Ава раньше работала бухгалтером. Она живет одна в двухкомнатной квартире, стены и мебель которой украшены фотографиями ее пяти внуков. Ава старается жить максимально активной жизнью. Ей уже под 80, но она здорова и энергична. У Авы было четыре брата (один из них был ее близнецом) и сестры, большинство из которых умерло в молодом возрасте, и в живых осталась только она. «Наверное, у Бога была причина, по которой он решил не отнимать у меня жизнь», — говорит она, но не забывает и указать на то, что, вероятно, одним из объяснений причин ее бодрости и здоровья является естественно сложившийся в ее районе хороший коллектив пенсионеров. Ава живет в возведенном при поддержке государства огромном кооперативе на 2585 квартир в районе Кони-Айленд. Она переехала сюда более 25 лет назад, после того, как ее 52-летний муж умер от сердечного приступа, а двое детей начали самостоятельную жизнь. Тогда Ава жила на Лонг-Айленде, и после переезда детей квартира оказалась слишком большой для нее одной. После того как невестка сообщила ей, что Ава может получить субсидию на аренду квартиры, она решила переехать. «Мне пришлось очень аккуратно распорядиться моими деньгами, — вспоминает Ава. — И я никого в этом районе не знала кроме одной женщины, с которой познакомилась в Рокуэйз в Нью-Йорке. Узнав, что я играю в маджонг, она зашла в гости. Мы до сих пор дружим».
После переезда Ава все еще продолжала работать в строительной компании на Лонг-Айленде. Она заметила, что ее соседи и сотрудники кооператива организовывали различные мероприятия для пожилых жильцов, и по мере старения жильцов этих мероприятий становилось все больше и больше. Но у работающей Авы тогда не было ни времени, ни желания в них участвовать. После выхода на пенсию знакомые по маджонгу убедили ее прийти на встречу пожилых жильцов. Постепенно Ава «включилась» в общественную жизнь: начала участвовать в прогулках по дощатому настилу морской набережной, делать зарядку, посещать курсы йоги, ходить на встречи «Хадассы» и помогать престарелым, больным и не выходящим из дому обитателям своего района. «Необходимо жить общественной жизнью, — говорит Ава, — иначе чем заполнять свободное время? Надо же утром вставать для каких-нибудь дел! Сами понимаете, что под лежачий камень вода не течет».
Аве всегда нравилось проводить время с подругами. Через десять лет после того, как она начала вести активную жизнь среди пенсионеров своего района, у нее есть «по крайней мере пять близких подружек из кооператива, с которыми она может поделиться сокровенными мыслями» и много знакомых по разным курсам и мероприятиям. Наиболее серьезные отношения у Авы сложились с Виктором, овдовевшим 25 лет назад и проживающим в кооперативе с момента начала заселения здания в 1964 г. Ава и Виктор были знакомы с тех времен, когда каждый из них имел своего партнера. Ранее Ава находилась в близких отношениях с Джейсоном, который хотел, чтобы они поженились. Однако Ава разорвала с ним связь после того, как его здоровье начало ухудшаться. Она разошлась с ним не потому, что она бессердечный человек, а потому что не хотела превратиться в сиделку, когда его здоровье совсем ослабнет.
Существует миф о том, что одинокие пожилые женщины постоянно пребывают в поисках нового мужа, поэтому многим поведение Авы может показаться странным. Тем не менее ее поступок можно назвать типичным — женщины в ее ситуации прекрасно знают, как может измениться их собственная жизнь после начала тяжелой болезни мужа. Виктору уже за 80, и похожая история вышла у него с его прежней подружкой Сюзан. «Я подшучивал над ней по поводу возможности нашего брака, и она всегда наотрез отказывалась, — рассказывает он. — У ее мужа была болезнь Альцгеймера, и она за десять лет этой болезни вдоволь натерпелась. „Я уже больше ни за кем не хочу ухаживать“, — отвечала она мне. „Да не вопрос“, — говорил я тогда. Мы жили рядом, поэтому вступать в брак было совсем не обязательно».
