В пятницу двадцать шестого января утром мне позвонил Кудеяров и попросил быть у него в двенадцать часов дня.
Солнце, ах, какое веселое солнце! На московских крышах пригреваются шапки снега, над ними поднимается жемчужная дымка, а с сосульки, висящей на карнизе, уже летит вниз первая трепещущая капля и, падая, звенит, как еле тронутая пальцем скрипичная струна.
На Петровском бульваре - шумливом детском островке - все еще стоит снежная баба в настоящих очках, с наполовину выкуренной сигарой во рту. Вокруг нее толпятся ребята с мамами и нянями, в их числе Вова с бабушкой. Машу им рукой, они мне отвечают тем же.
Александр Корнеевич Кудеяров сообщил, что три дня назад заранее предупрежденные таможенники произвели тщательный досмотр багажа у отправляющегося за границу мистера Вильяма Д. Спайса. Они обнаружили у него не только украденную старинную икону, но и другие запрещенные к вывозу вещи. После этого Белкина арестовали.
- Вот протокол его допроса, показания родных и соседей, - сказал Кудеяров, протягивая мне папку. - Прочти, а потом, потолкуем.
В деле было восемьдесят одна страница, но я кратко расскажу о главном.
Отец Роберта Белкина, счетовод на конном заводе, пристрастился к тотализатору - игре на бегах и скачках, дневал и ночевал на ипподроме. Мать - вечно занятая медсестра, измученная ночными дежурствами, домашней работой, непутевым мужем.
Учился Роберт средне. В пятом классе он сидел за партой с филателистом Димкой, сам стал собирать марки, увлекся этим. Однажды Дима показал ему в своем альбоме такие марки, что у Роберта захватило дыхание.
Он начал допытываться, где Дима достал эти филателистические редкости. Взяв «за секрет» перочинный ножик, приятель повел Роберта в гостиницу «Метрополь». В вестибюле подростки уже окружали иностранных туристов и меняли советские марки на зарубежные. Заокеанский гость бросил несколько мелких монет на пол. Ребята бросились их поднимать: многие собирали коллекции монет. И между юными нумизматами произошла потасовка. Воспользовавшись этим, Роберт подхватил две монеты, потом обменял их у ребят с соседнего двора на французскую марку с портретом Наполеона и в придачу еще получил жевательную резинку.
С этого дня Белкин начал осаждать иностранцев в гостиницах, ресторанах, даже на улицах. У одного туриста он приобрел толстый, в красных и синих узорах свитер и отдал за него материнскую медаль «800 лет Москвы». В школе об этом узнали. Комсомольцы решили поставить вопрос о Роберте на собрании, однако директор возразил: «Не стоит раздувать, да и родители поклялись, что отныне будут строго следить за сыном».
Роберт продолжал свои делишки уже с большей осторожностью. Он научился выбирать умеющих молчать и хорошо платить клиентов. Среди них оказались дочери старого кинооператора Горохова. Скоро под влиянием Горохова Роберт поступил в Институт кинематографии. Но уже на втором курсе был исключен за прогулы, спекуляцию кинопленкой. После этого нанимался осветителем, помощником оператора, ассистентом, но больше трех-четырех месяцев нигде не задерживался. «Легкая жизнь» засасывала. Жил он махинациями с контрабандой и окончательно превратился в заправского лодыря.
Вот с милицией было трудно: за последние годы его не раз предупреждали, чтобы он немедленно устраивался куда-нибудь на работу, иначе, по решению народного суда, его выселят из Москвы лет на пять с обязательным привлечением к труду.
В прошлом году Роберт встретил в гостинице «Националы» отлично говорящего по-русски мистера Вильяма Д. Спайса. Тот сразу надоумил Роберта: «Лучше один крупный бизнес, чем сто мелких». Он посоветовал Белкину достать подлинную икону пятнадцатого-шестнадцатого веков. За это будет заплачено хорошей пачкой долларов, японскими магнитофонами.
Таможенники при досмотре багажа мистера Спайса изъяли древнюю икону, которая так и лежала в деревянной коробке из-под печенья, закрытая сверху слоями бисквита и пергаментной бумагой. При домашнем обыске у Белкина вначале никаких ценностей не нашли, но, применив металлоискатель, нашли под плинтусом золотые монеты царской чеканки. Потом с помощью рентгена обнаружили в стене ювелирные изделия, а пустив в ход свинцовый контейнер гаммаграфической установки, заряженный радиоактивным изотопом, из кирпичной кладки небольшого камина извлекли иностранную валюту и сберегательные книжки на предъявителя.
