Когда я рассказываю своим знакомым о детстве, проведенном в джунглях, первое, о чем они спрашивают (особенно те, у кого есть собственные дети), – как можно было обойтись без врачей и современной медицины. Конечно, мы, дети, просто не задумывались об этом. А наши родители, наверное, просто очень сильно верили в Бога. Только сейчас я осознаю, какие опасные заболевания порой нас подстерегали.
Здесь, в Европе, у детей часто бывает насморк, у них заложен нос, болит горло, мучает кашель. В джунглях мы этого вообще не знали, зато малярия нас не отпускала. Вокруг было полно комаров, мы так привыкли к их укусам, что не обращали на это внимания. Но какой‑нибудь из комаров заражает тебя, и наступает болезнь – внезапно, без всяких симптомов.
Человек просыпается, с удовольствием ест и прекрасно себя чувствует, занимается повседневными делами. И вдруг у него начинает кружиться голова, ноги подкашиваются. Мгновенно повышается температура, все тело горит огнем, ты срываешь с себя одежду, так хочется броситься в сугроб, чтобы остановить жар. Тебе кладут на лоб мокрое полотенце, и кажется, что оно помогло. Жар отпускает, температура падает. Но... падает все ниже и ниже. Становится холодно, все тело дрожит, хочется надеть свитер, теплые брюки, зарыться с головой в одеяло – ничто не помогает.
Кладут грелку, но и она кажется недостаточно теплой, нужно сильнее нагреть воду! Холод не отпускает и под двумя одеялами.
Наконец становится тепло. Еще теплее, теплее... Одеяла и теплая одежда снова не нужны. Начинаешь сильно потеть: где же холодное полотенце? Голова раскалывается, тело горит, начинается рвота.
Иногда во время малярии бывают галлюцинации или просто человек лежит и не может двинуться, кажется, что смерть уже рядом. Но постепенно состояние улучшается. Через пару дней начинают действовать медикаменты, температура становится нормальной, возвращается аппетит, перестает болеть голова. Малярия отступает и затаивается... до следующего приступа.
Самым драматичным оказалось мое первое общение с малярией.
Мы, как всегда, играли, когда Кристиан сказал, что ему нехорошо. Через полчаса он лежал в постели... Малярия. Мама крутилась вокруг него, а мы с Юдит продолжали играть. Вечером, перед ужином, Юдит побледнела и через пару минут тоже слегла...
Мы с папой поужинали и готовились ко сну. Мама бегала от Кристиана к Юдит и обратно. Сначала оба ужасно мерзли, затем наступил жар. У Юдит начались галлюцинации, Кристиана рвало. Отец поменялся кроватями с Юдит, чтобы заболевшие дети могли спать с мамой в родительской постели.
Я заснула очень поздно. Но уже через пару часов мама разбудила меня, ей нужна была моя помощь. Папа лежал в постели Юдит, укрытый одеялами и куртками. Я сразу поняла, что и у отца малярия. Мы с мамой ухаживали за всеми, но я заметила, что ее движения становятся все медленнее. Она стала отдыхать, опираясь на стену.
– Все в порядке? – спросила я.
– Все нормально, – ответила она.
Но я уже видела, что это не так. Мама ужасно потела. Постепенно рассвело. И маме стало совсем плохо. Она дрожала всем телом. Теперь я осталась одна. Я металась от кровати к кровати, подносила холодные полотенца, одеяла, опустошала ведра и приносила их обратно.
Но через какое‑то время малярия добралась и до меня. Лишь хватило сил подойти к отцу и предупредить его, что мне тоже плохо.
Отец нашел в себе силы запросить по радио помощи из Данау Бира. В течение получаса вертолет вылетел к нам – слава Богу, он был на ходу. В Данау Бира нам оказали настоящую помощь. Теперь мы были не одни.
Постепенно всем стало лучше. Кроме меня. Температура не спадала, я чувствовала себя все хуже. Я просила грелку, мне было очень холодно. Мама принесла грелку, завернутую в полотенце, и положила мне на грудь. Как только она вышла из комнаты, я тут же сняла полотенце, потому что грелка казалась недостаточно теплой – было ужасно холодно. Когда мама вернулась и увидела валяющееся на полу полотенце, она сорвала с меня одеяло и схватила грелку. Но было поздно. У меня на груди образовались страшные ожоги. А я их даже не чувствовала!
Американская медсестра, находившаяся в то время в Данау Бира, осмотрела меня и что‑то сказала отцу. Его глаза наполнились слезами. Он встал на колени возле моей кровати и начал молиться.
Я ничего не понимала. Потом все потемнело перед глазами. Когда я очнулась, то почувствовала что‑то твердое. Моя голова лежала на камне, я находилась в темной долине, вдалеке маячил свет.