После смерти Сюзан Виктор как-то зимой встретился с Авой в местном ресторане. Ава спросила, где его подруга. Он ответил: «Она умерла в июле». Тогда Ава сказала ему, что тоже свободна. «Представьте себе, через пару дней после этого мы встречаемся на одном еврейском мероприятии, и он спрашивает: „Что ты имела в виду — ты свободна?“ Я решила, что он меня неправильно понял и говорю: „Это совсем не то, что ты думаешь!“ Потом объяснила ему, что я свободна для свиданий и встреч, и он ответил: „А, ну, отлично“. Вот и все. В тот же вечер он мне позвонил, и мы начали встречаться на нейтральной территории в городе».
Пара не теряла времени на пустые ухаживания. Они быстро начали проводить вместе выходные, ездить на метро на Манхэттен, чтобы сходить в кино или в театр. К началу лета Виктор водил Аву в Линкольн-центр на концерты и танцы на открытом воздухе. «Прошлую субботу мы провели на улице при ужасной жаре — 38 градусов по Цельсию, — рассказывает Ава. — Я под деревом сидела, а Виктор танцевал. У меня астма, мне не стоит рисковать». Вместе они помогли организовать смотр талантов в местном центре для престарелых, и их совместное исполнение «Янки-дудл» было отмечено наградой. С недавних пор они начали друг для друга готовить: раз в неделю у нее и раз в неделю у него.
Однако Виктор и Ава поставили «ограничитель» на свои отношения. «Мы встречаемся в пятницу вечером, в субботу и воскресенье, — объясняет Виктор. — Все остальное — мое личное время». Ава занимает точно такую же позицию. Обычно на неделе она посещает два утренних класса, потом идет домой обедать («Не могу себе позволить есть в городе, как другие, ведь у меня же нет пенсии», — объясняет она), а во второй половине дня гуляет, идет к врачу, занимается волонтерской работой, шопингом, а вечером играет в маджонг, читает, смотрит ТВ или разговаривает по телефону. Иногда Ава задумывается о том, как бы сложилась ее судьба, если бы она жила вместе с Виктором. Порой ей становится одиноко, и она думает о том, как ей не хватает общества мужа. Но потом она вспоминает об участи Джейсона и о том, что рискует стать сиделкой любого мужчины, который захочет жить с ней вместе. Она вспоминает о том, сколько у нее дел, планов и, как многие ее сверстницы, решает, что все-таки интересней иметь спутника, с которым можно куда-нибудь выходить, чем человека, который ждет дома и к которому надо возвращаться. После этого Ава утешается мыслью о том, что ей и одной неплохо. «К тому же у меня в квартире нет места для мужчины! — Она осматривает свою аккуратную квартиру и улыбается. — Ну куда я его дену? У меня же нет кладовки!»
Ава и Виктор здоровы и вполне обеспеченны. Они настолько спокойно старились в одиночестве, что никогда даже не думали о возможном переезде в квартиру или, по крайней мере, чуть ближе к своим детям. Более того, не так давно Ава сократила количество визитов к собственным детям. Ее дочь вместе со своими тремя сыновьями-подростками живет на Лонг-Айленде; сын (от него у Авы два маленьких внука) недавно получил должность в министерстве обороны и переехал в штат Виргиния. Ава считает, что раньше проводить время с детьми было веселее. «Мой сын очень загружен работой, — объясняет она. — Мне нравилось бывать у дочери, но ее мальчики уже почти взрослые. А от разговоров с дочерью я, к сожалению, только расстраиваюсь. Она несчастлива в браке и, мне кажется, уйдет от мужа. Она только об этом и говорит».
