Реакции-формирования эго

В определенном смысле, суперэго - это реакция-формирование эго, сложная реакция на эдипов комплекс. В свою очередь, полностью развитое суперэго побуждает эго к дальнейшему формированию реакций. Эго должно менять свою структуру в соответствии с внутренними и внешними потребностями. Трудно оставаться в неизменном состоянии, когда на тебя влияют с трех сторон - со стороны суперэго, внешнего мира и ид. Хотя ядро эго остается стабильном, структура эго, как единого целого, меняется под влиянием этих сил. Вместо того, чтобы реагировать на эти влияния, то есть воспринимать их, разряжать или отторгать, эго впитывает их и создает нечто новое. Вследствие этого, эго содержит в себе следы внешнего мира, следы суперэго и следы ид. Здесь ясно видна работа синтетической функции эго. Эти реакции-формирования во многом определяют характер человека; однако этот аспект мы сейчас обсуждать не будем, поскольку он будет подробно рассмотрен в другой главе.

Сейчас я только хотел бы указать на то, что в очень раннем возрасте развиваются реакции-формирования, определяющие окончательную структуру характера. Сейчас мы рассмотрим только две из многочисленных реакций-формирований: отвращение и стыд.

Трудно сказать, когда появляются первые признаки отвращения, но явно не раньше, чем в конце первого года жизни. Согласно Фрейду, чувство отвращения возникло на очень раннем этапе истории человечества, возможно в то время, когда человек поднялся с земли и стал ходить прямо. В следствии этого нервы стали получать меньше раздражителей и чувство обоняния были органически подавленны. Это защищало человека от возвращения на предыдущую стадию развития, когда мужчина сексуально возбуждался от запаха менструирующей женщины. Наблюдения показывают, что это также защищало его от наслаждения запахом человеческих экскрементов. Однако, запах человеческого тела все еще до определенной степени сохраняет сексуальную притягательность.

Отвращение тесно связано с физиологической функцией пищеварительной системы. Оно начинается с тошноты и слюноотделения и достигает кульминации в рвоте, когда содержимое желудка выходит наружу из-за спазматического сокращения мышц. Таким образом, отвращение - это противоположность аппетиту и голоду и в физиологическом, и в психологическом смысле. Цель голода — ввести что-то в желудок, отвращение же выводит нечто наружу. Отвращение к сексуальной активности скрывается за многими истерическими симптомами. Например, исследуя определенные фантазии пациенток, страдающих globus hystericus и рвотой, мы узнали, что они хотят взять в рот мужские гениталии. В этом случае отвращение - это реакция эго на оральный сексуальный импульс. В других случаях, например при меланхолии или при компульсивном неврозе, такие оральные импульсы проявляются в копрофилических фантазиях, фантазиях, которые превращаются в извращения при шизофрении. Если мы вспомним, что некоторые первобытные народы во время своих обрядов едят трупы и экскременты и что, до недавнего времени экскременты считались важным лекарством в народной медицине, мы придем к выводу, что отвращение - это не только следствие подавления первичных олфакторных ощущений, но и реакция на копрофагические и каннибалистические импульсы. Этот вывод подтверждается тем. что чем сильнее сознательное отвращение, тем больше копрофагических и каннибалистических фантазий в бессознательном. Верно, что реакция-отвращение может сдерживаться и обобщаться под влиянием суперэго и распространяется на все запретное; но, изначально, она возникла очень рано, даже до формирования супераго.

Хотя происхождение чувства стыда также туманно, как и происхождение отвращения, очевидно, что оно тоже представляет собой реакцию на эксбиционизм. При чрезмерном стыде в бессознательном присутствует чрезмерный эксгибиционизм. Эритофобик, то есть человек, который боится покраснеть, крайне застенчив. Из анализа таких пациентов мы узнали, что их лица «генитализировались», то есть теперь они насыщены эротической энергией и играют роль гениталий. Таким образом, эритофобия " это реакция на подавленное желание показать гениталии. Однако это желание сопровождается страхом потерять гениталии. Следовательно, эритофобия - это реакция на страх, что если гениталии окажется на виду, они будут отрезаны. Ощущение постоянного наблюдения представляет собой «негативный эксбиционизм», то есть состояние ума, при котором эксбиционизм отвергается. Если перевести это на сознательный язык нормального человека, вот что получится: «Это не я хочу показывать себя (чтобы меня видели); другие люди хотят видеть.меня.» Другими словами: «Я хочу показать себя (свои гениталии).»

