я поведу себя в сложной боевой обстановке. Сначала на задание, как и всегда, вылетели два вертолета. Но приблизительно через двадцать минут первый вертолет вынужден был повернуть назад. Очевидно, в нем возникли какие-то неисправности с электрооборудованием. Наши начальники, находившиеся на авианосце, передали нам по радио, чтобы мы, уже в одиночку, продолжали полет и, оставаясь на связи, находились в районе боевых действий. Я кожей почувствовал, как в кабине вертолета нарастает напряжение, ведь первый вертолет вели опытные пилоты, а теперь все зависело от нас — новичков. Те люди, в первом вертолете, в течение восьми месяцев участвовали в боях. К тому же, их вертолет был оснащен ракетами. А у нас были только пулеметы. Когда первый вертолет повернул и взял курс обратно на авианосец, в нашей кабине воцарилась атмосфера тревоги. Ни одному из нас не хотелось оставаться в воздухе в полном одиночестве. Не обращая внимания на один из самых красивых в мире пляжей, мы взяли курс на север. Слева от нас проплывали темно-зеленые рисовые поля, справа — сине-зеленый океан, а прямо под нами был белый песок пляжей. Внезапно по радио послышались запросы от двух армейских вертолетов, которые просили о помощи. Они вели бой с пулеметной точкой, расположенной на холме за полосой рисовых полей. Так как мы были близко от этого места, мы ответили на их запрос и полетели на помощь. Опустившись ниже облаков, мы сразу же увидели эти армейские вертолеты. Кроме того, заметно было, что вражеские солдаты с земли во всю стреляют по ним из оружия. Было нетрудно отличить очереди из обычных ручных пулеметов, которыми вооружена пехота, от тяжелого пулемета 50-го калибра. Трассирующие пули ручных пулеметов напоминали горячие красно-оранжевые точки, быстро прочерчивающие пунктирные линии по темно-зеленому небу. А очереди из трассирующих снарядов 50-го калибра выглядели так, как будто кто-то подбрасывал вверх бутылки с кетчупом. Я сделал глубокий вдох и направил вертолет прямо к цели. Издали наблюдая за ходом сражения, к которому мы быстро приближались, я, однако, не терял надежды, что армейские вертолеты смогут уничтожить пулеметное гнездо еще до того, как мы придем на помощь. Но нам не везло. Когда один из армейских вертолетов был подбит и стал падать, я понял, что нам придется принять самое непосредственное участие в бою. Мы видели, как дымящийся вертолет, кувыркаясь, рухнул на землю, и напряжение у нас в кабине, казалось, достигло наивысшей точки. Оглянувшись на команду, я коротко сказал: «Убрать все ненужное. Пулеметы к бою. Мы начинаем». Я не знал, что буду делать, но был уверен только в одном — нам следует приготовиться к самому худшему. Второй армейский вертолет прекратил бой и пошел на снижение, чтобы попытаться спасти экипаж первого вертолета. Таким образом мы — единственный вертолет, вооруженный только пулеметами обычного калибра, — остались один на один предположительно с пятнадцатью неприятельскими бойцами, вооруженными автоматами, пулеметами и одним крупнокалиберным пулеметом. Мне хотелось развернуть машину и лететь куда глаза глядят. Я знал, что это был бы самый разумный шаг. Но, не желая выглядеть трусом в глазах своей команды, я твердо держал курс на то место, откуда стрелял крупнокалиберный пулемет. Мною двигало исключительно чувство напускной храбрости и бездумной надежды на то, что авось пронесет. Теперь, когда оба армейских вертолета вышли из боя, весь огонь с земли переключился на нас. Хотя все это было очень давно, зрелище шквала настоящих очередей, направленных прямо на меня, было настолько впечатляющим, что я, как сейчас, во всех подробностях помню эту картину и свои ощущения. Да, дни учебы определенно закончились. Мои люди прежде бывали в подобных боях, и их молчание подсказывало мне, что ситуация действительно серьезная. Как только первые очереди из крупнокалиберного пулемета замелькали рядом с нашим вертолетом, командир пулеметного расчета сначала хлопнул меня по шлему, потом схватил его и повернул мою голову так, что мы оказались лицом к лицу. Он крикнул: — Эй, лейтенант, ты знаешь, что в этой работе самое плохое? Покачав головой и едва шевеля губами, я промямлил: — Нет. Ухмыльнувшись, командир расчета, который уже второй раз вернулся воевать во Вьетнам, сказал: — В нашей работе есть только одна проблема — нужно обязательно победить. Если ты ввязался в бой, то произойдет одно из двух: либо ты сегодня вернешься домой, либо те парни, которые внизу. Но кто-то обязательно останется здесь. Кто-то из нас должен погибнуть. И от тебя зависит, кто это будет — они или мы. Оглянувшись на моих пулеметчиков — молодых ребят, которым было по девятнадцать-двадцать лет, — я опять нажал на кнопку внутренней связи и спросил: «Ребята, вы готовы?» Оба показали мне большие пальцы — так учили делать всех настоящих морских пехотинцев. Они были готовы. Их учили действовать согласно приказу командира независимо от того, прав ли был командир или нет. Осознание того, что их жизнь находится в моих руках, не могло улучшить состояние моего духа. Но в этот момент я перестал сосредоточиваться на себе самом и мысленно начал воспринимать всех нас как единое целое. Внутренне я кричал сам себе: «Думай! Повернуть и бежать или вступить в бой?» И мой разум тут же начинал подбрасывать мне всякие оправдания тому, почему нам лучше немедленно повернуть назад. «Мы, — говорил он, — один-единственный вертолет. А их должно быть на любом задании по меньшей мере два. Разве в уставе есть такое правило в котором говорилось бы что мы имеем право вступать в бой, если нет второго вертолета? Мой ведущий меня оставил. У него на борту имелись ракеты. Так что никто не будет нас обвинять, если мы сейчас выйдем из боя. Мы ведь можем снизиться и оказать помощь экипажам армейских вертолетов. Да-да, давайте-ка именно этим и займемся — поможем им. Тогда нам не придется делать нашу непосредственную работу, и мы сможем оправдаться, почему мы ее не сделали. Мы не вступили в бой, потому что выполняли задачу по спасению экипажа другого вертолета. Мы решили прийти на помощь каким-то там летчикам из сухопутных войск. Это, кажется, звучит неплохо». Затем я спросил себя: «А что, если произойдет чудо и мы победим? Что, если мы уничтожим этот крупнокалиберный пулемет и останемся в живых? Что тогда?» Ответ был тут как тут: «Тогда всем нам могли бы дать медали за храбрость. Мы стали бы героями». «А если проиграем?» «Мы погибнем или попадем в плен», — ответил внутренний голос. Бросив взгляд назад, на двух юных пулеметчиков, я понял, что их жизни для меня значат гораздо больше, чем медаль на ленточке. Я не мог вот так глупо идти на риск только из бравады. Очереди из крупнокалиберного пулемета пролетали все ближе и ближе. С каждым залпом пулеметчик на земле все точнее брал прицел. В летной школе нас учили, что тяжелый пулемет имеет большую дальность ведения огня, чем обычный пулемет, — вроде тех, что были установлены у меня на вертолете. Это означало, что он мог подбить нас еще задолго до того, как мы смогли бы подлететь к нему на расстояние выстрела из наших пулеметов. В этот момент неожиданно серия снарядов из крупнокалиберного пулемета прошла прямо перед лобовым стеклом моей кабины. Не раздумывая, я тут же сделал левый разворот и повел вертолет круто к земле, чтобы увеличить дистанцию между нами и вражеским пулеметчиком. Так как я совершенно не знал, что мне делать, я решил, что это даст мне хоть немного времени подумать. Лететь прямо на пулемет означало верную смерть. За то время, пока мой вертолет быстро пикировал в крутом вираже, я включил радио и стал посылать сигналы всякому, кто мог меня услышать: «Говорит вертолет морской пехоты „Yankee-Tango-96”. Обнаружил крупнокалиберный пулемет. Нужна немедленная помощь». И — о счастье! Внезапно я совершенно четко и ясно услышал, как в наушниках сквозь потрескивание и помехи какой-то голос сказал: «„Yankee-Tango-96”, четыре штурмовика А-4 корпуса морской пехоты „RTB” (это означало, что они возвращаются на базу после задания) получают дополнительное задание, горючего достаточно. Дайте нам ваши координаты и ждите помощь». Я почувствовал, какое облегчение прошло по кабине, когда я передавал по радио наши координаты летчикам реактивных штурмовиков морской пехоты. Не прошло и нескольких минут, как я заметил на горизонте четыре маленькие точки, быстро летящие над самой землей, — это к нам шла подмога. Заметив нас, командир звена самолетов радировал: «Прежде чем мы подойдем, приблизьтесь к „Charlie” и попробуйте вызвать огонь на себя. Нам нужно только увидеть трассеры, а об остальном мы позаботимся». Получив это сообщение, я