Ава не перестала любить свою дочь, но встречи с ней стали ей в тягость. Сейчас у нее нет сил, чтобы заниматься проблемами своих родственников. Подобное случается нередко. Престарелые одиночки часто говорят, что предпочитают жить одни, потому что их дети заставляют их… работать! Сидеть с детьми. Помогать готовить еду. Убираться. Некоторые из перечисленных обязанностей могут нравиться престарелым, однако большинство предпочитает выполнять их на собственных условиях, а не потому, что этого требуют собственные дети. Кроме всего прочего, возникает опасность попадания в эпицентр семейной драмы. Ава рада тому, что ей не приходится сталкиваться со всем этим каждый день. Она верит, что рано или поздно дела в семье ее дочери наладятся, но не стесняется сказать, что в данный момент она счастлива, потому что имеет своих друзей, свой дом и свою собственную жизнь.
Другие пожилые люди, с которыми мы говорили, тоже достаточно негативно относятся к идее переезда поближе к детям. Джоан работала психологом, сейчас ей 80 лет. Она давно развелась с мужем и после смерти своего бойфренда четыре года назад осталась одна. Джоан нравится жить в городе, гулять по району с тележкой из супермаркета, пройтись до банка или до врача. Но не так давно в ее доме сломался лифт, и ей требовалась помощь при подъеме и спуске по лестнице. Поэтому Джоан была рада погостить у родных, живущих на Юге, и провела там полтора месяца. Но когда дочь с зятем предложили ей найти квартиру рядом с ними, такая перспектива отнюдь не привела пожилую женщину в восторг: «Я не хочу с ними жить, — заявляет Джоан. — Я люблю свою дочь. Я знаю, что и она меня любит. Но я не хочу жить рядом с детьми. Я им не доверяю». Точно так же Джоан настроена и по отношению к своему сыну и его семье. «Мы сейчас никак не связаны. У моего сына депрессия. Он только и делает, что играет в онлайн покер и ни с кем не разговаривает. У него с женой две дочки, 11 и 17 лет. Одиннадцатилетняя очень милая, но она любит манипулировать людьми. Ей вообще нельзя доверять. Поэтому от всех них я стараюсь держаться подальше».
По мнению Джоан, ее дочь хочет перевезти ее из Нью-Йорка на Юг не ради ее блага, а из своих собственных соображений. «Она говорит: „Мне будет гораздо спокойнее, если бы ты жила здесь. Ты могла бы приходить к нам на ужин пару раз в неделю. Ральф (ее муж) мог бы помогать тебе с покупками, и мы бы вместе куда-нибудь раз в неделю выбирались“. Но у меня с ними не очень хорошие отношения. Они оба меня немного с ума сводят». Точно так же, как и многие другие престарелые, с возрастом Джоан все меньше заботит то, что, по мнению других, она должна делать. Джоан интересно делать только то, что нравится ей самой, даже если для этого нужно сокращать время общения с теми друзьями и родственниками, общество которых ей всегда мало нравилось.
Джоан считает, что все это вопрос контроля. Придется ли ее дочери жить, беспокоясь за престарелую мать, которая проживает вдали от семьи? Или Джоан придется забыть о своей независимости, уехать из дома и города, которые ей нравятся, и укреплять семейные связи, которые ей не очень хочется поддерживать? Бесполезно поднимать разговоры о том, кто кого больше любит. «Мне здесь нравится, — говорит Джоан. — Я делаю то, что хочу, когда хочу, и меня это устраивает. Я сама за себя отвечаю. Я обо всем позаботилась. Написала завещание, даже выбрала место кремации. Наверное, когда сил будет меньше, меня куда-нибудь перевезут. Но я надеюсь, что умру в Нью-Йорке. Честное слово».
