Когда заходит речь о танковой атаке, не специалисты обычно представляют себе стальные чудовища, появившиеся у Камбре и Амьена, о чем им приходилось читать в корреспонденциях с театра военных действий. Им представляются проволочные заграждения, прорванные, как будто они были сделаны из соломы, раздавленные и смешанные с землей блиндажи и пулеметы, танки, утюжащие окопы, шум их моторов, пламя, вырывающееся из выхлопных труб… Все это породило так называемую «танкобоязнь», которую многие считали причиной нашего поражения 8 августа 1918 г. Таким образом, одно из свойств танков, причем далеко не самое важное, а именно их утюжащее действие, рассматривается многими критиками как наиболее важное боевое свойство. Основываясь на таком взгляде, они представляют себе танковую атаку как наступление большого количества танков, двигающихся в сомкнутом строю в виде крупных мишеней для противотанковых средств и артиллерии, имеющих почти одинаковое направление движения и одинаковую скорость. Им представляется, что все танки мчатся в сторону обороняющегося с тем, чтобы по приказу своего командира раздавить противника даже в тех случаях, когда движение происходит по труднопроходимой местности. Огневые возможности танка оценивались чрезвычайно низко; находили, что танк является «слепым» и «глухим»; отрицали возможность удержания танковыми войсками захваченной ими местности.
Представители противоположной точки зрения считали, что танки якобы уже не могут внезапно напасть на обороняющегося, что противотанковые средства и артиллерия обороняющегося в состоянии и сражать танки при любых обстоятельствах, что обороняющийся всегда находится именно там, где наступают танки, что оптические приборы позволяют обороняющемуся вести наблюдение даже в туман и сумерках и т. д. Основываясь на таком представлении, наши критики пришли к выводу, что танковое наступление не имеет никаких перспектив. Они решили, что бронетанковые войска необходимо упразднить; как заявил один из критиков, через эпоху танков следует просто перепрыгнуть. Тем самым они одним махом избавили бы себя от необходимости думать об изменении тактики старых родов войск, чтобы спокойно вернуться к тактике позиционной войны, применявшейся в 1914–1915 гг.
Но плохо прыгать в темноте, когда не знаешь, куда упадешь. До тех пор, пока наши критики не укажут нам другой, лучший путь к достижению успеха в наступлении, чем предложенное ими расформирование бронетанковых войск, мы будем бороться за наши принципы, основанные на том, что именно танки при их правильном использовании являются в настоящее время самым лучшим наступательным средством при проведении наземных операций. Для того, чтобы нарисовать более ясную картину перспектив танкового наступления, рассмотрим наиболее существенные особенности танков.
Броня. Танки любого типа, предназначенные для ведения боевых действий, имеют защиту прежде всего от бронебойных пуль. Однако для борьбы с противотанковыми орудиями и танками противника эта защита является недостаточной. Поэтому предназначенные для этой цели танки так называемых стран‑победительниц в мировой войне, и прежде всего французские танки, имеют более надежную защиту. Например, чтобы пробить броню французского танка 2С, необходима пушка калибра 75 мм.
Если какая‑либо армия использует для наступления в первом эшелоне танки, имеющие надежную броню, которая защищает их от основной массы противотанковой артиллерии противника, то успех ее действий, направленных против этого самого опасного противотанкового оружия, будет гарантирован. Тем самым рано или поздно будет обеспечен и успех действий, ведущихся против пехоты и саперных частей противника. Этот успех может быть достигнут под прикрытием тяжелых танков, а после того, как будут выведены из строя противотанковые средства противника, также под прикрытием танков более легких типов.
Наоборот, если обороняющийся будет обеспечен противотанковой артиллерией, способной пробивать броню любого танка наступающего противника, и будет в состоянии ввести в бой эту противотанковую артиллерию своевременно и в решающем пункте, то успех танковых частей будет достигнут ценой больших жертв, а при достаточной плотности и глубине противотанковой обороны успех танков вообще окажется под большим сомнением.
Борьба между броней и снарядом, ведущаяся с давних пор, продолжает иметь значение для бронетанковых войск и в настоящее время; она будет продолжаться и в дальнейшем, как это происходит в инженерных войсках, сооружающих долговременные укрепления, в военно‑морском флоте, а в последнее время и в авиации. Неизвестность исхода этой борьбы ни в коем случае не дает основания для того, чтобы бросать танки в бой без достаточной брони, потому что в этом случае единственной защитой наступающего снова будет его суконный мундир, который, как показала мировая война, далек от совершенства.
