Он оттирает Зои от двери, и мы выходим из дома. Адам наводит ключ на машину, и та приветственно пищит. Я спускаюсь с крыльца, осторожно ступаю на тропинку, предупредив Зои, чтобы она делала так же, но она меня не слышит. Она танцует на лужайке: похоже, ей хорошо. Наверно, ей все видится иначе.
Я сажусь на переднее сиденье рядом с Адамом, Зои забирается назад.
Минуту мы сидим молча, потом Адам любопытствует: ‑Ну, что скажете?
Но я ничего ему не рассказываю.
Я замечаю, как заботливо он касается руля, словно кормит с рук какое‑то диковинное животное. ‑Люблю эту машину, ‑ признается он.
Я понимаю, что он имеет ввиду. Мы сидим в салоне, словно внутри дорогих часов. ‑Раньше она принадлежала моему папе. Мама не любит, когда я на ней езжу. ‑Тогда, может, останемся здесь? ‑выкрикивает с заднего сиденья Зои. ‑Будет классно!
Адам поворачивается к ней и медленно произносит: ‑Я вас куда‑нибудь свожу.‑ Он поясняет:‑ Я просто хотел сказать, что мама этому не обрадуется.
Зои кладет ноги на сиденье и недоверчиво качает головой. ‑Эй, поаккуратней ботинками! ‑орет Адам.
Зои тут же садится и тычет в него пальцем. ‑Посмотри на себя! ‑говорит она. ‑Ты похож на собаку, которая собралась нагадить там, где нельзя! ‑Заткнись, обрывает ее Адам, и я изумляюсь, потому что не подозревала, что он способен прикрикнуть.
Зои откидывается на спинку сиденья. ‑Поехали уже, чувак,‑бормочет она.
Я даже не заметила, когда он успел завести машину. Двигатель дорогого автомобиля работает неслышно. Но вот мы выезжаем по дорожке из ворот, скользим мимо домов с палисадниками, и меня охватывает восторг. Эта поездка откроет передо мной новые возможности. Папа говорит, что все свои лучшие песни музыканты пишут под кайфом. Значит, со мной приключится что‑то удивительное. Я верю. И возьму это с собой в повседневную жизнь. Как священный Грааль.
|
|
Я опускаю стекло и высовываюсь по пояс в окно. Зои тоже. Ветер бьет мне в лицо. Я чувствую прилив сил. Я вижу то, чего раньше не замечала, вычерчиваю контуры чужих жизней. Симпатичная девушка во все глаза смотрит на своего парня и так многого от него хочет. Мужчина на автобусной остановке причесывается; чешуйки перхоти, мерцая, облетают, словно незнакомец оставляет на земле частичку себя. Рядом с ним, осознавая тщету и краткость всего сущего, заходится в крике ребенок.
‑ Смотри, Зои, ‑говорю я.
Я указываю на дом с открытой дверью. Мелькает прихожая; мама целует дочку. Девочка медлит на крыльце. Да я же тебя знаю, думаю я. Не бойся.
Зои почти вылезла на крышу машины: забралась ногами на сиденье и снаружи заглянула ко мне в окно. Она похожа на русалку на носу корабля.
‑ Лезь обратно в машину, черт тебя подери!‑ орет Адам. ‑И убери ноги с сиденья.
Оглушительно расхохотавшись, Зои юркает внутрь.
Этот отрезок дороги называется «Разбойничья миля». Папа всегда читает в местной газете о здешних происшествиях. Здесь частенько случаются грабежи; здесь гнездятся нищета и отчаяние. Но вот автомобиль набирает скорость; мы проносимся мимо незнакомых прохожих, и я замечаю, до чего красивы люди. Я знаю, что умру раньше, но все они постепенно последуют за мной.
Мы пробираемся по глухим переулкам. Адам сообщает, что везет нас в лес. Там есть кафе, стоянка для машин и ни одного знакомого. ‑Там можно хоть на ушах стоять,‑говорит он. ‑Это недалеко, так что мы успеем вернуться к полднику. ‑Ты в своем уме? ‑выкрикивает Зои с заднего сиденья. ‑Что за детский сад? Пусть все знают, что я под кайфом. Какой, к черту, полдник?
|
|
Она снова высовывается из окна и посылает прохожим воздушные поцелуи. Ее волосы развеваются на ветру; Зои похожа на пустившуюся в бега Рапунцель. Но Адам бьет по тормозам, и Зои стукается головой о крышу. ‑О господи! ‑верещит она.‑ Ты это специально!
