Вызывает удивление искренняя убежденность Поппера и его сторонников, что чисто логические рассуждения и определения в том виде, в каком они здесь были представлены, могут служить фундаментом "метафизического реализма". Ведь логика не способна судить о реальности, в то время как метафизический реализм утверждает существование "вещей в себе", вне сознания; именно к этой "реальности", как полагают метафизические реалисты, приближаются правдоподобные высказывания. На самом деле Тарский и Поппер показали только то, что не может быть логических возражений против понятия истины и понятия правдоподобия, - и не более того.
Мы уже отмечали, что точные определения, принятые Поппером, вполне совместимы и с другими теориями познания, отличными от метафизического реализма. Взять, например, теорию познания, диаметрально противоположную метафизическому реализму - метафизический идеализм Беркли. Принцип этой философии - "esse est percipi" (существовать ‑ значит быть воспринимаемым); факт - это лишь то, что воспринято субъектом и ничего более. Следуя Беркли, мы могли бы заменить "факт" на "то, что воспринято", и получить формулу: "Р соответствует тому, что воспринято, если и только если р". Такая формула вполне отвечает всем трем минимальным условиям Тарского, как бы странно это на первый взгляд ни казалось. Надо только совершенно ясно представлять себе, что, согласно Беркли, не существует ничего, кроме того, что воспринято. И тогда можно ли усомниться в том, что с чисто логической точки зрения берклианская формула "esse est percipi" вместе с выводимыми из нее понятиями факта, истины и др., является вполне приемлемой? Другое дело ‑ как мы отнесемся к этой философии.
|
|
Поэтому определение истины Тарского и Поппера получает эпистемологическое содержание и смысл только тогда, когда будет выяснено, что именно имеется в виду под "фактом" и "соответствием факту". Но, как мы уже показали, в частности, в 5-й и 10-й главах, Поппер придает этим понятиям смысл, характерный для наивного эмпиризма и реализма.
Что касается моей позиции, то она уже была сформулирована в ходе предшествующих рассуждений: "факты" возникают на основе восприятий и исторически обусловленных априорных структур. Коротко можно было бы назвать их "интерпретированными восприятиями". Кроме того, "соответствие фактам" - выражение, предполагающее априорность некоторых оправдательных установлений (см. главу 4). В этом смысле высказывание "Р соответствует фактам, если и только если р" означает "Р соответствует интерпретированным восприятиям при таких-то и таких-то оправдательных установлениях, если и только если р".
Теперь если представить априорные предпосылки некоторой интерпретации восприятий как систему принципов S (см. главу 8), то выражение "соответствовать фактам" приобретает смысл, зависимый от данной системы S. Иначе говоря, выражение "истинно" следует понимать как "истинно в S". И, значит, выражение "Р истинно, если и только если р" следует читать как "Р истинно в S, если и только р". Такое выражение вполне согласуется с логическими требованиями Тарского, поскольку в нем семантический метаязык лишь приобретает метатеоретическое значение, включая в себя не только семантические предикаты "истинно" и "соответствовать фактам", но и метатеоретические выражения, такие как "истинно в S".
|
|
Далее, с теориями познания, отличными от метафизического реализма, согласуется не только определение истины Тарского и Поппера, но и попперовское понятие "приближения к истине". В основе определения этого понятия лежат определения истинного и/или ложного содержания высказывания a, а также предположение о сопоставимости теорий. Если мы уточняем понятие степени достигнутого правдоподобия, вводя вместо попперовских определений истинного и ложного содержания высказывания a определения, соотносящие степень истинности и ложности содержания a с системой S, то получим:
.
Другими словами, та или иная степень правдоподобия a определяется в зависимости от предпосылок S. И если можно говорить об истине, зависящей от предпосылок S, то можно говорить и о приближении к истине при тех же условиях.
Простейшим примером этому служит понятие экспликации или "прогресса I", введенное в 8-й главе. Оно помимо прочего показывает, что истинное содержание теории заметно увеличивается, когда из нее выводится возрастающее количество истинных предложений, будь то благодаря более точному определению констант теории или благодаря улучшению математических методов, с помощью которых получают подтверждаемые прогнозы и т.д. Следовательно, можно утверждать, что правдоподобие в S возрастает. То же самое можно сказать и о теориях, предметные области которых по крайней мере частично совпадают (благодаря чему эти теории сопоставимы), если эти теории отнесены к одной и той же системе.
|
|
Простейшим примером является тот случай, когда теория T1 зависит от системы S, теория T2 - от системы S', и S есть подмножество S'. Тогда Vs(a ') в S' может быть больше, чем Vs(a) в S; уместно также говорить и о большем приближении к истине в S', чем в S (что, впрочем, не отменяет необходимости отнесения к S).