Ди — миниатюрная 90-летняя афроамериканка со светлой кожей. С момента смерти мужа в 1983 г. она живет в аккуратно прибранной двухкомнатной квартире в Гарлеме. Ди также ценит свою домашнюю автономию, и переживает, что может рано или поздно изведать другие формы проживания. «Это мой дом, — говорит она. — Здесь я главная. Я делаю то, что хочу. Дом для престарелых, или как там его еще называют — жилье с уходом, я содрогаюсь от одной мысли об этих заведениях. Я хочу жить дома».
Ди считает, что некоторые из ее сверстников могут оказаться изолированными и почувствовать себя одиноко. Тем не менее она полагает, что многие родственники, друзья и работники социальных служб переоценивают потребность людей ее возраста в человеческом обществе. «Говорят, что я постоянно должна с кем-нибудь быть, — жалуется она. — Да мне хорошо в своей собственной компании! Когда я готова что-то сделать, я это делаю». Много лет назад Ди была активисткой, членом правления строительного кооператива, она участвовала в борьбе за права чернокожих и работе организаций наподобие Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения (National Association for the Advancement of Colored People, сокращенно NAACP). Большинство ее друзей умерли или переехали в места с более теплым климатом, и Ди очень приятно видеться с теми, кто остался в Нью-Йорке, сходить с ними на ланч или посетить музей. Большую часть времени Ди проводит за чтением. Она читает главным образом журналы, а также биографии и романы. Ди говорит, что перестала регулярно читать газеты, так как поняла, что в 90 лет времени на изучение чего-то нового остается немного, поэтому она хочет сосредоточить внимание на «чем-то серьезном» и вечном, а не наборе фактов о сиюминутном состоянии мира. Она часто разговаривает по телефону, по вечерам ненадолго включает телевизор и выбирается в город настолько часто, насколько ей позволяет здоровье, приблизительно три-четыре раза в неделю. «Я понимаю, что приходится жить, в чем-то себя ограничивая. Поэтому я счастлива делать все то, что у меня получается».
Не все в состоянии находиться в одиночестве так долго. Но Ди прожила одна уже почти тридцать лет, у нее есть к этому предрасположенность, и выработались навыки, необходимые для счастливой жизни в одиночестве. У Ди есть дочь, которая тоже одинока, живет в Массачусетсе и уважает желание матери жить отдельно. Ди говорит, что они с дочерью «очень близки», однако ей совершенно не хочется перебираться к ней поближе. «Я не стремлюсь жить вместе с дочерью, — объясняет Ди. — У нас очень разные привычки. Навещая ее, я держу себя в руках и стараюсь делать все так, как у нее принято. Она ведет себя точно так же, когда гостит у меня. Но тем не менее она начинает слегка мной управлять и давать указания». Точно так же, как и Джоан, Ди очень расстраивается, когда дочь начинает ей указывать. Это, по словам Ди, унизительно и угнетает ее. Она гордится своей независимостью и когда Ди говорят, что ей требуется помощь, кажется, что она теряет контроль над ситуацией.
Большинство тех, кому выпало стареть в современном обществе, больше всего боятся попасть в зависимость от других людей или учреждений. Это, пожалуй, одна из самых неприятных сторон культа индивида. Цельность и чувство собственного достоинства выражаются в осознании собственной независимости, поэтому, когда человек вынужден признать, что сам не в состоянии о себе заботиться, он, как говорят восточные люди, «теряет лицо».
Если вдуматься, то в некотором смысле никто из нас не является по-настоящему независимым. Миф об автономии и независимости человека, а также любимый многими индивидуализм поддерживается благодаря социальным институтам: семье, рынку и государству. Основанные на этом мифе домыслы, например о возможности полагаться исключительно на собственные силы или о человеке, который сам себя сделал, полностью игнорируют взаимозависимость членов общества друг от друга, а ведь это именно она дает возможность даже самым асоциальным представителям человечества идти своим путем! Не стоит забывать о четких различиях между Ди, Виктором, Авой (которые в состоянии позаботиться о себе и поддерживать высокий уровень жизни, находясь в собственных квартирах), и их менее удачливыми современниками, страдающими от одиночества, но не имеющими никого, кто бы мог им помочь, или боящихся переехать к родственникам. Одна из моих помощников по проекту, молодой медик и социолог Елена Портоколоне называет эту дилемму «тиранией независимости». Истории менее здоровых одиночек являются прекрасными иллюстрациями данной проблемы.