Она плюхается на сиденье, со стоном потирая голову. ‑Извини, ‑говорит Адам. ‑Нам нужно заправиться. ‑Козел, ‑отвечает Зои.
Адам вылезает из машины и идет к колонкам. Зои внезапно засыпает, развалившись на сиденье и посасывая большой палец. Наверно, у нее сотрясения мозга. ‑Тебе не больно? ‑спрашиваю я у нее. ‑Он в тебя втюрился! ‑шипит в ответ Зои. ‑Он пытается избавиться от меня, чтобы никто не мешал ему с тобой общаться. Не сдавайся! ‑Не думаю, что это так. ‑Откуда тебе знать?
Зои снова засовывает палец в рот и отворачивается. Я решаю оставить ее в покое, выхожу из машины и иду поболтать с человеком в окне. По его лбу от волос до самой переносица серебристым ручейком змеится шрам. Мужчина похож на моего покойного дядю Билла.
Незнакомец подается вперед через столик. ‑Номер?‑спрашивает он. ‑Восемь.
Мужчина сбит с толку. ‑Нет, не восемь. ‑Ладно, пусть будет три. ‑Где ваша машина? ‑Вон там. ‑«Ягуар?» ‑Не знаю. ‑Как это не знаете? ‑Я не знаю, как она называется. ‑Черт подери!
|
|
Разделяющее нас стекло выгибается, чтобы вместить его гнев. Трепеща от ужаса и благоговения,я возвращаюсь к машине.
Сзади подходит Адам и кладет мне руку на плечо. ‑Наверно, он волшебник, ‑сообщаю я ему. ‑Да,пожалуй, ‑шепчет он. ‑Залезай‑ка лучше в машину.
Позже я просыпаюсь в лесу. Мы стоим, и Адама в машине нет. Зои спит, растянувшись на заднем сиденье, как ребенок. Просачивающийся сквозь кроны деревьев свет, кажется в окно автомобиля призрачно тусклым. Непонятно, то ли день, то ли ночь. Я открываю дверь и вылезаю из машины; на душе у меня спокойно.
Кругом растет множество самых разных деревьев, лиственных и хвойных. Холодно, как в Шотландии.
Я брожу по лесу, глажу кору деревьев, здороваюсь с листьями. Потом чувствую, что живот подвело от голода. Окажись тут сейчас медведь, я свалила бы его на землю и откусила голову. Может, стоит развести костер. Я расставлю капканы, выкопаю ямы, и первый же зверь, угодивший в западню, попадет на вертел. Я построю шалаш из сучьев и листьев и останусь в нем жить навсегда. Ни микроволновок, ни пестицидов. Ни флуоресцетных пижам, ни часов, чьи циферблаты светятся в темноте. Ни телевизора, ни пластика. Ни лаков и красок для волос, ни сигарет. Нефтехимический завод далеко. В этом лесу я в безопасности. Я тихонько смеюсь себе под нос. Не верится, я раньше до этого не додумалась. Я приехала, чтобы узнать эту тайну.
Тут я замечаю Адама, сверху он мне кажется маленьким. ‑Я кое‑что поняла! ‑кричу я. ‑Что ты там делаешь?
Его голос тих и приятен.
Я не отвечаю‑ведь и так все ясно, а мне не хочется выставлять его тупицей. Зачем бы я еще сюда залезла и стала рвать листья, ломать ветки и так далее? ‑Слезай! ‑вопит Адам.
Но дерево обнимает меня руками‑ветвями и просит остаться. Я пытаюсь объяснить это Адаму, но, кажется, он меня не слышит. Адам снимает куртку и лезет за мной. ‑Слезай! ‑кричит он. Я наблюдаю, как он благоговейно карабкается вверх по веткам, точно монах, который хочет меня спасти. ‑Если ты упадешь и покалечишься, твой папа меня убьет. Пожалуйста, Тесса, слезай.