повернул машину и снова направил ее в сторону крупнокалиберного пулемета. Как только он опять начал поливать нас трассирующими снарядами, я снова услышал по радио голос командира звена штурмовиков: «Цель замечена». Не прошло и пяти минут, как от этого крупнокалиберного пулемета ровным счетом ничего не осталось! Я и моя команда оказались теми парнями, которым этим вечером суждено было вернуться домой. Другие команды — и та же боевая задача Со мной это часто бывает: я просто тихо сижу, вспоминая и обдумывая события того дня. Хотя я и передал по радио: «Спасибо!», как только короткий бой был окончен, я до сих пор жалею о том, что так и не встретился с теми ребятами, чтобы лично пожать каждому из них руку и сказать слова благодарности. Мы служили в разных частях и базировались на разных авианосцах, но все выполняли одну и ту же боевую задачу. Любая война ужасна. Война — это самое худшее проявление человеческой природы. Война — это такое время, когда мы используем наши самые совершенные технологии и посылаем наших самых храбрых ребят убивать наших братьев — других людей. За тот год, что я провел во Вьетнаме, я был свидетелем худших проявлений человеческой натуры, которые мне только доводилось видеть. Я видел то, чего мне хотелось бы не видеть никогда. Но я также смог мимоходом бросить взгляд на некую духовную силу, направленную на что-то такое, что выше нас, о которой я никогда не имел бы никакого понятия, если бы не пошел воевать. Когда для того, чтобы описать дружбу, которая завязывается между солдатами на войне, используют выражение «ватага братьев» [3], я всегда с интересом спрашиваю себя: может ли кто-нибудь из тех, кто не был на войне, знать, что оно означает, и испытать подобные чувства? С моей точки зрения, это духовная связь, направляющая человека к тому, что стоит выше него, — то, что называют миссией. Когда речь идет о миссии В наши дни считается модным рассуждать о миссии, как о единственной движущей силе при создании бизнеса. После того опыта, который я получил в корпусе морской пехоты и во Вьетнаме, я чувствую, как внутри меня волной поднимается скептицизм каждый раз, когда кто-то заявляет: «Миссия моего бизнеса заключается в том-то и том-то...» Мой скептицизм тут же заставляет меня задать вопрос: что значит для него это слово «миссия» — сколько в нем от настоящей миссии, а сколько просто от слова? Побеждает тот, кто сильнее верит в свою миссию Однажды я летел на вертолете в районе ДМЗ — демилитаризованной зоны, — которая отделяла Северный Вьетнам от Южного. Поглядывая вниз, на бушующую подо мной резню, я обратил внимание на нечто такое, что глубоко меня задело и встревожило. Вернувшись тем вечером на авианосец, я во время разбора полетов поднял руку и спросил: «Скажите, почему вьетнамцы с их стороны сражаются ожесточеннее, чем наши? Может быть, мы боремся не на той стороне? Или, может быть, не за правое дело?» Разумеется, что за подобные слова меня мог бы ждать военный трибунал. Но я вовсе не собирался становиться дезертиром, я просто хотел прояснить этот наболевший вопрос. Я просто выражал то, что стал замечать начиная с самого первого дня после приезда в Южный Вьетнам. Мне сразу же бросилось в глаза, что вьетконговцы и северо-вьетнамские солдаты сражались гораздо упорнее, чем те вьетнамцы, которые воевали на нашей стороне. С моей точки зрения, наши вьетнамцы воевали спустя рукава. Лично я не чувствовал, что мы можем на них особенно рассчитывать. Мне даже часто приходил в голову вопрос: будут ли они вообще сражаться, если мы прекратим платить им за это [4]? Но следует проявить беспристрастность и сказать, что среди американских солдат тоже было очень много таких, кто не хотел воевать. Многие призывники воспринимали как величайшее несчастье тот факт, что не смогли отвертеться от армии. И если бы кто-то предложил им на выбор: немедленно получить билет на самолет до Америки или остаться воевать во Вьетнаме, — они, не раздумывая, выбрали бы первое. Так что уже через полгода я понял, что мы не сможем победить, несмотря на прекрасное снабжение, передовые технологии, огневое превосходство, высокую оплату и прекрасно обученный персонал. Я понимал, что мы не способны победить просто потому, что те вьетнамцы, которые были на нашей стороне, — так же, как и американцы, — не имели достаточно