– Ах…
– Кхе! – отворилась и тут же торопливо захлопнулась дверь.
Кто-то закашлял снаружи.
– Эй, – поцеловав жену, князь обернулся. – Кто там?
– Славный господин бен Заргаза послал сказати – товарец для жен в его кибитке приготовлен. Жемчуга, смарагды, ожерелья. Не угодно ль госпоже княгине взглянуть?
– Угодно, угодно, – придя в себя от ласк, радостно встрепенулась Хильда. – Помню, помню – обещал купец. Только что же это он – на ночь-то глядя?
– Золото да каменья, да жемчуг, госпожа моя, при свечах-то куда как лучше смотрятся – волшебством играют!
– А-а-а, ну, раз волшебством… – княгинюшка просительно посмотрела на мужа. – Пойдем, глянем?
– Ты иди, – улыбнулся Рад. – А еще веничком обмахнусь – и тоже явлюсь.
– Ну, добро, – женушка отозвалась точно таким же тоном, как любил говаривать приснопамятный старшина Дормидонт Кондратьевич.
Сказав, быстро натянула тунику и обернулась к двери:
– А что Саргана-воительница? Она там уже, смотрит?
– Сказала – вот-вот.
– Славно! – Хильда подпоясалась и, набросив на плечи плащ, чмокнула мужа в щеку. – Вместе с ней и посмотрим. И ты подходи, не задерживайся, нечего тут…
– Подойду, подойду, милая. Вот только стукнусь. Ты не беспокойся, я скоренько.
Хлопнула дверь, впустив промозглый вечерний холод. Князь поежился и, поднявшись с лавки, поспешно скрылся в парной. Венички как раз запарились, лежали в кадке, словно бы даже нетерпеливо подрагивали, будто бы говорили – ну, давай же, давай!
Эх!!! Молодой человек неторопливо поддал парку, посидел, дожидаясь прихода терпкого жара… Хорошо! Торопиться он никуда не собирался. Смотреть с женщинами драгоценности – вот еще, была нужда! Это все равно, что по магазинам ходить, всяким там дурацким бутикам. Ну уж нет, пущай сами смотрят, а он уж лучше тут, никуда не спеша, спокойненько… Когда еще такая вот оказия с баней случится? Очень и очень не скоро.
|
|
Разогнав жар, Радомир зачерпнул корцом горячей водицы, плеснул чуток кваса – для запаха, кинул на камни… Зашипело, запарило, обдало новой волной жара. Вот теперь можно и париться, вот теперь…
Князь парился от души, всласть, потом, уже дойдя до изнеможения, выскочил в сугроб… небо-то, между прочим, темнело, и в парной мало что было видать. Еще немного, и руки собственной не увидишь. Ладно…
Молодой человек обтерся снежком – ух-х!!! – да снова в баню, снова парку – и веничком, веничком. Вот она – сказка-то, вот она – радость!
Хлебнув кваску, вышел в предбанник, уселся на лавке – отдохнуть. Поморщился, отогнав дым. Чадя и потрескивая, в углу горел сальный светильник – глиняная плошка с плавающим в жиру фитилем. Такая же, как и в парильне, правда, та совсем уж тускло светила, едва не гасла, и свет больше поступал через волоковые щели – для дыма, частью заткнутые соломой, а частью – оставленные, чтоб совсем уж не угореть.
Блаженно вытянув ноги, молодой человек снова попил квасу, даже несколько захмелел, задумался – и мысли-то пришли невеселые, о прошлом… или, наверное, лучше сказать – о будущем. Неужели ничего никогда больше не будет?! Ни туристских слетов, ни старых друзей, ни вещей привычных, привычного комфорта, какого уже и не замечаешь… Неужели никогда он, Рад, не пройдется по тротуарам городских улиц, не заглянет в кафе, за руль не сядет? Неужели – никогда? Похоже, что так – место-то там – занято. Там есть Родион Миронов – заядлый турист и шофер. А кто такой Радомир – так, отражение? Древний князь?
|
|
Князь, да. Конунг! И это слово здесь очень многого стоит. Князь – значит, ответственный. Не только и не столько за себя и свою семью, но в первую очередь – за весь свой народ… или род, племя.
