Дамир Исмаилов еще нежился в постели, когда к нему в люкс явился массажист Котик.
– Читай! – С этими словами он швырнул Дамиру свежую газету. – На последней странице, сверху справа. «Трагедия меньшинств».
Дамир пробежал глазами заметку. Покончил с собой какой-то Ханин. Перед смертью написал признание, что убил отвергнувшего его любовь Николая Алферова. Автор заметки попутно порассуждал о том, что, хотя уголовная ответственность за гомосексуальные контакты не так давно в нашей стране отменена, мы до сих пор пожинаем плоды неправедных гонений на сексуальные меньшинства. Мужчина, не встретивший взаимности у женщины, чаще утешается другой любовью. Пусть не сразу, но он может найти замену. Гомосексуалистам, которые вынуждены вести свою личную жизнь «в подполье», найти партнера куда сложнее, поэтому разрыв отношений превращается в настоящую трагедию, пробуждает такую непреодолимую ревность, которая зачастую ведет к убийствам. Между разнополыми партнерами, сообщает автор, убийства из ревности встречаются куда реже.
– Что это значит? – Дамир вернул Котику газету и начал быстро одеваться.
– Сам не знаю. Может, у Ханина и в самом деле был здесь дружок? Милиция об этом узнала, его вызвали на допрос, сообщили о смерти возлюбленного. А у него от горя в голове помутилось, особенно если были какие-то психические отклонения. Может быть, он уже давно ревновал, а на почве шока произошел сдвиг: принял желаемое за действительное, написал признание и добровольно расстался с жизнью. У психов это бывает, кому, как не нам с тобой, это знать. В любом случае нам сказочно повезло. Такая удача бывает только раз в жизни. Нашему Семену черт люльку качал.
|
|
– Слава богу, следствие закончилось. Теперь можно уезжать, – облегченно вздохнул Исмаилов, доставая из шкафа дорожную сумку.
– Куда это ты собрался?
Котик требовательно взял Дамира за плечо, другой рукой скинул сумку со стола на пол и отпихнул ее ногой.
– В чем дело, Котик? Почему я не могу уехать?
– А Марцев? Ты о нем забыл? Заказ получен, его надо выполнять. Я немедленно сообщу Семену и Химику, чтобы они возвращались. Надо искать девку с лилипутом или равноценную замену и быстро делать дело. Это ты у нас человек творческий, вдохновения ждешь, а у нас, между прочим, плановое производство. Так что не дури. Опасности нет никакой. Парень из московской уголовки убрался восвояси, дело закрыто, сценарии и все прочее – готовы. За работу, дорогой товарищ!
Дамир обессиленно опустился на кровать.
– А с Каменской что делать? – растерянно спросил он.
– А ничего не делай, кроме того, что сам захочешь, – ухмыльнулся Котик, доставая из холодильника банку пива и ловко вскрывая ее. – С Алферовым разобрались, Зарипа никогда не найдут, да и искать не будут, так что Каменская для нас теперь не опасна. Можешь со спокойной совестью разыграть сцену ревности, приплести сюда этого милиционера – и пишите прощальные письма.
– При чем тут милиционер? Он за ней следил, а не ухаживал.
– Ну и что? Ревность слепа, милый друг, она не верит очевидному и выдумывает несуществующее. Впрочем, я не настаиваю. Можешь продолжать волочиться за Каменской, если она тебе нравится, доставь себе удовольствие. Хотя я лично, – Котик презрительно поморщился, – и минуты бы на нее по своей воле не потратил. И чего Зарип в ней нашел?
|
|
– Ты не понимаешь, – Дамир медленно потер лицо руками. – Зарип видел то, чего не видел ты. И я это видел.
– И что же это? – мгновенно насторожился Котик, отставляя в сторону пиво.
– Это… не объяснишь. Но я Зарипа понимаю.
– Ах, вот ты о чем! – Котик с облегчением взялся за банку. – Ну, в добрый час, любовничек. Глядишь, тебе и обломится. Да не сиди ты, как квашня, брейся, завтракай и живи, словно ничего не случилось. Семен – парень оборотистый, за день-два все устроит, выполним заказ – и можешь уезжать. Приходи ко мне к четырем часам, я тебя в тонус приведу, сделаю массаж как следует – и в сауну. Будешь как новенький.
* * *
Ровно без четверти одиннадцать в номер 513 постучали. На этот раз Настя была готова к встрече, подобающим образом одета (насколько это позволял скудный гардероб, рассчитанный на тихое лечение в санатории), причесана и даже с изящным макияжем, сделавшим ее бесцветное лицо выразительным и нестандартным.