Среди фотографий в ящике письменного стола оказались отличные снимки нижней деки «Родины» третьего варианта и табличек толщинок для нее. В краже иконы Роберт был вынужден сознаться, а похищение красного портфеля отрицал, уверяя, что фотографии деки и табличек он нашел в ящике стола кинооператора Горохова.
К делу была приложена официальная справка о том, что по окончании школы по сей день (то есть за девять с лишним лет) Белкин фактически работал всего двадцать месяцев и восемь дней.
- Ничего себе типчик! - сказал я, закрыв папку.
Кудеяров встал, вытащил из шкафа прикрытое салфеткой блюдо с бутербродами, термос и два стакана. Поставив все это на стол, он пригласил меня позавтракать и, наливая в стаканы горячее кофе, сказал:
- Белкин прежде всего человек со слабым, ничтожным характером. К сожалению, ни школа, ни родители своевременно не повлияли на его характер, пустили на самотек. Можно родиться поэтом, художником, а фарцовщиком становятся. Смотри-ка! Такое хорошее увлечение, как филателия или коллекционирование значков, при неблагоприятных условиях привело к преступлению. Нож полезная, нужная вещь. Но иногда становится орудием убийства.
- Но все же у Белкина была цель: он учился на оператора!
- На короткое время увлекся, глядя на работу добряка Горохова, который не смог воспитать даже своих дочерей!
- А как же поступили с мистером Спайсом?
- Отобрали все, что он приобрел незаконно.
- Его надо судить строже, чем Белкина!
- Это особая статья… - заметил Александр Корнеевич.
В понедельник, в двенадцать дня, я тихо приоткрыл дверь, на которой еще виднелись следы сургучных печатей, и протиснулся в мастерскую. Никто не оглянулся на меня - все были заняты: за передним столом спиной ко мне склонились над белой скрипкой отец и сын Золотницкие; за ними, каждый на своем рабочем месте, трудились ученики. Я тихо опустился на стоящий в углу стул.
- У тебя, Михайла, слух потоньше моего, - говорил Андрей Яковлевич, - настрой «Родину», чтобы пела, как жаворонок!
И, не оборачиваясь, обратился к знакомому мне ученику:
- Иван, ты оставил на скрипке старую подставку?
- Да! - ответил ученик, вставая.
- Сиди, сиди! - продолжал мастер. - Не лучше ли поставить новую?
- Вы не сказали?
- А ты сам соображай, Иван! - посоветовал мастер. - Без соображения не будешь Иваном Батовым! - и тут же спросил ученика в тельняшке: - Как у тебя дела, Володя?
- Плыву по фарватеру! - отчеканил тот, вскакивая.
- Ну плыви, плыви! - добродушно промолвил Андрей Яковлевич. - А до грифа доплыл?
- Нахожусь от него в двух кабельтовых! Видимость хорошая!
- Как доплывешь, пришвартуйся ко мне, морская душа! - приказал мастер, посмеиваясь, и, обернувшись к ученику, увидел меня. - Ба, уважаемый! Тютелька в тютельку прибыли!
И как бы в подтверждение его слов, дверь подсобной комнаты раскрылась и показались Разумов и кинооператор Горохов. Максим Леонтьевич был не так уж стар: знакомясь, он весьма крепко пожал мне руку и попросил пересесть подальше, так как сейчас будут сниматься недостающие кадры фильма о мастере Золотницком.
Эти эпизоды сегодня уже репетировали, и все знали, что надо делать.
Андрей Яковлевич достал красный портфель, вынул таблички «Родины» и сел с сыном за стол. Минут двадцать они снова репетировали, слушая команду Разумова. Наконец вспыхнули только что передвинутые осветительные рефлекторы. Кинорежиссер подал сигнал. Горохов навел на Золотницких стоящую на треножнике кинокамеру, и началась съемка.
Андрей Яковлевич заявил, что он благодарен своему учителю Мефодьеву за клен, ель и таблички, сыну - за новый рецепт грунта и закончил свое выступление словами, что будет счастлив, если скрипки его работы будут доставлять радость людям.
Разумов объявил перерыв до шести вечера, когда начнутся съемки играющего на белой «Родине» Михаила Золотницкого.