Подвижность. Говорят, что «только подвижность является залогом победы»*[83]. Мы согласны с таким толкованием и хотим использовать для его осуществления все вспомогательные технические средства, имеющиеся в настоящее время. Для того, чтобы приблизиться к противнику, войска должны совершать передвижения, для этого они совершают марш пешим порядком, передвигаются на лошадях, перевозятся по железной дороге, а в последнее время – на автомашинах и самолетах. Когда войска входят в соприкосновение с противником, движение прекращается большей частью под воздействием его огня. Для того, чтобы возобновить движение, необходимо или уничтожить противника, или хотя бы подавить его сопротивление, или же принудить его оставить занимаемые позиции. Это может быть достигнуто использованием собственных огневых средств, превосходящих по своей силе огневые средства противника настолько, что они могут заставить замолчать его артиллерию и пулеметы. Стрельба с позиций, подготовленных заранее, может вестись на дистанцию прицельного огня основных огневых средств. До этих пределов пехота имеет возможность совершать движение под прикрытием основных огневых средств; затем тяжелое оружие и артиллерия должны менять огневые позиции, чтобы иметь возможность снова прикрывать своим огнем движение пехоты. Для ведения боевых действий указанным способом требуется большое количество огневых средств и еще больше боеприпасов. При таком способе действий сосредоточение сил с целью перехода в наступление требует много времени и с трудом может быть скрыто. Элемент внезапности, являющийся существенным фактором в борьбе за достижение победы, ставится при этом под сомнение. Но даже тогда, когда наступающему удается достигнуть внезапности, он, начав движение, сразу раскрывает противнику свои карты, и обороняющийся немедленно направляет свои резервы к объекту атаки, чтобы организовать здесь оборону. Надо сказать при этом, что создание новых оборонительных рубежей, с тех пор как резервы были моторизованы, стало делом значительно более легким, чем это было раньше. Поэтому скорость передвижения пехоты и артиллерии во время наступления не имеет того значения для достижения успеха, какое она имела во время последней войны.
Таким образом, в первую очередь нужно добиться того, чтобы войска передвигались более быстрыми, чем раньше, темпами и были в состоянии, несмотря на огонь обороняющегося противника, продолжать движение, препятствуя тем самым созданию новых оборонительных рубежей и нанося удар в глубину его обороны.
Сторонники бронетанковых войск уверены в том, что при благоприятных условиях можно найти средство для достижения указанной цели. Наши противники считают, что элемент внезапности, использованный в 1918 г., «сегодня при танковом наступлении уже не может больше привести к желаемым результатам»*.
Выходит, что танковое наступление уже не в состоянии застигнуть противника врасплох. Как же тогда вообще можно добиться внезапности на войне независимо от того, будут ли при этом использованы новые или старые средства?
Известно, что еще в 1916 г. генерал пехоты фон Куль предложил Верховному командованию германской армии осуществить прорыв фронта, применив внезапность в качестве основного элемента*, хотя в его распоряжении не было каких‑либо новых наступательных средств. Наступление «Михэль» в 1918 г.[84]имело большой успех исключительно благодаря правильному использованию элемента внезапности, при этом никаких новых боевых средств не было применено. Если же ко всем остальным средствам, обеспечивающим достижение внезапности, добавить и новые боевые средства, то успех операции будет обеспечен надежнее. Однако наличие таких средств не является обязательным условием для достижения внезапности.
Мы уверены в том, что, используя в наступлении танки, мы сможем передвигаться значительно быстрее, чем передвигались до сих пор, и что после успешного прорыва мы будем продолжать дальнейшее продвижение; это обстоятельство, пожалуй, является наиболее важным. Мы уверены в том, что продвижение танков будет успешным в том случае, если предварительно будут созданы определенные условия, от которых в настоящее время зависит успех танкового наступления. К числу таких условий относятся: сосредоточение сил на выгодном участке местности, наличие слабых мест в обороне противника, превосходство над ним в танках и др. Когда нам указывают на то, что мы не сможем добиться успеха во всех наступательных операциях и что со своими танками, вооруженными пулеметами, окажемся не в состоянии штурмовать крепости, мы вынуждены сослаться на то обстоятельство, что и все остальные виды оружия, к сожалению, во многих отношениях не соответствуют еще целям наступления, и можем добавить при этом, что и мы не являемся всесильными.