– Мама, мне жестко, дай мне подушку, – прошептала я слабым голосом, хотя мне казалось, что я кричу.
Откуда‑то издалека прозвучал мамин голос:
– Милая, у тебя есть подушка. Она очень мягкая.
– Мама, помоги мне, подойди, пожалуйста, – в отчаянии шептала я.
– Но я же тут, я с тобой, – повторяла мама. Затем все снова исчезло.
Мама с папой стояли рядом, держали меня за руки и плакали. Медсестра сказала, что ничем больше помочь нельзя, и эта ночь станет решающей... Но мое время еще не пришло. На следующее утро я проснулась, солнце вновь сияло в небе, страшно хотелось есть...
Лишь много позже мама рассказала мне, что в ту ночь я чуть не умерла. Отец всю ночь молился у моей постели.
Оказалось, что нас подкосила не только малярия. Мы подхватили какой‑то непонятный вирус, может быть, от фаю, – поэтому и заболели все одновременно. Ослабленные вирусом организмы не смогли подавить малярию. А моя болезнь и вовсе оказалась смертельно опасной.
Позднее мы не раз болели малярией, и даже гепатит меня не миновал. Но со временем приступы становились все слабее – выработался своеобразный иммунитет.
С тех пор как я вернулась в Европу, у меня не было ни одного приступа малярии. С медицинской точки зрения я здорова.
Но малярия была не единственной болезнью, причинявшей нам неприятности. Больше всего хлопот создавали инфекции. Иногда было достаточно укуса комара или простой царапины, и за одну ночь наваливалась тяжелая болезнь, длившаяся иногда по нескольку дней. К счастью, обошлось без смертельно опасных воспалений.
Каждый вечер, прежде чем мы ложились спать, мама проверяла, нет ли у нас царапин и ссадин. Через них‑то и проникала инфекция. Когда мы подросли, мы сами стали осматривать себя. Но, к сожалению, иногда делали это кое‑как, за что уже на следующий день частенько бывали наказаны самой настоящей болезнью.
Как‑то утром я проснулась с болью в коленке. Но не обратила на нес внимания. Новый день сулил много неожиданного – неужто какая‑то коленка сможет помешать? Я спрыгнула с кровати, позавтракала, быстренько сделала уроки и выскочила на улицу. Постепенно боль в колене становилось все больше и больше; казалось, будто по нему стучат молотком. Скорее всего, воспаление началось после укуса комара. Когда я поняла, что больше не могу ходить, я приковыляла к маме, но она была очень занята и попросила подождать. Я села на скамейку и стала рассматривать колено: пять красных полосок расползались от ранки в разные стороны.
Подошла мама. И ужасно испугалась. Она тут же уложила меня и сказала, что это заражение крови, и будет очень нехорошо, если красные полоски доползут до моего сердца. Я слушала ее вполуха. Эти полоски почему‑то меня не пугали. Просто было очень скучно среди подушек и не терпелось побежать на улицу. К счастью, благодаря маминой заботе и антибиотикам я действительно быстро поправилась.
Вообще‑то я не любила думать о болезнях в то время. Не особенно волновалась, даже когда резалась ножом: смазывала и перевязывала рану и снова шла играть.
Довольно часто возникали с инфекционные воспаления на пальцах ног, потому что обуви я не носила, а подошвы не сразу стали такими, как у фаю: я то и дело ранилась. Мама в отчаянии пыталась призвать меня к порядку: мои бинты постоянно грязнились, но я не обращала на это внимания, были дела поважнее.
Но однажды мама вполне серьезно предупредила: у меня отвалятся пальцы ног, если я и дальше буду так вести себя. Тогда я стану уродом на всю жизнь. Но какая разница? Кто увидит меня в джунглях кроме фаю, а у них и своих увечий полно. Даже наоборот, считала я, пара шрамов мне не повредит. Так что остаться без нескольких пальцев я не боялась: буду рассказывать всем, что их откусил крокодил.
Что мне действительно не нравилось, так это кожный грибок, который мог распространиться на все тело. Почему‑то у женщин фаю он встречался чаще, чем у мужчин. Как‑то вечером я почувствовала боль в руке, но укуса не было. Наутро я хорошенько осмотрела руку и увидела характерное покраснение. Побежала к маме в слезах. Мне подумалось, что теперь я на всю жизнь буду обезображена грибком. Скучная болезнь! Никакой романтики. К тому же зуд ужасный. Мама успокоила меня, принесла крем, которым стала мазать меня каждый вечер и каждое утро, и болезнь прошла. Я была ужасно рада.
Что бы с нами ни случилось, что бы ни произошло, – мама найдет выход. Мы росли в джунглях, свято в это веря. И мама все делала для того, чтобы передать свои знания людям Фаю.