сильного, высокого побуждения сражаться. Мы не чувствовали, что наша миссия важнее, чем жизнь. Мы пали духом. По крайней мере, я понимал, что со мной это случилось. Мне не хотелось никого убивать. Я больше не мог быть хорошим морским пехотинцем. Опыт, полученный на войне, доказал мне, что побеждает тот, кто сильнее верит в свою миссию. То же самое верно и для сферы бизнеса. Обет бедности Многим из нас известно, что некоторые очень верующие люди дают обет бедности, который выполняют всю свою жизнь как часть духовной миссии. Когда я был еще маленьким, мой папа рассказал мне про одного своего друга, который был католическим священником и принял обет бедности. Когда я спросил, что это значит, папа ответил: — Он решил посвятить всю свою жизнь Богу и труду на ниве Божьей. А обет бедности означает, что деньги теперь не играют никакой роли в его жизни. Он ведет аскетический образ жизни и служит только Богу. — А что значит «аскетический»? — спросил я. Устав от тысячи вопросов, которые обычно задает маленький ребенок, папа ответил: — Да не в аскетизме дело! Придет время, и ты узнаешь, что это такое. Много лет спустя я узнал, что подразумевалось под словом «аскетизм». Сидя в классе на курсах по подготовке офицеров морской пехоты, я слушал, как наш инструктор рассказывает, что на протяжении всей истории были воины, которые давали обед бедности. Инструктор сказал: «В эпоху феодализма многие рыцари давали обет бедности, чтобы целиком посвятить себя своему делу. Они не стремились к деньгам или приобретению материальных благ, что могло бы отвлечь их от исполнения своего долга перед Богом и королем». Перед тем как пойти служить в морскую пехоту, я какое-то время работал судовым чиновником на нефтяном танкере компании «Standard Oil of California», получая за это более 4000 долларов жалованья в месяц, что в 1969 году было немалыми деньгами. Хотя я и не подлежал призыву, поскольку служил на кораблях нефтеналивного флота, который входил в категорию отраслей, жизненно важных для обороноспособности страны, оба моих папы побуждали меня пойти послужить своей стране сейчас, когда она участвует в войне. Когда я стал офицером морской пехоты, мое жалованье уменьшилось до 300 долларов месяц. И вот, сидя тогда в классе по подготовке офицеров и слушая рассказ инструктора о том, как в глубокой древности рыцари давали обет бедности, я наконец-то понял, что значит слово «аскетический», которое в свое время не захотел мне разъяснить мой папа. Три вида денег Ранее в своих книгах я уже писал о трех видах дохода. Это: 1. Заработанный доход. 2. Портфельный доход. 3. Пассивный доход. Мой бедный папа трудился ради заработанного дохода — дохода, который облагается наиболее высокими налогами. А мой богатый папа трудился прежде всего для того, чтобы получать пассивный доход, который облагается самыми низкими налогами. Эти термины относительно трех типов дохода реально основаны на тех разграничениях доходов, которые приняты в Службе внутренних доходов — главном ведомстве нашей страны, занимающемся взиманием налогов. Все налоги подразделяются по ставкам соответственно этим трем типам дохода. Каждый предприниматель имеет возможность работать так, чтобы получать любой из этих трех типов дохода или доходы всех трех типов в любом соотношении, но необходимо понимать разницу между ними, потому что различия в размерах взимаемого налога могут самым непосредственным образом повлиять на результаты вашей деятельности. Сейчас я упоминаю про эти типы дохода исключительно для того, чтобы вы не ошиблись, — их ни в коем случае нельзя путать с тремя типами денег, о которых сейчас пойдет речь. Еще когда мы учились в средней школе, богатый папа поучал своего сына и меня, что люди работают ради того, чтобы получать три вида денег: 1. Конкурентные деньги. 2. Кооперативные деньги. 