Мастер хотел было продолжать работу, но сын воспротивился этому и напомнил отцу о наказах доктора Галкина. К скрипачу присоединились все. И старику ничего не оставалось, как надеть шубу, которую ему подал Горохов. Он получил у Андрея Яковлевича разрешение взять с собой красный портфель и снять в студии отдельными кадрами таблички. Мы проводили Золотницких до двери мастерской. И я видел, как, спускаясь по ступеням, сын бережно поддерживал отца под руку.
ПОСЛЕДНИЙ ДОПРОС
Я поднялся на второй этаж, вошел в приемную перед кабинетом Кудеярова. Здесь уже сидели все, кого я пригласил свидетелями по делу Белкина. Я открыл дверь в кабинет. Кудеяров поманил меня пальцем и молча указал на стул рядом с собой. Я передал ему красный портфель.
После того как две стенографистки сели за столик, конвоиры ввели Белкина. Его лицо было спокойно, словно он входил в зал ресторана, где его ждали друзья. Он приветливо поклонился, после разрешения Кудеярова опустился на стул и слегка отпустил молнию своего замшевого комбинезона. Если бы все это происходило не в Уголовном розыске, можно было подумать, что перед нами показательный молодой человек конца второго тысячелетия.
Александр Корнеевич спросил его, решил ли он признаться в краже красного портфеля. Белкин усмехнулся: «Не собираюсь сам пришивать себе дело»… Кудеяров поинтересовался, был ли он в мастерской Золотницкого двадцать девятого декабря прошлого года? Белкин принялся задумчиво вычислять про себя, загибая пальцы, и наконец сообщил, что в этот день уезжал за город.
Из приемной вызвали Володю Суслова и Ивана Ротова. Они подтвердили, что двадцать девятого декабря оба были в мастерской.
- В этот день мы стояли на вахте! - добавил Володя.
- Были дежурными! - пояснил Иван.
- Часто заходил к вам в мастерскую Белкин? - спросил Александр Корнеевич.
- Он свою аппаратуру таскал то к нам, то от нас. За своего считали!
- Только и знали, что за ним дверь задраивать.
- Двадцать девятого в котором часу пришел Белкин?
- Кажется, в семь…
- Нет! - опять пояснил Иван. - Шести часов не было. В шесть Андрей Яковлевич уехал с Любовью Николаевной.
- Когда же Белкин появился?
- В шестом часу. Мы уложили Андрея Яковлевича в подсобке. Все вышли.
- Значит, вы впустили Белкина одного?
- Он же брал свою аппаратуру!
- Не ходить же за ним в кильватере!..
Тут я спросил учеников, не знают ли они, кто в начале декабря поцарапал несгораемый шкаф над замком. Иван ответил, что Андрей Яковлевич послал ученика-новичка достать из шкафа пакетик со струнами, но крышечка замка туго ходит, и тот открыл ее стамеской. Когда мастер увидел царапины и стал волноваться, он, Иван, вместе с Володей замазали их красным лаком.
Отпустив учеников, Кудеяров пригласил Любу. И она вошла еще более красивая, чем обычно.
Люба объяснила, что двадцать девятого декабря в половине шестого принесла свекру обед. Он лежал после сердечного приступа в подсобной комнате, дремал. Люба заметила беспорядок: вещи сдвинуты с места, газета валяется на полу, в приоткрытой дверце несгораемого шкафа торчит связка ключей.
- Что хранил там ваш свекор?
- Красный портфель.
- Вы заперли шкаф и секретный ящик?
- Да. Я открыла дверцу, затворила ее поплотнее, потом повернула ключ и всю связку ключей положила на столик.
- Когда открывали дверцу, видели красный портфель?
- Нет! Там были квитанционные книжки, деньги, струны…
Вызвали Марусю Ларионову. Она показала, что двадцать девятого декабря привезла Белкина в театральные мастерские и ждала его во дворе. Это было в шестом часу, а через тридцать-сорок минут помощник оператора вынес в чехле осветительный прибор и сел с ним в кабину. Они поехали на киностудию, но по пути оператор велел остановиться и пошел в гастроном. Маруся хотела переложить прибор из кабины на заднее сиденье, но только подняла его, как из-за чехла вывалился красный портфель.
- Врешь! - воскликнул фарцовщик.