Спасти народ от чумы – вот сейчас наипервейшая его задача, а все остальное – блажь. И эти ностальгически сопливые «думы о будущем» надо бросить, оставить на потом. Некогда сейчас расслабляться, некогда.
Кстати о чуме…
Князь вновь зашел в парную, только уже много не поддавал – так, смывал пот да грязь теплой водицею.
Саргана… Она как-то умеет справляться с чумой. Снадобье! Зелье! Что там в нем, какая-нибудь плесень? Антибиотики – стрептомицин, тетрациклин, бисептол? А что бы ни было – зелье помогает реально! Вот, взять хотя бы Хильду. Не Саргана бы…
Надо выспросить у гуннской воительницы рецепт! Господи… как раньше-то об этом не догадался?! Вот она, реальная помощь, а не всякие там короны, могилы… хотя и без этого, верно, не обойтись, нет – слишком уж много в этом мире мистики. Ведь эта корона – бургундский венец – однажды уже спасла от гибели Хильду. А сейчас спасет мир от черной смерти? Очень может быть, и даже – скорее всего. Правда, и про антибиотики забывать не надо… ну, в смысле – про зелье.
Окатившись водою, молодой человек вышел в предбанник… и обомлел. На лавке перед ним сидела Саргана. В гуннских узких штанах, по пояс голая, если не считать небрежно накинутого на плечи плаща. Узкая талия, большая, налитая грудь, смуглая кожа…
|
|
– Решилась помыться? – придя в себя, с удивлением промолвил князь.
– Нет, – воительница сверкнула очами. – Мы, гунны, не моемся, ты же знаешь. Хотя… мне нравятся римские термы, но вот это…
– А это ничуть не хуже, – Радомир поспешно натянул штаны. – Даже лучше в чем-то.
– Не знаю, не знаю, – с сомнением покачала головой Саргана.
Иссиня-черные волосы ее, обычно стянутые на макушке в пучок, нынче рассыпались по плечам, и это делало воительницу какой-то более домашней, милой. Зачем она сюда явилась? Хм… зачем…
– Не отвергай меня, князь, – поднявшись с лавки, женщина едва не ударилась головой о стропило. – Вижу по глазам – ты ведь хочешь меня выгнать.
А подобные мысли вообще-то у Рада мелькнули – никак не хотелось ему обманывать жену… а с другой стороны, именно этой воинственной степной красавице он и был обязан женою, не Саргана бы, не ее бы зелье… Кстати о зелье…
– Хочу тебя кое о чем спросить…
– Потом спросишь, – шепотом перебила Саргана. – Сними с меня все… Быстрее…
Смуглая грудь напряглась, качнулась… И князь впился в нее губами, он все же не был сделан из стали. И действовал дальше, будто во сне.
Расстегнул фибулу. Сбросил на лавку плащ, обнял, погладил плечи, опустившись на колени, поцеловал пупок… освободил от узких штанов бедра…
Гуннская красавица отдалась князю с такой страстью, с какой степные витязи, гортанно погоняя коней, врывались в мирные города и села. Темные глаза сверкали заревом сожженных полей, пахла горьким запахом трав смуглая кожа, трепетное дыхание вырывалось из приоткрытых губ, словно дул жаркий степной ветер…
Ах, гуннская краса… мускулистая, поджарая, сильная, словно молодая кобылица. И дикая страсть в очах, и столь же дикие стоны! Ах…
И даже рыдания…
И жар переплетенных тел, и льющийся градом пот – горячий дождь страсти.
– Не беспокойся, я больше не буду тебя тревожить, – обмякнув, прошептала гуннка. – Если только изредка.
– Спасибо тебе… – облизав губы, тихо произнес князь. – Спасибо тебе за Хильду. Твое зелье… если б ты сказала, как его готовить…
На тонких губах степной красавицы мелькнула загадочная улыбка:
– Может быть, когда-нибудь и скажу. Даже покажу нужные травы.