3. Духовные деньги. Конкурентные деньги Объясняя смысл термина «конкурентные деньги», богатый папа сказал: «Уже в раннем возрасте мы учимся участвовать в конкурентной борьбе. В школе мы конкурируем с другими учениками за оценки, в спорте или когда бегаем за девочками. На работе начинаем конкурировать друг с другом за рабочие места, повышение по службе, известность и почести, за признание со стороны начальства и место в период повальных сокращений. В бизнесе компании конкурируют друг с другом за клиентов, доли рынка, которые они получают, за хорошие контракты и хороших специалистов. Конкуренция — это такой мир, в котором выживает наиболее приспособленный или тот, кто первым „слопает” другого. Большинство людей в мире трудятся ради конкурентных денег». Кооперативные деньги Поясняя значение термина «кооперативные деньги», богатый папа сказал: «В спорте и бизнесе люди объединяют свои усилия, чтобы добиться победы, — это называется действовать по принципу единой команды. Самые богатые и могущественные предприниматели выстроили свои гигантские компании именно с помощью кооперации — объединения усилий многих людей на пути сотрудничества. Они добились успеха в конкурентной борьбе именно потому, что внутри их команд преобладал дух сотрудничества. Большинство крупнейших бизнесменов были прежде всего мастерами создавать крепкие команды единомышленников». Духовные деньги Объяснить значение термина «духовные деньги» оказалось несколько труднее. Богатый папа сказал: «Духовные деньги создаются, когда человек работает на Господа, то есть делает то, чего хочет Бог. Это работа, которую он делает по велению свыше». Не понимая, что имеет в виду богатый папа, я переспросил: — Вы имеете в виду что-то вроде работы по украшению церкви? — Конечно, есть предприниматели, которые украшают церкви, — ответил он, — так же, как есть предприниматели, которые создают благотворительные организации. И то, и другое можно считать примером работы за духовные деньги, но это не только забота о церкви или благотворительность. На протяжении многих лет слова богатого папы о духовных деньгах были для меня загадкой, и я не раз снова и снова начинал обсуждать с ним этот вопрос. Во время одного из таких разговоров богатый папа сказал: — Большинство людей идут работать для того, чтобы получать деньги — ни для чего больше. Их совершенно не интересует, будут ли это конкурентные, кооперативные или духовные деньги. Для многих людей работа и деньги — это просто средство, чтобы свести концы с концами. Если ты будешь платить им вдвое больше за то, чтобы они не работали, большинство согласятся и палец о палец не ударят. — Вы хотите сказать, что они никогда не стали бы работать бесплатно? — спросил я с ухмылкой. — Разумеется, нет. Если ты не будешь людям платить, большинство из них уйдут от тебя и будут искать другую работу. Конечно, у них может появиться желание в чем-то помочь тебе и твоему бизнесу, но на них висит много разных выплат, плюс семья, которую нужно содержать. Людям нужны деньги, поэтому они будут выбирать себе работу исключительно в зависимости от того, какая из них лучше оплачивается и где им могут предложить больше дополнительных льгот. — Выходит, духовные деньги — это нечто вроде любви к своей работе и возможности делать то, что тебе по душе? — Нет, — улыбнулся богатый папа. — Делать то, что тебе по душе, — это вовсе не то, что я имел в виду под духовными деньгами. — Так что же такое духовные деньги? — спросил я. — Может быть, это когда работаешь бесплатно? — Нет, и не это. Это не относится к бесплатной работе, потому что духовные деньги — в действительности не совсем деньги, это нечто из другой области. — Духовные деньги не имеют отношения к деньгам? Если они не имеют отношения к деньгам, то к чему же они тогда имеют отношение? — спросил я. — Это когда ты выполняешь работу не потому, что тебе это хочется делать, а потому, что это должно быть сделано, и ты в глубине своей души знаешь, что ты именно тот, кто, как предполагается, должен это выполнить. — А как узнать, что именно ты, как предполагается, должен это выполнить? — спросил я. — Ты узнаешь это, потому что будешь испытывать сильное беспокойство от того, что никто другой не стремится сделать это. И тогда ты спросишь себя: «Почему это должен сделать кто-то другой, а не я?» — И это начинает вызывать в тебе гнев? — спросил я. — Да, может и так, — мягко согласился богатый папа. — Или это может тебя опечалить, а может, у тебя будет даже сердце разрываться. Ты так же не сможешь спокойно смотреть на это со стороны, как будто это преступление или несправедливость по отношению к тебе самому. Это будет казаться тебе нечестным, несправедливым. — И большинство людей чувствуют что-то подобное в своей жизни? — спросил я. — Да. Но многие при этом совершенно ничего не