На следующий день по возвращении Гермионы, в Хогвартс прибыли ученики и в Большом зале состоялась церемония. Гермиона скучала, глядя, как к Шляпе подводят одного за другим дрожащих первокурсников. Она думала, что из-за учительского стола всё это будет выглядеть как-то по-другому, но чувства у неё были совершенно те же, что и во время учёбы здесь: было так же тоскливо и так же хотелось есть. Ничего нового. Ну, разве что с одной стороны от неё сидел профессор Долгопупс, с несчастным видом тыкающий волшебной палочкой в свой громко урчащий от голода живот в надежде заставить его замолчать, а с другой – профессор Люпин с глазами, красными после недавнего полнолуния, и довольно явно пахнущий шерстью.
Гермиона, наконец, смогла увидеть профессора Снейпа (он приехал за несколько часов до церемонии). Не решаясь сама себе в этом признаться, она томилась этим желанием с того самого момента, как прочла письмо от МакГонагалл.
«Какой он стал… - размышляла Гермиона про себя, украдкой разглядывая по-прежнему внушительный профиль. – Как ему идёт эта чёрная мантия…А этот надменный вид, от которого в жар бросает…О Мерлин, - подумала она с радостным ужасом, - Снейп превратился за время моего отсутствия в интересного мужчину!…хотя нет, - тут же оборвала она себя, - что я говорю? Ведь он и раньше носил чёрные мантии! И всегда был страшным букой… Это к слову о надменном виде. Нет…он не изменился, совсем не изменился, не могла же эта седина в волосах сделать его настолько эффектней? Хотя, стоит признать, ему идёт… Тогда что? Неужели он всегда был интересным мужчиной? Вот бы Гарри посмеялся! Может, это во мне что-нибудь поменялось? Может, я и правда повзрослела, раз меня Снейп интересует?.. А может, всё проще, и у меня просто давно мужчины не было? – думала она в смятении. – С другой стороны, ну вот Люпин же меня не привлекает!.. Точно не привлекает? – тут же усомнилась она и скосила глаза на Ремуса, теревшего усталые глаза, – …точно, - вздохнула про себя Гермиона. – Ладно, вот увижу, как он снимает баллы с каких-нибудь несчастных второкурсников-гриффиндорцев, и всё как рукой снимет! Наваждение».
Гермиона как следует потрясла головой, в надежде вытряхнуть из неё все эти странные мысли. Кое-как пережив распределение по факультетам и представление преподавателей (когда МакГонагалл объявила: «Это мисс Грейнджер - наш новый профессор трансфигурации…» - Гриффиндор грянул шквалом аплодисментов, которыми вдохновенно дирижировал Джеймс Поттер), Гермиона отдала должное пирогу с почками, который полностью завладел её вниманием и вытеснил из головы все прочие мысли.
* * *
Перед первым днём занятий Гермиону потряхивало. Она мало спала, а на завтраке едва притронулась к еде. Это всё не укрылось от Ремуса. Внимательно на неё взглянув, он смущённо спросил:
- Гермиона…кажется, у тебя сегодня нет двух первых уроков? Хочешь посидеть у меня на истории магии? А то я что-то немного волнуюсь. Возможно, твоё присутствие придаст мне мужества.
Гермиона взглянула на него с благодарностью, но, фыркнув, возразила:
- Ремус, не валяй дурака. Тебя же обожают студенты. Так всегда было и всегда будет. А мои дела, видимо, совсем плохи, раз ты боишься на час оставить меня одну.
- Не то чтобы я настаивал, но…мне будет приятно, - улыбнулся оборотень.
- И какая тема лекции? Надеюсь, не войны с гоблинами? Они меня бесконечно утомили ещё в школе. Такое ощущение, что это был какой-то пунктик Биннса.
- Я слышал, что лет сто-двести назад он защищал по ним диссертацию, - улыбнулся Ремус.
- Ах, вот оно что, - протянула Гермиона, - тогда ясно. Кстати, а где сейчас Биннс?
- Думаю, ты его ещё увидишь… - проговорил Ремус. Вид у него стал какой-то невесёлый.
- А почему таким похоронным тоном? - удивилась Гермиона. Оборотень избегал её взгляда.
- Мы…не очень ладим, - признался он со вздохом. – Он меня ненавидит.
- Ненавидит тебя? – хмыкнула Гермиона. – Тебя возможно ненавидеть?
- Наверное, он считает, что я занял его место.
- Но это же глупо. Он же сам ушёл, - удивилась Гермиона. – Ведь так?
- Так-то оно так… - протянул Ремус.
- Ну, и причём тут, в таком случае, ты? Ужасно глупо. Не ожидала от Биннса подобной непоследовательности.
- Это было…невыводимо из его манеры преподавания? – с трудом улыбнулся Ремус.
- Точно, - фыркнула Гермиона. – Он всегда был необыкновенно последовательно зануден.