– Травы? Но ведь сейчас зима.
– Когда мы приедем в Паннонию, там уже будет весна. Степь расцветет желтыми и голубыми цветами, алыми маками, ромашками, клевером… Ах, как будет красиво! Разве может быть что-то красивее цветущей весенней степи? Разве только степь летняя – серебристо-голубая. Или золотисто-палевая – осенняя.
Рад качнул головой – ну, надо же, а она поэт, оказывается!
– Саргана… Ты никогда не пробовала сочинять стихи?
– Стихи? – воительница удивленно моргнула, но сразу же рассмеялась. – А, ты имеешь в виду не наши степные песни, а то, что пишут ромеи – Овидий, Вергилий, Гораций…
Саргана внезапно перешла на латынь:
Ловкий надул меня плут трактирщик намедни в Равенне:
Мне, не разбавив водой, чистого продал вина[9].
– Ого! – удивился Рад. – Это Варимберт-херцог тебя научил?
– Он, – воительница не стала отнекиваться. – Наверное, мы с херцогом составили бы хорошую пару, не будь он… Не знаю, какое и слово подобрать. Были когда-то философы – киники… Так херцог – как раз такой.
Молодой человек хмыкнул: ловко подмечено! Что касается Варимберта – не в бровь, а в глаз! Циник, да еще какой.
А Саргана говорила о нем с некой грустью и сожалением. Может быть, любила до сих пор?
Снаружи, на улице, вдруг послышались чьи-то возбужденные крики… кто-то бежал.
– Господин, господин!
Снова посланный кем-то слуга!
– Что там такое? – князь приоткрыл дверь.
Молодой, с серебристым ошейником, раб, поклонился:
– Твоя светлейшая супруга, госпожа Хильда, велела передать – в вашем шатре только что поймали воров!
– Воров?! – ахнул Радомир.
– Двух сбежавших невольников.
Когда князь явился к шатру, чуть в стороне уже пылал костер, вокруг которого собрались наиболее уважаемые в караване люди во главе с самим купцом. В кольце вооруженных мечами и короткими копьями стражников, угрюмо опустив головы, стояли двое молодых парней, мальчишек, в одном из которых Рад с удивлением признал того самого парня с длинными серебристыми локонами, что когда-то был у болотников. Убийца Очены! Предполагаемый убийца… Второй, помладше, сущее еще дите, тоже казался смутно знакомым. Оттуда они здесь?!
Наверное, нынче выпал такой день, что князю все время приходилось чему-нибудь удивляться. То Саргана, то – вот…
Зачем они забрались в шатер? Что хотели украсть? Неужели…
– Их задержали наши воины, – подойдя, негромко пояснила Хильда. – Когда несли хворост, увидели этих двоих – они как раз залезли в шатер и, верно, думали, что укрылись.
– Может, просто так там решили затаиться? Или захотели что-то украсть, подумали, что у нас там сокровища.
– У нас там одно сокровище, муж мой! За ним они и пришли. Это же наши люди, я их помню. Болотники!
Рад покачал головой:
– Интересно, как они здесь оказались? Выглядят – как оборванцы, рабы.
Хаим бен Заргаза вальяжно встал рядом и кивнул на воров:
– Это мой товар, мои рабы. Не знаю, что они там хотели украсть, но отвечаю за них я… И отдаю вам их головой. Точнее – двумя головами. Велите их пытать – у меня найдется опытный в подобных делах мастер, а потом казните. Только прошу, не медлите, решите все поскорее, а утром – в путь.
Купец поступил сейчас, как истинный благородный человек, выдав преступников в соответствии с любыми законами – римскими или готскими.
– Пытать? – рассеянно переспросил Радомир. – Ах, ну да, ну да, конечно. Поговорить с ними надо. Вот что! – обернувшись, он подозвал воинов. – Линь, Горшеня. Отнег! Ведите обоих в шатер, да зажгите там светильники и жаровню.
– Все уже сделано, княже, – подбежав, поклонился Отнег. – И светильники заправлены жиром, и угли в жаровне горячи. Осталось лишь привести татей.