Утверждают, что любой вид оружия может быть использован наиболее эффективно лишь тогда, когда он является новым и когда еще не созданы соответствующие средства защиты от него*. Бедная артиллерия! Она уже существует в течение столетий. Бедная авиация! Она также начинает стареть, т. к. и в отношении ее уже созданы средства противовоздушной обороны.
Мы не сомневаемся в том, что эффективность любого вида оружия зависит от состояния соответствующих средств защиты от него. Если танки сталкиваются с превосходящими силами противника – с его танками или противотанковой артиллерией, – они неизбежно терпят поражение. Однако эффективность оружия, независимо от состояния противодействующих средств, зависит еще и от стремления быстро использовать все новшества, оставаясь на техническом уровне эпохи. В этом отношении ни один другой вид оружия не имеет столь благоприятных возможностей, как танки.
Нам говорят: «Артиллерийские снаряды обороняющегося имеют в настоящее время гораздо большую скорость, чем снаряды артиллерии, установленной на танках»*. Никто до сих пор не сомневался в этом. Тем не менее уже в 1917–1918 гг. сотни танков располагались непосредственно за передовой линией, сотням танков удалось благополучно проскочить через заградительный огонь противника, и за танками устремлялись дюжины пехотных и даже кавалерийских дивизий. При этом наступление осуществлялось без предварительной артиллерийской подготовки, а наступающие захватывали совершенно неповрежденную артиллерию противника. Артиллерия обороняющегося может серьезно задержать продвижение танков лишь при особенно неблагоприятных для них обстоятельствах. Однако как только танкам удалось прорваться и достигнуть огневых позиции артиллерии противника, артиллерийские батареи немедленно умолкают и перестают быть опасными также и для пехоты. Традиционная тактика артиллерии – ведение «заградительного огня вдоль угрожаемого участка в условиях пониженной видимости» – как раз не оправдала себя в последней войне. Конечно, пыль, поднимаемая снарядами противника, ограничивает видимость из танков, но это препятствие не является непреодолимым. Мы изучаем способы преодоления такого рода препятствий. Танки уже получили возможность передвигаться даже ночью и в тумане, пользуясь компасом.
При ведении наступления с участием танков «решающая роль» принадлежит последним, а не пехоте, потому что неуспех танков влечет за собой провал всего наступления и, наоборот, успех танков обеспечивает победу.
Огонь. Броня и подвижность – это еще не все боевые свойства танка; наиболее важным его свойством является огонь.
Танк может вести огонь как с места, так и с хода. В том и другом случае стрельба ведется прямой наводкой. Когда танк ведет огонь с места по обнаруженной цели, он может добиться большой эффективности. Ведя огонь прямой наводкой и пользуясь хорошими оптическими приборами, танк в течение короткого времени и без большого расхода боеприпасов легко уничтожает цель, расположенную на удалении действительного огня.
При движении танка ограничение поля обзора, казалось, будет затруднять наводчику наблюдение за противником, но т. к. орудие в танке расположено на значительной высоте, то это облегчает отыскание целей даже на местности, покрытой растительностью. Таким образом, большая высота танка, которая повышает его уязвимость, т. к. делает его отличной мишенью для противотанковых средств, оказывается до некоторой степени полезной для наводчика. Когда приходится стрелять с хода, то на близких дистанциях возможность попадания в цель является вполне реальной; она становится значительно меньшей по мере удаления от цели, при увеличении скорости движения танка и при движении по пересеченной местности.
Во всяком случае, в настоящее время лишь одни танки имеют возможность вести наземный бой, наступая на обороняющегося противника и ведя по нему огонь еще до того, как его пулеметы и артиллерия будут подавлены. Мы не сомневаемся в том. что при стрельбе с места вероятность попадания выше, чем при стрельбе с хода; это мы сами очень хорошо знаем и допускаем ведение как того, так и другого вида огня. Однако «только продвижение является залогом победы».