- Смех смехом, - сказал Ремус, - но у него образовалась крайне неприятная привычка.
Гермиона вопросительно на него посмотрела.
- …приходить ко мне на занятия. И…критиковать мои методы преподавания.
- Вот как? – покачала головой Гермиона, изо всех сил пытаясь сохранить серьёзность.
- Ты что, смеёшься надо мной? – смущённо и обиженно спросил Ремус.
- Ну что ты…Просто…я так ярко представила себе эту картину! – захихикала Гермиона.
- Тебе смешно! – фыркнул Ремус. – А меня аж до костей пробирает.
- Так ты хочешь, чтобы я защитила тебя от нападок Биннса?
- Может, при тебе он постесняется слишком зверствовать.
Гермиона, рассмеявшись, покачала головой. Было ясно как день, что Ремус изобрёл этой глупый предлог, чтобы не оставлять её одну в таком состоянии. Говорят, высший пилотаж – оказать человеку услугу таким образом, чтобы он думал, что это он оказывает услугу тебе. Но болезненная деликатность оборотня порой принимала совсем уж странные и нелепые формы. Биннс критикует его методы преподавания! Это же ещё придумать надо.
- Ты так и не сказал, какие темы лекций, - вспомнила Гермиона.
- Сначала у второкурсников – магические обряды Древнего мира. А потом у пятого курса – новейшая Отечественная история магии. Внутренняя политика Великобритании конца двадцатого века. У нас месяц, чтобы закончить курс…а потом мы будем повторять всё сначала в рамках подготовки к СОВ.
- Ух ты! – обрадовалась Гермиона. – Как мне повезло! Наконец-то, я услышу это собственными ушами.
- Ты про обряды Древнего мира? – спросил Ремус без улыбки.
- Нет! Я про внутреннюю политику. Я, конечно, знала, что мы участвуем в исторических событиях, но услышать, как ты читаешь об этом лекцию… Ах, я, кажется, догадалась, зачем ты меня пригласил! Ну, ты и хитрюга, Ремус. Хочешь, чтобы я рассказала что-нибудь ребятам о…
- Я же уже сказал, что пригласил тебя исключительно для моральной поддержки. Ну, может, ещё немного для того, чтобы ты нейтрализовала Биннса, - перебил её Ремус. – Что до исторических событий…всё, что мы делаем – история. Например, сейчас мы присутствуем на историческом завтраке в Большом зале школы Хогвартс. И после того, как я доем этот пирог, он тоже станет историей… - Ремус запихнул в рот кусок пирога и встал. На ходу дожёвывая, он пробормотал: - Жду тебя в кабинете. Не торопись, доедай спокойно. Мне ещё надо кое-что подготовить к уроку.
И он стремительно покинул Большой зал. Гермиона, недоумевая, вернулась к остывающей яичнице.
Кабинет истории магии преобразился. Он больше не был затхлым и тёмным, в нём появилось много редких книг и отличных наглядных пособий. Особое внимание Гермионы привлекла карта, где показывалась история похода Гердвальта Непобедимого – этого Александра Македонского магического мира. Места крупных магических сражений на карте периодически вспыхивали разноцветными огнями – отсветами боевых заклинаний. По карте перемещались фигурки людей, гоблинов, великанов, боевые драконы грозно ревели и выдыхали дым. Создатель карты, видимо, немало над ней потрудился, потому что главные действующие лица – полководцы, старейшины магических племён, верховные жрецы…короче, те, кто оставил свой след в истории – обладали каждый своим собственным характером. Буйному и предприимчивому Гердвальту, скажем, явно давно наскучило перемещаться по одному и тому же маршруту и каждый раз заново завоёвывать уже завоёванные земли. И теперь он, со скучающим видом одерживая победу в битве с альпийскими великанами, бросал тоскливые взгляды в сторону Антарктиды (единственного материка, до которого у этой исторической личности так и не дошли руки) и тоскливо вздыхал.
На задней парте (а точнее – над задней партой) Гермиона заметила дремавшего профессора Биннса. Видимо, бедное старое привидение так и остался навеки привязанным к своему кабинету.
Гермиона с удовольствием прослушала первую лекцию Ремуса. Рассказывая о культах древних богов, он так красочно описывал магические обряды древних, точно сам при этом присутствовал. А в конце урока он со своими учениками даже разыграл всё, что только что рассказал. Они вместе с Гермионой быстро трансфигурировали учебники по истории магии в бубны, перья - в шикарные головные уборы, несколько припасённых Ремусом тряпок и покрывал – в плащи из шкур животных, и под конец так расшумелись, что не услышали звонка. Они заметили, что урок кончился, только тогда, когда в класс начали входить изумлённые пятикурсники. С тревогой взглянув на время, Ремус остановил веселье – и они потратили ещё некоторое время, чтобы привести все заколдованные предметы к их первоначальному виду. Чтобы успеть вовремя, пришлось подключить пятикурсников, что, конечно, только усилило общую неразбериху…и второкурники уходили с урока счастливые, распаренные, держа в руках неумело расколдованные учебники, обложка на которых была натянута так туго, что издавала звенящий хлопок, стоило по ней шлёпнуть.