В комнату вошел невысокий полноватый человек с серьезным лицом и умными глазами. Он начал без предисловий:
– Анастасия Павловна, мне поручено пригласить вас на встречу с человеком, который крайне заинтересован в вашей помощи. Обстоятельства дела таковы, что он не может сам приехать сюда. Но он вас с нетерпением ждет.
– Почему он не может приехать? Он инвалид?
– Он не инвалид, но то дело…
– Так не пойдет, – прервала его Настя. – Во-первых, представьтесь, будьте любезны.
– Старков Анатолий Владимирович.
– И кто вы, Анатолий Владимирович? Где и кем работаете?
|
|
– Начальник отдела безопасности коммерческого банка. Вот мои документы. – Он протянул Насте служебное удостоверение.
– Во-вторых, я хочу понять, о каком деле идет речь и почему ваш хозяин…
– Мой друг, – мягко поправил ее Старков.
– Ваш хозяин, – так же мягко отпарировала Настя, – так вот почему он не может приехать сюда? Связано ли это с тем, что он скрывается и не покидает своего убежища?
– Ни в коем случае, Анастасия Павловна. Я не уполномочен обсуждать обстоятельства дела без его участия. Но он – лицо совершенно легальное. Более того, сегодня в нашем Городе праздник, и он будет на нем присутствовать. Вот на этот праздник я вас и приглашаю. Мы понимаем ваши опасения, поэтому и предлагаем провести встречу в открытом людном месте.
– Поехали, – решительно сказала Настя, доставая из шкафа куртку и шарф.
* * *
– Какой у вас сегодня праздник? – спросила она, усаживаясь в сверкающий автомобиль и в который раз ругая себя за то, что так и не удосужилась научиться разбираться в иномарках.
– Видите ли, в нашем Городе довольно много католиков. Так сложилось исторически. На Западе примерно в это время празднуют День всех святых. У нас к этому не приучены, но почему бы не дать возможность верующим отпраздновать? Заодно и все остальные повеселятся. В нашем Городе всегда очень веселые праздники, вам понравится.
– Надеюсь, – сухо сказала Настя, отворачиваясь к окну.
Машина доехала до центра Города и остановилась.
– Дальше придется идти пешком, Анастасия Павловна, в дни праздников у нас тут пешеходная зона. Пойдемте, это совсем близко.
Они прошли по широкому проспекту метров пятьсот, когда Старков остановился.
– Я вас оставлю, Анастасия Павловна. Вы погуляйте здесь, только не уходите далеко. К вам подойдут.
– И долго мне гулять? – недовольно спросила она.
– Вас не заставят ждать.
Город производил на Настю странно благостное впечатление. Даже сегодня, когда его улицы были запружены гуляющим народом, он оставался уютным и каким-то удобным. «В нем, наверное, удобно жить и работать, – подумала она и тут же оборвала себя: – Бредятина какая в голове. Жить и работать, жить и работать… Вот так все живут и работают, работают, работают. Я даже не предполагаю в людях никаких человеческих чувств, будто они автоматы какие-то. И умрут все потихоньку, один за одним, как сломаются. И я сломаюсь, если буду и дальше вести себя как робот. Боже, о чем я думаю! Ну точно, моральная уродина».
Она видела, что люди вокруг искренне радуются этому полурелигиозному-полусветскому празднику. «А не дураки отцы здешние, ох не дураки, – размышляла Настя. – Ведь привык народ к празднику в начале ноября. Красный день календаря не то отменен, не то еще существует – не понятно, а привычная игрушка для потехи – вот она, только на неделю раньше. И очень даже здорово! На любом углу – буфет, стакан горячего кофе, бутерброды, прекрасная выпечка по ценам «ну просто очень смешным». Есть и спиртное, но на морозце да под обильную закуску – не захмелеешь».
Народ неторопливо, без базарной суеты тек по улице. Несколько семей плотной группой стояли перед лоточницей-буфетчицей, румяной симпатичной женщиной. Делая заказ, они не скупились, советовались с детьми и весело смеялись. Никаких «Марсов» и «Сникерсов» на прилавке не было, и это почему-то обрадовало Настю.
…Она стояла у чистого, довольно высокого стола и уминала бутерброд с севрюгой горячего копчения. На веселой картонной тарелочке перед ней дожидался своей очереди валован с грибами. Кофе в одноразовом пластиковом стаканчике издавал приятный запах, ну а на вкус Настя особо и не рассчитывала, взяла, чтобы руки погреть. Слушая детский визг, доносившийся из парка, где работали аттракционы, звучала музыка, Настя думала о том, что к ней сейчас, вот именно сейчас, должны бы подойти. По закону всемирной подлости от стола отрывают как раз в тот момент, когда подают самое вкусное блюдо. Ей очень хотелось съесть валован…
– Замерзли? – услышала она у себя за спиной насмешливый голос.