– Ведите же, сказал.
– Мы свяжем их покрепче, князь!
Немного поговорив с купцом, князь вошел в шатер и развалился на толстой кошме, близ жаровни. Рядом, сбросив плащ, уселась Хильда, а чуть левее – заглянувшая в гости Саргана, уже собравшая свои волосы в привычный пучок.
Зеленоватое пламя светильников прыгало на застывших лицах задержанных воинами парней. Один – постарше, с длинными локонами, сглотнул вставший в горле ком, второй – лохматый, младший, выглядел гораздо спокойнее. Просто тупо уставился, не поймешь куда, большими широко распахнутыми глазами.
Со старшего князь и начал. Чуть приподнялся на локте, прищурился и негромко спросил:
– За что ты убил Очену?
Парень угрюмо молчал.
– Зачем вы забрались в шатер? – с нетерпением включилась в допрос Хильда. – Вам нужен был венец?
В ответ – все то же молчание.
Зато заговорила Саргана:
– Я знаю обоих. Один – вон тот, – она кивнула на старшего, – и выкрал для меня венец. Ну, ты, князь, помнишь. Выкрал ради младшего – я дала им зелье.
– А-а-а! – Рад присмотрелся к лохматому. – То-то я и смотрю – тоже старый знакомец. Ты куда дел финку, чудо? Что молчишь? Братцу, небось, отдал, а тот ею – Очену. Эй, гнус! Не жалко было девку-то резать? Красивая ведь была, разноглазая, славная… Саргана, – князь повернул голову. – Говоришь, раньше они уже крали венец? Значит, без всяких сомнений, явились за ним еще раз. Зачем он им – догадаться несложно. На болоте эти парни не ужились – верно, тоже украли чего-нибудь – вот и решили податься в какой-нибудь большой и богатый город. А где такие города? Правильно – на закат солнца, в ромейских землях, ну, или в бывших ромейских. Константинополь, Карнутум, Медиолан. Беженцев там сейчас везде много – свободно можно просочиться, закрепиться да жить: только с венцом, без него-то – никак! Продать, забогатеть, домишком разжиться и, так сказать – «просто жить» – гнусно, убого и подло. Ради лишь своего живота, вернее – своей задницы. Что смотрите, тварюшки мелкие? Так ведь дело задумали?
– Не так! – неожиданно отозвался старший. – Не для того нам венец нужен, не хотим мы ни в какой город – здесь где-нибудь поселились бы, а венец – отдали б вождю или старосте, лишь бы только в род свой взял. Не меня, так, хотя бы брата. На болоте жить – от лихоманки-смерти сгибнуть, – убежденно закончил юноша. – А Очену-деву я Сварожичам обещал – за брата, коли не помрет, выздоровеет. Выздоровел – и я свое обещание исполнил. Очена-дева – теперь наша заступница пред Сварожичами-богами!
– Вот как? – Рад покривил губы. – У вас полотнище рваное нашли от пилы. Нас хотели зарезать?
– И вас… – пленник с вызовом сверкнул очами. – Но сначала – кровь свою отдать Очене. Чтоб благоволила, чтоб помогла пресветлая Очена-дева.
– Ишь ты, покровительницу нашли… – нехорошо прищурился князь. – Сначала убили, потом заступы просят, сволочи.
– Что в этом такого? – задержанный повысил голос, в котором уже слышались явные оттенки гнева. – Я ее, как следует, к богам отправил, с почтением и благостью. И никто нас не может судить! Только сама Очена-дева – самая красивая, самая славная, самая…
В серых глазах парня неожиданно появились слезы. Прочертив на щеках мокрые борозды, они упали на грудь, сверкнув в зеленоватом огне светильников тусклыми маленькими изумрудами.
– Помоги нам, пресветлая Очена-дева, брату моему, Гостоюшке, помоги, упаси от лютой злой смерти… Я ж за него все приму, любые муки… И с тобой скоро буду, лада моя милая, вот ведь счастье-то… скоро уже, совсем скоро.