Должны ли танки использоваться в наступлении (как считают* некоторые) только с целью прорыва главной полосы глубоко эшелонированной обороны противника, насыщенной противотанковыми средствами и артиллерией, т. е. является ли танковое наступление сражением техники, как это было во время мировой войны? Безусловно, нет. Кто так думает, тот исходит из представления лишь о пехотных танках, т. е. о таких танковых частях, задача которых исчерпывается тесным взаимодействием с пехотой и которые действуют с таким же темпом, как и пехота, тогда как продвижение ее мы считаем слишком медленным.
Мы не можем позволить себе ни предварительных рекогносцировок, проводящихся в продолжение недель и месяцев, ни большого расхода боеприпасов. Мы не хотим этого делать; вместо этого мы стремимся в заранее обусловленное время парализовать противника одновременно на всю глубину его обороны. Мы прекрасно отдаем себе отчет в том, что со своим ограниченным запасом боеприпасов танки не в состоянии провести «планомерную артиллерийскую подготовку» или «массированный артиллерийский удар». Мы предлагаем как раз обратное: танки должны вести прицельный огонь прямой наводкой и одиночными выстрелами, потому что многолетний военный опыт показал, что даже ураганный артиллерийский огонь, продолжающийся в течение недель, был не в состоянии помочь пехоте одержать победу.
Учитывая боевой опыт наших противников, мы полагаем, что именно танки в состоянии наносить стремительные удары одновременно по различным участкам обороны противника на значительном по ширине фронте, что именно они играют решающую роль в достижении общего успеха наступления и что достигаемый ими успех будет иметь не только тактическое значение, какое имели прорывы танков во время Первой мировой войны.
Прицельный огонь танков не только «слегка заденет» противника, как это бывает при стрельбе по площадям, требующей колоссального и бесполезного расхода боеприпасов. Танки при достаточной их плотности, ширине фронта наступления и глубине боевых порядков могут уничтожить значительную часть обнаруженных целей противника и проделать брешь в его обороне, куда устремятся наши резервы со скоростью гораздо большей, чем это было в 1918 г. Мы считаем необходимым, чтобы эти резервы состояли из танковых дивизий, т. к. все остальные рода войск не обладают достаточной боеспособностью, скоростью и подвижностью, необходимыми для успеха наступления и последующего преследования противника.
Таким образом, мы не можем согласиться с той точкой зрения, что танки являются лишь «дополнительным средством для достижения решающего успеха в бою и что, взаимодействуя с другими родами войск, они лишь в некоторых благоприятных условиях должны поддерживать продвижение пехоты»*. Если танкам будет отведена только вспомогательная роль, то все останется так, как было в 1916 г. Если не сделать решительного скачка, то мы будем вынуждены снова перейти к позиционной войне, похоронив всякую надежду на быстрое достижение решающего успеха в будущем. Ни предположения о наличии больших запасов боеприпасов у наших будущих противников, ни увеличивающаяся точность стрельбы и дальнобойность артиллерии существующих калибров, ни значительное улучшение техники стрельбы не в состоянии поколебать наши взгляды. Напротив, мы считаем, что в наступлении танки являются основным родом войск, и эту свою точку зрения мы будем твердо отстаивать до тех пор, пока техника не обеспечит нас чем‑то более лучшим. Мы ни в коем случае не можем мириться с такой артиллерийской подготовкой, которая требует слишком много времени и отказа от элемента внезапности, руководствуясь лишь принципом, заключающимся в том, что якобы «только огонь обеспечивает начало движения»*. Наоборот, мы считаем, что бронированные моторы могут донести наше оружие к месторасположению противника без такой предварительной артиллерийской подготовки, если только будут соблюдены следующие важнейшие условия: движение по удобной местности, внезапность, массированное использование танков.
Слова «массированное использование» приводят в дрожь наших критиков. Они пишут: «Таким образом, возникает вопрос, является ли в принципе правильным массированное использование танков и не будет ли более целесообразным использовать их совместно с пехотой, чтобы придать наступлению необходимый размах»*. В этом высказывании мы прежде всего находим признание наших критиков, что наступление пехоты без танков не может достигнуть необходимого размаха. Отсюда мы делаем вывод, что тот род войск, действия которого могут придать наступлению необходимый размах, должен, несомненно, считаться главным родом войск.