В ту же секунду подошедший сделал шаг вперед и встал лицом к ней. Настя увидела немолодого рослого мужчину, одетого неброско, но элегантно и дорого. Единственное яркое пятно – ослепительно белый свитер под распахнутой теплой курткой. Густые седые волосы коротко подстрижены, лицо грубоватое, словно вырубленное из дерева, глаза темные, внимательные, но в то же время приветливые. Настя внутренним чутьем сразу признала в нем Хозяина. «Вот ты какой, – спокойно думала она, разглядывая его, – и совсем не страшный. Очень приятный. Никогда не видела близко людей твоей породы. Даже если у нас с тобой ничего не получится, все равно познакомиться интересно».
– Простите, если заставил вас ждать.
И голос у мужчины был приятный. Настя молча пила кофе, глядя ему прямо в глаза. «Хоть ты и приятный во всех отношениях, – решила она, – но помогать тебе в разговоре я не буду. Ты же должен меня завоевать, вот и давай, завоевывай».
– Меня зовут Денисов Эдуард Петрович, – продолжал между тем мужчина, будто не замечая ее молчания. – Я вам очень признателен за то, что вы приехали и согласились выслушать меня. Вам удобно разговаривать на ходу или вы предпочитаете стоять?
– Я предпочитаю сидеть, Эдуард Петрович, особенно если разговор предстоит долгий. При этом сидеть желательно в тепле. Я действительно немного замерзла.
– Я бы с радостью пригласил вас к себе домой, но боюсь, что вы не согласитесь. Мы могли бы поговорить в машине, там достаточно тепло, но мне кажется, что для первой встречи машина – место неподходящее. Что же мы выберем? Ресторан?
– Я не голодна.
– Тогда бар? Кофе, напитки и никакой еды. Это рядом, в двух шагах.
– Согласна, – коротко кивнула Настя.
* * *
Взяв по чашке кофе, они уселись в самом дальнем углу бара. Денисов помог Насте снять куртку и заботливо повесил ее на спинку соседнего стула.
– Анастасия Павловна, я начну с предыстории, чтобы рассеять все вопросы, которые могут у вас возникнуть. Я коммерсант, и коммерсант весьма удачливый. Скоро семь лет, как я вкладываю деньги и получаю совершенно законные и очень высокие доходы. Это может показаться вам странным, но я не проедаю свои деньги и не трачу их на украшения для своих любовниц. Я занимаюсь тем, что благоустраиваю и развиваю свой Город, в котором родился и в котором умру. Разумеется, я делаю это не один. У нас существует Союз предпринимателей, в который входят мои сторонники, то есть те, кто согласен с моей политикой развития Города и социальной поддержки населения. Вместе мы представляем мощную финансовую силу, которая помогает и мэру, и жителям нашего Города. Сегодняшний праздник, кстати, тоже финансируем мы, поэтому цены в буфетах намного ниже обычных.
– Я заметила, – кивнула Настя.
– Я всю свою жизнь делал деньги, – продолжал Эдуард Петрович, – когда-то на грани законности, порой и за ее пределами, но это было давно. Теперь я вполне легальный капиталист. Полагаю, у вас, как у юриста, это сомнений не вызывает. Я очень богат. Но к старости я стал сентиментальным. Мне захотелось делать добро. И я его делаю.
– Понятно, – снова кивнула она.
– Тогда вам должно быть понятно и другое, Анастасия Павловна. Мне небезразлично, что происходит в моем Городе. В том числе и что происходит в сфере правопорядка. У меня есть основания полагать, что в Городе появились преступники, организующие торговлю «живым товаром», вербующие легковерных девушек и переправляющиe их в публичные дома Ближнего и Среднего Востока. Усилия городской милиции успехом не увенчались. Поэтому я хочу просить о помощи вас.
– Почему именно меня? – Настя поставила пустую чашку на блюдце и достала сигарету. – Почему вы думаете, что я смогу то, чего не смогла ваша милиция? У меня квалификация отнюдь не самая высокая, среди ваших сыщиков наверняка есть люди более опытные и лучше знающие обстановку в Городе.
– Потому, Анастасия Павловна, что эта банда каким-то образом связана с санаторием «Долина». Более того, как раз сейчас, в эти дни, там что-то происходит. И разобраться в этом можете только вы. У нас есть кое-какая любопытная информация, и, если вы согласитесь нам помочь, она будет предоставлена в ваше распоряжение. Вы хотите подумать или дадите ответ сразу?
– Мне нужно подумать.
– В таком случае… – Он взглянул на часы. – Сейчас тринадцать пятнадцать. Сколько времени вам нужно на обдумывание?
– Не меньше часа.
– В четырнадцать тридцать вы скажете мне о своем решении?
– Да, – твердо ответила Настя.