Он уже близко и я не вижу его лица. ‑только блеск глаз. Я тянусь к Адаму, чтобы, лизнув, растопить его лед. Кожа у него соленая на вкус. ‑Пожалуйста, ‑просит он.
Мне совсем не больно. Мы плавно скользим вниз, хватая охапками воздух. Мы сидим в листве у подножия дерева, и Адам обнимает меня, точно ребенка. ‑Что ты там делала? ‑спрашивает он. ‑Какого черта ты туда залезла? ‑Собирала ветки для шалаша. ‑Пожалуй, твоя подруга была права. Я уже жалею, что дал вам так много.
Но он ничего мне не давал. Я почти ничего о нем не знаю, кроме того, что его зовут Адам и у него под ногтями грязь. Я задумываюсь, стоит ли раскрывать ему мой секрет. ‑Я тебе кое‑что скажу, ‑говорю я. ‑Обещай, что никому не расскажешь. Договорились?
Он кивает, но во взгляде читается сомнения. Я подсаживаюсь ближе к Адаму и говорю ему, что бы он посмотрел на меня. Он сияет разноцветными огнями. Адам светится так ярко, что мне видны его кости, а сквозь мерцающие глазницы‑мир. ‑Я выздоровела! ‑Я так взволнована, что говорю с трудом. ‑Мне нужно остаться здесь, в лесу. Нужно бежать из современного общества со всеми его изобретениями: тогда я перестану болеть. Если хочешь, живи здесь, со мной. Мы выстроим шалаш, расставим капканы. Будем выращивать овощи.
В глазах Адама стоят слезы. Я вижу, как он плачет, и чувствую себя так, будто упала с небес на землю. ‑Тесса, ‑произносит Адам.
За его плечом в небе виднеется просвет; сквозь него доносится гулкое дребезжание спутника, от которого у меня зуб на зуб не попадает. Потом спутник исчезает, и остается только зияющая пустота.
Я прижимаю палец к губам Адама. ‑Не надо, ‑прошу я. ‑Ничего не говори.
Пятнадцать.
‑ Я сижу в Интернете, ‑поясняет папа, указывая на свой ноутбук.. ‑Ты не могла бы расхаживать где‑нибудь в другом месте?
Мерцание экрана отражается в стеклах его очков. Я сажусь на стул напротив. ‑Это меня тоже раздражает, ‑произносит папа, не поднимая взгляда. ‑То, что я здесь сижу? ‑Нет. ‑То, что я барабаню по столу? ‑Послушай, ‑перебивает меня отец, ‑я тут нашел врача, который разработал метод костного дыхания. Слышала о таком? ‑Нет. ‑Нужно представить, будто воздух, который ты вдыхаешь, окрашен в теплый цвет, вдохнуть его левой ногой, направить вверх по ноге до бедра и так же выдохнуть. И так семь раз, а потом повторить с правой ногой. Попробуешь? ‑Нет.
Папа снимает очки и смотрит на меня. ‑Дождь кончился. Может, возьмешь плед и посидишь в саду? Когда придет медсестра, я тебя позову. ‑Неохота.
Он вздыхает, надевает очки и снова утыкается в экран. Ненавижу его. Выходя из комнаты, я спиной чувствую папин взгляд и слышу тихий вздох облегчения.
Двери всех комнат закрыты, и в коридоре темно. Я на четвереньках поднимаюсь по лестнице, сажусь на верхнюю ступеньку и гляжу вниз. Темнота движется. Может быть, теперь я виду то, чего другим не видно. Например, атомы. Я прыгаю на попе вниз по лестнице и снова вползаю наверх; ковер приятно трет колени. В лестнице тринадцать ступенек. Сколько бы я их не пересчитывала, количество не меняется.
Я сворачиваюсь калачиком у подножия лестницы. Обычно тут садится кошка, чтобы об нее все спотыкались. Я всегда мечтала быть кошкой. Когда хочу, ласковой домашней, а когда и дикой.
В дверь звонят. Я крепче прижимаю колени к груди.
Из коридора выходит папа. ‑Тесса!‑ахает он.‑ Ради бога!