Вопрос о том, следует ли распределять танки по пехотным частям или нет, может быть разъяснен на следующем примере. Происходит война между красными и синими. Каждая из воюющих сторон имеет по 100 пехотных дивизий и по 100 танковых батальонов. Красные распределили танки по пехотным дивизиям, синие свели их в танковые дивизии, которые составили Резерв Главного командования. Линия фронта протяжением, скажем, в 300 км характеризуется следующим образом: 100 км линии фронта представляют танконедоступную местность, 100 км – местность с отдельными препятствиями и преградами для танков и остальные 100 км – танкодоступную местность. Поэтому при переходе синих в наступление, вполне возможно, сложится такая обстановка: значительная часть пехотных дивизий красных с танками будет располагаться против позиций синих на танконедоступной местности, где танки совершенно не смогут быть использованы, а другая часть их дивизий с танками расположится перед местностью, мало благоприятной для действий танков. Стало быть, танки последних, находясь в несколько лучших условиях, чем танки первой части дивизий, также вряд ли смогут рассчитывать на успех. Во всяком случае, красные смогут использовать только часть своих танков, расположенных перед танкодоступной местностью. Синие же, наоборот, смогут сосредоточить все свои танки на решающем направлении, там, где местность больше всего благоприятствует их действиям. Они получат возможность вступить в бой по меньшей мере с двойным превосходством в танках, а на остальных участках фронта смогут организовать оборону против распыленных танковых частей красных.
Пехотной дивизии, имеющей в своем распоряжении около 50 противотанковых орудий, значительно легче обороняться от 50, чем от 200 наступающих танков. Поэтому в предложении распределить танки по пехотным дивизиям мы усматриваем не больше чем возвращение к примитивной тактике англичан, которой они придерживались в 1916–1917 гг. Эта тактика еще тогда показала свою полную несостоятельность, поэтому была затем заменена тактикой сосредоточения сил и средств на одном направлении, приведшей к успеху во время сражения у Камбре.
Мы желаем добиться победы посредством такого вида оружия, которое можно быстро перебросить к району расположения противника, ведущего огонь прямой наводкой, защищенного броней и передвигающегося с помощью мотора.
Говорят, что «мотор не является новым оружием, а лишь по‑новому перебрасывает боевые средства старого типа»*. Всем известно, что сами моторы не стреляют. Когда мы говорим о бронетанковых войсках как о чем‑то новом, то имеем при этом в виду новый род войск, подобно тому, как, например, использование мотора военно‑морским флотом привело к появлению подводных лодок; только благодаря использованию мотора стало возможным появление самолета, а вместе с ним – военно‑воздушных сил. Следовательно, и здесь речь идет о новом роде войск.
Мы, танкисты, считаем свой род войск вполне «созревшим» и уверены, что наш успех в будущих сражениях наложит отпечаток на предстоящие события. Если наступление танков будет удачным, то все остальные рода войск должны будут приспособиться к тому, чтобы действовать в одинаковом с ними темпе. Поэтому мы и требуем, чтобы те рода войск, которые будут взаимодействовать с нами для развития нашего успеха, были также подвижными и были нам приданы еще в мирное время, потому что решающее значение в будущих сражениях будет иметь не количество пехоты, а количество бронетанковых войск.
* * *
Поздней осенью 1937 г. происходили крупные маневры, на которых присутствовал Гитлер, а в последние дни маневров – и иностранные гости: [Бенито] Муссолини, английский фельдмаршал сэр Сирил Деверелл, итальянский маршал [Пьетро] Бадольо и венгерская военная миссия. От танковых войск к участию в маневрах была привлечена 3‑я танковая дивизия под командованием генерал‑лейтенанта Эрнста] Фессмана и 1‑я танковая бригада. Мне было поручено руководство посредническим штабом танковых войск.
Результаты маневров показали, что танковая дивизия вполне оправдала себя как боевая единица. Неудовлетворительно работали лишь ее службы снабжения и ремонта. Необходимо было принять соответствующие меры по улучшению работы этих служб. Я представил свои соображения по данному вопросу командованию корпуса. К сожалению, мои предложения не были приняты во внимание, и те же недостатки дали о себе знать еще раз весной 1938 г.