Анализ пациента-эксбициониста показал, что он боялся, что потеряет свои гениталии, если на них кто-нибудь посмотрит, а также пребывал в бессознательном убеждении, что и сам может лишить других мужчин гениталий, просто посмотрев на них. В другом случае у взгляда была сознательная садистская цель. Таким образом, чувство стыда эквивалентно страху кастрации. Это согласуется с идеей Фрейда о том, что человек обрел чувство стыда, когда стал ходить прямо, вследствие того, что его гениталии оказались на виду и требовали защиты.

Против этого умозаключения можно выдвинуть два возражения. Во-первых, у женщины нет пениса, стало быть нет страха кастрации, по крайней мере, в такой же степени, как у мужчины. Во-вторых, человеческая стыдливость относится не только к гениталиям, но и ко всему остальному.

На это мы можем ответить: мужчины эксбиционисты демонстрируют свои гениталии, но я никогда не слышал, чтобы женщина демонстрировала свои гениталии, по

крайней мере в нашей культуре. Все тело женщины, которое гораздо больше эротнзнрованно, чем тело мужчины, замещает «потерянный пенис». У девочек нет пениса, которым они могли бы гордиться, как мальчики, поэтому они демонстрируют все тело; обычно женщины демонстрируют свое тело куда чаще, чем мужчины демонстрируют гениталии. Вначале девочки мастурбируют клитор, рудиментальный пенис; они, как и мальчики, наталкиваются на запреты, и эти запреты заменяют угрозу кастрации. Запрет на мастурбацию и демонстрацию гениталий переносится на все телесные функции и приводит к сокрытию других источников удовольствия (эрогенных зон). Чем больше удовольствия они могут доставить, тем тщательнее они скрываются. Можно упомянуть о том, что многие дети очень любят наблюдать выделительные функции, а когда вырастают, то очень тщательно скрывают их.

Из всего этого следует, что стыд - это реакция эго на желание показывать себя. Страх кастрации - это движущая сила этой реакции.

Тот факт, что люди часто путают стыдливость, отвращение, тревогу и чувство вины, доказывает, что они как-то связаны между собой. Вместо «отвратительный» или «плохой» часто говорят «урод». Слова «красивый», «хороший» и «чистый» стали почти что синонимами. Нарушение законов, установленных стыдом и отвращением, вызывает такое же чувство вины, как и нарушение моральных законов. У них общие истоки; они развиваются из запретов на определенные чрезмерные инстинктивные стремления и представляют собой реакцию эго на эти инстинкты. Чем глубже мм погружаемся в психику, тем сложнее отличить их друг от друга. Стыд все больше и больше становится общей реакцией на несексуальные стремления и помогает прятать самые разные чувства, мысли и идеи. Мы стыдшися аморальных мыслей и аморальных действий вероятно оттого, что ограничения наложены на всю нашу инстинктивную жизнь.

При извращениях и при определенных психотических состояниях эти реакции слабеют. Пока что не ясно, происходит ли это оттого, что эго изначально не способно оказать достаточное сопротивление или оттого, что требования инстинктов становятся слишком сильными, или из-за того, что суперэго слишком слабо. В целом, стыд и отвращение усиливаются при неврозе, а при определенных шизофренических состояниях, при маниакальных состояниях и при извращениях - слабеют.

Чувство вины

Стыд и отвращение легко узнать, но с чувством вины бывает сложнее. Оно проявляется в различных формах: как чувство дискомфорта, как постоянное внутреннее напряжение, как потребность делать подарки или тратить деньги, стремление оказывать другим чрезмерную помощь. Некоторые пациенты чувствуют, что, несмотря на все свои усилия, они не могут отдать все то, что хотят отдать, для того чтобы освободиться от чудовищного напряжения.

Чувство вины может проявляться и в совсем другой форме: как постоянное предчувствие неминуемого несчастья, как чувство неполноценности, как унижение или страдание, как желание быть наказанным, как готовность пожертвовать собой, как стремление к очищению.