Умение прощать
Нам снова достался вкусный кусочек крокодильего хвоста; отец выменял его на кастрюлю. Слюнки так и текли. Мы разожгли костер за домом, собираясь коптить мясо. Еще пара часов – и можно насладиться лакомством.
Мама ушла за чем‑то в дом. Случайно она выглянула в на окно.
Из леса в это время вышел молодой фаю, сын вождя Баоу. Он огляделся по сторонам и подбежал к костру. Естественно, он не видел маму, которая наблюдала за ним из окна. Быстро отломив себе кусок мяса, парень собрался уходить.
– Эй! – закричала ошеломленная мама.
Мальчик испуганно оглянулся, бросил мясо обратно на деревянную стойку и убежал в лес.
Известие о том, что кто‑то хотел у нас что‑то украсть, мгновенно разнеслось по окрестностям. Хижина вождя Баоу была в джунглях метрах в трехстах от нашего дома. Мы услышали, как он кричал, когда узнал, что сделал его сын. По законам племени фаю наш папа теперь имел право отомстить. Вождь сильно испугался за сына...
А мы сидели за столом и думали, как поступить.
Наконец мама сказала:
– Клаус, в конце концов, в Библии сказано: если кто‑то забирает у тебя что‑то, отдай ему больше. Вот хороший кусок крокодильего мяса. Почему бы тебе не отнести его сыну вождя: скажи, что мы не в обиде.
Мы согласно закивали. Туземцы уже рассказали нам, что мальчик в паническом страхе спрятался в джунглях – он боится и своего отца, и нас.
Папа отправился в путь. Я увязалась вместе с ним. Мы шли по узкой тропинке к хижине вождя Баоу. Семья сидела перед входом, все сильно заволновались, увидев нас. Папа спросил вождя, где его сын: он хочет поговорить с ним. Никогда я не видела вождя таким расстроенным.
Я, Кристиан, вождь Баоу (слева) и Ори (справа)
...Мальчик медленно вышел из леса. Он дрожал всем телом. Отец подошел к нему и сделал то, чего никто не ожидал: взял парнишку за руку, сказал, что не сердится на него. И чтобы доказать это, дал ему большой кусок мяса. Вся семья непонимающе уставилась на отца. Что он собирался сделать? Мальчик взял мясо и снова ушел в джунгли.
Видимо, именно в этот момент что‑то изменилось в сердце вождя Баоу. До тех пор он не знал ни милости, ни прощения. Своей беспощадностью этот человек прославился среди окрестных племен, его боялись больше других. То, что сделал белый человек, было совершенно необъяснимо. Но этот папин поступок имел важные последствия: вождь Баоу принес мир в племена. Он смотрел на отца со слезами на глазах. Никто не сказал ни слова. Мы вернулись в дом, и мне стал намного понятнее жизненный принцип папы: он всегда говорил, что любовь сильнее ненависти, и мы не словами, а только своим примером, своим поведением можем изменить сердца этих людей.
Я поняла, что в тот день стала свидетельницей чего‑то особенного. Вроде бы незначительный поступок – но для этого забытого и пропитанного ненавистью народа он стал вехой на пути к изменению всей их жизни.
Конечно, нельзя научиться прощать и мирно сосуществовать за один день. Но сегодня уже можно сказать: в племенах фаю установился мир. Разумеется, если не считать конфликтов, которые происходят среди всех людей. Но они научились решать эти конфликты мирным путем.
Нам не всегда было просто. И фаю порой заходили в тупик в своем стремлении измениться. Но они не сдавались. Это очень сильный народ.
Эта попытка кражи не была последней. Каждый раз, когда мы уезжали в Данау Бира, у нас пропадали из дома какие‑нибудь вещи. Найти в джунглях замену им было сложно. Но родители свято верили, что фаю изменятся. И каждый раз разочаровывались.
Иногда было смешно видеть на каком‑нибудь воине мамины домашние штаны или рукавицу, надетую на голову вместо шляпы. Также с удовольствием фаю воровали гвозди. Отец вначале удивлялся, зачем они им? Потом мы разгадали загадку: гвозди использовались как украшение для носа!
Вскоре после случая с сыном вождя Баоу снова произошел инцидент. Отец только что вернулся на лодке из деревни Кордези, куда нам доставляли самолетом вещи из столицы. Среди привезенного было синее пластиковое ведро, очень нужное в хозяйстве: носить воду, стирать вещи и т. д. Мама его дождаться не могла.