Ученики расположились на урок – достали перья, учебники. Это был пятый курс Гриффиндора. Гермиона, не уверенная, педагогично ли поступает, тем не менее кивнула и улыбнулась Альбусу Северусу. Ремус написал палочкой на доске тему: «Внутренняя политика Великобритании конца двадцатого столетия»
Гермиона приготовилась слушать о своих же собственных подвигах. Но Ремус не торопился переходить к самому важному. Голос его вдруг сделался скучным, лицо – усталым. Он нудно вещал о договорах с магглами, посвящённых проблемам магической секретности, о реформах образования и тому подобном. Гермиона чувствовала, что засыпает. «Ремус, ты ли это? Ты что, решил позаимствовать педагогическую манеру профессора Биннса? То-то он, наконец, проснулся».
Старое привидение действительно странно оживилось и как-то недобро наблюдало за Ремусом. Оборотень нервничал. Он стал говорить ещё медленнее, растягивая и разжёвывая слова, как будто каждый раз не мог с ними расстаться. Или, может быть, каждый раз боялся начинать новое слово.
А перед каждым предложением он переводил дыхание, словно ему предстояло шагнуть в пропасть. И обводил взглядом класс – точно сканировал.
Гермиона переводила недоумевающий взор с Ремуса на прилежно склонённые головы учеников. Почему он так на них смотрит? Что он ищет? Выслеживает записки? Следит, чтобы не разговаривали? Да ну, ерунда. Ремус никогда не был параноиком. Никогда не зверствовал. Что же происходит?
Потом она заметила, что и ученики ведут себя как-то странно. В классе было тихо, как в гробу, никто не шептался, не хихикал. Если кто-то обменивался взглядами или кивками, то это происходило без улыбок, с серьёзными лицами. В глазах у них Гермионе чудилась затаённая решимость.
«Может, они нервничают под взглядом Ремуса? – подумала она тревожно. – Мне тоже неуютно… Но когда же он, наконец, начнёт?»
Гермиона всё ждала, что Ремус начнёт рассказывать об идеологии Пожирателей Смерти, о войне, о Гарри и его шраме. Но он, кажется, и не собирался переходить к этой теме.
«Может, это будет на следующем занятии?» - подумала Гермиона разочарованно. Урок уже подходил к концу. Ремус сказал:
- К следующему занятию – эссе на полсвитка, в котором вы должны провести сравнительный анализ отношений магов и магглов в начале и в конце двадцатого века. Вызубрите эту тему хорошенько, что-нибудь в этом роде обязательно будет на СОВ.
- Профессор Люпин! – поднял руку один из пятикурсников – невысокий мальчишка, чья хитрая физиономия выдавала в нём первого хулигана.
- Что тебе, Генри? – спросил оборотень. Гермиона отметила, что он по-прежнему называет учеников на «ты» и по имени. Но взгляд у него почему-то был как у волка, которого травят собаками.
- А какая тема следующего урока? – невинно поинтересовался Генри, почему-то оглядываясь на профессора Биннса.
- Мы переходим… - Люпин запнулся, но взял себя в руки и заговорил хоть и обречённо, но спокойно: - Мы переходим к первому десятилетию двадцать первого века. Тема – меры, принимаемые магическим сообществом относительно вредного влияния маггловской техники на экологию.
«Ого, - подумала Гермиона. – И правда интересная тема».
Когда она ещё работала во французском министерстве магии, там ходили упорные слухи о каком-то законопроекте, призванном сократить производство маггловской техники за счёт обеспечения их потребностей с помощью волшебства. Кажется, где-то на территории Китая открыли экспериментальный завод, на котором вся продукция производится механизмами, приводящимися в движение волшебством. Кажется, одним из разработчиков этого проекта даже была Чжоу Чанг… И вообще во всём мире нынче говорят о магии как об альтернативном виде топлива.
«Минуточку, - вдруг опомнилась она. – Следующее занятие – уже начало двадцать первого века. А когда же тогда по программе Волдеморт?»
Тут, словно вторя её мыслям, с задней парты раздалось покашливание. Класс затаился.
- Отличная лекция, молодой человек, - проскрипел со своего места профессор Биннс. – Но вам не кажется, что вы что-то пропустили?
- Что именно? – сухо поинтересовался Ремус. Но Гермиона видела, как он напряжён.
- Самую малость. Всего лишь забыли рассказать вашим ученикам о двух войнах с одним из самых великих тёмных волшебников в истории.
- Если вы говорите о Берцеллеусе Презлейшем, то это проходят на третьем курсе, профессор.
- Нет, молодой человек, я имею в виду Волдеморта.