предпринимают. Они просто идут на свою обычную работу, ворча себе под нос: «Куда только смотрит правительство?» Или пишут письма с жалобами в газеты. — Но ничего не делают? Богатый папа продолжал с грустью в голосе: — Чаще всего ровным счетом ничего. Они могут разглагольствовать об этом, жаловаться, но не делают практически ничего. В конце концов, разве они не слишком заняты, зарабатывая в поте лица деньги, чтобы оплатить ренту за дом и еще отложить немножко денег, чтобы свозить детей в Диснейленд? — А что произошло бы, если бы они предприняли что-то относительно этого? — спросил я. — Что было бы тогда? — Если бы они действительно по-настоящему захотели взяться за решение этой проблемы, то я сказал бы, что невидимые силы вселенной — Бог— обязательно пришли бы им на помощь. В их жизнь вошло бы чудо. Так в игру вступают духовные деньги. И не только деньги. Люди, которые никогда прежде не были с вами знакомы, придут вам на помощь — не за деньги, а чтобы помочь вам исполнить свою миссию. — А почему они захотят помочь? — спросил я.
— Потому что твоя миссия станет также и их миссией. На этом наш разговор закончился. На следующий день я должен был сдавать выпускной экзамен в школе, так что вся моя миссия сводилась к тому, чтобы зубрить билеты. Дар с вашей стороны Прошел почти год, прежде чем я опять стал спрашивать богатого папу о духовных деньгах. — Если я просто пытаюсь решить какую-то проблему и осознаю, что ее необходимо решить во что бы то ни стало, то привлечет ли это мне на помощь невидимые силы — духовные деньги? Богатый папа рассмеялся и сказал: — Может, да, а может, и нет. Это ведь не зависит от меня. Я сказал бы так: один из ключей, с помощью которого ты можешь добраться до этих невидимых магических сил, — это готовность сделать дар людям со своей стороны. — Что? — встрепенулся я. — Сделать дар? Что вы подразумеваете под словом «дар»? — Это особый, данный Богом талант, — ответил богатый папа. — Что-то самое лучшее, что в тебе есть. Дар, который Бог дал только тебе. — Что же это может быть? — спросил я. — Например, я не знаю за собой ничего такого, в чем я лучше других. — Да, сейчас ты этого не знаешь, но ты должен отыскать в себе это. — И это есть у каждого? — Надеюсь, что так, — улыбнулся богатый папа. — Но если у каждого есть какой-то дар, почему же тогда вокруг столько серых, ничем не примечательных людей? — спросил я. Тут богатый папа расхохотался. Наконец, придя в себя, он сказал: — Да потому, что обнаружить в себе дар, развить его и пожелать отдать людям — очень нелегкая работа. А большинство людей предпочитают не заниматься трудной работой. Эти слова меня очень озадачили. Мне казалось, что если Бог вложил в человека какой-то дар, то человек должен сразу же его заметить и использовать. Но когда я попросил богатого папу объяснить этот момент, он сказал: — Знаменитые врачи тратят много лет на обучение и практику, прежде чем смогут в достаточной степени разработать свой дар. Великие игроки в гольф тоже практикуются годами, развивая свой талант. Конечно же, бывают исключения вроде вундеркиндов, проявляющих свои таланты с детства, но большинство людей должны посвятить значительную часть жизни тому, чтобы открыть в себе и развить свой дар. К сожалению, в мире полно одаренных людей, которые так никогда и не используют его. Отыскать его может оказаться не легким делом, не говоря уж о том, чтобы его развить. Вот почему так много людей не поднимаются выше посредственности. — Так вот почему у профессиональных спортсменов тренировки гораздо тяжелее, чем у любителей? — спросил я. — Они посвящают всю свою жизнь развитию в себе силы и спортивных навыков для того, чтобы разработать свой дар. Богатый папа кивнул в ответ. Я услышал больше, чем мог сразу осмыслить. Разговор был окончен, но я надолго запомнил этот урок. От хорошего к лучшему Есть две книги, которые я рекомендую прочитать своим друзьям, желающим посвятить себя развитию того лучшего, что в них есть. Первая называется «От хорошего к лучшему» («Good to Great», HarperCollins Publishers, 2001) и написана Джимом Коллинзом. Мы создали группы, в которых читали и прорабатывали эту книгу пять раз подряд, — и каждый раз мы так углублялись в текст, что нам казалось: это совершенно новая книга. Вторая книга называется «Война искусства» («The War of