Первая группа проявлений чувства вины явно направленна на внешний мир и ищет с ним примирения, а вторая группа направлена на эго и представляет собой попытку наказать самого себя.

Стыд и отвращение являются защитными реакциями на эксбиционистские и анально-оральные инстинктивные потребности, и невольно возникает вопрос: не является ли и чувство вины реакцией на какую-то инстинктивную потребность?

При уходе за маленьким ребенком главной задачей является регулирование приема пищи и выделительных процессов, то есть ограничение оральной и анальной инстинктивных целей. Нам кажется, что отвращение - это реакция на эти цели. Мы можем сделать вывод, что подчинение инстинктивной жизни на первой стадии развития главным образом связано с подавлением импульсов, чьим источником является пищеварительный тракт. Пищеварительный тракт, начинающийся с ротовой мембраны и заканчивающийся мембраной ануса, можно рассматривать, как единую эрогенную зону. Его задачи - прием пищи и выделение отходов.

Съедание пищи и ее дальнейшее продвижение по пищеварительному тракту требует мышечной активности, особенно активности конечностей - ведь с помощью конечностей пища попадает в рот - и рта. Сначала приводится в действие поперечная мускулатура рта, подчиняющаяся волевому контролю, а затем - гладкая мускулатура пищевода, не подчиняющаяся волевому контролю; пища переваривается и, с помощью мышц нижней части живота (контролируемых волей), выделяется наружу после того, как в ней произошли определенные химические изменения. Мы знаем, что при приеме пищи наступает либидозное удовлетворение.

С другой стороны, мускулатура необходимая для пережевывания и переваривания пищи является инструментом садизма и находится под властью деструктивных инстинктов, как и вся мускулатура. Садизм связан с либидозными инстинктами; он даже помогает либидознмм стремлениям, привнося объект в зону досягаемости. С помощью поперечной мускулатуры объект подносится к человеку и уничтожается, а с помощью гладкой мускулатуры он продолжает свой путь уже внутри организма и ассимилируется. Как только объект (пища) поглощается, садизм перемещается из внешнего мира внутрь тела. Нарушения возбуждения, начинающегося с голода и заканчивающегося выделением отходов, могут вызвать неприятное напряжение, которое, при увеличении возбуждения, приносит боль. Либидо создает импульс для действия. Действие выполняет мускулатура, инструмент садизма. Садизм, находящийся внутри эго, первичный садизм, под влиянием либидо в поисках объекта либидо отворачивается от эго, но, после получения удовлетворения, возвращается в эго. Таким образом то, что садизм направляется на саму личность, является первым следствием желания и его удовлетворения.

Если мы предположим, что этот процесс происходит не только в телесной сфере, но и в ментальной, тогда в результате удовлетворения либидозных стремлений садизм опять-таки устремится к эго. Любые нарушения этого психического процесса приведут к ощущениям напряжения и боли, как и при соответствующем психологическом процессе. Мы видим, что идентификация действительно является психическим эквивалентом оральной (разы. Идентификации приводят к подавлению инстинктов и, как например в случае с приучением к туалету и с ограничением прожорливости, они сопровождаются неприятными чувствами и напряжением. Когда ребенок сопротивляется воспитанию и отвергает идентификации, у него возникает конфликт с окружающими, но внутри эго конфликта нет. Это внешний конфликт. Конечно же, ребенок слабее взрослого, и он начинает бояться. Ребенок подавляет оральные, анальные и агрессивные импульсы. Он соглашается с социальными стандартами. Социальная тревога заставляет ребенка впервые приспособиться к реальности Эта инфантильная социальная тревоге! формирует ядро, из которого в будущем разовьется чувство вины

Строго говоря, чувство вины возникает не из конфликта с внешним миром (матерью или няней), а из конфликта во внутренним мире Первоначально эго создает на пути оральных, анальных и других стремлении барьеры в форме отвращения, стыда и

тому подобного. Похоже, что создание этих барьеров является не только результатом воспитания, но и результатом глубоких биологических факторов. Все эти факторы начинают проявляться в предэдиповой фазе в виде запретов на прегенигальные влечения инстинктивных компонентов. После того как в фаллической фазе происходит интеграция прегенитальных влечений и возникает эдипов комплекс, начинает формироваться суперэго. С этого моментч чувство вины служит не только для того, что бы сдерживать прегенитальные (влечения, но и для того, что бы сдерживать генитальные влечения и агрессию. Чувство вины становится моральным фактором. Это состояние ума, возникающее в результате реальных или предполагаемых ограничений, которые суперэго накладывает на эго. Короче говоря, это результат конфликта между эго и суперэго.