В последний день маневров специально для иностранных гостей было проведено под моим командованием крупное наступление всех танковых сил, участвовавших в маневрах. Впечатление было исключительно сильное, хотя мы располагали в то время лишь легкими танками типа PzKpfw I.
После маневров в Берлине состоялся парад войск, а затем заключительный завтрак, который генерал‑полковник барон [Вернер] фон Фрич дал для иностранных гостей. Это обстоятельство дало мне возможность принять участие в ряде интересных бесед, в т. ч. с фельдмаршалом сэром Сирилом Девереллом и маршалом Бадольо. Бадольо рассказал о своем опыте в Абиссинском походе[85], сэр Деверелл заинтересовался моими взглядами на проблемы моторизации. Молодые английские офицеры интересовались, можно ли во время настоящих боевых действий передвигать на поле боя такое большое количество танков, как мы это делали на маневрах, устроенных для Муссолини. Они не верили в такую возможность, а многие из них являлись сторонниками теории использования бронетанковых войск лишь в качестве вспомогательного рода войск. Во всяком случае, беседы носили чрезвычайно оживленный характер.
Глава III
Гитлер в зените власти
Богатый различными событиями 1938 год начался неожиданным присвоением мне в ночь на 3 февраля звания генерал‑лейтенанта и приглашением в Берлин на 4 февраля для беседы с Гитлером. Утром 4 февраля на одной из улиц Берлина я встретил знакомого, сообщившего мне, что я назначен командиром XVI армейского корпуса[86]. Это сообщение меня чрезвычайно поразило; я немедленно купил утреннюю газету, в которой с удивлением прочитал сообщение об отставке ряда высших офицеров армии, в т. ч. Бломберга, Фрича и моего покровителя генерала Лутца. Приглашение в Имперскую канцелярию имело в основном целью объявить мне об этом. Все командиры корпусов вермахта выстроились полукругом в зале, в центре которого стоял Гитлер. Он сообщил нам, что причиной отставки имперского военного министра генерал‑фельдмаршала [Вернера] фон Бломберга послужил его брак[87], а главнокомандующего сухопутными войсками генерал‑полковника барона [Вернера] фон Фрича он вынужден уволить в отставку по причине нарушения им уголовных законов[88]. Об отставке других лиц Гитлер не стал распространяться. Мы стояли, как окаменелые. Тяжкие обвинения, выдвинутые против наших высших начальников, которых мы считали безупречно честными людьми, нанесли нам удар в самое сердце. Трудно было верить в правдоподобность этих обвинений, однако следовало считаться с тем, что вряд ли глава государства заявил бы о них без достаточных на то оснований. Закончив свою речь, Гитлер ушел. Вскоре отпустили и нас. Никто из нас не был в состоянии вымолвить хоть слово.
Что можно было сказать в столь потрясающий момент о последствиях этого события в будущем?
Отставка Бломберга была предрешена. Оставаться на посту министра он больше не мог. Совершенно по‑иному обстояло дело с Фричем. Было предложено произвести военно‑судебное расследование. Военный суд, который происходил под председательством Геринга, вынес оправдательный приговор вопреки мнению председателя суда. Весьма скудные обвинения, предъявленные Фричу, были признаны совершенно недостаточными.
Через месяц после всей этой гнусной истории нас снова собрали, на этот раз на одной из авиабаз; здесь из уст председателя Имперского военного суда генерала [артиллерии Вальтера] Гейца мы услышали оправдательный приговор по делу Фрича и его подробное обоснование. Перед тем как был зачитан приговор, с небольшой речью выступил Гитлер, в которой он выразил свое сожаление по поводу случившегося и заверил нас, что подобные инциденты больше повторяться не будут.
Мы выразили пожелание, чтобы Фрич был полностью реабилитирован. Новый главнокомандующий сухопутными войсками генерал‑полковник [Вальтер] фон Браухич, назначенный на эту должность по предложению Бломберга, согласился лишь на назначение Фрича шефом 12‑го артиллерийского полка[89], дислоцированного в Шверине, чтобы тем самым он был восстановлен на службе в армии. На какую либо ответственную должность он больше не назначался. Ввиду того позора, который генерал‑полковнику пришлось пережить, это назначение явилось далеко не удовлетворительной компенсацией. Хотя свидетель, давший фальшивые показания против Фрича, был по приказу Гитлера казнен, все же те, кто стоял за кулисами всей этой инсценировки, остались ненаказанными. Смертный приговор, вынесенный доносчику, явился своего рода маскировкой.