Генри не смог сдержать восторженного крика.
- Профессор, вы путаете историю со страшной сказкой… Никакого Волдеморта не существовало на самом деле.
Гермионе показалось, что она ослышалась.
- Нет, молодой человек, он существовал, и вы прекрасно об этом знаете. Вам ли, члену Ордена Феникса, не знать об этом. Вам ли, имеющему Мерлина Третьей Степени за эту войну? А ваша подруга, наша новая учительница трансфигурации, тоже забыла, кто такой Волдеморт? Она ведь магглорождённая, её это всё касается ещё больше, чем вас… Ну что, юная леди, хоть вы-то помните?
- Я…я… - Гермиона не знала, что говорить.
- Очень жаль, - со вздохом произнёс профессор Биннс, - если и вы забыли. А в детстве вы верили своему другу…этому мальчику…Гарри Поттеру…когда он сказал, что Тёмный лорд возродился. Тогда тоже все делали вид, что ничего не происходит…и объявили Дамблдора сумасшедшим… Ах да, молодой человек. Если Волдеморта никогда не существовало, то куда же делся директор?
- Профессор Биннс…
- Если бы только он был жив! При нём всё было бы по-другому. Никто бы не посмел сказать…
- Профессор Биннс, замолчите! – не выдержал Ремус.
- Нет, профессор Люпин, дайте ему закончить! – закричал Генри. Остальные ученики поддержали его нестройным гулом.
- Двадцать баллов с Гриффиндора! – рявкнул оборотень. – И все вон из класса!
В полном молчании ученики собрали сумки и покинули класс.
- Профессор Биннс, - простонал Ремус, - что за спектакль вы устроили?
- Это вы, молодой человек, устроили спектакль. Точнее, вы-то только играет в этом спектакле. Режиссёр тут другой… Но я, слава Мерлину, теперь больше не состою в труппе и могу говорить всё, что мне заблагорассудится.
- Профессор Биннс, вам-то всё равно, а мне грозит увольнение! Быть может, даже тюрьма!
- А вы, молодой человек, умрите. Как славно быть привидением! Поверьте, после смерти перестаёшь страшиться жизни.
И старое привидение, бормоча себе ещё что-то под нос, просочилось сквозь книжный шкаф и исчезло.
- Ремус… - дрожащим голосом начала Гермиона. – Ремус, что это?.. Что же это?
- Гермиона, не сейчас, - произнёс Ремус устало. – Ты же и так всё поняла. Я хотел тебе рассказать, но не имею права.
- А кто имеет?! – закричала Гермиона. Ремус поднял на неё страдальческий взгляд.
- Спроси…спроси Гарри.
* * *
Её уроки в этот день прошли, как в бреду. Вернувшись в свою спальню, она долгое время мерила её шагами (это уже, кажется, входит у неё в привычку) – и, наконец, решилась. Она взяла щепотку летучего пороха и, опустившись на колени, сунула голову в камин.
- Гермиона? – удивлённо спросил Гарри Поттер, когда, оторвав взгляд от спортивного раздела «Ежедневного Пророка», вдруг заметил в своём собственном камине знакомую растрёпанную голову, которую нежно лизали языки пламени.
- Где Джинни? – спросила она, не тратя времени на приветствия.
- У неё встреча с подругами… - растерянно ответил Гарри. – Но если она тебе нужна…
- Как раз нет. Мне нужно поговорить с тобой наедине… Ты не против?
- Разумеется, нет.
- Отлично.
Через минуту слегка закопчённая Гермиона стояла посреди гостиной Поттеров уже целиком.
- Что случилось, Гермиона? Что за секретность?
- Гарри, - кусая губы, начала Гермиона, - что происходит? Почему всё так?
- Как?
Она тщательно подбирала слова. Ей хотелось топнуть ногой, зарыдать, зайтись истерическим хохотом, крикнуть, что она всё знает. Но она решила, пока это в её силах, держать себя в руках. Она даже не посмела с порога заявить, что ей что-то известно. В голове у неё всё так перепуталось, что она хотела заставить его рассказать всё по порядку.
- Я очень долго присматривалась, всё хотела точнее сформулировать, как-то опознать это внутреннее ощущение какой-то неправильности, фальши… - медленно произнесла она, вспоминая свои недавние ощущения. - Я не могла выделить какую-то конкретную вещь, которая казалась мне странной.
- А теперь можешь? – приподнял брови Гарри.
- Да. Почему при имени Волдеморт все опять вздрагивают? Почему все бросаются затыкать мне рот, когда я пробую поговорить с ними о прошлом?
- Может быть, - сумрачно заметил Гарри, - они просто не хотят вспоминать? Всё-таки это были тяжёлые и страшные для всех времена.