Обычно мы не ощущаем, что у нас есть суперэго. Только если эго противоречит суперэго, только если эго совершает действия, психические или реальные, или просто намеривается совершить действия, которые суперэго не одобряет, тогда возникает то особое состояние ума, которое, сознательно или бессознательно проявляется в эго, как чувство вины или потребность в наказании.

Фрейд, как показано выше, делит чувство вины на две категории к первой категории относится реакция на внешние факторы, которую еще называют первичным или социальным чувством вины, ко второй категории относится чувство вины, развивающееся под влиянием суперэго.

Первичное чувство вины возникает, как реакция на страх наказания за то, чп определенные инстинктивные требования не были отвергнуты. Для маленького ребенка наказание означает потерю любви, тебя не накажут, если тебя любят. Это чувство вины проистекает из страха одиночества, ведь человек страшится остаться в одиночестве. Это объективная тревога, ведь страх потерять либидозные связи с объектом с самого начала носил социальный характер. Поэтому такое чувство вины также называют социальной тревогой. С другой стороны, чувство вины развивающееся под влиянием суперэго, меньше зависит от внешних факторов, оно возникает, когда объективных причин для тревоги нет, когда нет конфликта с окружающими. Чтобы понять это, сначала нам придется изучить развитие суперэго.

Фрейд придерживался мнения, что чувство вины (и мораль в целом) черпает силы из эдипова комплекса. В первобытном стаде сыновья убили отца и пожрали его во время тотемного пиршества. После того, как это произошло, гомосексуальная любовь к отцу усилилась и возникло раскаяние и тоска по отцу. Раскаяние и тоска соединились в чувство вины. Сыновья хотели, чтобы отец снова ожил - то есть они хотели воссоздать его во внешнем мире. Это желание можно было удовлетворить только с помощью проекций. Отцы стали богами, спроецированными во внешний мир. Теперь фрустрированное гомосексуальное либидо можно было удовлетворить в сублимированной форме, в форме религиозного поклонения. Если верно предположение о том, что архаичные, доисторические переживания наследуются и при определенных условиях могут пробудиться, тогда вполне можно найти скрытые следы убийства отца даже в нынешней психической жизни.

В развитии личности одна лишь мысль или импульс могут вызвать последствия сходные с реакцией на убийство отца в истории человечества Отец уже не съедается, но его поглощает эго, он как бы психологически пожирается. Этот процесс, ка уже было указано выше, является психическим эквивалентом оральной стадии развития либидо и называется идентификацией. Образ отца, который поглотило эго, отделяется от остальной части эго и формирует суперэго Эго ведет себя по отношению к суперэго, как

раньше сын вел себя по отношению к отцу Следующий сон пациента (который уже где-то публиковался) прекрасно это иллюстрирует

Я на улице, рядом с полукруглой пещерой, перед поляной, которую я только чувствую, но, в этот момент не вижу. В пещере, которая вырублена в скале, стоит кровать моего старшего брата. У меня такое чувство, что мой отец спит в постели на поляне и что это хорошая возможность убить его. Он в полусне поднимается к пещере, и тут я замечаю железные ворота, одна половина поднимается снизу вверх, а друга спускается сверху вниз, но они не встречаются. Ворота сделаны из вертикальных железных прутьев, удерживаемых горизонтальными прутьями. Мой брат хватает отца сзади за талию и пытается протащить его в отверстие между решетками. Отец постепенно просыпается и зовет на помощь. Тут мы оба понимаем, что наше нападение закончилось неудачей, и я пугаюсь и просыпаюсь с мыслью, что мы пропали. Потом я снова засыпаю и вижу, что поляна скрылась под водой. Я замечаю, что в воде полощется белая рубашка. Она полностью расправлена, но между передней и задней частью плавают светло-коричневые детские фекалии, которые невозможно убрать с рубашки. Мне очень беспокойно из-за того, что рубашку нельзя отчистить, я больше не могу