Мы уже отмечали, что "приближение к истине" имеет смысл только в том случае, если теории сопоставимы, а это значит, что обе сравниваемые теории должны относиться к одной и той же системе априорных предпосылок S. Если же перед нами исторически обусловленное и обоснованное множество взаимно исключающих и несоизмеримых систем, которые в лучшем случае обладают лишь семейным сходством между собой, о чем шла речь в предшествующих главах, то это исключает возможность говорить о каком-то приближении к истине как таковой как посредством отдельно взятой теории, так и посредством всех научных дисциплин вместе взятых. О приближении к истине можно осмысленно говорить только в связи с конкретной системой априорных предпосылок S.
Подведем некоторые итоги: ни понятие истины, ни понятие приближения к истине не связаны необходимым образом с метафизическим реализмом и понятием абсолютной истины. И напротив, указанные понятия вполне согласуются с теорией априорных установлений и системных ансамблей.
В рамках этой теории можно говорить и о регулятивности данных понятий; выступая как регулятивные идеи, они направляют разработку все большего числа экспликаций теории, стимулируют поиск все более точных и многочисленных ее подтверждений, гарантий того, что данная теория лучше, чем другая, сопоставимая с ней, теория. Если даже допустить, что некоторая теория могла бы достичь максимального правдоподобия, то есть ее логические следствия соответствовали бы всем возможным, относящимся к этой теории, фактам (какой бы смысл мы ни вкладывали в это соответствие), все же неправомерно было бы утверждать, что эта теория абсолютно истинна, уже потому, что с логической точки зрения тот же результат достижим и с помощью другой, сопоставимой с данной, теории. Например, можно представить два или более вполне удовлетворительных описания вселенной. Логически это допустимо, поскольку общее множество фактов, подтверждающих одну из теорий, не совпадает с общим множеством фактов, подтверждающих другую теорию, а также потому, что базисные предложения, используемые при доказательстве теорий, также по-разному интерпретируются в рамках различных теорий. Небольшое сравнение: пусть совершенно адекватное описание мира могло бы быть получено, если смотреть на него либо через красные, либо через синие очки. В первом случае все казалось бы красным, во втором - синим. Как можно было бы определить, какая из двух картин мира - красная или синяя - является абсолютно точной копией реальности, если никакого другого способа рассмотрения мира не было бы?
Поппер тоже прибегает к сравнению: он сравнивает абсолютную истину с горной вершиной, всегда прячущейся в облаках. Если даже предположить, что нам удалось взобраться на эту вершину, мы не смогли бы установить, так это или нет. И все же абсолютная истина, по мнению Поппера, существует как нечто объективное, независимо от того, известна ли она кому-либо. Используя наше сравнение, это значит, что мир мог бы быть "реально" синим, независимо от того, могли ли бы мы решить, так ли это. Со своей стороны возразим, что такая абсолютная истина абсолютно бессмысленна. Напротив, огромный смысл и значение имеет истина и правдоподобие в S; и именно эти понятия вполне обоснованы и объективны. Возьмем, например, такое высказывание: "Если признать некоторую теорию микромира T, а также ряд определенных инструментальных и оправдательных установлений, то в данной пространственно-временной локальности существует электронное облако". Эмпирическая истинность или ложность этого предложения могут быть определены со всей возможной точностью; это знание объективно. Однако это знание - не о каком-то объекте, обладающем абсолютно независимым существованием, но об объекте, рассматриваемом с точки зрения ряда принципов. Понятия "абсолютной истины" и "приближения к абсолютной истине" не имеют ни познавательного, ни какого-либо другого смысла. Но будучи отнесенными к конкретной системе априорных принципов S, эти понятия обретают и познавательную значимость, и смысл, и объективную обоснованность.