- Но они же прошли! И теперь, после того, как всё немного зажило и затянулось, самое время говорить о них. И потом, ты думаешь, я не вижу разницу? Одно дело, если бы вы с Роном не захотели вспоминать о той пьянке на шестом курсе и что вы тогда делали…
- Гермиооона, - застонал Гарри, хватаясь за голову, как будто у него с той ночи всё ещё не прошло похмелье.
- …или то, что происходит сейчас, - закончила Гермиона. - Я понимаю, - добавила она, внимательно всматриваясь в его лицо, - что это, возможно, кажется чушью, но на всех как будто наложили заклинание Забвения…
- Нет, - тихо ответил Гарри. – Не наложили.
- Я понимаю, что тебе это кажется бредом, но я не знаю, как точнее описать то, что чувствую…
- Это не бред, - покачал головой Гарри, кусая губы. – На самом деле, министр высказывал такую идею, когда обсуждался этот законопроект.
- Какой законопроект? – не поняла Гермиона. – Какую идею?!
- Наложить на всех заклинание Забвения. Этот вопрос всерьёз поднимался на голосование, и я был одним из тех, кто голосовал против. К счастью, некоторое количество мозгов у наших чиновников ещё осталось. Вижу, ты ничего не можешь понять. Ладно, с самого начала… - Гарри прошёлся по комнате. – Учти, что сейчас я нарушаю закон, который сам же и принимал. В общем, дело в том…что в один прекрасный день министр магии решил, что будет лучше для всех забыть всё, что связано с Волдемортом и с обеими войнами, как страшный сон.
- Ну, в общем-то… - пролепетала сбитая с толку Гермиона.
- Нет, - нетерпеливо перебил её Гарри. – В буквальном смысле. Понимаешь, они решили…всем сказать, что ничего не было. Что никакой войны не было. Что Волдеморт – вовсе не один из величайших магов на свете, а просто…Том Реддл. Понимаешь, это был не просто совет, вроде как: забудьте то плохое, что было, и живите дальше. Это был настоящий, официальный закон. Его приняли через год после твоего отъезда во Францию. Разрабатывался он в условиях строжайшей секретности, в Отделе Тайн… Я был одним из его разработчиков.
- Ты?!
- Не думай, что я не понимал всего идиотизма ситуации. Я пытался отговорить, я сделал всё, что мог…но что я мог сделать?
- Уйти! Ты должен был уйти! Подать в отставку!
- И что бы это изменило? Закон всё равно бы приняли, а я, отстранённый от всех дел, возможно, со стёртой памятью, никак и ни на что не смог бы уже повлиять.
- А так ты на что мог повлиять?!
- Я хотя бы смог объяснить голосовавшим, что стирание памяти – не выход. Что это ведёт к необратимой деформации личности и мы просто не имеем на это права. Они хотели стереть людям память! Понимаешь? Во всей магической Британии осталась бы только горстка людей, которая знает, что и как было на самом деле. И не факт, что это была бы горстка самых достойных людей. Кто мог поручиться, что, дорвавшись до корректировки памяти (а в таких масштабах каждое заклинание Забвения невозможно было бы контролировать), они бы не скорректировали её, сообразуясь с какими-нибудь своими выгодами? Была бы новая война, Гермиона…
- И о ней бы мы тоже не подозревали, - с горечью закончила Гермиона.
- И потом, ты же не можешь не понимать, что, после принятия этого закона, я переставал быть героем, спасшим магический мир. Если бы я ушёл из министерства – куда бы я пошёл? Ты учитываешь, что к этому времени у меня уже была семья из жены и троих детей?..
Гермиона оглушительно фыркнула, а потом спросила:
- Но как же убитые? Погибшие на войне? С ними вы что сделали?
- Для каждого придумали новую смерть и новые обстоятельства, - мрачно сказал Гврри. – Например, Фред Уизли…погиб при испытании новой продукции для своего магазинчика…
- О Мерлин. – Гермиона схватилась за голову.
- Это ещё не всё. Понимаешь, взрослые волшебники – те, которые всё это видели – по крайней мере, в глубине души, в недрах своей памяти знают правду. А вот дети… Волдеморт был изъят даже из курса Истории Магии.
- Поэтому профессор Биннс ушёл, да?
- Да. Он сказал, что он призрак и ему уже всё равно нечего бояться, но насилия над историей он не потерпит. Хотя… Между прочим, он всё равно никогда в своих лекциях не добирался дальше Войны с великанами…Родителям под страхом Азкабана запрещено рассказывать детям о Волдеморте. И вообще запрещено говорить о нём.
- Но ведь твои дети знают? Поэтому они так напряглись тогда за обедом, когда речь зашла о Волдеморте?
- Но ведь трое из них родились до того, как был принят законопроект, - пожал плечами Гарри. – Конечно, когда они были малышами, то всегда хотели вместо сказок на ночь послушать про приключения своего папы – спасителя магического мира.
- И как ты им потом объяснял?