– Что он там шепчет? – прислушался Рад. – Заступницу свою молит? Ну, уважаемые женщины, что с ними делать будем? Купец ведь свое имущество головами выдал.
– Казнить, – Саргана дернула головой без всяких раздумий. – Предать смерти. Особо не мучить – в проруби утопить, и дело с концом.
– Согласна, – тотчас же кивнул Хильда.
М-да-а, девушки… человеческая жизнь в эти времена стоила куда меньше медной ромейской монетки размером с ноготь.
– Утопить, говорите?
Молодой человек задумался. Да, он давно уже научился обходиться без лишнего гуманизма – иначе здесь просто не выжил бы, и, не задумываясь, проливал кровь. Этих юных сволочей, конечно, стоило бы казнить, не обязательно – в прорубь, можно и помягче, скажем, кинжалом в сердце… Можно.
Но, с другой стороны, это будет чистой воды месть… что, в общем-то, вполне в русле традиций этого времени. Так Радомир бы и сделал. Но ведь он был непросто Радомир, грозный князь и воин, в душе его еще оставалось очень много от Родиона Миронова, простого российского парня. Много? Да почти все! Лишь иногда пробивалось что-то от древнего словенского богатыря-тезки, а так Рад-Родион по-прежнему оставался собой.
И старался сделать этот мир… если и не лучше, так менее жестоким, что ли.
– То, что вы предложили – для них слишком легко! – поднявшись на ноги, решительно заявил князь.
Женщины переглянулись, а братья вздрогнули – что еще за лютую казнь придумал Радомир-конунг? Может, хочет казнить-раздавить корнованием? Или пригнуть вершины выскоких сосен, да разорвать пополам обоих татей, так, чтоб кровавые ошметки разлетелись по всей округе, на радость зверью да хищным птицам? Или же – велит сорвать с живых кожу да оставить так умирать? Что еще можно? Вспороть животы, отрубить руки и ноги, посадить на кол?
– Умереть – и все? – молодой человек искоса посмотрел на женщин. – Ну, нет, любая смерть была бы для них избавлением. У нас еще есть время до утра… – Рад откинул полог шатра, выглянув в наступившую ночь, мигающую желтыми холодными звездами. – Эй, кто там есть? Мирослав, Хотонег, Горшеня? Зажгите факелы, ведите коней – едем на тот берег.
– Что? – Хильда с Сарганой переглянулись.
– Что ты задумал, князь?
– Едем к здешнему старосте, Кию. Добрая у него банька, хочу отблагодарить. Этих берем с собой, а как же!
Юных злодеев гнали по снегу кнутами. Потом, когда те уже не смогли столь быстро бежать, привязали к седлам коней, потащили, не обращая внимания на крики. Умеете творить зло – умейте за него и ответить!
На обширном дворе Кия вскинулись, заходясь лаем, псы.
– Что? – выглянул через частокол страж. – Что такое?
– Передай хозяину – Радомир-князь подарки привез, благодарит за баню.
– Что так поздно-то? Хозяин спит уж давно.
– Некогда нам, отъезжаем завтра с рассветом.
Старосту, к чести его, ждали недолго. Распахнулись ворота, вызверились цепные псы… на них тут же цыкнули.
– Ну? – поеживаясь, Кий поправил накинутый на могучие плечи красный ромейский плащ. – Говоришь, князь, понравилась тебе моя банька?
– Очень понравилась, – вполне искренне отозвался Радомир. – Хочу отблагодарить тебя… вот, возьми двух рабов. Не смотри, что такие дохлые – работать они могут. Особенно, если заставишь.
Староста при этих словах усмехнулся:
– За тем дело не станет. У меня в усадьбе и мертвые – заработают. Что ж… за рабов – благодарствую. Людей у меня мало – сгодятся.
– Только держи их в строгости, и желательно – на цепи, – вскочив в седло, посоветовал князь. – А то ведь и деру дать могут.
– От меня еще никто не убегал, – прищурился Кий, проводив со двора нежданных гостей. – А на цепь… На цепь – это можно, посадим. Эй, дворовые! А ну, Тужму-коваля разбудите мне живо!