Молодой фаю подошел к лодке и начал попрошайничать. Ему очень хотелось получить нож, но у отца больше не осталось ножей, он попросил подождать, пока нам пришлют еще. Парень развернулся и пошел прочь. Но, разозлившись, через несколько метров остановился, поднял с земли камень и со всей силы бросил в отца. Слава Богу, камень не попал в отца, но разбил ведро. Это было слишком! Даже для отца. Он бросился за юношей, желая «поговорить с ним по душам».
Все фаю побросали дела и смотрели на них. Отец это заметил. «Наверно, они думают: мы еще никогда не видели Клауса таким разъяренным. Он готов взорваться», – пронеслось у него в голове.
Папа почти догнал молодого фаю, но злость уже прошла. Это был дар небес, позже сказал отец.
Когда он наконец поймал юношу, то просто взял его за руку и потерся лбом о его лоб – жест дружбы у фаю. Наблюдавшие за сценой фаю замерли. Это был еще один акт прощения.
Тут нельзя не упомянуть о моей маме. Вряд ли европейцы способны понять значимость пластикового ведра для жизни в джунглях. Ведро – и есть ведро. Но представьте хоть на минуту: вы живете в джунглях, в бочке больше нет воды, нечем смыть туалет, не в чем принести воду с реки. А как постирать? А в чем носить овощи к реке, чтобы их вымыть? Так что ведро – вещь бесценная. И вот она испорчена, мы даже не успели этим ведром попользоваться. Опять нужно импровизировать, чтобы решать бытовые проблемы.
Отец трется лбом с Накире, это жест дружбы
Для человека, как моя мама, выросшего в Германии, было очень не просто привыкать к такой жизни. Я восхищаюсь ей и поражаюсь ее невозмутимости. Она никогда не злилась и не отчаивалась, если что‑то не удавалось. Как трудно ей было, наверное, в первые годы, когда нас постоянно обворовывали...
Помню Кристиан стоял рядом со мной и говорил: «Как хорошо, что это не ты разбила ведро. Тебе бы повезло намного меньше». Я кивнула: это точно.
Когда нам в очередной раз пора было отправляться в Данау Бира, папа соорудил в доме тайник, чтобы спрятать в нем наиболее ценные вещи. Он заколотил его досками: стало похоже на обычную стену.
Мы все запаковали в пакеты, чтобы насекомые не пробрались. И, довольные, уехали. А когда вернулись, стена была сломана. Мама с папой были ужасно расстроены. Просто не знали, что делать дальше. Мы сидели за столом, никто не говорил ни слова. Все наше постельное белье, вся одежда, кухонная утварь, кастрюли, полотенца, мыло – все пропало. Осталось только то, что мы привезли с собой.
Вдруг в дверь постучали. Отец открыл, перед ним стоял Накире: «Тише, Клаусу, пойдем».
Мы все вышли вслед за ним. Перед домом стояли воины племени иярике. Увидев нас, они вместе с Накире исчезли в джунглях, мы остались ждать и не понимали, что будет дальше. Потом кусты зашелестели, из них появились туземцы: в руках каждого было по одному из наших пакетов. Они принесли вещи, которые мы посчитали украденными. Невероятно.
Накире с гордостью объяснил: другие племена фаю хотели украсть пакеты, но он опередил их и спрятал все в лесу. Мы были счастливы. Это был первый случай, когда фаю поступили так неестественно для своего образа жизни. Для нас это стало маленьким чудом.
Постепенно воровать у нас стали реже. А потом кражи прекратились вовсе. Дело было так. Вернувшись с Данау Бира, мы услышали голоса за дверью. Выглянули, а там стоят представители всех четырех племен фаю: тигре, иярике, теарю и сефоиди.
Они выстроились в ряд почти до реки и стали подходить к нам по одному. К нашему изумлению, каждый складывал на веранду все, что когда‑либо было у нас украдено: кастрюли, одежду, ножи, ложки, тарелки, коробки, рыболовные крючки и прочее. Впереди всех стоял вождь Баоу.
Большинство предметов было в ужасном состоянии, но мы безумно обрадовались. Этот момент стал для нас историческим. Во главе с вождем Баоу народ фаю принял решение не красть больше вещи белых людей.
Юдит взрослеет
Далеко не всегда наша семья чувствовала себя единым целым.
Однажды утром прилетел вертолет за мамой; она собиралась в Джаяпуру, чтобы сделать срочные покупки. У нас кончился рис, почти не осталось чая и кофе, да и консервов не надолго бы хватило. Так что мама оставила нас одних и пообещала привезти кое‑то интересненькое. Мы радостно махали руками, предвкушая подарки.
Вскоре после ее отъезда я проснулась ночью от тихого шороха. На улице было темно, хоть глаз выколи. Только из ванной виднелся отсвет. Юдит не спала, я увидела ее сквозь приоткрытую дверь. Она стояла на полу на коленях. Что‑то было не так. Юдит никогда не вставала по ночам. По крайней мере для того, чтобы стоять на полу в ванной.