- Ну, как… Извинился. Сказал, что все родители рассказывают детям на ночь сказки, и я не думал, что они так долго будут верить во всю эту чушь. Сказал, что, конечно, хотел, чтобы мои дети гордились мной и считали меня спасителем мира. А на самом деле это всё были сказки на ночь.
- И они поверили тебе? – спросила Гермиона.
- Нет, конечно… Они с тех пор ненавидят меня. Для них есть как бы два отца. Один из них герой, Спаситель мира, победитель Волдеморта. А второй – трус и подлец, убивший этого первого отца-героя, чтобы подлизаться к министру. И память первого отца они чтут и оплакивают, а второго считают подделкой, фальшивкой и убийцей.
- И правильно делают! – закричала Гермиона. – Гарри! Как ты мог! Как ты допустил!
Она бросилась к камину, схватила, не глядя, горсть летучего пороха из небольшой вазочки на каминной полке. И, когда её обступило со всех сторон гудящее пламя, губы её прошептали почему-то сами собой: «Хогвартс. Кабинет профессора Снейпа…»
Глава V. «Снейп».
Камин в кабинете слизеринского декана был открыт для преподавателей на случай какого-нибудь срочного дела. Но это не уменьшило его удивления, когда он увидел, как из его камина на холодный каменный пол вывалилась новая преподавательница трансфигурации, причём, как он сразу отметил, в совершенно невменяемом состоянии.
- Мисс Грейнджер? Что с вами?
Она не могла больше сдерживаться. Она закричала и зарыдала в голос.
- Мерлин…Мисс Грейнджер…
Снейп бросился к шкафчику с готовыми зельями, а потом обратно к ней, на ходу зубами откупоривая какой-то флакон, и сунул его ей прямо в лицо. Гермиона закашлялась.
- О Мерлин… Фуу! Что это?! – прогнусавила она сквозь зажатый нос, разом придя в себя. – Это запах немытого Гойла!
- Нет, - возразил Снейп с тайным удовлетворением. – Это всего лишь хорошая, крепкая эссенция тролльего пота.
- Не знаю, что хуже, - фыркнула Гермиона. – А впрочем, не знаю даже, есть ли вообще хоть какая-то разница. Закройте его, ради Мерлина! Я уже пришла в себя.
- Выпейте это, - сказал Снейп, давай ей другой флакон.
- Что это? – подозрительно поинтересовалась Гермиона, держа флакон на расстоянии вытянутой руки от своего носа.
- Скажите мне сами, мисс Грейнджер, - хмыкнул Снейп. – Оправдайте звание великой хогвартской всезнайки.
Чувствуя, что поступает опрометчиво, Гермиона всё-таки рискнула понюхать зелье. Пахло приятно.
- Успокаивающее зелье, - узнала она. – Я же после него буду, как замороженная!
Снейп страдальчески возвёл очи к потолку.
- Оно разбавлено в пропорции один к десяти, - сказал он. - Мисс Грейнджер, чем вы занимались на моих уроках? Если даже вы уже не помните таких элементарных вещей, то боюсь представить, каковы остаточные знания прочих моих учеников. Полагаю, если они через восемнадцать лет после выпуска помнят, с какой стороны подходить к котлу, я уже должен быть благодарен небесам.
Гермиона про себя отметила его деликатность – он не спросил, что ей понадобилось в его кабинете, да ещё в такой час, да ещё в таком состоянии. Но всё-таки она посчитала необходимым извиниться.
- Профессор Снейп, я…простите меня, пожалуйста. Я не знаю, как это вышло. Не знаю, почему именно ваш камин…
- Мисс Грейнджер, - прервал он её. – Вас проводить до спальни?
Гермиона почувствовала, как будто её облили холодной водой. «С другой стороны, - тут же оборвала она себя. – Неужели ты думала, что он предложит тебе остаться?.. Дура несчастная!»
- Благодарю вас, профессор, - ответила она, с трудом поднимаясь. – Я справлюсь.
- Как угодно.
* * *
Ночью Гермиона снова никак не могла заснуть. Она уже утомилась накладывать на подушку охлаждающее заклятие. Она переборщила. Несчастная подушка скукожилась и стала влажной ото льда, который похрустывал и таял внутри неё. Но Гермионе её подушка всё равно казалась противно горячей. С каким-то остервенением она всё шептала и шептала: «Refrigerare!» Пока, наконец, не добилась того, что перья внутри смёрзлись в один твёрдый ком, и подушка превратилась в глыбу льда с натянутой на неё наволочкой. Гермиона поднялась с постели и подошла к окну. Скоро должно было начать светать. Не зная, чем себя занять, не в силах читать или ещё раз пересмотреть планы предстоящих занятий, Гермиона взяла со стола свой ежедневник. В нём пока не было записей, она купила его незадолго до побега из дома и теперь хотела использовать для пометок и наблюдений.
Она не имела привычки вести дневник. Но сейчас что-то побудило её взять в руки перо и, пососав кончик, неуверенно написать:
«3-е сентября, 20… г., ночь, Хогвартс, моя спальня.