Возьмем, например, Эдит. Ей уже под 80, и она называет себя «затворницей». Последние тридцать лет она борется с последствиями облучения, которое проводилось при лечении рака матки. Она работала преподавателем в школе для глухих детей. Эдит говорит, что отрицательные результаты облучения стали известны через много лет после того, как само лечение уже закончилось. «Сначала у меня был рак, — рассказывает Эдит, — но это еще ничего. Потом мне сожгли все внутренности. Мне пришлось выйти на пенсию в 52 года, и с тех пор я инвалид».
Эдит рассказывает о том, какая у нее сложная жизнь. Она живет на страховку по инвалидности и постоянно волнуется по поводу своего финансового положения. Она практически постоянно испытывает боль, борется с депрессией и теряет зубы от плохого питания. Ей сложно передвигаться, и она редко выходит из дома. Она одинока, но не хочет делиться своими проблемами с несколькими друзьями, потому что боится, как бы они от нее не отвернулись. Не так давно Эдит согласилась выехать на прогулку с волонтером из организации помощи престарелым. В результате во время этой прогулки она выпала из инвалидной коляски и угодила в больницу с открытым переломом руки. Сейчас Эдит навещают медицинские сестры и работники социальных служб. Они уговаривают ее переехать в дом престарелых. «Я на всех зла. Моя жизнь в тупике», — говорит Эдит.
Она боится. В ее жизни было много пустоты и неприятностей, но она всегда гордилась своей способностью жить «независимо» или, по крайней мере, в своей собственной квартире. «Мне очень повезло: я всегда была независима, — говорит она, — но сейчас я думаю о том, смогу ли сама о себе позаботиться».
Со стороны может показаться, что это ей вряд ли удастся. После перелома руки Эдит весит около 40 кг, хотя до этого весила 66 кг. У нее выпадают зубы и нет протезов, поэтому врач прописал ей жидкую диету. «Я ем, как ребенок», — говорит она. Диетолог рекомендовал ей размельчать еду в блендере, но пользоваться блендером ей мешает сломанная рука, а помощь на дому, которую она получает, явно недостаточна. Проблема усугубляется еще и тем, что Эдит с недоверием относится к программе Medicaid — боится, что социальные службы могут заставить ее отказаться от квартиры. Из-за своего стремления к независимости Эдит отказывается от социальной помощи, на которую имеет полное право. «Я хочу сохранить свою квартиру, — говорит она, — и я просто в ужасе от того, что меня хотят упечь в дом престарелых. Это мне совсем не нравится».
За свою жизнь Эдит достаточно настрадалась по разным медицинским учреждениям, поэтому прекрасно представляет, как сложится ее жизнь в доме престарелых. Плохой уход и равнодушный медперсонал. Скверные условия проживания и невозможность выйти на улицу. Бесконечная тоска от жизни там, где не происходит ничего кроме смерти. «С головой у меня все в порядке, — настаивает Эдит, — и я боюсь, что там мне будет очень плохо». С Эдит не поспоришь, шанс оказаться в таком незавидном положении есть.