Я тихо выскользнула из‑под москитной сетки.
– Юдит, все в порядке?
И вдруг в ответ – тихие всхлипы. Я заволновалась и поспешила в ванную. При виде сестры мне чуть плохо не стало. Ее ночная рубашка лежала на полу вся в кровавых пятнах. По щекам катились крупные слезы. Она вытирала полотенцем кровь с пола.
В моей голове промелькнуло: ее укусила змея! Да нет, наверное, крокодил, для змеи слишком много крови. Я смотрела на Юдит широко раскрытыми глазами, потом прошептала:
– Юдит, теперь ты умрешь?
Юдит покачала головой.
– Ты порезалась? – спросила я снова. – Позвать папу?
– Нет! – крикнула она громче.
Я осторожно села на пол рядом с ней, глядя на свежую кровь. Через несколько секунд пришла новая мысль: у Юдит рак! Мама как раз недавно рассказывала об этой болезни, потому что от нее умерла одна ее знакомая. А я так часто злила Юдит в последнее время, вот у нее и начался рак! Теперь она умрет, и все из‑за меня...
Я разрыдалась:
– Это я виновата, червей тебе под подушку засовывала, и ты так сильно нервничала, что теперь у тебя рак. Я попаду в ад!
Совершенно убитая, я смотрела на Юдит. Но, к моему удивлению, она вдруг засмеялась. Сходит с ума? Неужели рак уже дошел до мозга?
– Сабина, у меня не рак, это месячные.
– Что это такое? – спросила я. Столько крови однозначно говорило о чем‑то очень опасном.
– Ты что, никогда не слушаешь, что мама рассказывает? – проговорила она растерянно. – Когда девочка взрослеет, ее тело становится готово к рождению детей, и у нее каждый месяц происходят кровотечения, которые продолжаются несколько дней.
– Значит, у тебя будет ребенок? – спросила я восторженно.
Юдит испуганно зашептала:
– Надеюсь, нет.
– Ну, все равно завтра утром мы с Кристианом построим тебе хижину в лесу, как это делают фаю.
Я подумала: раз у Юдит нет мужа, мы с Кристианом должны позаботиться о ней.
– Но я не хочу уходить одна в лес! – сказала Юдит.
– Ты должна!
– Мама же не ходит в лес каждый месяц. Так что и мне не нужно.
Юдит с Кристианом за завтраком
Это стоило обдумать. Юдит была права. Почему мама никогда не уходила в лес в эти дни? Но мне так хотелось построить хижину, а тут такая возможностью... Мамы не было, а отца легко убедить в чем угодно. В конце концов, речь шла о спокойствии моей сестры!
В голову пришла следующая мысль:
– Юдит, а почему у тебя нет мужа?
– Потому что я слишком маленькая.
– Но мама говорит, девочек фаю крадут уже в девять‑десять лет. Почему же тебя никто не украл?
– Потому что я не фаю, а в Германии замуж выходят намного позже. Маме было двадцать девять, когда она встретила папу.
– Так много? – растерялась я.
Юдит усмехнулась:
– К тому же я не хочу замуж. Постоянно работать, добывать саго и следить за детьми... И я не хочу, чтобы у меня выросла такая большая грудь.
Я не могла не согласиться с сестрой. Все это на самом деле не слишком привлекательно.
– Я тоже не выйду замуж, – решила я. – Буду жить на ферме, и у меня будет много животных.
Юдит вздохнула. Наконец она спросила:
– Поможешь убраться?
Я кивнула. При свете свечей мы вместе вымыли пол и застелили постель Юдит свежей простыней.
– Спокойной ночи, – прошептала я сквозь москитную сетку.
– Спасибо, – ответила Юдит тоже шепотом.
На следующее утро Юдит отказалась вставать. Когда папа в очередной раз позвал ее к завтраку, я не удержалась и прошептала:
– У Юдит месячные.
Он удивленно посмотрел на меня, а я закивала головой:
– Теперь мы с Кристианом должны построить ей хижину.
– Она умрет? – испуганно спросил Кристиан.
– Нет, – вздохнул отец, – она не умрет. Надеюсь, я это тоже переживу!
После завтрака он включил рацию: «Говорит Фонда, говорит Фоида. У нас чрезвычайная ситуация. Нам нужно отправить сообщение в Джаяпуру».
– Клаус, это Джаяпура; что случилось? – раздался встревоженный голос пилота.
– Джим, – ответил отец, – мне срочно нужно поговорить с женой. Передай ей, пожалуйста, что у Юдит месячные, а я не знаю, что делать?