– Вы останетесь здесь или вас отвезти куда-нибудь?
– Я останусь. Здесь хороший кофе и достаточно тихо.
– Хорошо. Ровно в четырнадцать тридцать я вернусь. И еще одно, Анастасия Павловна: независимо от того, каким будет ваш ответ, я могу рассчитывать на то, что вы примете приглашение отобедать со мной у меня дома?
– Нет, Эдуард Петрович. Прошу меня понять правильно. Если я отвечу вам отказом, то лучше мне вернуться в санаторий. Если же соглашусь – другое дело. Тогда я с удовольствием поеду к вам в гости.
Денисов поднялся, надел куртку и склонился к Настиной руке.
– До скорой встречи, Анастасия Павловна.
* * *
«Думай, деточка, думай быстрее, – говорила себе Настя Каменская, – в твоем распоряжении час. Он не скрывает, что он – истинный Хозяин Города. Это уже хорошо, значит, он не считает меня полной дурой. Он подал это блюдо с мягким соусом благотворительности сентиментального богача, чтобы не ставить меня в неловкое положение. Это тоже хорошо, значит, он не хочет меня пугать. Следует ли из этого, что он хочет меня купить, чтобы я молчала об Алферове? Или история с торговлей девушками – правда? Если правда, то можно соглашаться, задачка интересная. А если все-таки Алферов? Как же проверить? Думай, Настасья».
Раскрытие убийства Алферова мог организовать только он. Зачем он это сделал? Если я это пойму, я смогу принять решение. А если попробовать с другого конца? Кем он меня считает? Человеком, который может знать правду об убийстве и поэтому опасен? Если да, то нужно уносить отсюда ноги, пока цела. Как же это выяснить?
Настя выпила три чашки кофе, исчертила значками и закорючками кучу салфеток, пока не нашла решение. От напряжения ей стало жарко, ладони вспотели, сердце колотилось где-то в горле, пальцы рук дрожали, как у заправской алкоголички. «Кофе у них, что ли, неразбавленный, – подумала она. – Нужно попытаться расслабиться».
Решение было простеньким и незамысловатым, но позволяло одним махом ответить на все вопросы и правильно оценить ситуацию. Настя взглянула на часы – четырнадцать двадцать. Она достала из сумки газету, которую купила утром в киоске санатория, положила перед собой и стала внимательно изучать первую страницу. Сейчас явится «наниматель». Как он отреагирует на газету? Скажет: «А кстати, на последней странице очень любопытная заметка. Вы уже прочли? Оказывается, убийство-то в вашем санатории совершено на почве ревности». Тогда все. Останется придумать какую-нибудь невероятно вескую причину для отказа и уносить ноги побыстрее. А жаль. Задачку о торговле «живым товаром» она бы с удовольствием порешала. Финт с газетой имел еще один смысл: если Денисов сошлется на заметку, всегда можно поохать, поудивляться и дать понять, что ничего иного и не подозреваешь, тем самым обезопасить себя.
Краем глаза Настя увидела мелькнувший в противоположном конце зала белый свитер, но головы не подняла. На газету упала тень.
Послышался голос Эдуарда Петровича:
– Не читайте эти глупости, Анастасия Павловна. Они написаны не для вас.
Настя легко поднялась из-за стола. Дрожь в коленях исчезла, в груди стало тепло. Ей захотелось его расцеловать.
* * *
Со своей шефской работой в дорогом подмосковном ресторане Алан расстался без сожаления. Ему, деятельному, хотевшему все сделать самому, контролировать и наставлять было неинтересно. К тому же и исполнители были в большинстве случаев неблестящие. Таковы же были, по мнению придирчивого Алана, и результаты их деятельности. Настоящая кухня – это мир, это вселенная запахов, цвета и вкусовых ощущений, со своими законами гармонии, традициями, церемониями, этикетом. Этим законам он и хотел служить.
Предложение Денисова работать у него дало Алану то, что он хотел получить. Теперь к его услугам было все: деньги, дорогостоящее оборудование, но самое главное – только здесь, у Эдуарда Петровича, он мог кудесничать над приготовлением блюд в традициях экзотических национальных кухонь. С большим старанием собираемая им коллекция поварского инвентаря для приготовления этих блюд пополнялась в последнее время довольно активно: делая подарок Алану, «соратники» и «коллеги» Денисова знали: Эдуард Петрович с благодарностью отнесется к знакам внимания, оказываемым его личному повару. Здесь, в бывшей однокомнатной квартире, а ныне – царстве Алана, все эти жаровни, казаны, противни, глиняные горшки, решетки и прочие хитроумные приспособления служили вместе с Аланом законам Кухни. А Кухня существовала для Трапез.