Art», Rugged Land, 2002); автор Стивен Прессфилд также написал ее специально для тех, кто хочет добиться лучшего в жизни. «Война искусства» посвящена вопросу о том внутреннем диверсанте, который есть в каждом из нас и который мешает нам развивать свои таланты. Я очень рекомендую прочесть обе книги всем, кто хочет стать предпринимателем. Давайте откроем «От хорошего к лучшему», и мы сразу же увидим, что автор говорит обо всем, о чем мы вели речь. Коллинз начинает с заявления: «Хорошее — враг лучшего». Если говорить о том, как найти в себе этот дар, то можно сказать, что все мы знаем, что мир наполнен хорошими бизнесменами, спортсменами, родителями, работниками и государственными деятелями. Но в мире чувствуется сильная нехватка прекрасных бизнесменов, спортсменов, родителей, работников, государственных деятелей и т. д. Почему? Потому что многие из нас останавливаются на хорошем. Если бы мой богатый папа сейчас был здесь, то наверняка сказал бы: «Найти свой дар — значит отыскать в себе прекрасное, вместо того чтобы просто останавливаться на хорошем». Книга «От хорошего к лучшему» буквально наполнена уроками, которые совершенно необходимо выучить как большим, так малым предпринимателям. В нашей группе по изучению этой книги каждый слушатель нашел тот урок, который, казалось, был написан специально для него. Для меня уроком, который попал прямо в точку, был урок о том, что совершенство — это результат осознанного выбора. Достижение совершенства не зависит от какой-то врожденной способности, таланта или особенной удачи. Все зависит только от осознанного выбора, который может сделать каждый из нас. Являясь человеком, который никогда не отличался ровным счетом никакими талантами, и уступая в этом отношении большинству окружающих на протяжении основной части моей жизни, я почувствовал, что основная идея книги о том, что только от моего выбора зависит изменить все, что я хочу, попала прямо в точку и глубоко проникла мне в душу. Сопротивление В своей книге «Война искусства» Стивен Прессфилд определяет слово «сопротивление» как силу, которая есть внутри каждого из нас и которая мешает нам двигаться вперед. Я очень хорошо знаком с этой силой. В моем конкретном случае внутреннее сопротивление не раз давало, да и теперь дает о себе знать, представая в разном обличьи и под разными именами. По утрам оно выступает под именем Толстый Малый. Когда я просыпаюсь, смотрю на часы и говорю себе: «Время идти делать утреннюю гимнастику», Толстый Малый немедленно заявляет: «О нет! Только не этим утром. Ты чувствуешь себя недостаточно хорошо. Кроме того, холодно. Отложи гимнастику до завтра». Толстый Малый — это парень, который сидит внутри меня и предпочитает кушать, а не делать упражнения. Мое внутреннее сопротивление маскируется под самыми разными обличьями. И их немало. Кроме Толстого Малого есть и другая личина, которая называется Ленивый Муж. Он часто подсказывает мне что-нибудь вроде: «Почему это Ким не делает то или это? Разве это должен делать я?» Еще одно обличье сопротивления, которое вмешивается в мою жизнь, — это Финансовый Неряха, который всегда повторяет: «Зачем тебе еще раз проверять эти цифры?» А потом в дело вмешивается Ленивый Муж и добавляет: «Не пришло ли время Ким взять это на себя?» Как вы можете понять, Толстый Малый, Финансовый Неряха и Ленивый Муж, живущие во мне, связаны тесной дружбой. Они все время действуют сообща. Прессфилд называет это внутренним сопротивлением, а я вполне могу назвать их моими старыми приятелями. Книга Стивена Прессфилда посвящена тому, как преодолеть собственное сопротивление и вывести наружу творческие способности, своих духовных союзников, ангелов-хранителей или муз. Я считаю, что эта книга очень важна для каждого предпринимателя. Эта книга не для тех, кто хочет быстро разбогатеть. Точно так же, как и «От хорошего к лучшему», книга «Война искусства» содержит много поистине бесценных уроков, но среди них мне хотелось бы особенно отметить один, который относится непосредственно к вопросу о даре. Откроем главу под названием «Профессионалы и любители». Вот что в ней говорится: «Когда творческий порыв в человеке оказывается побежден сопротивлением, все люди такого плана приобретают одну общую черту: они действуют как любители. Они еще не стали настоящими „профи”. Хочу пояснить: когда я говорю „профессионалы", я не имею в виду врачей или юристов, то есть тех людей, которых мы привыкли называть профессионалами в узком смысле этого слова. Под этим словом я имею в виду некий идеал. „Профессионал” — это понятие, противоположное понятию „любитель”. Давайте посмотрим, какие есть между ними отличия. Любитель „играет” ради забавы. Профессионал „играет”, потому что ему это необходимо. Для любителя игра — его хобби. Для профессионала — профессия. Любитель отводит „игре” лишь часть своего времени. Профессионал занят ею постоянно. Любитель „выкладывается” по выходным. Профессионал — 7 дней в неделю. Слово „любитель” происходит от слова „любить”. Обычно это интерпретируют так: любитель делает то, что любит, а „профи” делает что-то исключительно ради денег. Но мне кажется, что все обстоит совсем иначе. По моему мнению, любитель просто недостаточно любит свое дело. Если бы он любил его всей душой, он не отодвигал бы его на второе место, после своей „настоящей” профессии. Любовь же к своему делу профессионала выражается в том, что он посвящает ему всю свою жизнь. Он занят этим делом постоянно. Вот что я имею в виду под словом „профи”. Наше внутреннее сопротивление ненавидит, когда мы становимся „профи”». Неожиданный успех Один журналист из отдела новостей, который писал об успехе серии книг о богатом папе, сказал: «Автор этих книг пережил неожиданный успех. В списке бестселлеров в газете „New York Times” за всю историю этих публикаций дольше, чем „Богатый папа, бедный папа" Роберта Кийосаки, продержались всего лишь три книги. Большинство писателей пишут уже много лет и издали множество книг, но так и не попали в этот список даже на короткое время». Слова «неожиданный успех» и «автор книги» всякий раз вызывают у меня усмешку. Ведь мы пишем книги совместно с Шэрон Лектер, и поэтому я не могу считать себя их автором, и, конечно же, ни о каком внезапном успехе не может быть речи. Дело в другом. Просто я, наконец-то, обрел видение своей миссии. Я уже много лет тружусь над тем, чтобы осуществлять эту миссию, и у меня есть партнеры, которые разделяют со мной эту работу, а писательство — только одна из работ, которые я делаю в процессе выполнения своей миссии. На самом деле мне не очень-то хотелось браться за перо. С тех пор как в 15 лет мне в школе поставили «неуд» по английскому языку — именно потому, что я не умел писать, — у меня сохранялось глубокое отвращение к этому занятию. Я не любил писать что бы то ни было — и так продолжалось много лет. Это было для меня самым трудным делом, которое только можно было придумать. А так как существует много других, значительно более легких для меня способов общаться с людьми, таких как аудио- и видеозаписи или личные встречи, то я предпочитал пользоваться ими. Но, несмотря на все это, книга «Богатый папа, бедный папа» в течение двух лет оставалась книгой номер 1 в Америке, согласно данным журнала «USA Today». Лэнс Армстронг, может быть, один из самых великих велосипедистов всех времен и народов, шесть раз побеждал на гонках «Tour De France», но самой большой битвой стало для него сражение с раковой опухолью, которую у него обнаружили во время самого расцвета его карьеры. (Тут просто нет места для сравнений с тем, что я говорил про себя: «На улице холодно, и поэтому я не пойду делать зарядку».) Армстронг был болен раком и, несмотря на это, оставался лучшим велосипедистом в мире. Тот уровень профессионализма и любви к спорту, который он продемонстрировал, должен служить всем нам вдохновляющим примером независимо от того, в чем заключается наша «игра». Как он написал в своей книге «Не только о велоспорте: Мое возвращение к жизни» («It's Not About the Bike»), «я стал воспринимать рак как нечто такое, что мешало мне нести добро людям. Я осознал и почувствовал в себе неистребимое побуждение служить другим людям — причем такое, какого я никогда не испытывал раньше; и я решил отнестись к этому так серьезно, как не относился ни к чему и никогда». Дело не в деньгах Вот еще один вопрос, который часто задают мне журналисты: «Почему вы продолжаете работать? Если у вас есть столько денег, то почему бы вам не уйти в бессрочный отпуск?» Я могу ответить в духе Лэнса Армстронга, который дал ответ в названии своей книги — «Дело не в велосипеде». Точно так же и я