- Тихо!. - стукнул ладонью по столу Кудеяров и спросил Марусю: - Портфель был на защелке?
- Нет. Укладывая его обратно в футляр, я заметила, что в нем была некрашеная спинка скрипки и большие листы бумаги с массой цифр.
- Белкин, признаёте себя виновным в краже портфеля?
- Не признаю! Во сне ей приснилось! В чехле был мой собственный красный портфель. Раскадровка сценария в нем лежала.
Александр Корнеевич открыл нижний ящик своего стола, извлек шесть разных красных портфелей и разложил их перед Марусей Ларионовой. Она посмотрела, повернула один из них другой стороной и узнала его по темному пятну, посаженному слесарем.
- Теперь, Белкин, признаёте себя виновным?
Фарцовщик сидел, опустив голову, очевидно прикидывая: продолжать отпираться или повиниться? Есть еще свидетели или Маруся последняя?
Кудеяров вызывает оператора Максима Леонтьевича Горохова. Тот входит уверенной походкой, с поднятой головой, крепко берется рукой за спинку стула. Куда девались его мягкость, добродушие, нерешительность?
- Задержанный нами Белкин заявил, - говорит комиссар, - что фотоснимки деки «Родины» и табличек нашел после вашего отъезда в отпуск у вас в рабочем столе?
- Как же я мог снять их, когда они лежали в несгораемом шкафу? Мастер Золотницкий показал их мельком один раз и сейчас же спрятал. Не было у меня таких снимков!
- Белкин проявлял интерес к деке и табличкам?
- Да! При мне расспрашивал нашего консультанта Савватеева, что к чему и какая цена…
- Белкин, был такой разговор?
- Не помню!
Александр Корнеевич вызывает Савватеева, который подтверждает слова Горохова. Георгий Георгиевич добавляет, что Белкин интересовался и тем, сколько может стоить сделанная мастером Золотницким «Родина».
- Не помню! - опять говорит фарцовщик.
- Лжешь! - закричал Горохов. - Ты украл портфель!
- Это еще надо доказать! Законы мы знаем!
- Тихо! - снова сказал Кудеяров и взял со стола две фотографии. - Снято неплохо! - и дал их свидетелю. - Ваши?
- Снимки слишком контрастные… - проговорил Горохов. - Нет, не мои!
Белкин взглянул через плечо свидетеля на фотографии и заявил:
- Моя работа! Это я снимал березы в Сокольниках, - указал он на первый снимок, - и Москву-реку в полдень! - ткнул он пальцем во второй. - Стараешься, а все равно не ценят!
- Ваша работа? - спросил Александр Корнеевич, и в его голосе прозвучало сомнение: - Верно, ваша?
- Думаете, глаза отвожу? Я снимал моим аппаратом «Зенит-С».
Я взял снимки и стал их рассматривать.
- Слушайте, Белкин! - сказал я. - Может быть, вашим аппаратом снимал кто-нибудь другой?
- Новое дело! Я с ним никогда не разлучался!
- Но в студии оставляли?
- Брал с собой!
- Вы не заметили, - спросил Кудеяров, - что на ваших снимках есть один дефект?
Посмотрев на показанные ему две едва заметные темные линии, идущие поперек верхней части снимка, Белкин сказал:
- Где-нибудь случайно пленку поцарапал…
- Возможно! - ответил Александр Корнеевич и, взяв лупу, предложил внимательно посмотреть на фотографии.
Да, две черные черты на небольшом расстоянии друг от друга, одинаковые на обоих снимках, тянулись вверху от края до края.
- Не смогли же вы поцарапать оба снимка с такой удивительной точностью, - сказал Кудеяров.
- Конечно, конечно… - пробормотал Белкин, вероятно почуяв, что ему неспроста показали эти фотографии. - Хотя это не имеет никакого отношения к делу.
- Возможно! - еще раз произнес Кудеяров. Вынул из «Дела Белкина» фотоснимки нижней деки «Родины» и табличек толщинок. - Поглядите! - сказал он, передавая лупу фарцовщику. - И на этих точно такие же черные линии!
Белкин взял лупу, посмотрел на фотографии. И я заметил, что его рука слегка дрожит.
- Ну как? - спросил Александр Корнеевич спокойно.