Все трапезы делились у Алана на ритуальные и индивидуальные. Первые были почти всегда шаблонны, требовали не фантазии, а тщательности. Субботние обеды всей семьей, торжества и юбилеи, деловые ужины не выходили за рамки пусть высшего класса, но общепринятой Кухни.
Вторые же, индивидуальные, трапезы были стихией Алана. Он давно уже понял всю узость банальной фразы о том, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Не к сердцу, а к уму, ко всей натуре человеческой был тот путь. И не только мужчины, а человека вообще. Любого человека можно расположить к себе или оттолкнуть, заставить почувствовать свою значимость или бесконечную свою ничтожность, даже если нет на самом деле ни значимости этой, ни ничтожности. Можно понять человека и одновременно показать ему себя, проведя с ним время за продуманно сервированным столом с правильно подобранными и тщательно приготовленными блюдами. Ведь тонкости обращения с приборами, посудой, рюмками-бокалами ныне мало кому знакомы. Даже мясо, приготовленное в горшочке, простом русском традиционным горшочке, приводит некоторых в замешательство: куда этот горшочек девать, что с ним делать, ложкой в него или вилкой, да и в него ли? Что делать с этим сооружением из шампуров, стоящим на жаровне с углями? Как с устрицей обходиться, ножом ее или чем другим расковыривать? Может, пальцами? Да даже простой помидор, так аппетитно лежащий рядом с чем-то непонятным на листе салата, – и он может дать нежеланный эффект, если его неаккуратно проткнуть вилкой или взрезать ножом: хорошо, если на себя брызнет гость, а ну как на хозяина? И хозяин во всех таких случаях действительно «хозяин положения». Шампур от жаровни отцепил – гостю передает. Сам первый горшочек отставил, ложечкой на тарелку содержимое из него выкладывает, а уж потом за вилку с ножом берется. И помидорчик трогать не будет предупредительно, даст понять, что это всего-навсего цветовое пятно, для глаз радость. И щипчики для устриц возьмет предусмотрительно первый. Не жалует он чужого унижения и позора, с уважением к гостю относится. Если захочет, конечно.
Алан знал многое, консультируя Денисова по вопросам индивидуальных трапез, и о его отношениях с «соратниками» и «коллегами», и о его противниках, которые, стараниями Алана униженные, за столом «ломались», переходя почти всегда из разряда «врагов» в разряд «коллег», а то и «соратников». Но эти его знания – только информация к размышлению о сервировке стола и приготовлении нужных блюд. Делами хозяина Алан не интересовался никогда.
К сегодняшней встрече Денисов готовился серьезно. Условий было поставлено много: больная спина, любит овощи, не любит острое, соленое, мясное… Именно поэтому Алан так тщательно отбирал на рынке и рыбу – свежайшую осетрину, и овощи – цветную капусту, кочанный салат, глянцевые баклажаны, зелень. Никакого лука-чеснока. Купил он и несколько пачек ментоловых сигарет разных сортов (кто ее знает, эту капризную гостью, какой сорт она предпочитает), сухой мартини и отличный кофе. Осетрину Алан решил готовить на решетке. В жаровне уже лежали, краснея, березовые угли, а рядом – пара ясеневых веточек, их он постругает в жаровню перед самым концом, осетрина перед подачей на стол приобретет от их дымка чудесный, восхитительный золотистый цвет…
* * *
Пока не было покончено с осетриной, беседа за столом носила весьма светский характер, в ходе которой Настя уговорила-таки Денисова обращаться к ней только по имени, без отчества. Когда Эдуард Петрович убедился, что его гостья всем довольна и настроена дружелюбно, он перешел к главному:
– Могу я спросить вас кое о чем, Анастасия?
– Попробуйте, – улыбнулась Настя, с удивлением ощущая легкость и покой. Страха, сжигавшего ее на протяжении последних суток, как не бывало.
– Чем вы руководствовались, обдумывая мое предложение? Я хотел бы знать, что могло заставить вас отказаться и почему вы в конце концов согласились. Это ничего не изменит в нашем соглашении, но поможет мне понять ваш характер. Если вам неприятно, можете не отвечать, – тут же добавил он.
– Нет, почему же, я отвечу: Ханин.
– Вы догадались? Каким образом?
– По фотографии. Среди вещей убитого была та самая рубашка, в которой он сфотографирован. Рубашка совершенно новая, даже ни разу в стирке не побывала. И ворот, простите за подробности, не грязный. Ее носили день-два, не больше. Этой фотографии у Ханина просто не могло быть, ее сделали за те несколько дней, что Алферов пробыл в санатории. Видите, как просто.
– В самом деле просто. И как это повлияло на ваше решение?