смотреть на это. _______________________________________________________________

«Schuldgefahl und Strafbeduifhis», Internationale Z.eitschrifl fur Psychoanalyse VolXI, 1926 Перевод на английский «The Sense of Guilt and the Need for Punishment» in Practice and Khefry of Psychoanalyse New York (Nervous and Mental Disease Monographs, 1948) IntemationalUniversities Press 1955

Пациент полагает, что пещера с зубчатыми воротами символизирует рот. Старший брат, вероятно, представляет самого сновидца. Он всегда хотел, чтобы брат показывал отцу свою храбрость; он хотел, чтобы брат был его союзником в борьбе с отцом. Желание убить отца во сне соответствует часто повторяющейся фантазии о том, что отец умрет или уже умер. Протаскивание отца через ворота символизирует желание проглотить сильного человека, поскольку, во-первых, он верил, что станет сильнее, если проглотит семя, а во-вторых, он всегда фантазировал, что берет в рот огромный пенис.

Он был поражен тем, что во сне у него было такое ощущение, что он должен чувствовать симпатию к отцу, и он вспомнил, что после фантазий о смерти отца его всегда охватывало раскаяние и чтобы успокоиться, он старался думать про отца что-нибудь хорошее. «Мой отец во сне, - сказал он, прежде чем я начал интерпретацию, " не умер. Вместо намерения убить его осталось только чувство вины.» Он сказал, что пещера напоминала ему еще и о том времени, когда он часами стоял перед медвежьей клеткой в зоопарке, тщетно надеясь увидеть спаривание медведей. Более того, он вспомнил фантазию о том, как огромный пенис отца входит в мать, брызгает и питает ребенка в утробе. Когда позже он с тревогой и отвращением узнал, как происходит зачатие, он подумал, что и женщина, и ребенок могут получить тяжелые увечья. В соответствие с этими ассоциациями, он решил, что он, находясь в утробе, хотел проглотить отца, хотел высосать всю его силу и, таким образом, убить его.

Несмотря на свою сложность, основная тема сновидения ясно видна: амбивалентное отношение к отцу и психическое состояние ума. которое Фрейд реконструировал в терминах первобытного стада, после того, как было совершено убийство отца. Раскаяние, тоска, тревога, чувство вины не позволяют пациенту совершить такое же преступление.

Ассоциации ко второй части сновидения указывают на фантазии пациента об оживлении или воссоздании утерянного объекта с помощью анальных родов.

Справедливость такого толкования подтверждается следующими деталями из

анализа обсессивного невротика, о котором мы уже говорили:

Однажды утром он получил запечатанное письмо из своей фирмы, которое привело его в ужас. Он испугался, что фирма прислала ему причитающуюся сумму денег и, таким образом, разрывает с ним все деловые связи, поскольку, как он подумал с раскаянием, последнее время он не так хорошо работал, как раньше. Прежде чем вскрыть конверт, он почувствовал потребность испражниться. Сразу после дефекации он вдруг понял, что запечатанное письмо вовсе не означало разрыв отношений, а содержало в себе чек, который должен был покрыть его недавние расходы. Так оно и оказалось. Подобные переживания регулярно случались во время глубочайших депрессий, когда он сомневался в существовании Бога. После дефекации, «как только [фекалии] выходили наружу», ему на ум приходило невероятное множество доказательств существования Бога и депрессия исчезала. Хотя его раздражало, что озарение наступает, когда он сидит в туалете сразу после дефекации, он все равно освобождался от сомнений на некоторое время.

Здесь я хотел бы процитировать Рохайма, который пытается показать, что траурные ритуалы первобытных людей представляют собой реакцию на первичное преступление. Траурная церемония в некоторых первобытных племенах состоит из определенных очистительных ритуалов, которым предшествует испражнение на могилу умершего. При меланхолии, прототипе болезни, при которой важную роль играет совесть, в клинической картине доминируют анальные и оральные стремления. Абрахам доказал, что при меланхолии, которая тоже представляет собой своего рода траурный ритуал, траур по потерянному объекту отмечен оральными и анальными симптомами. При кататонических приступах пациенты пачкаются в фекалиях и считают, что они делают подношения, чтобы искупить свою вину и заново родить мир, который (согласно их галлюцинациям) они уничтожили. Сходным образом и у невротиков чувство вины отзывается на пищеварительном тракте. Дефекация и рвота часто приводят к разрядке чувства вины. Некоторые примеры могут это прояснить:

Пациентка обсессивно-невротического типа должна была поехать в путешествие. Ее первыми словами на анализе в день перед путешествием были: «Совершенно не хочу ехать в Берлин, это меня просто приводит в ужас.» В этот момент у нее заурчало в животе, и я обратил на это ее внимание. Пациентка засмеялась надо мной и сказала, что эти звуки не имеют ничего общего с тем, что она только что говорила, что она просто хочет есть. Я не ответил, и пациентка замолчала, но, помолчав, она сказала: «На самом деле, я чувствую себя виноватой перед Анатолем. Анатоль в это время с нетерпением ждал ее в Берлине.

Еще одна пациентка страдала от состояний возбуждения, перемежавшихся с депрессиями, во время перерыва в лечении. Она не могла ни есть, ни спать и страдала от запоров. Кроме этого, она постоянно покупала вещи. Она купила огромное количество вещей, которые ей не были нужны и немедленно их раздарила. После этого у нее возник спор со служащим в общественных банях, который утверждал, что она не заплатила за вход. После этого она стала постоянно думать о бесчестном поступке, который она на самом деле совершила незадолго до этого. Проверяя счет, который она только что оплатила, она заметила ошибку в свою пользу. Ее первым порывом было вернуть разницу, но она отвергла эту мысль, решив, что хозяин этой фирмы достаточно богат. Тут становится ясно, что пациентка хотела искупить свою вину, покупая ненужные ей вещи. Важен был не факт покупки, а трата денег. Она выплатила долг, хотя и в другом месте. Для аналитика очевидно, что здесь деньги символизируют фекалии.

Можно возразить, что только при конверсионной истерии анально-оральные

компоненты чувства вины превращаются в симптомы, поскольку в истерии присутствует общая тенденция трансформировать психическое в физическое, в то время как при обссесивном неврозе и при других заболеваниях чувство вины остается в пределах психических владений. Однако, известно, что к обссесивному неврозу всегда примешана истерия; я по опыту знаю, что истерические симптомы компульсивного невроза проявляются главным образом в пищеварительном тракте. Я не стану цитировать множество примеров, а приведу всего один, очень характерный, демонстрирующий хорошо известную связь между эротизмом и садизмом.

Пациент рассказал сон, в котором умерли все его родственники. Сразу после анализа, во время которого анализировался этот сон, он пошел в туалет. Он испытывал затруднения при дефекации. Тогда он стал фантазировать (я цитирую буквально): «Я словно рожал ребенка. Мне казалось, что голова ребенка не может пролезть. Она была такая большая, это было так трудно! Затем я почувствовал невероятное облегчение, как будто я родил ребенка.» Этот же пациент всегда погружался в глубокую депрессию, если сразу же после пробуждения не чувствовал движения в кишечнике. Как уже упоминалось, он страдал от склонности к сомнениям и размышлениям, которые заканчивались сомнениями в существовании Бога. После дефекации сомнения прекращались, и ему на ум внезапно приходили тысячи доказательств существования Бога. За сомнениями скрывалась ненависть к отцу. После дефекации он освобождался от сомнений и подтверждал существование Бога (отца). Поскольку он полагал, что при дефекации рожает ребенка, можно сделать вывод, что он пытался искупить отцеубийство с помощью фантазии о рождении живого существа, и таким образом освободиться от вины.

Часто люди с нечистой совестью чувствую облегчение, родив ребенка. То есть уничтожение одного человека может быть искуплено рождением другого.

Поглощение отца (любимого объекта), которое действительно происходило в первобытные времена, с тех пор символически повторяется в фантазии. С помощью дефекации, приобретающей значение родов, человек пытается аннулировать эту фантазию, то есть анально вывести то, что было поглощено орально. В целом, можно сделать следующий вывод: чувство вины содержит в себе также идею о том, что нечто было взято и это нужно вернуть, и особое ударение делается на возвращении, в анальном или оральном смысле. Чувство вины не только выражает страх потерять любовь, оно основано на самой примитивной форме социальных отношений, «бери и отдавай». Похоже, что чувство собственности также связано с первичным чувством вины.