Пора, пожалуй, признаться, хоть и страшно. Я влюбилась в Северуса Снейпа на шестом курсе…»
Вдруг, словно очнувшись, Гермиона недоумённо уставилась на строки, только что вышедшие из-под её пера. Она еле смогла сдержать испуганный вскрик – и выронила ежедневник, неловко чиркнув по станице пером. Потом бросила и перо.
Некоторое время она в глубокой задумчивости смотрела в окно. Потом, нагнувшись, подобрала и перо, и ежедневник – и продолжила писать уже без остановок:
«…Может быть, я стала достаточно взрослой, чтобы забыть детские обиды и это его параноидальное выслеживание студентов по ночному Хогвартсу. Просто однажды я задумалась, почему он этим занимается. И версия, что по причине бессмысленной злобности, показалась мне уж слишком наивной. Так что всё началось, пожалуй, с его одиночества. Мною же для него благополучно и придуманного. Я рассуждала так: счастливый человек не станет по ночам бродить по пустой школе. Наверное, у него бессонница. Он не может спать и бродит, чтобы хоть куда-то себя деть. Счастливый человек не увидит смысла в том, чтобы подкарауливать по ночам студентов и служить им живым пугалом. И тут же я сообразила, что сама же поймала себя в ловушку: стоп, сказала я себе. Ты видишь в этом смысл. Значит, ты сама несчастна. Так что поводом послужило ещё и это сроднившее нас несчастье, о котором никто не подозревал. Я ходила задумчивая, каждую минуту помня, что я ношу в себе своё несчастье – и порой осторожно трогая его у себя внутри. Потом, когда выяснилось, что мне понадобятся Продвинутые Зелья, я признала, что он ещё и хороший преподаватель. И необыкновенно умный человек. А потом…видимо, всё-таки сказались семнадцать лет. Вдруг всё в нём начало меня волновать. В горле пересыхало, когда он пролетал мимо. В голове вдруг что-то горячо и липко взрывалось, и я по вечерам уснуть не могла, ощущая на прямо-таки пылающей коже прикосновения. И я мысленно словно аппарировала к нему по частям – вдруг резко и коротко, вспышкой чувствовала его то ногой, то животом. Порою я задумывалась, а когда Рон или Гарри окликали меня и спрашивали, о чём, я даже терялась: не могла же я сказать, что вот уже минут пять как мысленно целуюсь со Снейпом и хотела бы вернуться к этому занятию, а их квиддич мне до лампочки. Иногда я ловила себя на мысли, что мне нестерпимо хочется обнять, прижаться, повеситься на какого-нибудь парня – любого парня, чужого, постороннего, чтобы хоть немного унять непроходящую жажду. У меня даже ногти тянуще и тоскливо выли по ночам на луну. Была-была нормальной и вдруг стала оборотнем. Как-то так это всё ощущалось. И хотелось идти к нему и просить антиликантропное зелье.
Но…что было делать? Я сколько угодно могла себя убеждать, что всё это совершеннейший бред и скоро пройдёт. О том, что многие студентки влюбляются в своих преподавателей. Но какая, к чёрту, из меня любовница, в самом-то деле? Смешно даже. Любовница – это что-то такое…такое…ну, не знаю. Стервозно-высококаблучное. Никак не могу представить себя в данном качестве. Всезнайка с растрёпанными волосами, вот я кто. И к тому же гриффиндорка, а у нас все эти любовницы-не любовницы на лбу написаны. Я удивлялась, как он ещё до сих пор всё не понял.
И главное, я всё никак не могла поверить, что это всё гормоны. Как же так, гормоны? Какие гормоны, когда меня просто вы-во-ра-чи-ва-ло? И я для себя решила разбираться: что это такое? Решила уяснить, то ли я смертельно влюблена в его мозги, то ли что. И я подумала: мне интересно что-нибудь про него? И поняла, что интересно мне всё. Какие книги он читает, что любит есть, почему всё время ходит в чёрном и так далее, и так далее. И я решила тогда: когда я вырасту, когда я выучусь и чего-нибудь уже добьюсь, когда я перестану быть студенткой, а он – преподавателем и эта наша разница в возрасте перестанет быть такой уж пугающе огромной…тогда я приду к нему и…и…и что-нибудь скажу. Или сделаю. Поцелую его, даже насильно. Даже если прогонит.
Теперь все эти детские воспоминания нахлынули на меня и больше не отпускают.