– Я боялась, что вы заинтересованы в сокрытии истинного убийцы. В этом случае я отказалась бы. Кроме того, я боялась, что вы считаете меня опасной из-за того, что я не верю в историю с Ханиным. Тогда бы я просто удрала из Города, мне с вами не тягаться. Но вы ясно дали мне понять, что все это не так.
– И когда же я дал вам это понять?
– Это неважно. Вы слышали о Шарлотте Армстронг?
– Никогда. Кто это?
– Писательница, автор детективов. У нее есть совершенно гениальная повесть «Сохрани свое лицо» – о молодой девушке, которая случайно попала в орбиту внимания преступников и, не подозревая об этом, разрушила все их планы. Знаете почему? Потому что совершенно не умела хитрить и притворяться и своей непосредственностью и прямотой ставила их в тупик. Это я к тому, Эдуард Петрович, что лучше, наверное, нам с вами сразу выяснить отношения и не пытаться обмануть друг друга. У нас с вами как раз тот случай, когда самый короткий путь – прямой.
– Я готов.
Денисов отставил рюмку, положил в Настину тарелку дольку грейпфрута, себе взял яблоко.
– Эдуард Петрович, я знаю, что раскрытие убийства Алферова организовали вы. Это означает, что в ваших руках весь Город, в том числе и правоохранительные органы. Я примерно представляю себе размах коррупции, процветающей здесь, и не очень верю в вашу доброту и сентиментальность. Я отдаю себе отчет в том, кто вы такой, и иду на сотрудничество с вами с открытыми глазами. И делаю это только потому, что то, о чем вы мне говорили, чревато очень тяжкими последствиями и может повлечь новые жертвы. Мое согласие продиктовано именно этими соображениями. Поэтому, если вы меня обманули, я завтра же уеду из Города, а послезавтра здесь будут люди из МВД, которые начнут разбираться с липовым уголовным делом о самоубийстве Ханина. Видите, я честна с вами и не скрываю своих намерений.
– Но Ханин действительно покончил с собой. Мы просто этим воспользовались.
– А заключения эксперта? Куда вы их денете? Организуете пожар в здании ГУВД, в котором сгорят все вещественные доказательства и процессуальные документы? Эдуард Петрович, поймите, я не угрожаю вам. Дайте мне слово, что, если убийца Алферова будет обнаружен, дело возобновят по вновь открывшимся обстоятельствам. Дайте слово, и мне этого будет достаточно, чтобы с чистой совестью помогать вам.
– А если я дам слово, но не сдержу его?
– Значит, я идиотка и понесу за это ответственность. Но это уже мои проблемы. Сводить с вами счеты я не буду. Обманутый в нашем с вами случае виноват не меньше, чем тот, кто обманул. Каждый должен сам расплачиваться за свои ошибки.
– Хорошо, Анастасия, откровенность за откровенность. Следствие по делу об убийстве нужно было прекратить любой ценой, чтобы не спугнуть тех, кто засел в «Долине». Раскрытие организовано и оплачено мной, тут вы не ошиблись. У нас было несколько вариантов, как это можно было сделать. Самоубийца – только один из них. Для этого на станции «Скорой помощи» дежурил мой человек в ожидании подходящего случая. Но были и другие варианты, просто этот сработал первым.
– А фотография? Ведь она сделана при жизни Алферова. Зачем?
– Вы все еще мне не верите… За последние четыре месяца моим человеком в санатории сделаны фотографии всех отдыхающих, всех без исключения. Мы беремся за дело очень серьезно, имейте это в виду.
– И моя фотография есть?
– Обязательно. Хотите взглянуть?
– Хочу.
Денисов вышел в расположенный рядом со столовой кабинет и через несколько минут вернулся с фотографией. Настя была запечатлена в день приезда, осунувшаяся, с запавшими глазами и прикушенной от боли губой. Жертва концлагеря, а не молодая женщина!
– Эдуард Петрович, а кто написал письмо?
– Ну какая вам разница? – Он подлил ей в стакан мартини, бросил в него кубик льда и дольку лимона. – Это наши производственные трудности.
– Не скажите. – Настя лукаво улыбнулась. – Этому человеку не меньше тридцати пяти, либо, если он моложе, то живет с родителями. Он любит поэзию, хотя сам не сочиняет. И с фантазией у него бедновато. Как, похоже?
– Я спрошу, кому было поручено письмо. Но я жду ваших объяснений.
– Вы сами-то читали это письмо?
Денисов кивнул. Настя отпила большой глоток и начала медленно декламировать:
– «Этот человек, который так старался тебя позабыть и в чью память как раз по этой причине ты вторгалась снова и снова, как навязчивая песенка или броская фраза рекламы, которую повторяешь против собственной воли, этот человек сегодня, сейчас, еще сам того не подозревая, наконец начал тебя забывать. Как много ты потеряла в это мгновение!»
– Что это? – изумился Денисов.