Чувство вины также включает в себя раскаяние и тоску. Раскаяние - это мучительное сожаление о содеянном. Оно требует уничтожить то, что было совершено. Это давление проявляется в тоске по потерянному объекту; в случае «отцеубийства» - в тоске по потерянному отцу. Проецируя «проглоченного» отца - «проекция» прежде всего означает выкидывание, выбрасывание наружу - первобытный человек пытался восстановить отцовскую власть. Можно сделать вывод, что религия и социальная мания преследования соответствуют этой стадии развития человечества.

Чувство вины скрывает неудовлетворенное объективное либидо, которое стремится к удовлетворению, стремится снова любить объект в реальности.. Параноик получает это удовлетворения (хотя и в негативном смысле) с помощью проективных галлюцинаций, религиозный человек - с помощью религии, а нормальный человек просто рожает детей и занимается социально полезным творчеством. Лишь у невротика это стремление блокируется. Страх потерять любовь возникает, когда

объективное либидо не получает удовлетворения. Тоска по потерянному объекту на самом деле выражает стремление избавиться от страха потерять любовь, то есть страх одиночества. Сильное чувство вины нарушает любовные отношения.

Чувство вины выражается не только в страхе потерять любовь и в неудовлетворенном стремлении к объекту, но и в боли, унижении, самоуничижении, в раболепстве и постоянных неудачах; оно проявляется в постоянных искуплениях и отречениях; оно проявляется в суициидальных мыслях, в невротических симптомах конверсионной истерии, в шизофренических «преследованиях», в фантазиях пациентов с извращениями. Страдание и самоистязания пронизывают все существо таких пациентов. Потребность в наказании может настолько доминировать над человеком, что он может даже совершить настоящее преступление, чтобы найти оправдание этому мучительному чувству и получить облегчение от наказания. Ведь на самом деле существуют люди. которые стали преступниками из-за чувства вины.

Уже упоминавшийся офицер старой австрийской армии, перечил старшим по званию, вел себя вызывающе и провокационно и этим навлек на себя наказание. Он потерял свое звание и попал в тюрьму на несколько лет. На анализе он признался, что прекрасно осознавал, что наказание неизбежно. Никаких внешних обстоятельств вынуждавших его так себя вести не было, но он не мог удержаться и провоцировал старших по званию и раздражал их. Когда он стал думать о своем поведение, он никак не смог его объяснить. Он прекрасно вел себя в тюрьме и это доказывает, что его действия были направлены на то, чтобы навлечь на себя наказание; в тюрьме он вел себя настолько хорошо, что его срок сократили. Он подчеркивал, что никогда в жизни ему не было так спокойно и хорошо, как в тюрьме. Вот еще более сильное доказательство: когда, отсидев свои срок, он вышел на свободу, то чувствовал себя подавленным и одиноким. В таком настроении он женился на женщине, которая заставляла его ужасно страдать. Он не мог уйти от нее, несмотря на все свои старания. (Именно из-за этого он пришел на анализ.) Долгое заключение явно не удовлетворило его мазохизм в достаточной степени и, поскольку он не мог жить без наказания, он нашел наказание в лице своей жены, и не мог разойтись с ней, несмотря на все свои сознательные усилия.

Невозможно переоценить влияние потребности в наказании, которая перекрывает все остальные эмоции. Есть люди чья жизнь целиком состоит из ожидания наказания. Чтобы хотя бы отчасти понять эту невероятную потребность в наказании, мы должны снова вернуться к формированию суперэго. Началом формирования является эдипова ситуация. Когда возникают внешние трудности, ребенок отказывается от инстинктивного удовлетворения из-за страха потерять любовь. Внешние запреты приводят к отречению от инстинктов; вследствие этого не только ограничивается инстинктивная жизнь, последствия куда более значительны. Ребенок не просто принимает запрет и повинуется. Ребенок ощущает это, как нечто неприятное, как что-то, к чему его принуждают. Запрещающий человек воспринимается как враг. Если ребенок слушается, если он отказывается от инстинктивного удовлетворения, в эго остается некоторая враждебность по отношению к тому, кто наложил запрет. Но эта агрессия не выходит наружу, потому что, во-первых, ребенок слишком слаб и неразвит, чтобы соревноваться с взрослыми, и, во-вторых, он также любит человека, наложившего запрет. Эта любовь - необходимое условие для послушания и воспитательного влияния. Таким образом, любовь сдерживает выход деструктивных инстинктов, направленных на любимого человека; амбивалентность создает фон для первого сдерживания агрессии.