Сегодня новая медсестра‑широкая, как дирижабль. На ней клетчатая юбка из шотландки. Папа сконфужен. ‑Это Тесса, ‑поясняет он, указывая туда, где на ковре лежу я. ‑Она упала? ‑пораженно спрашивает медсестра. ‑Нет, она почти две недели не выходит из дома и от этого бесится.
Медсестра подходит взглянуть на меня. Когда она протягивает руку, чтобы поднять меня с пола, ее пышная грудь трясется. Руки у нее огромные, как теннисные ракетки. ‑Меня зовут Филиппа, ‑произносит медсестра, как будто это все объясняет.
Она ведет меня в гостиную, усаживает на диван и опускается напротив. ‑Значит, ‑говорит она, ‑сегодня ты себя чувствуешь не очень хорошо? ‑А как вы бы себя чувствовали на моем месте?
Папа бросает на меня предостерегающий взгляд. Я не обращаю на него внимания. ‑Одышка, тошнота? ‑Я принимаю противорвотное. Вы вообще читали мою историю болезни? ‑Извините ее, ‑просит папа. ‑У нее недавно побаливали ноги, а больше ничего не было. Сестра, которая приходила на прошлой неделе, сказала, что все хорошо. Кажется, ее звали Шан. Она знает наш курс лечения.
Я хрюкаю себе под нос. Папа старается говорить непринужденно, но со мной это не проходит. В прошлый раз, когда меня навещала Шан, он предложил ей поужинать, и выставил себя полным идиотом. ‑Мы стараемся устроить так, чтобы пациента посещал один человек, ‑поясняет Филиппа, ‑но это не всегда удается.
Она поворачивается ко мне, позабыв об отце и его печальной личной жизни. ‑Тесса, у тебя на руках синяки. ‑Я лазила на дерево. ‑Значит, у тебя понижены тромбоциты. Какие у тебя планы на эту неделю? ‑Мне не нужно переливания крови! ‑Все равно на всякий случай надо взять кровь на анализ.
Папа предлагает Филиппе кофе, но она отказывается. Шан бы согласилась. ‑У папы все из рук валится, поясняю я медсестре, когда отец,надувшись, уходит на кухню. ‑Он постоянно ошибается.
Медсестра помогает мне снять рубашку. ‑И что ты об этом думаешь? ‑Мне смешно.
Она достает из чемоданчика марлевый тампон и антисептический спрей, надевает стерильные перчатки и поднимает мне руки, чтобы протереть внутривенный катетер. Мы ждем, пока он высохнет. ‑У вас есть парень? ‑интересуюсь я. ‑Я замужем. ‑А как зовут вашего мужа? ‑Энди.
Похоже, ей неловко вслух произносить его имя. Я все время знакомлюсь с новыми людьми, и они никогда ничего толком о себе не рассказывают. Но при этом хотят знать обо мне все. Вы верите в Бога? ‑спрашиваю я.
Филиппа откидывается на спинку кресла и хмурится: ‑Странный вопрос! ‑Так верите или нет? ‑Пожалуй, мне хотелось бы верить. ‑А рай? Вы верите в это?
Она достает из упаковки стерильную иглу: ‑Я думаю, рай‑это прекрасно. ‑Это еще не значит, что он есть. Она бросает на меня строгий взгляд: ‑Ну, будем надеяться, что он существует. ‑Мне кажется, это все вранье. После смерти ничего нет.
Я начинаю ее раздражать. Филиппа смущается: ‑А что же происходит с душой, с энергией? ‑Обращается в небытие. ‑Знаешь,‑ замечает Филиппа, ‑существуют группы поддержки. Там ты можешь познакомиться с другими молодыми людьми с теми же проблемами, что и у тебя. ‑Ни у кого нет таких проблем. ‑Ты так думаешь? ‑Так оно и есть.
Я поднимаю руку, чтобы Филиппа смогла взять кровь из катетера. У меня под кожей пластик и металл; я наполовину робот. Медсестра набирает кровь шприцем и откладывает его в сторону. Крови у меня так мало, что в первом шприце она связана с физраствором. Наверно, за эти годы медсестры выкачали из меня всю кровь. Филиппа набирает второй шприц, переливает в пробирку и синей ручкой надписывает на этикетке мою фамилию. ‑Готово, ‑поясняет она. ‑Через час я позвоню и сообщу результаты. У тебя есть вопросы? ‑Нет. ‑У тебя есть лекарства? Я могу заглянуть к врачу и взять новый рецепт. ‑Мне ничего не надо.