– Стихотворение кого-то из испанских поэтов. Опубликовано в конце шестидесятых годов в журнале «Иностранная литература».
– Ну и память у вас! – восхитился Эдуард Петрович.
– Не жалуюсь. А человек ваш – халтурщик. Вот на таких мелочах и попадаются.
– Ну, это вы бросьте, – рассмеялся он. – Кто, кроме вас, вспомнил бы публикацию почти тридцатилетней давности! Это чистая случайность, что вы ее не забыли.
– Как знать, Эдуард Петрович. Стихотворение-то хорошее, его могут помнить многие, кто в те годы увлекался поэзией. Другое дело, что среди милиционеров таких людей сейчас уже не осталось. Но среди опытных адвокатов они вполне могут найтись. Адвокаты у нас в отличие от сыщиков и следователей работают до глубокой старости. Так что не рискуйте понапрасну.
– Я разберусь, – сказал Денисов, вдруг посерьезнев. – Ну что, Анастасия, перейдем к делу?
* * *
Алан не ожидал, что визит гостьи затянется так надолго. Был уже восьмой час, а Эдуард Петрович все что-то обсуждал с ней. Наверное, надо и ужин готовить в расчете на нее.
Алан заглянул в свои записи, помял руками бороду и принялся чистить баклажаны. Если через полчаса она еще будет здесь, он накормит ее такими овощами!
* * *
– У вас потрясающий повар, – искренне сказала Настя, доедая овощное рагу, – он готовит как раз так, как мне нравится. Что ж, Эдуард Петрович, ситуация у нас с вами тяжелая. До утра я подумаю, как мне работать с вашими гостями.
– Хотите с ними побеседовать? Я распоряжусь, чтобы их привезли в Город. Или отвезти вас на дачу?
– Я еще не решила. Видите ли, если они что-то скрывают от вас, то нет никакой уверенности, что они разоткровенничаются со мной. Если я за ночь не найду ключ к беседе, то она не имеет смысла. Но девушку надо привести в бассейн, я хочу кое-что выяснить на месте.
– Понял. Давайте договоримся о связи. Я не хочу, чтобы около вас в санатории появились люди, с которыми вы раньше не общались, это может насторожить преступников. У вас в номере есть телефонная розетка…
– Да, я заметила.
– Сегодня у вас будет номер телефона. Вам дадут аппарат, только вы его выключайте и убирайте куда-нибудь, когда не пользуетесь. И звонок поставьте на минимальную громкость. В котором часу вам позвонить?
– Без четверти одиннадцать. В это время я возвращаюсь с процедур.
– Без четверти одиннадцать я вам позвоню.
Денисов проводил Настю до машины, пожелал ей доброй ночи и не спеша поднялся к себе. Да, он не ошибся в этой девочке. Если не сможет она, то кто же? Сколько же ей лет? Толя говорил, тридцать три. Не девочка уже… В этом, наверное, и состоит ее главное оружие: выглядит совсем девчонкой, никто ее всерьез не воспринимает. Нет, главное оружие у нее – голова. Память, мышление, логика, расчет. А все остальное – просто прикрытие, чтобы никто этого оружия не заметил. «Умница, – почти ласково подумал он о Насте, – какая же ты все-таки умница».
* * *
Юрий Федорович Марцев лежал на диване в своей «тайной» квартирке, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Он только что посмотрел фильм. Вот и настала та страшная минута, которой он так боялся: фильм почти совсем не помог. Со времени прошлого приступа прошло всего полтора месяца. Что же будет дальше? Когда ему дадут новое лекарство?
«Она – дура. Она специально ко мне придирается», – мелькнула в голове мысль. Личность Марцева начала раздваиваться, Юрочка все увереннее и нахальнее подавал голос, но теперь у Марцева не было сил сопротивляться. Раньше силы давала ему надежда на «лекарство», уверенность в его безотказном действии. Сейчас силы сопротивляться Юрочке иссякли.
«Я – Юрий Федорович Марцев, завуч школы, преподаватель английского языка и литературы, у меня есть жена и почти взрослая дочь», – сквозь зубы шепотом повторял он по многу раз, стараясь заглушить капризный голос восьмилетнего мальчугана, недовольного чрезмерной опекой и требовательностью матери и ненавидящего ее. Марцеву казалось, что его мозг делается мягким, меняет свою форму и разделяется на две части: одна часть, поменьше, будет принадлежать ему, а другая, большая, – Юрочке. Бог мой, как ему плохо, как же ему плохо!
Он перестал твердить свое заклинание и крепко зажмурился. В ту же секунду голова его наполнилась истерическим криком: «Я ее ненавижу! Я хочу, чтобы она умерла! Пусть она умрет! Немедленно! Пусть она умрет!»