Из спальни донесся вопль:
– Тебе что, обязательно всем в Ириан Джая сообщать об этом? – Юдит просто орала. – Это вообще никого не касается! А если мне захочется целую неделю проваляться в постели, я так и сделаю!
Я закатила глаза. Почему Юдит все воспринимает так близко к сердцу? Отец был совершенно обескуражен.
– Давай мы построим тебе хижину в лесу, – с готовностью предложил Кристиан.
– Нет! – крикнула Юдит.
К счастью, через два дня мама вернулась. Она взяла все под свой контроль, и мир в семье восстановился.
Но мое отношение к сестре с тех пор изменилось. Мы стали союзницами. И, несмотря на то что я все еще не всегда ее понимала до конца, мы очень сблизились. Юдит как раз исполнилось двенадцать лет.
Фаиса, моя подруга
Сначала, когда мы только начинали жить в джунглях, с нами играли одни мальчики. Девочки фаю очень робели и не решались участвовать в наших шумных игрищах. Я не помню, чтобы они хоть раз вместе с нами изображали крокодилов в реке или с луком и стрелами охотились на насекомых. Причина крылась в культуре фаю: занятия мужчины и женщины четко различались с самого детства.
Но была одна девочка, примерно моего возраста, с особым интересом наблюдавшая за всем, чем я занималась. Я точно не помню, как завязалась наша дружба – я с ней заговорила или она со мной. Просто однажды она стала частью моей жизни. Звали ее Фаиса.
Мы с Фаисой (справа) и Клаусу Боса
Она была очень привлекательна: большие яркие глаза, чистая кожа, не испорченная грибком или другими болезнями. Когда она улыбалась, лицо сияло, словно солнце. Мы проводили вместе все больше времени, и она постепенно начала обучать меня женским обязанностям. Например, как из коры дерева плести длинные нити, из которых делают сети для ловли рыбы. Или как приготовить на костре мясо, завернутое в саго. Иногда после купания мы ложились рядом на стволе дерева и грелись на солнце. А иногда просто сидели и смотрели на огонь.
Когда нам исполнилось по десять лет, Фаиса начала взрослеть: ее груди начали округляться. Я знала, что в этом возрасте девочек фаю уже берут в жены. Но что касается Фаисы... Она же была моей подругой, ровесницей, значит, таким же ребенком, как и я.
У Фаисы была лучшая подруга среди фаю. К сожалению, ее имени я не помню. Она была немного старше нас, и я ее не любила. Она громко и пронзительно смеялась, когда мы делали что‑то, казавшееся ей смешным. Тело ее было в кожном грибке, у нее уже не хватало зубов. Но самое главное – она могла поступить по‑настоящему подло, если ей что‑то не нравилось. И все равно мы с ней играли. Когда подруг не так‑то много, не станешь особо привередничать. А однажды она доказала, что может быть настоящей и очень смелой подругой.
Это произошло поздно вечером. Мы с Фаисой играли на песчаном пляже, когда внезапно услышали вдалеке крики. Кричала подруга Фаисы, причем что‑то предостерегающее. Я почувствовала опасность, но не поняла, откуда она исходила – ни кабанов, ни змей, ни враждебно настроенных туземцев... Тут из джунглей выбежала и сама подруга Фаисы, прыгнула в одну из лодок, привязанную в самом конце пляжа, и, как безумная, помчалась к нам. Что, ей грозит опасность? Или она хочет нас предупредить?
Фаиса оглянулась, но не увидела ничего особенного. А ее подруга махала руками, указывая на деревню. Мы обернулись и только тогда увидели брата Накире, который несся на нас с ножом.
Фаиса испугалась, закричала и бросилась к воде. Меня тоже охватил панический страх, когда я поняла, что происходит: мужчина хотел взять Фаису в жены, а она отказалась. И этот мужчина – глухонемой брат Накире.
Фаиса бежала, как могла, а я все кричала: «Быстрее, быстрее, быстрее!»
Брат Накире приближался, он бегал очень быстро и явно догонял Фаису. Услышав крики, фаю собрались у берега и молча наблюдали за происходящим. Почему же никто не поможет, почему они все стоят со спокойными лицами? Я не знала, как помочь Фаисе. Мне было ясно: если он ее догонит, то будет бить.
Фаиса почти добежала до воды, когда брат Накире с воем пронесся мимо меня. А она вдруг споткнулась и упала. У меня захватило дух, я замерла. Брат Накире догнал мою подругу и попытался ударить ее ножом. Но она вскочила на ноги и бросилась в воду. Ее подруга на лодке ждала почти рядом. Брат Накире попытался остановить девочку, но та уже бросилась в быстрые воды и за несколько секунд добралась до лодки.
Ее подруга палкой направила лодку туда, где было сильное течение. Брат Накире стоял в воде, махал ножом над головой и мычал. Передо мной до сих пор стоит лицо Фаисы, уносимой быстрым течением.