- Да, да, - прошептал фарцовщик в волнении. - Наверное, моя кассета…
- Нет! - ответил Кудеяров, доставая из ящика фотоаппарат «Зенит-С» и вынимая его из футляра. - Кассета в полном порядке! - и взял из «Дела» лист бумаги с бланком научно-технического отдела, где на машинке отпечатан акт экспертизы:
«На исследование из Московского уголовного розыска были доставлены:
1) фотоаппарат «Зенит-С» за № 56097752, который был изъят при обыске на квартире у стажера, ассистента кинооператора студии научных фильмов Роберта Ильича Белкина;
2) фотоснимки размером 13x18, изображающие, первый - белую нижнюю деку скрипки «Родина» (третий вариант); второй - таблички толщинок для этой деки на двух листах.
Все фотографии обнаружены на таможне в багаже господина Вильяма Д. Спайса.
Перед экспертизой был поставлен вопрос: сняты ли эти фотографии фотоаппаратом «Зенит-С» за № 56097752?
Осмотр и исследование
Фотоаппарат «Зенит-С» за № 56097752 малоформатный, зеркальный. Кожаный футляр, в котором находится вышеуказанный аппарат, имеет ремешок, местами потертый и надрезанный. Фотокамера с объективом «Индустар-50» за № 5634619 светосилы 1:3, 5 просветлен.
При практическом опробовании фотоаппарата каких-либо недостатков во взаимодействии частей и механизмов не обнаружено.
При снятии задней стенки фотоаппарата в нем оказались кассета и перемоточная катушка. На левом ролике механизма, служащего для перемотки пленки, имеются два микроскопических заусенца, размером 0, 03 миллиметра, расстояние между которыми составляет 10, 28 миллиметра. Данные дефекты отображаются в виде микроскопических продольных линий (белых царапин) на негативной пленке.
На снимках же, произведенных с помощью исследуемого аппарата, получаются такие же микроскопические черные линии, проходящие поперек всего снимка. Эти линии на снимках имеют в длину размер 13x18 и простым глазом малозаметны. Однако при применении увеличительных приборов эти линии ярко выражены.
При исследовании представленных на экспертизу фотоснимков установлено полное соответствие этих линий с дефектом негативной пленки (царапинами), отснятой вышеуказанным фотоаппаратом.
Заключение
Два снимка размером 13X18, изображающие белую нижнюю деку скрипки «Родина» (третий вариант) и таблички толщинок для этой деки, обнаруженные в багаже господина Вильяма Д. Спайса, отпечатаны с той пленки, которая была использована при съемке фотоаппаратом «Зенит-С» за № 56097752, изъятым на квартире у кинооператора Р. И. Белкина.
Эксперт-трассолог (подпись).
Эксперт-фотограф (подпись)».
Чем дальше читал акт экспертизы Белкин, тем бледнее становилось его лицо. Дочитав, он тихо положил бумагу на стол.
- Вы украли красный портфель, сняли вашим аппаратом деку, таблички, отпечатали снимки, пленку сожгли. Признаётесь, Белкин?
- Дд-а… - выдавливает из себя фарцовщик, запинаясь. - Да-а…
- Расскажите, как вы ухитрились положить портфель в платяной шкаф в то время, когда дверь мастерской была опечатана?
- Не клал! - отвечает преступник шепотом.
Кудеяров вызвал коменданта. Любитель канареек угрюм, тяжело дышит и, добравшись до стула, грузно опускается на него. Александр Корнеевич спрашивает, приходилось ли ему, Константину Егоровичу, снимать с двери мастерской сургучные печати и по какому поводу. Комендант объясняет, что первый раз сделал это для того, чтобы перенести из мастерской в другое помещение реставрированные смычковые инструменты, за которыми ежедневно приходили клиенты. Во второй раз он снял печати третьего января, когда Белкин заявил, что оставил в мастерской нужный ему до зарезу прибор, который он и достал из платяного шкафа.
- Вы это видели?
- Да! Стоял возле.
- Никуда не отлучались?
- Нет! Хотя… На дворе раздались частые автомобильные гудки. Белкин попросил меня посмотреть в окно, не сигналит ли его шофер, кажется Маруся. Я и поглядел туда.
- Значит, вы, Белкин, в это время сунули портфель в платяной шкаф?
- Под кучу фартуков! - добавляю я.
Преступник еле шевелит губами, подтверждая это.