С ситуацией в домах престарелых прекрасно знаком Джон, которому за 80 и который делает все возможное для того, чтобы жить дома. Раньше Джон сам работал в домах престарелых, а потом ему пришлось поместить в одно из таких заведений собственную мать. У Джона совершенно непоколебимое мнение о подобного рода заведениях: «Любой человек, имеющий хотя бы малейшее представление о том, что это такое, сделает все возможное, чтобы остаться дома. Поверьте, я все это знаю не понаслышке». По словам Джона, проблема не только в том, что в домах престарелых чаще всего не хватает персонала для нормального обслуживания их обитателей. Вопрос еще и в том, что обстановка в этих заведениях унылая, тягостная, отталкивающая и, в первую очередь, депрессивная. Как бывший сотрудник социальных служб, Джон знает по собственному опыту, что, попав в дом престарелых, человек практически теряет шансы пойти на поправку, а вместе с этим и надежду на независимость. «Это конечная станция. Дальше пути нет, приехали», — невесело усмехается он.
Джон очень сожалеет о том, что ему с сестрой пришлось поместить мать в дом престарелых. Правда, она сломала бедро, так что никакого другого выбора у них не оставалось. «Я выбрал для нее один из лучших домов престарелых, — вспоминает Джон, — но через три года ситуация в нем резко ухудшилась. Еда стала однообразной, и все начали жаловаться. Однажды я приехал навестить ее в праздники. На двадцать пациентов была одна сестра, и когда она уходила в туалет, ситуация выходила из-под контроля. Ведь это нечестно, понимаете? Руководство урезало штат, чтобы сократить расходы, и все развалилось, как карточный домик». После того посещения Джон с сестрой очень расстроились и решили перевести мать в другое заведение. Результаты перевода оказались катастрофическими. «Она протянула на новом месте всего неделю. — В его голосе слышится сомнение и, как мне кажется, стыд за произошедшее. — Она не вынесла перемен».
Для Эдит самым страшным в переезде в дом престарелых является даже не уровень ухода и сервиса, а то, что она перестанет общаться с семьей и друзьями. «Друзья приходят ко мне один или два раза в неделю, — говорит мне она. — У меня близкие отношения с двумя кузинами. Они мне часто звонят». Она часто чувствует себя одинокой и хочет, чтобы у нее было больше знакомых, с которыми она могла бы поговорить и облегчить душу. Однако Эдит понимает, что у нее и без этого больше родственников и друзей, чем у многих других товарищей по несчастью. «К некоторым старикам вообще никто не приходит и не проверяет, как у них обстоят дела. Мне повезло», — замечает она.
Странно слышать такие слова от престарелой затворницы, которая борется с одиночеством и депрессией. Однако Эдит говорит сущую правду: некоторые престарелые, пережившие родственников и друзей, оказываются в ужасном вакууме. Чаще всего наиболее изолированными оказываются мужчины. В наши дни связь социальной изоляции и половой принадлежности хорошо изучена и документирована. Мы знаем, что на всех жизненных этапах взрослые мужчины в меньшей степени преуспевают в создании новых дружеских отношений и поддержании дружеских связей, чем женщины. Мужчинам также сложнее поддерживать связь с родственниками и детьми. Эти отвлеченные факты стали куда боле осязаемы, когда я провел исследование связанное с жарой в Чикаго, удивительным открытием было то, что процент умерших в это время одиноких престарелых мужчин, которых в городе меньше, чем женщин (потому что женщины обычно живут дольше), оказался пропорционально гораздо выше. Любопытно и то, что именно представители сильного пола оказались в большей изоляции от своих родственников: из 56 умерших, тела и наследство которых никем не были востребованы, 44 человека, то есть приблизительно 80 %, были мужчины.
Впрочем, со стороны степень изоляции измерить нелегко, и не важно, о ком идет речь — о мужчинах или женщинах. Во время жары в Чикаго самые слабые умерли в перегретых домах, и иногда их тела обнаруживали только через несколько дней после смерти. По определению, самые изолированные престарелые не принимают участия в работе религиозных организаций, не посещают центры для пожилых людей, не попадают в поле зрения волонтерской сети ухода и у них не берут интервью журналисты, исследующие жизнь этих слоев населения. Несколько лет мы посвятили поиску самых «закрытых» и социально изолированных престарелых Нью-Йорка, которые бы честно рассказали нам о своей жизни. У каждого из наших собеседников есть своя история, и в этих историях много общего: супруга или супруг, который умер или с которым расстались, слабые связи с семьей и детьми или, возможно, никаких детей вообще, крайне малое количество друзей, психические или физические болезни и расстройства, тяжелый характер. И даже стремясь к человеческому общению, многие из них все-таки предпочли остаться одинокими.