Она поднимается с кресла и смеривает меня серьезным взглядом: ‑Тесса, ты, наверно, этого не знаешь, но наше управление здравоохранения может во многом оказать тебе поддержку. Например, мы можем помочь тебе вернуться в школу, пусть даже на неполный день, на несколько недель. Мне кажется, стоит подумать о том, как можно выровнять эту ситуацию.
Я смеюсь ей в лицо: ‑А вы бы на моем месте пошли в школу? ‑Наверно, мне было бы скучно целый день сидеть одной. ‑Я не одна. ‑Конечно, ‑соглашается она, ‑ но твоему отцу это тяжело.
Вот идиотка. Разве можно такое говорить? Я сверлю медсестру взглядом. До нее доходит. ‑До свидания, Тесса. Я зайду на кухню поговорить с твоим отцом и уйду.
Папа предлагает ей фруктовый пирог и кофе, хотя она и так жирная, и медсестра соглашается! Нам надо предлагать гостям только полиэтиленовые пакеты на ботинки. А калитку пометить большущим крестом.
Я тихонько вынимаю из кармана папиной куртки сигарету, иду наверх и высовываюсь в окно Кэловой комнаты. Хочу посмотреть на улицу. За деревьями видна дорога. Проезжает машина. Еще одна. Проходит человек.
Я выдыхаю дым. Вдыхая, я каждый раз слышу, как свистят мои легкие. Быть может, у меня туберкулез. Надеюсь, что это так. У всех знаменитых поэтов был туберкулез; это признак глубоких чувств. Рак‑это та унизительно.
Из дверей выходит Филиппа и останавливается на крыльце. Я стряхнула пепел ей на волосы, но она не заметила‑прогудела «До свидания» и, переваливаясь, потопала по дорожке.
Я сажусь на кровать Кэла. Сейчас поднимается папа. Дожидаясь его, я хватаю ручку и пишу на обоях над кроватью: «парашюты, коктейли, камни, леденцы, ведра, зебры, сараи, сигареты, холодная вода из под крана». Потом нюхаю подмышки, кожу на руках, пальцы. Провожу рукой по волосам к затылку, потом обратно ко лбу, как по ворсу ковра.
Папы нет и нет. Я слоняюсь по комнате. Вырываю перед зеркалом волосок. Он темнее прежних и почему‑то вьется‑ как на лобке. Я рассматриваю его, разжимаю пальцы, и он падает на пол. Я рада, что могу бросить лишний волос на ковер.
На стене висит карта. Океаны и пустыни. На потолке‑карта Солнечной системы. Я ложусь на кровать, чтобы хорошенько рассмотреть планеты, и кажусь себе совсем крохой.
Буквально пять минут спустя я открываю глаза и спускаюсь узнать, почему папа не поднимается ко мне. Оказывается, он ушел, оставив мне у компьютера какую‑то дурацкую записку.
Я звоню ему: ‑Ты где? ‑Тесс, ты спала. ‑Но где ты? ‑Выскочил по‑быстрому выпить кофе. Я в парке. ‑В парке? Зачем ты туда пошел? Кофе и дома есть. ‑Тесс, ну хватит, мне просто нужно было побыть одному. Если тебе скучно, включи телевизор. Я скоро вернусь.
Какая‑то женщина готовит цыпленка в сухарях. Трое мужчин нажимают на кнопку, соревнуясь, кому достанутся пятьдесят тысяч фунтов. Два актера спорят о дохлой кошке. Один из них шутит, что кошка «готова». Ссутулившись, я сижу перед телевизором. Выключаю звук. Ну и фигню показывают. Похоже, нам всем нечего сказать.
Я пишу Зои: «Ты где?», ‑ и она отвечает, что в колледже, но это вранье, потому что по пятницам у нее нет занятий.