По мере того, как инстинктивная жизнь развивается и становится более целостной, удовлетворение инстинктивных компонентов становится для ребенка менее

важным, чем удовлетворение генитальных (фаллических) стремлении. В качестве объекта своих стремлении мальчик избирает мать, но генитальное стремление к ней блокируется страхом перед местью отца, страхом кастрации. Более ранние запреты, относящиеся к матери или няне, теперь подкрепляются этим страхом; таким образом, ограничение инстинктивной жизни подхлестывается страхом кастрации. Раньше эти ограничения были результатом страха потерять любовь, теперь же они возникают в основном из-за страха кастрации. В ранней стадии, когда ограничивалась прегенитальная инстинктивная жизнь, ненависть и агрессия по отношению к запрещающему человеку выходили наружу. Агрессия выходила и при ограничении генитальных стремлений. Однако объектом ненависти становится уже не мать, а отец. Раньше агрессия направлялась на субъекта, а теперь она направляется на эго. Таким образом, сексуально-генитальное желание, направленное на мать оказывается связанным с ненавистью и местью, направленными на отца. Но, поскольку мальчик в то же время любит своего отца, он отвергает ненависть, проецируя ее на отца, теперь ненависть воспринимается как часть отца. (Именно это может быть источником параноидальной мании преследования.) Чтобы защититься от опасности кастрации, мальчик вступает на предначертанный путь. Он прячет свои гениталии.

Более того, мальчик идентифицируется с угрожающим отцом и втягивает его в свое эго, точно также, как он до того объединялся с запретами тех, кто его воспитывает, с запретами, ограничивающими его прегенитальную инстинктивную жизнь. С этого момента ограничения инстинктивной жизни начинают связываться с образом отца, который уходит в бессознательное. Эго, наряду с другими отцовскими образами, поглощает агрессию (и, отчасти, либидозные инстинкты), направленную на отца. Поведение мальчика сходно с поведением первобытного человека. Но, в то время как первобытный человек убивал своего отца и пожирал его, современный человек получает удовлетворение, просто идентифицируясь с ним, то есть поглощая его психически. У первобытного человека после убийства отца возникала тоска и раскаяние, а современный человек, победив отца, испытывает чувство вины.

В прегенитальных стадиях развития либидо страх перед внешним авторитетом сдерживает первобытные инстинктивные импульсы, а в фаллической фазе удовлетворение генитальных импульсов блокируется страхом кастрации. Этот страх преодолевается по мере формирования суперэго г. страх перед внешним авторитетом заменяется страхом перед внутренним авторитетом. Теперь чувство вины в меньшей степени зависит от внешних условий, и в большей — от процессов, протекающих внутри самого эго, от которых нельзя сбежать.

Суперэго, как мы знаем, - это особая структура внутри эго и одной из ее функций является совесть. Суперэго должно следить за намерениями, импульсами и желаниями эго и не только заставлять его действовать в соответствии с намерениями суперэго, но и заставлять его думать, чувствовать и желать в соответствии с этими намерениями. Если между суперэго и эго возникает напряжение, если эго сопротивляется намерениям суперэго чувствами, мыслями или действиями, тут же возникает чувство вины, сознательное или бессознательное восприятие строгости суперэго. Я хотел бы подчеркнуть еще раз, что совесть - это функция суперэго, а чувство вины - это состояние эго, которое является результатом конфликта между стремлениями суперэго и стремлениями эго.

Если мы вернемся к исходной точке формирования суперэго, становится очевидным, что оно возникает не только из страха кастрации, но и, если принять во внимание происхождение этого страха, из садизма самого человека. Далее, если учесть,

что во время формирования суперэго генитальная функция временно затормаживается (латентный период), то получается, что мораль, которую представляет суперэго, с одной стороны, развивается из страха кастрации, а, с другой стороны, вызывает отречение от мужественности, которая для многих людей содержит в себе агрессию и садизм. Здесь я хотел бы процитировать часть истории болезни обсессивного невротика.