«У меня скучная жизнь», — заявляет Ги практически сразу после согласия на интервью в своей грязной квартире в Чайна-тауне. Вторая жена Г и ушла от него пять лет назад. «Я ни с кем не разговариваю. Я не участвую ни в каких мероприятиях и не поддерживаю никаких организаций. Я люблю сидеть во дворе и гулять по ночам. Я читаю стихи. И я пью — лучше канадской водки на свете ничего нет». Ги недоволен всем миром и своей жизнью: «Моя жизнь ужасна, я уже вам 50 раз говорил!» Во время нашего разговора он выступает против президента Буша, мэра Нью-Йорка Майкла Блумберга, говорит, что у русских нет хороших поэтов («они только лихо рифмуют»), утверждает, что чернокожие «слишком глупы» для того, чтобы получить высшее образование (потом, правда, оговаривается, что пошутил), и заявляет, что любая больница «с крестом или звездой Давида над входом — это кошмар». Иногда с ним занятно, и он шутит, но это не мешает ему быть презрительным и жестоким, а эти черты характера отталкивают от него людей.
У Ги нет детей, но это не значит, что у него нет друзей и он совершенно изолирован. Его сестра живет в том же здании на другом этаже. Уйдя от Ги, его жена переехала к его сестре. С бывшей женой у Ги странные отношения — они разошлись, но при этом остаются близки. Они перестали проводить вместе время после того, как у Ги начался артрит. Но теперь, когда он не может ходить без трости, его бывшая жена иногда заходит к нему, чтобы принести еды и воды. Это странные отношения, но Ги утверждает, что они более сносные, чем во время их брака. «Сейчас все гораздо лучше», — утверждает он. Любопытно, что он жалуется на всех за исключением бывшей жены и той женщины, с которой он жил и которая бросила его до нее.
Со своими ближайшими друзьями он знаком со времен университета, который закончил почти 60 лет назад, а также со времен службы во флоте. Однако его близость с друзьями больше умозрительная. Он часто вспоминает об одном из них, с которым познакомился еще в школе. Этот человек живет в Калифорнии и иногда навещает его в Нью-Йорке. Другой приятель работает карикатуристом и живет в Коннектикуте. Раньше они часто встречались с ним на Манхэттене и ходили на ланч. «Но сейчас он очень занят: пытается найти себе жену в России, — говорит Ги. — Он теперь редко здесь бывает, а сам я его вообще никогда не навещал».
Ги живет в восточной части города, в районе Нижний Ист-Сайд, в котором раньше жили итальянцы и евреи. Когда-то Ги был знаком со многими обитателями своего района. За последние десятилетия здесь поселилось много китайцев, а также людей с деньгами. Ги старился, а район менялся. С одной стороны, Ги кажется, что из-за этих изменений он потерял былую связь с окружающим миром, но, с другой стороны, на улицах стало гораздо спокойнее. «Раньше здесь вообще беспредел творился. Итальянцы всех терроризировали. А с китайцами стало спокойно», — рассказывает он. Сейчас Ги чаще всего видится с людьми из благотворительной организации «Еда на колесах» (Meals on Wheels), которые привозят ему на дом еду каждый рабочий день недели, а в пятницу — даже двойной обед, чтобы ему было легче пережить выходные.
Ги извиняется за то, что его история не такая захватывающая, как хотелось бы. «Простите, что скуку на вас навожу», — вздыхает он, после чего говорит, что хочет поделиться с нами «секретом жизни». «Если в твоей жизни все не так, представь себе хорошую жизнь и то, что ты ею живешь. Раньше я этого не понимал. А сейчас понимаю, поэтому мне ничего не страшно».