Очевидно, что попперианцы ошибаются, когда смешивают " реляционное понятие истины " (истинность, связанная с системой априорных принципов S) с "релятивистским" понятием истины, то есть понятием, подрывающим доверие к знанию, сводящим его к произволу, случайности и безосновательности. Реляционное понятие истины не имеет ничего общего со скептицизмом и агностицизмом. Напротив, оно проливает свет на условия, при которых достижима объективная, а не безусловная или абсолютная истина. Можно ли считать, что мы видим "вещи как таковые", если общеизвестно, что наблюдения зависят от особого устройства человеческих глаз и зрительных нервов? "Истинные вещи" - те, какие предстают перед нами, будучи обусловлены строением нашего зрительного аппарата и определенными зрительными стереотипами.
Поппер различает четыре различные теории истины: корреспондентную теорию, к которой присоединяется сам (истина как соответствие высказывания фактам); когерентную теорию, которая сводит истинность к внутренней логической целостности и непротиворечивости некоторой системы высказываний; теорию подтверждения, согласно которой знать истину и знать объективную истину - одно и то же; прагматическую теорию, где истинность отождествляется с полезностью. Все эти теории, за исключением корреспондентной, объявляются им субъективистскими, ибо они, по мнению Поппера, не удовлетворяют критерию объективности, имплицитно заложенному в понятие истинности. Так когерентная теория не способна решить проблему отношения знания к реальности, лежащей за пределами сознания; теория подтверждения проходит мимо того обстоятельства, что истина должна существовать, чтобы ее можно было установить; прагматическая теория закрывает глаза на то, что по практическим результатам нельзя судить об истинном положении дел. С позиции теории истины, которую я здесь защищаю, всем этим рассуждениям можно противопоставить следующее: наша теория, во-первых, сохраняет положительные моменты корреспондентной теории, поскольку требует соответствия фактам, хотя и по отношению к S; во-вторых, она не отказывается от рационального зерна когерентной теории, поскольку основана на предположении, что данная система S должна внести свой вклад в гармонизацию конкретного исторически сложившегося системного ансамбля и, следовательно, выступая условием возможного познания эмпирической истины или приближения к таковой, стремится к разрешению внутренних противоречий этого ансамбля, устранению наличествующих в нем неясностей, полному раскрытию всей структуры взаимосвязей его элементов; наконец, эта теория вбирает в себя требования теории подтверждения, поскольку ее стремление к максимальной обоснованности истинных суждений позволяет судить об объективности последних, а также не противоречит и прагматической теории: ведь только знание истинных характеристик мира, определяемого данным системным ансамблем, присущим данной исторической эпохе, позволяет людям осуществлять свою практическую деятельность и объективно воспринимать реальность.
Попперианцы утверждают, что только идея абсолютной истины способна выполнять регулятивную функцию, направляя прогресс научного познания. Я даже полагаю, что именно этот аргумент играет для них первостепенную роль. С моей же точки зрения, регулятивную роль играет как раз понятие истины, отнесенной к системе S, а также понятие приближения к такого рода истине ("прогресс I") и идея оптимального строения системы S как условия возможного опыта в рамках данного системного ансамбля ("прогресс II"). Я считаю, что в сравнении с таким пониманием прогресса попперовская концепция выглядит излишне претенциозной и малопродуктивной. Используя его же сравнение, путь на вершину горы, скрытую так, что никогда нельзя узнать, удалось ли кому-либо вскарабкаться на нее, скорее наводит тоску, чем вселяет надежду. Но если ставить перед собой такую цель, относительно которой всегда можно решить, достигнута ли она, то прогресс в достижении ее приобретает ясный смысл. Идея абсолютной истины бессмысленна и очевидно также, что единственный аргумент, который, казалось бы, мог, по мнению сторонников Поппера, служить ей опорой, совершенно неубедителен. Нельзя полагать, что свет, в котором мы видим вещи, относится к характеристикам самих вещей; однако мы вправе предположить, что природа предстает перед нами в этом свете, становится видимой в этом свете, и мы ее видим такой, какой она действительно выглядит в этом свете. Требовать чего-то большего ‑ значит считать себя если не Богом, то по крайней мере удостоившимся божественного откровения. Абсолютная истина есть нечто такое, что относится к вещам-в-себе. Связать ее с эмпирической теорией, как пытаются попперианцы, значит пытаться сделать то, у чего нет разумных оснований.