Жаль, что у меня нем номера Адамова мобильника. Я бы написала ему: «Ты умер?» Наверно, он работает в саду. Копается в навозе, торфе и перегное. Я открываю папину «Книгу садоводства», выпущенную «Ридерз дайджест», и выясняю, что в ноябре самое время обрабатывать почву. Адаму также стоит задуматься о том, чтобы посадить орешник, потому что эти кусты украсят любой сад. Пожалуй, лучше всего подойдет фундук. У него такие большие орехи в форме сердца.
Правда, Адам вот уже несколько дней не показывается в саду.
А еще он обещал прокатить меня на мотоцикле.
Шестнадцать.
Он некрасивее, чем я думала. Похоже, моя память его приукрасила. Не знаю, почему так. Представляю себе, как бы фыркнула Зои, узнай она, что в конце концов я постучала в его дверь. При мысли об этом мне не хочется ей ничего рассказываться. Она утверждает, что от уродов у нее болит голова. ‑Ты меня избегаешь, ‑ упрекаю я Адама.
Похоже, я застала его врасплох, но он быстро справляется с замешательством: ‑Я был занят. ‑Правда? ‑Да. ‑Значит, ты не испугался, что я заразная? В конце концов, большинство ведет себя так, будто от меня можно заразиться раком или как если бы я сама была виновата, что заболела.
Адам смущается: ‑Нет, ты что!Я так не думал. ‑Вот и хорошо. Когда же мы поедем кататься на мотоцикле?
Адам неловко переминается с ноги на ногу: ‑Вообще‑то у меня нет полноценных прав. А без них я не могу брать пассажиров.
Я могу придумать миллион причин, по которым мне не стоит кататься с Адамом на мотоцикле. Мы можем разбиться. Поездка окажется не так хороша, как я думала. Да и что я скажу Зои? Но дело в том, что этого мне хочется больше всего и отсутствие прав уж точно мне не сможет помешать. ‑У тебя найдется лишний шлем?‑спрашиваю я.
Снова эта медленная улыбка. Обожаю ее! Неужели он только что показался мне некрасивым? Теперь его лицо преобразилось. ‑В сарае. И лишняя куртка у меня тоже есть.
Я не смогу сдержать улыбки. Мне не страшно и легко. ‑Тогда поехали. Пока не начался дождь.
Адам закрывает за собой дверь: ‑Дождя не будет.
Мы огибаем дом и забираем из сарая вещи. Адам помогает мне застегнуть куртку, сообщает, что его мотоцикл выжимает девяносто миль в час и ветер будет холодный; тут дверь черного хода открывается и в сад выходит женщина в халате и тапочках. ‑Мама, вернись в дом, ‑просит Адам, ‑ты простынешь.
Но женщина направляется по дорожке к нам. Я никогда не видела такого унылого лица‑кажется, будто она утонула и вода исказила ее черты. ‑Куда ты собрался? ‑спрашивает она, не глядя на меня. ‑Ты не говорил, что уходишь. ‑Я ненадолго.
У женщины уморительно екает в горле. Адам бросает на нее внимательный взгляд. ‑Мымы, не надо, ‑просит он. ‑Пойди прими ванну,оденься. Ты оглянуться не успеешь, как я вернусь.
Она потерянно кивает и идет обратно к дому, потом останавливается, словно вспомнила о чем‑то и впервые за все время смотрит на меня‑ чужого человека в ее саду. ‑Кто вы?‑ спрашивает она. ‑Ваша соседка. Пришла навестить Адама.
Взгляд женщины мрачнеет. ‑Да, я так и думала.
Адам подходит к ней и осторожно подхватывает под локти. ‑Пойдем, ‑говорит он. ‑Тебе нужно вернуться в дом.
Она позволяет себя увести; они направляются к задней двери. Женщина поднимается на крыльцо, оборачивается и снова бросает на меня взгляд. Она ничего не говорит; я тоже молчу. Мы просто смотрим друг на друга; потом она заходит в дом и идет на кухню. Интересно, что там будет, что они скажут друг другу? ‑Она нездорова? ‑спрашиваю я Адама, когда он возвращается в сад. ‑Поехали отсюда, ‑отвечает он.