Секрет Ги мало чем поможет Полу — вдовцу, которому уже за 80. Пол также живет в Чайна-тауне, в большой квартире, в которой он вырастил сына и ухаживал за женой, после того как у нее обнаружили рак. Раньше эта квартира была чистой и красивой. Теперь в ней царит спартанская атмосфера. На столе навалены старые фотографии, ручки и тетради. На полу лежат трубки от дыхательного аппарата: у Пола хроническое легочное заболевание, поэтому ему круглые сутки необходим чистый кислород. До смерти жены Полу нравилось прогуливаться по району, совершать покупки и общаться со стариками, которые жили здесь еще до китайцев и молодых хипстеров. Пол говорит: «Я лежу на диване и смотрю телевизор. Читать я не могу из-за медицинских препаратов, которые принимаю. От них у меня все плывет перед глазами. Дышится мне легче, когда я ничего не делаю. Если погода не очень жаркая, я смотрю в окно. Если слишком жарко, я просто сижу или ложусь в кровать».
В отличие от Ей, Пол признается, что ему не нравятся изменения в этническом составе района и постепенное исчезновение давних друзей. Пол прожил здесь более полувека и с ностальгией вспоминает дни, когда он и его соседи заходили друг к другу в гости, он был окружен друзьями и чувствовал себя частью большого коллектива. «Раньше здесь жили итальянцы, евреи, ирландцы и испанцы. Потом старые дома сломали и построили огромные жилые комплексы, — вспоминает он. — Ирландцы и испанцы сюда уже больше не вернулись, а наши дети выросли и купили себе дома в других районах. Сейчас это просто Чайна-таун. Мне здесь нравится, но соседи друг о друге и слышать не хотят. Раньше все было по-другому».
Пол говорит, что ему не по душе отстраненность и закрытость соседей. Запереть себя в четырех стенах — значит быть изолированным, а ему хотелось бы, чтобы кто-нибудь к нему периодически заглядывал и интересовался, не нужно ли ему чего-нибудь. К счастью, в Чайна-тауне у Пола остался один старый друг. Он вызвался отводить Пола к врачу и часто заходит с чашкой кофе, едой или просто чтобы поболтать. Сын Пола живет на Статен-Айленд. У него двое детей, он недавно развелся, и у него так много дел, что заходит он не чаще чем раз в две недели. (Ситуация Пола могла бы быть несколько лучше, если бы у него была дочь, потому что, по статистике, женщины больше заботятся о престарелых родителях, чем мужчины.) «Раньше мы с женой приезжали к ним домой, для того чтобы провести день с внуками, — вспоминает Пол. — Сейчас внуков привозят ко мне на несколько часов пару раз в месяц».
Друзья и родственники не могут ухаживать за Полом на постоянной основе, поэтому в быту ему помогают сотрудники служб ухода за престарелыми. Курирующий Пола сотрудник службы заметил, что тот похудел и выглядит истощенным, поэтому ему два раза по рабочим дням привозят еду. Раз в неделю к нему приходят убраться в квартире. Пол является участником программы Medicare и имеет право на дополнительную помощь на дому после пребывания в больнице. Большинство престарелых, с которыми мы общались, выражали интерес к подобного рода услугам, потому что посещения работников социальных служб не только помогают решить многие бытовые проблемы, но и дают возможность пообщаться с другим человеком. Посещение соцработника может оказаться единственным за целый день контактом престарелого с другим человеком. Пол разочарован тем, что к нему направляют людей, которые не говорят по-английски. Ему не нравится общество тех, с кем он не может поговорить, поэтому обычно он посылает их в магазин за фруктами, которые очень любит. В итоге Пол получает фрукты, но проигрывает в человеческом общении.