11 августа в учебном лагере Гросс‑Борн[90], в Померании, генерал‑полковник Фрич вступил в обязанности шефа 12‑го артиллерийского полка. 13 августа в том же лагере проводились учения, на которых присутствовал Гитлер, однако встреча его с Фричем не состоялась.
Вызывает удивление благородная сдержанность в поведении Фрича в последующем. Была ли она правильной в отношении его политических противников, – это другой вопрос. Но чтобы сделать более обоснованные выводы из дела Фрича, необходимо полнее описать события того времени и охарактеризовать лиц, принимавших в них участие.
4 февраля 1938 г. Гитлер занял пост Верховного главнокомандующего вермахтом. Пост имперского военного министра остался вакантным, а его функции – те, что не относились к компетенции Верховного главнокомандующего – перешли к начальнику Военного управления генералу [артиллерии] Вильгельму Кейтелю. Кейтель не получил, однако, новых служебных полномочий, но с этого времени стал именоваться начальником Верховного командования вермахта[91].
Командующим 4‑й группой сухопутных войск в Лейпциге, объединявшей моторизованные корпуса, был назначен генерал [артиллерии Вальтер] фон Рейхенау, здравомыслящий, передовой человек, с которым я был связан большой дружбой.
После событий 30 июня 1934 г.[92]день 4 февраля 1938 г. стал вторым черным днем Верховного командования сухопутных войск. Как в первом, так и во втором случае всему германскому генералитету было предъявлено тяжкое обвинение в том, что он не справляется со своими обязанностями. Это обвинение было известно только верхушке командования. Для большинства же генералов истинная подоплека всего дела осталась невыясненной. Даже по делу Фрича, казавшемуся с самого начала неправдоподобным и немыслимым, пришлось сначала ждать решения Имперского военного суда и уже только потом принимать соответствующие серьезные меры. Новый главнокомандующий сухопутными войсками никак не мог решиться на то, чтобы предпринять необходимые шаги, хотя его об этом настоятельно просили. Между тем дело Фрича было заслонено другим, значительно более важным внешнеполитическим событием – аншлюсом Австрии. Момент для принятия необходимых мер был упущен.
Все эти события свидетельствовали о наличии недоверия между фюрером и верхушкой армии; это стало ясным для меня, хотя я и не мог знать всю механику происходивших событий[93].
Я принял дела корпуса от своего уважаемого предшественника генерала танковых войск Лутца. Начальником штаба корпуса был полковник [Фридрих] Паулюс. Его я хорошо знал в течение ряда лет как передового, умного, добросовестного, старательного и глубоко мыслящего офицера Генерального штаба, чистые стремления и патриотизм которого не вызывали никаких сомнений. Мы с ним работали в полном согласии. Впоследствии несчастный командующий 6‑й армией в Сталинграде был обвинен в самых тяжких преступлениях. Но до тех пор, пока сам Паулюс не будет иметь возможности оправдаться, я не могу верить выдвинутым против него обвинениям.
Были заменены и командиры танковых дивизий. Теперь ими командовали: 1‑й танковой дивизией – генерал[‑майор] Рудольф Шмидт, 2‑й танковой дивизией – генерал[‑майор Рудольф] Фейель и 3‑й танковой дивизией – генерал[‑лейтенант] барон [Лео] Гейр фон Швеппенбург[94].
Аншлюс Австрии
В 16 часов 10 марта я был вызван к начальнику Генерального штаба сухопутных сил генералу Беку. В совершенно секретном порядке он сообщил мне, что Гитлера обуревает идея о присоединении Австрии к рейху и что поэтому некоторым соединениям следует считаться с возможностью принять участие в походе.
– Вам придется снова принять командование своей старой 2‑й танковой дивизией, – сказал мне Бек.
Я обратил его внимание на тот факт, что Фейель является весьма способным генералом и будет болезненно реагировать на это. Бек ответил:
– Во всяком случае вы должны будете командовать всеми моторизованными частями, выделенными для участия в походе.