Поездка на мотоцикле оказывается совсем не такой, как я себе представляла,‑ не то что быстро катиться с горки на велосипеде или на ходу высунуть голову из машины. На мотоцикле ты открыт всем ветра, как зимой на пляже, когда налетает шквал с моря. На шлемах стоят пластиковые щитки. Я свой опустила, а Адам нет; он это сделал нарочно. ‑Люблю, когда ветер в глаза, ‑пояснил он.
Адам сказал, что, когда мы поворачиваем за угол, мне нужно наклоняться. Что он не будет разгоняться до предела, потому что я впервые сижу на мотоцикле. Но это еще ничего не значит. Даже на средней скорости можно взмыть ввысь. И полететь.
Мы проносимся по улицам, оставляя позади дома и фонари. Мы проезжаем магазин, промзону, лесной склад, пересекаем границу знакомого городского пространства. Показываются деревья, поля, простор. Я прячусь от ветра за сгорбленной спиной Адама, закрываю глаза и думаю о том, куда он меня везет. Я представляю себе мчащихся галопом лошадей в моторе: их гривы развеваются на ветру, изо рта валит пар, ноздри раздуваются. Однажды я слышала историю о нимфе, которую похитил какой‑то бог и увез на своей колеснице в мрачную и жуткую глушь.
В конце конвой мы приезжаем на грязную стоянку возле автомагистрали; такого я никак не ожидала. Здесь припаркованы две огромные фуры и пара легковушек; я замечаю ларек с хот‑догами.
Адам выключает мотор, пинком ставит мотоцикл на подпорку и снимает шлем. ‑Сначала слезь с мотоцикла, ‑советует он.
Я киваю, не в силах вымолвить ни слова. В дороге у меня перехватило дыхание. Колени дрожат; я с трудом перекидываю ногу через седло и слезаю на землю. Она не качается под ногами. Водитель фуры подмигивает мне из окна. В руке у него стаканчик с дымящимся чаем. У продавщицы в ларьке с хот‑догами волосы стянуты в хвост; она протягивает мужчине с собакой пакетик чипсов. Я не такая, как они. Как будто мы сюда прилетели, а все остальные тут жили всегда. ‑Мы еще не пришли, ‑говорит Адам, ‑давай поедим, и я тебе кое‑что покажу.
Похоже, он понимает, что я пока не могу говорить, и не ждет ответа. Я медленно бреду за ним, слушаю, как он заказывает два хот‑дога с кольцами лука. Откуда он знал, что мне именно этого и хотелось?
Мы едим стоя. По очереди отхлебывает кока‑колу. Я поверить не могу в то, что я здесь, что, сидя на мотоцикле позади Адама, я смотрела на пролетающий мимо окружающий мир, что небо было словно шелк, я видела, как клонится к вечеру день‑ не белый, не серый и не серебристый, а смешанный, трехцветный. Наконец, едва я выбрасываю обертку от хот‑дога в урну и допиваю кока‑колу, Адам спрашивает: ‑Готова?
И я иду за ним в калитку позади ларька с хот‑догами, за канаву, в редкий лесок. Вьющаяся через лес тропинка приводит нас на опушку. Я и не думала, что мы так высоко забрались. Нашим глазам открывается удивительный вид. Город расстилается внизу, словно кто‑то положил его к нашим ногам, а мы разглядываем его с вышины. ‑Ух ты! ‑восхищаюсь я. ‑Никогда тут не была. ‑Угу.
Мы садимся рядом на скамью, почти касаясь друг друга коленями. Земля под ногами, как камень. В воздухе пахнет морозом, который еще не вполне установился, и близкой зимой. ‑Я сюда приезжаю, когда мне нужно ото всех сбежать, ‑поясняет Адам.‑ Грибы я здесь нашел.
Адам вынимает коробочку с табаком, открывает, отсыпает табака на бумагу и скручивает сигарету. У него под ногтями грязь, и я вздрагиваю, представив, что эти руки прикасаются ко мне. ‑Держи, ‑говорит Адам. ‑Это тебя согреет.
Он протягивает мне сигарету, и я смотрю, как он сворачивает еще одну для себя. Она похожа на тонкий бледный палец. Адам дает мне прикурить. Мы молчим целую вечность, лишь выдыхаем дым на город внизу.
Он говорит: ‑Внизу может твориться все что угодно, но здесь ты об этом не знаешь.