Работая по очереди, стенографистки расшифровали и напечатали на машинке протокол, за исключением последних показаний свидетелей. Пока они заканчивали свое дело, я спросил Белкина, почему мистер Спайс не купил деку и таблички, а взял только фотографии. Белкин тихо объяснил, что покупатель плохо разбирается в скрипках и предложил за все десять «крабов» (дамских часов с браслеткой). Поэтому было решено: он, иностранец, покажет фотографии у себя, и в следующий.приезд он или же тот, кому поручит, купит эти вещи. Но предупредил, что даст много долларов за целую скрипку работы А. Я. Золотницкого. Сомнений не было: мистер Спайс преотлично понимал в скрипках, слышал или читал в наших и иностранных журналах о работах Андрея Яковлевича, особенно о его «Родине», и подбивал Белкина на новую кражу.
Когда под протоколом появились все нужные подписи и конвоиры увели преступника, Кудеяров пожал руки свидетелям.
- Спасибо за помощь, товарищи! - сказал он, провожая всех к двери. Затем, обхватив руками мои плечи, добавил: - Переходи к нам работать… Ну-ну, шучу! Знаю - каждому свое.
И, уже прощаясь, предложил:
- Приезжай в выходной! Какой мед у меня!..
Москва, 1962-1964 гг.
ПО СЛЕДУ, ИДУЩЕМУ ИЗ ТЕМНОТЫ(Лев Кассиль)
Скажу сразу и напрямик, что не очень-то я высоко ценю тех читателей, которые, придя в библиотеку, категорически заявляют: «.Мне только детективчик какой-нибудь. И чтобы пошпионистей».
Впрочем, не слишком милы моему сердцу и те, кто чванливо изрекают: «Нет, детективов я вообще не читаю и не признаю за настоящую литературу».
Неправы, конечно, как те, так и другие. У каждого вида, у каждого жанра литературы и искусства своя радость, свои законы, свои художественные приемы. И важно лишь одно: все, что выходит из-под пера писателя, независимо от жанра, должно отвечать требованиям, которые мы вообще предъявляем к настоящему искусству. А серьезный, влюбленный в книгу читатель хотя и может иметь пристрастие к какому-нибудь определенному разделу художественной литературы, но знает и ценит самые разнообразные ее виды. Можно, например, понять парнишку, который, мечтая в будущем стать моряком, прежде всего ищет в библиотеке книги писателей-маринистов, начиная от Станюковича и кончая Новиковым-Прибоем или Леонидом Соболевым. Но, думается, неважный из него выйдет моряк, подходя к этому званию с нашей сегодняшней точки зрения на культурного человека, если не будет он знать Пушкина, Толстого, Чехова, Горького, Маяковского.
Так обстоит дело и с теми читателями, которые признают лишь детективные книги, то есть литературные произведения, в которых все строится примерно по такому плану:
1. Что произошло?
2. Кто мог это совершить?
3. Где причины случившегося?
4. Куда ведут следы?
5. Кем ведется поиск по этим следам?
6. Правилен ли избранный путь?
7. Изобличен ли виновный?
8. Схватят ли его когда-нибудь?
Вот примерно обычная схема экспозиции того литературного произведения, которое принято называть детективом. Однако это внешние черты, определяющие принадлежность книги к известному разряду приключенческой литературы. Важно, чтобы во всем остальном, то есть по глубине и четкости описания людей, по яркости характеров, по языку и художественной правде, книга отвечала нашим представлениям о подлинной художественной литературе. Этого умели добиваться такие мастера, и по существу первооткрыватели детективного жанра, как Конан-Дойл и Честертон. Недаром образы Шерлока Холмса и Патера Брауна стали классическими для всей мировой литературы. Во многом запоминаются и такие персонажи детективной литературы, как комиссар Мегрэ из романов французского писателя Сименона или инспектор Пуаро из многочисленных книг английской писательницы Агаты Кристи. Заслуженную популярность у читателей приобрели книги детективного жанра, принадлежащие перу наших писателей - Ардаматского, Брянцева, Томана. Умело и уважительно использовали приемы детектива такие отличные мастера нашей советской литературы, как Павел Нилин, покойный Лев Никулин, Виль Липатов и др.
Немало увлекательных книг, отвечающих характеру жанра, о котором идет речь, написал и Матвей Ройзман, чьи три повести вы только что прочли.