Я следила за лодкой до тех пор, пока она не скрылась за изгибом реки. Настроение было ужасным. Потом я долго ждала ее, но напрасно. Ей нельзя было возвращаться: вряд ли удалось бы во второй раз избежать гнева своего преследователя. Я тосковала по ее улыбке, мне очень не хватало ее дружбы.
Позже я узнала, что Фаиса долго скрывалась в лесу, а потом встретила мужчину, который ей понравился. Но я ее больше никогда не видела.
Так я узнала, что бывает, если девушка отвергает мужчину фаю. Меня это глубоко потрясло. Вообще местные женщины имели очень мало прав. Постепенно ситуация стала меняться.
В отличие от наших, западных, традиций ухаживания мужчины за женщиной – взгляды украдкой, тайные встречи, а потом и обмен кольцами – у фаю не было никакой особой праздничной церемонии или ритуала женитьбы. Либо отец девушки решал, когда ей следовало выйти замуж, и выбирал для нее мужа, а тот забирал ее к себе в дом. Либо мужчина видел, что девушка созрела для замужества. Если она ему нравилась, он просто брал ее к себе или «крал», как называли это сами фаю. Если же отказывала, как Фаиса, мужчина брал девушку силой.
Правда, иногда случались ситуации и посложнее.
К примеру, мужчина хотел взять в жены понравившуюся ему девушку, но ее отец был против. И даже тот поручал охранять ее. Тогда мужчина поджидал момент, когда девушка окажется в одиночестве, и утаскивал ее в джунгли. Там он скрывался вместе с ней до тех пор, пока она не соглашалась остаться с ним.
А потом происходило то, что искренне поражало меня: по возвращении этой пары из джунглей все автоматически начинали считать их мужем и женой. Даже отрицательно настроенный отец смирялся. Как и уже имевшаяся зачастую первая жена. Больше о «краже» не вспоминали, жизнь шла своим чередом. Девушка начинала жить в хижине мужчины с его семьей. Не решаюсь предполагать, как она себя при этом чувствовала.
Часы джунглей
И для меня время не стояло на месте. Приближался мой одиннадцатый день рождения. В ночь перед торжественным событием я никак не могла заснуть. Когда рассвело, ожидание стало просто невыносимым. Мама и Юдит уже встали, наш маленький дом наполнился ароматом свежесваренного кофе. Я вскочила с постели, но мама отправила меня обратно: приготовления еще не закончились. Кристиан залез ко мне под одеяло, и мы вместе ждали великого момента. Мы всегда совместно справляли день рождения: Кристиан родился двадцать второго, я – двадцать пятого декабря.
Наконец нас зовут. Юдит откинула занавеску, закрывавшую соседнюю комнату, и мы бросились мимо нее к столу. Перед нами предстал потрясающий завтрак, стол был украшен пестрыми салфетками, свечами и тем, чего мы ждали больше всего: подарками. Папа уже сидел за столом, мама заканчивала готовить наше любимое лакомство – пряники с корицей и сахаром. Аромат стоял просто чудесный! Наши глаза горели, глядя на подарки, упакованные в цветную бумагу. Мы даже есть не могли. Поэтому нам разрешили их распаковать.
Новые часы – подарок на мой одиннадцатый день рождения
Не понимаю, как родителям удавалось так долго прятать от нас все эти вещи! Впрочем, мы считали их настоящими волшебниками. Внезапно перед нами появлялись невероятные дары, а ведь от нашего дома до ближайшего магазина простирались тысячи километров непроходимых джунглей.
Не припомню всех своих подарков, но один никогда не забудется: первые в моей жизни наручные часы, и какие! Ремешок был черным, стрелки светились в темноте, а сверху на них было красное кольцо с множеством мелких цифр, которое поворачивалось. Я не слишком хорошо понимала, зачем оно, – да это было и не важно. Главное, что оно крутилось. И самое ценное: часы были водонепроницаемыми! Я еще никогда в жизни не получала такого потрясающего подарка.
Я надела часы на свое загорелое тонкое запястье и сразу почувствовала себя взрослой и модной. Теперь я любому могла сообщить, который час. Но, в отличие от Европы, никому это было не интересно. В джунглях часы не нужны для того, чтобы определять время. Они нужны просто потому, что потрясающе красивы...
За время моей жизни в Западном Папуа у меня развилось какое‑то новое, своеобразное ощущение времени. Оно тянулось очень медленно. Буквально ползло от рассвета до заката. И так продолжалось каждый день, месяц, год...