Ох, помню… Никто ничего не замечал, конечно. Гарри и Рону даже в голову не могло прийти присматриваться к моему состоянию. Они привыкли, что Гермиона Грейнджер всегда ровна, спокойна, в бодром настроении. А если она вдруг раздражена и язвительна, значит, у неё что-нибудь не ладится с заданием по трансфигурации, или она устала, - и её лучше не трогать. Вот так и получалось, что в те минуты, когда мне больше всего нужна была чья-то помощь, я оставалась совсем одна. Тогда я первые пожалела, что у меня нет закадычной подружки, с которой можно было бы пошептаться, посплетничать, похихикать…которая бы, чёрт возьми, заметила, что со мной что-то не так! Что я удручена и задумчива, что я не сплю. И которая бы обязательно подумала, что я влюбилась. И я бы, конечно, страшно возмущалась и обвиняла её в легкомыслии…но краска, бросившись мне в лицо, выдала бы меня. И она бы ходила за мной, и нудела, и выспрашивала, и приставала бы до тех пор, пока я бы не открыла ей имя…И она бы не стала смеяться, и не отпрянула бы от меня с криком ужаса…а, возможно, поняла бы меня…и, может, даже сказала бы, что Снейп и правда незаурядный экземпляр.
В общем, мне нужна была подруга, которой я могла бы открыть тайну, мучавшую меня. Но когда я смотрела вокруг, я понимала, что это невозможно. Об этом надо было думать раньше, много раньше…А теперь у Парвати была Лаванда, а у Лаванды была Парвати. У Трейси была Мелисса, у Кэтрин – Надин, у Бриджит – Хэтти. И только у меня не было никого.
С другой стороны, утешала я себя, может, это даже и лучше. Неужели я действительно могла бы кому-нибудь открыть, что я сохну по Снейпу? Что я спать не могу, лежу и представляю…О Мерлин, стыд-то какой. Нет, всё-таки хорошо, что нет подруги, что никого нет. Это значит, никто ничего не заметит…ни о чём не догадается. И у меня есть время прийти в себя. Я попробую влюбиться в кого-нибудь другого. Мерлин, ну почему, почему он?! Почему я не могла влюбиться в кого-нибудь более…ожидаемого? Очевидного? Напрашивающегося? Ну, вот хотя бы в Гарри. Помню, девчонки курса до четвёртого упорно считали, что я в него влюблена. Потом появился Виктор… но ведь Гарри и правда неплохая кандидатура. Вспомни, Гермиона, как однажды, когда он вернулся вечером с квиддичной тренировки, от него прямо тебе в лицо остро пахнуло мужчиной. Вспомни, как у тебя даже в горле пересохло…и как тебе потом было стыдно за это. Но это было после того, как ты всю ночь ворочалась, мечтая о Снейпе, а когда всё-таки заснула, тебе приснилось… Вот за что тебе должно быть стыдно, Гермиона Грейнджер, а вовсе не за то, что ты что-то почувствовала, когда мимо прошёл одноклассник. Пусть даже он и твой лучший друг.
Потом у меня был роман с Роном…Просто потому, что я уже больше не могла одна. Мне уже начало казаться, что однажды ночью я не выдержу и прямо в ночной рубашке отправлюсь в слизеринские подземелья, стучаться под дверью его кабинета. А если по дороге меня поймает Филч, я изнасилую Филча. Тем более что он сквиб и не сможет защищаться…»
Гермиона кончила писать и на некоторое время застыла с пером в руке. В чувство её привёл звук хлопка, произведённый упавшим дневником, который соскользнул с её коленей и снова шлёпнулся на пол. Встряхнувшись, Гермиона в смятении, в ужасе спросила себя: «Господи, что я такое написала? Зачем, зачем я всё это придумала? Как это вообще всё могло прийти мне в голову?»
Она второй раз за сегодняшнюю ночь подобрала дневник, перечитала всё написанное и спросила себя: «Откуда во мне это? Эти слова, эти чувства? Откуда всё это взялось, из каких потёмок выползло? Ведь не было, не было ничего подобного, ничего похожего… Я что-то почувствовала вот только тогда, когда увидела его в Большом зале, на празднике в честь начала учёбы… Зачем же я придумала всё это?»
И она ещё много раз перечитывала написанное…и плакала. Почему-то плакала до утра.
Глава VI. «Вопросы».
Рассвет Гермиона встретила на подоконнике. Глаза жгло от слёз и бессонной ночи, к нестерпимо болевшей голове она прижимала подтаявшую подушку, и холодные капли периодически стекали за воротник, заставляя ёжиться. Она наблюдала, как за окном медленно сереет небо, и надеялась, что с наступлением утра так же просветлятся мысли в её голове. Но они шевелились всё медленнее и медленнее – и только уже почти свалившись с подоконника, Гермиона поняла, что начинает клевать носом. Но спать было нельзя – занятия у неё сегодня начинались сразу после завтрака. Со вздохом она всё-таки заставила себя слезть на пол. Всё окоченевшее тело ныло – от долгой неподвижности, от неудобной позы, от усталости. Кое-как Гермиона добралась до тумбочки, в которую уместились все вещи, которые она взяла с собой, сбегая из дома, и нашла там небольшую аптечку, в которой маггловские средства