Матвей Ройзман родился в 1896 году. Учился в Московском коммерческом училище. Окончив его, поступил в Московский университет на юридический факультет. С юных лет он пишет стихи. После революции у него выходят два поэтических сборника. Он член тогдашнего Всероссийского Союза поэтов. В 1920 году М. Ройзман примыкает к литературному течению имажинистов, к тому его крылу, где во главе стоит Сергей Есенин. Вскоре Ройзман становится секретарем организованной самим Есениным «Ассоциации вольнодумцев», как бравурно окрестила себя эта группа. Знаменитый поэт относился к Ройзману с большим дружеским вниманием и доверием.
Но, несмотря на увлеченность поэзией, Ройзман обращается к прозе. Он пишет роман «Минус шесть» - сатиру на нэпманов, как называли тогда торгашей и коммерсантов, решивших, что после введения в нашей, разоренной гражданской войной, измученной голодом и разрухой стране новой экономической политики (нэп) пришло их время. Само название романа «Минус шесть», взятое из выносимых в те годы советским судом приговоров, запрещавших осужденным жуликам жить в шести крупнейших городах страны, как бы подчеркивало тщету и кратковременность существования нэпманов, спекулянтов. Роман имел большой успех. Его перевели на многие языки.
В последующие годы М. Ройзман много ездит по стране, в результате чего появились очерковые книжки о Белоруссии, роман «Эти господа», повествующий о труде и быте крымских виноградарей, и роман «Граница» о пограничном промколхозе.
С конца 1936 года писатель увлекается новой темой: он знакомится с трудной, подчас героической работой нашей милиции.
Надо сказать, что в некоторых литературных кругах не очень-то одобряли его новое пристрастие. «Ну, тащат пьяных в вытрезвитель, ловят жуликов, что тут расписывать?» - говорили некоторые блюстители «высокой литературы». Но Ройзман понимал всю важность и значительность незаметной для равнодушного глаза работы тех, о ком еще с такой теплой признательностью и так весело писал Маяковский: «Моя милиция меня бережет». Он неутомимо печатал очерки о работе милиции, выпустил книгу о ней: «Друзья, рискующие жизнью».
Настоящий, большой успех пришел к писателю после того, как вышла в свет повесть об оперативных работниках Уголовного розыска «Берлинская лазурь». Содержание, персонажи и сюжет ее приобрели повсеместную популярность у нас в стране и за рубежом, после того как в 1956 году был выпущен фильм «Дело № 306», поставленный по этой повести и давший ей впоследствии новое название. Это был первый художественный фильм, рассказавший увлеченно и всерьез о сложнейшей и опасной работе тех, кто охраняет законность, общественный порядок, а подчас и жизнь наших людей.
Чтобы написать вторую повесть, посвященную этой же теме, целиком захватившей писателя, ему пришлось изучить обширнейший материал и даже непосредственно участвовать в следствии. Так появилась книга «Волк», в которой М. Ройзман показал, как за уголовным преступлением может скрываться и политическое злодеяние.
Отныне у писателя постоянный пропуск в Московское управление милиции. Он ежедневно ходит туда, как на службу. К нему привыкли, с ним охотно делятся опытом, посвящают в сложные интересные дела.
Доскональное знание подлинных материалов, писательская фантазия, любознательность, умение воссоздать в книге атмосферу добра, уважений я доверия к человеку - вот основные черты, отличающие все написанное М. Ройзманом.
В повести «Вор-невидимка» таинственно и зазывно звучит необыкновенная… скрипка. Около двух лет изучал Ройзман искусство тех, кто мастерит или реставрирует драгоценные музыкальные инструменты. У писателя появляются новые герои: люди искусства - скрипачи, архитекторы, киноработники, но рядом с ними, как всегда, он показывает людей, чей труд и самоотверженность ограждают мир добра и созидания от мира преступности.
Волнующие, хорошо выписанные ситуации, на которых строятся увлекательные сюжеты повестей, большой познавательный материал, обычно содержащийся в них, разнообразие человеческих, характеров и судеб - все это дает основание высоко оценить творчество М. Д. Ройзмана как мастера детектива. Недаром один из виднейших советских писателей Всеволод Иванов писал Ройзману, что читал его книгу с увлечением и назвал автора «московским Конан-Дойлем».
В этом шутливом, но, конечно, чрезвычайно похвальном определении отдается дань умению Ройзмана и полному овладению им секретами избранного жанра
Лев Кассиль
[1]