Марцев вскочил с дивана и заметался по квартире. Мысли, рожденные в «его» половине мозга, переплетались с Юрочкиными.
«Почему они не сделали фильм? Они же обещали…»
«Ненавижу! Пусть она умрет!..»
«Где эта девушка? Надо ее найти во что бы то ни стало…»
«Она ругает меня даже за четверки, она придирается ко мне…»
«…найти и привести туда, пусть они немедленно…»
«Без нее мне будет лучше. Пусть ее не будет!»
«…немедленно сделают лекарство, пока не случилось…»
«Пусть ее вообще никогда не будет! Я ее убью!»
«…пока не случилось самое страшное, пока я не убил кого-нибудь еще…»
«Я хочу, чтобы она умерла!»
«…лучше я убью эту девушку, никто не узнает, мне надо ее убить…»
«…Я ее убью!»
«…Мне надо ее убить!»
Два голоса слились в один вопль, настойчивый, требовательный. Марцев остановился, обливаясь холодным потом. Он знал, что ему нужно делать. Приступ надо снять любой ценой, иначе конец всему. А для этого нужно всего лишь убить мать. Или кого-нибудь очень на нее похожую. В Городе есть женщина, убийство которой принесет облегчение. Он, Марцев, видел ее собственными глазами, ее показывали ему в числе нескольких, приглашенных для съемок. Нужно только ее найти. Первым делом следует поискать ее в павильоне, где снимали для него два предыдущих фильма. Все очень просто…
* * *
Мэр растерянно положил телефонную трубку. Он никак не ожидал, что ему откажут. Вернее, прямого отказа не было, и на телевидении, и на радио, и даже в городской газете, которой он предложил взять интервью у московского сыщика, к его идее относились одобрительно, но тут же у всех возникали совершенно непреодолимые трудности, из-за которых предложение мэра осуществить было невозможно. Мэр чувствовал себя полным идиотом, потому что сначала искренне верил во все эти трудности и с энтузиазмом начинал предлагать пути преодоления проблем. Но чем дольше он добивался своего, тем яснее ему становилось, что ничего у него не выйдет.
Мэр был умен, но доверчив. По характеру он походил на слона, который долго терпит обиды, не веря в злой умысел, но потом приходит в ярость и начинает крушить все подряд. Нелепая ситуация с идеей сделать передачу или хотя бы публикацию о преступности в Городе обернулась для него страшными подозрениями. Он пригласил к себе Льва Михайловича Репкина, курировавшего правоохранительные органы Города.
– Лев Михайлович, скажите мне, пожалуйста, я могу встретиться с любым жителем нашего Города для частной беседы?
– Разумеется.
– А с приезжим, находящимся в Городе?
– Что за странные вопросы? У нас свободная страна, запрета на общение нет. Вы имеете в виду кого-то конкретного?
– Да, Лев Михайлович. Я хочу встретиться с сотрудником Московского уголовного розыска, находящимся здесь в командировке. Вы можете это устроить?
– Для чего?
– Разве я обязан вам объяснять? – вскипел мэр. – Вы только что сказали мне, что никаких ограничений на общение нет. И я прошу вас, Лев Михайлович, найти этого человека и устроить мне встречу с ним.
– Почему бы вам не обратиться к вашему шурину? Для него это намного проще.
– Потому что мой шурин по непонятным мне причинам не хочет, чтобы эта встреча состоялась. И я хочу выяснить, что это за причины.
– Видите ли, – замялся Репкин, – руководство ГУВД не любит, когда мы вмешиваемся в их дела, а тем более пытаемся контактировать с сотрудниками. Они расценивают это как попытку давления. Их можно понять…
– Я, уважаемый Лев Михайлович, тоже не люблю, когда вмешиваются в мои дела и пытаются на меня давить. У меня появилась идея, и я как мэр хочу ее осуществить. Но в мои дела кто-то вмешался, кто-то каменной стеной встал у меня на пути и пытается оказать на меня давление, заставить от своей идеи отказаться. И мне это тоже не нравится. Поэтому сейчас вы либо привозите ко мне московского сыщика, привозите немедленно и без всяких отговорок, либо официально заявляете мне, что вы имеете к этой странной каменной стене непосредственное отношение, и тут же пишете заявление об освобождении от должности. Я ясно выразился?
– Яснее не бывает, – усмехнулся Репкин. – Планы у вас наполеоновские, да только кто ж вам позволит их осуществлять?
– Что вы хотите сказать? – нахмурился мэр.
– А я уже все сказал, – улыбнулся Репкин. – Не надо пытаться разрушить каменную стену. Вы разобьете себе руки, а стена все равно будет стоять. Человек разумный использует стену для того, чтобы пристроить к ней свой домишко и тихонько жить под ее защитой.