Мной было предложено привести в боевую готовность штаб XVI армейского корпуса, подчинив ему, помимо 2‑й танковой дивизии, еще одно соединение. Бек согласился выделить примерно соответствовавший по силу моторизованному полку «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», который также должен был участвовать в походе на Австрию. Прощаясь со мной, Бек сказал:
– Если вообще можно осуществить аншлюс, то сейчас для этого наиболее благоприятный момент.
Я отправился к себе, чтобы отдать необходимые распоряжения, а также обдумать предварительные мероприятия, какие следовало провести для выполнения поставленной мне задачи.
Приблизительно в 20 часов меня снова вызвали к Беку. После некоторого ожидания я между 20 и 21 часами получил приказ привести в боевую готовность 2‑ю танковую дивизию и полк «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», а затем сосредоточить их в районе Пассау[95]. При этом мне сообщили, что все войска, выделенные для похода на Австрию, находятся под командованием генерал‑полковника [Федора] фон Бока. Южнее моего корпуса несколько пехотных дивизий должны будут форсировать р. Инн, часть сил выделялась для движения в направлении Тироля.
Между 23 и 24 часами я отдал по телефону приказ о приведении в боевую готовность частей 2‑й танковой дивизии, а командиру «Лейбштандарта» Зеппу Дитриху сообщил это лично.
Конечным пунктом марша подчиненных мне соединений и частей был указан город Пассау.
Передача приказа 2‑й танковой дивизии была осложнена тем, что все штабные офицеры дивизии во главе с ее командиром находились на занятиях в районе Мозеля, близ города Трир. Однако, несмотря на это затруднение, командный состав был быстро собран, и дивизия без задержек выступила в поход.
Расстояние от района расквартирования дивизии близ города Вюрцбурга до Пассау составляло около 400 км, от Пассау до Вены – 280 км и от Берлина до Вены – 962 км.
Перед тем как я отпустил Зеппа Дитриха, он сообщил мне, что ему необходимо еще посетить Гитлера. Мне казалось важным, чтобы осуществление аншлюса произошло без кровопролития, чтобы он явился радостью для жителей обеих стран. Поэтому у меня возникла мысль украсить танки флажками и зеленью в знак наших мирных намерений. Я попросил Зеппа Дитриха испросить на это разрешение Гитлера, которое и было получено через полчаса.
К 20 часов 11 марта в Пассау прибыл штаб XVI армейского корпуса, туда же в полночь прибыл во главе своих частей командир 2‑й танковой дивизии генерал Фейель. У него не оказалось ни карт Австрии, ни горючего, чтобы продолжать движение. Мне пришлось посоветовать ему воспользоваться бэдекером[96], которым обычно пользуются туристы. Разрешить проблему горючего было гораздо труднее. Хотя в Пассау и находился большой склад с горюче‑смазочными материалами, но он предназначался для снабжения войск на случай боевых действий на Западе. В соответствии с мобилизационным планом склад мог отпускать горючее только на эти цели. Начальники, от которых зависело решить этот вопрос, не были уведомлены о нашей задаче, поэтому ночью их было трудно найти. Верный своему служебному долгу, начальник складов в Пассау наотрез отказался отпустить мне горючее, и только когда я пригрозил применить силу, сдался.
Ввиду того, что транспорт для снабжения горючим не был мобилизован, нам пришлось использовать местные средства. Бургомистр города Пассау[97]оказал нам необходимое содействие, выделив в наше распоряжение некоторое количество грузовиков для перевозки горючего. Чтобы обеспечить себя в дальнейшем, мы потребовали, чтобы австрийские бензоколонки, расположенные по пути следования наших войск, были приспособлены к непрерывному снабжению горючим.
Несмотря на все старания, генералу Фейелю не удалось перейти границу точно в 8 часов утра; было уже 9 часов, когда первые подразделения 2‑й танковой дивизии стали пересекать ее, радостно встречаемые австрийским населением. Авангард дивизии состоял из 5‑го Корнвестхеймского, 7‑го Мюнхенского моторизованных разведывательных батальонов и 2‑го Киссингенского мотоциклетного стрелкового батальона[98]. Этот авангард приблизительно в полдень быстро миновал Линц и начал продвигаться дальше в направлении на Санкт‑Пёльтен[99].
Я следовал впереди главных сил 2‑й танковой дивизии; «Лейб‑штандарт СС Адольф Гитлер» двигался в хвосте коло<