Я понимаю, что он имеет ввиду, быть может, в тех домишках кромешный ад, все вверх дном, мечты рассыпаются в прах. Но отсюда все кажется таким умиротворенным. Чистым. ‑Ты извини, что так случилось с мамой, ‑просит Адам. ‑Она бывает невыносима. ‑Она больна? ‑Не совсем. ‑Так что же с ней такое?
Адам вздыхает, проводит рукой по волосам. ‑Полтора году назад папу сбила машина.
Он щелчком отбрасывает окурок в траву, и мы оба следим взглядом за оранжевым светлячком. Кажется, что прошло несколько минут, прежде чем огонек потух. ‑Хочешь, поговорим об этом?
Он пожимает плечами: ‑Да тут и говорить не о чем. Мама с папой поссорились, он сбежал в паб и, переходя через дорогу, забыл посмотреть по сторонам. Спустя два часа к нам в дверь позвонила полиция. ‑Ужас! ‑Ты когда‑нибудь видела испуганного полицейского? ‑Нет. ‑Жуткое зрелище. Мама осела на лестнице и зажала уши руками, а полицейские с фуражками в руках топтались в прихожей; у них дрожали колени. ‑Адам невесело фыркнул. ‑Полицейские были чуть постарше меня и понятия не имели, что делать. ‑Какой кошмар! ‑Хуже того. Они отвезли ее опознать тело отца. Мама сама хотела, но они не должны были ее пускать. Его раздавило в лепешку. ‑Ты поехал с ними? ‑Я ждал снаружи.
Теперь я понимаю, почему Адам так непохож на Зои и остальных знакомых ребят из школы. Нас связывает горе.
Он продолжает: ‑Я думал, что переезд как‑то поможет, но увы. Мама до сих пор каждый день пьет кучу таблеток. ‑Ты за ней ухаживаешь? ‑Да. ‑А жить когда? ‑У меня нет выбора.
Адам поворачивается ко мне лицом. Кажется, будто он видит меня насквозь, знает обо мне такое, чего не знаю даже я сама. ‑Тесса, тебе страшно?
Меня никто раньше об этом не спрашивал. Никогда. Я бросаю на него взгляд‑вдруг он смеется надо мной или интересуется из вежливости? Но Адам не отводит взгляд. И я признаюсь ему, что ужасно боюсь темноты, боюсь спать, боюсь сросшихся перепончатых пальцев, тесноты и дверей. ‑ Время от времени на меня накатывает. Все думают, что если ты больна, то тебе ничего не страшно, но это не так. Это как если за тобой все время следит маньяк и в любую минуту может застрелить. А иногда я забываю обо всем на несколько часов. ‑Как тебе это удается? ‑Я общаюсь с другими людьми. Чем‑нибудь занимаюсь. Тогда с тобой в лесу я целый день не думала ни о чем.
Адам медленно‑медленно кивает.
Наступает тишина. Она длится всего мгновение, но вполне осязаема‑ как подушка вокруг коробки с острыми углами. ‑Тесса, ты мне нравишься, ‑признается Адам.
Я сглатываю комок в горле: ‑Правда? ‑Помнишь, ты пришла и попросила бросить вещи в костер. Ты тогда сказала, что хочешь от них избавиться. Ты призналась, что наблюдала за мной в окно. Обычно люди такое не говорят. ‑Я тебя шокировала? ‑Наоборот. ‑Он опускает глаза, как будто подсказка валяется у него под ногами. ‑Но я не смогу дать тебе то, чего ты хочешь. ‑А чего я хочу? ‑Я только‑только прихожу в себя. Если между нами что‑то будет, ну ты понимаешь, то что потом?‑ Он ерзает на скамье. ‑Это плохо кончится.
Я поднимаюсь, внезапно чувствуя себя необыкновенно чужой Адаму. Как будто в моей душе захлопнулось окошко. То, сквозь которое шла теплота и искренность. Я холодна, как схваченный инеем лист. ‑Увидимся,‑бросаю я. ‑Уходишь? ‑Ага, есть кое‑какие дела в городе. Извини, я забыла сколько времени. ‑Тебе нужно идти прямо сейчас? ‑Я встречаюсь с друзьями. Они будут меня ждать.