Так же, как время, медленно жила и я, ведь никто вокруг не спешил, никто не боялся опоздать. Да и что, собственно, могло случиться? Если люди договаривались встретиться, то они просто терпеливо ждали друг друга. А когда человек не приходил в назначенный день, его ожидали на следующий. Ну, а если он не приходил совсем, это означало, что он либо не хотел приходить, либо был мертв.
Я и двигаться стала медленнее: ведь, с одной стороны, некуда было спешить, с другой – была ужасная жара. Если ходить слишком быстро, при такой температуре скоро устанешь. А зачем уставать? Ведь было завтра, и послезавтра, а впереди месяцы и годы, целая вечность. Казалось, что время просто остановилось. В каком‑то смысле так оно и было.
К тому же времена года там не менялись, были только сухой сезон и сезон дождей. Так текли дни, недели и месяцы, образуя длинную цепочку, и скоро я уже не могла с уверенностью сказать, июнь ли наступает или сентябрь. Единственный месяц, который я ждала, был декабрь, месяц моего рождения.
А еще там был свой способ определять время, и даже очень точный: так называемые часы джунглей. По ним ориентировался лес, ориентировались животные, растения и люди.
Солнце, луна и насекомые говорили мне о времени значительно больше, чем металлический циферблат, застегнутый на моей руке. Часы джунглей были очень точными, их не требовалось подводить или заводить. Целый год напролет ровно в шесть утра вставало солнце, оно будило меня и звало на улицу. Постепенно оно плыло по небу Когда оказывалось прямо надо мной, приходило время скрываться от жарких лучей и обедать. А на моих часах стрелки показывали ровно полдень. Затем ровно в шесть вечера появлялись комары. Становилось прохладнее, и пора было ужинать. Я знала также цветок, который сворачивал листья, когда приходило время обеда. Он прятался от солнца, а ровно в пять снова распускался. Когда вместо солнца на небо выплывала луна, приходило время спать. На следующий день все повторялось.
Когда я приехала в Европу, пришлось долго приспосабливаться к новому темпу жизни. Иногда я просто впадала в панику, появлялось чувство, что я не контролирую время.
В джунглях я позволяла времени спокойно течь мимо, никогда не подгоняя события. Меня не волновало, если что‑то в наших планах менялось. Потому что планы были такими же ленивыми, как и время. Мы никогда не планировали более чем на неделю вперед. Потому что никогда нельзя было знать, что может случиться. То лодка сломается, то самолет или вдруг наводнение произойдет, мог и пилот заболеть малярией. Так что мы спокойно относились к происходящему и не переживали, если что‑то из задуманного не получалось.
Западная особенность планировать жизнь на десять и более лет вперед поначалу меня сильно удивила. Это был совершенно иной стиль мышления, который я поняла и приняла только спустя годы. Я видела на множестве примеров, что планировать просто необходимо, но понятия не имела, как это делать в реальности. Есть множество книг и курсов, касающихся менеджмента времени. Но никто не собирался разъяснять мне разницу в жизненных ритмах джунглей и цивилизованного города. Лишь в тридцать лет, то есть совсем недавно, я научилась планировать собственную жизнь. Потребовалось очень много времени, чтобы я научилась ощущать новый бег времени. И пользоваться им.
Добрые духи, злые духи
Я не слишком часто откровенничала с местными друзьями, у нас не принято было раскрывать друг перед другом свою душу. Нас больше волновали повседневные заботы, реальность, наши игры, люди и животные. Но все же иногда такие разговоры случались.
Я стояла с Бебе на берегу. Вонь была ужасная. Только что причалили две лодки. В одной лежал мертвый юноша лет двенадцати–тринадцати. Его тело, сплошь покрытое мухами, сильно раздулось. Когда я его увидела, мне стало нехорошо.
Мать убитого сидела в лодке и гордо смотрела на меня. Обычно фаю оставляли умерших в своих хижинах. Но она стала пытаться вынуть тело из лодки. Тут подошел Накире и попросил отвезти его в другое место. Женщина разозлилась и закричала, что ее сына убило проклятие. Она повторяла это снова и снова. Однако Накире настоял на своем, и женщина покинула нашу территорию.
– Наверняка его убил Торе, – сказал Бебе испуганно, когда туземка наконец уплыла. – Сегодня вечером останусь у себя в хижине. Он может вернуться и убить меня!
– Кто этот Торе? – спросила я.
Бебе оглянулся, придвинулся ко мне поближе и прошептал:
– Это злой дух. Он приходит по ночам из джунглей и съедает кого‑нибудь.
– Если он съел юношу, почему же его тело осталось? – спросила я.
– Он ест не само тело, а жизнь, которая в теле, – ответил Бебе.
– А как зовут доброго духа? – продолжала допытываться я.
Бебе был озадачен:
– Что за добрый дух? Никакого доброго духа нет!
– Как же, если есть злой дух, должен бы