Глава 9
Зима – весна 455 г. Паннония
Путь к могиле
Уже приходило тепло, уже затягивали низкое небо весенние влажные тучи, проливались дождем, вымывая остатки снега – редкого гостя, никогда не задерживавшегося в степи надолго. На севере, в отрогах Карпатских гор, еще сверкали на солнце сугробы – белые и девственно чистые, как и бегущие в светло-голубых небесах облака, а здесь, в пуште венгерской (будущей венгерской) степи бушевало уже разнотравье, подняли головы серебристые перья ковыли, улыбнулись солнышку овсяница и луковичный мятлик, протянул руки к животворящему теплу стройненький тонконог. Еще чуть-чуть – и анемоны, гусиный лук, вспыхнут алым пламенем головки тюльпанов.
– Нет, – улыбаясь, Саргана покачала головой, – Тюльпаны – это в апреле только.
– Так я про апрель и говорю! – приподнявшись в седле, Радомир вдохнул всей грудью терпкий и теплый воздух, пропитанный пряным запахом трав, оглянулся на едущую позади супругу, подмигнул. – Эх, милая, весной, весною пахнет!
Хильда пригладила рукой растрепанные ветром волосы:
– Мне тоже радостно. Эх, скорей бы все сладить да вернуться обратно домой.
– Там тоже забот хватит.
– Вот и я о том.
Отряд Радомира и Сарганы, простившись с купцом бен Заргазой в Дакии, тронулся, никуда не сворачивая, прямо на запад. Климат здесь был куда теплее, нежели в Поднепровье, к тому же почти все время шли дожди – если б не хорошие римские дороги, путникам пришлось бы несладко. Слава богу, Дакия – это был уже римский мир… ну, пусть бывший римский, пусть некоторые города – далеко не все – уже лежали в развалинах, не выдержав стремительного натиска варварских племен, пришедших с грозным Аттилой, но дороги, дороги-то никуда не делись! Вот они, под ногами, под копытами коней, а по обеим сторонам – пушта. Или, как любил напевать незабвенный старшина Дормидонт Кондратьевич – «степь да степь кругом».
– Что ты там такое поешь, о, муж мой?
– Да так…
Паннония… обширная равнина в окружении гор, с полноводными реками – Дунаем-Данубием, Дравой, Савой, и их многочисленными притоками. Под какой из них могила зловещего властителя гуннов, и после смерти не оставляющего никого в покое? Саргана, увы, этого не знала. Знала только того человека, который знает… Его еще нужно было найти.
– Найдем, это недалеко, – успокаивала воительница. – Он в Альба-Регии, при дворе старшего сына великого правителя – Эллака. Перебрался туда с запада, когда туда пришла смерть, тем, верно, и спасся.
– А если – не спасся?
– Тогда найдем другого.
Саргана – вот уж чего не отнять – всегда была полностью уверена во всем. Может, это на нее повлияло общение с Варимбертом-херцогом, философом-циником, надо сказать, изрядным.
Варимберт… жив ли еще херцог?
– Жив. Я верю – жив!
Ну, вот… Вот, опять она так это сказала, словно бы знала наверняка! И заулыбалась, прикрыв глаза веками… мечтательно так, можно даже сказать – романтически. Видать, если и был у грозной гуннки любимый – так это именно херцог.
Ах… красивая все-таки женщина, эта Саргана! Не такая, конечно, как Хильда… то есть, воительница была красива иначе. У Хильды – красота нордическая, европейская. Саргана же как степь весной: вроде – трава травой, но стоит только присмотреться, задержать взгляд… Странно, но Рад не испытывал плотского влечения к всаднице степных кочевий, и не потому, что та ему не нравилась, нет, в этом случае, князь, скорее, испытывал некоторое стеснение из-за того, что произошло тогда в бане перевозчика Кия. Молодой человек понимал – строптивая гуннка пришла тогда именно к нему, именно за тем, чтобы сблизиться… зачем? Просто мимолетное желание, влечение? Скорее всего, именно так, а как же иначе? Саргана, что же, решилась пойти на любовный контакт с какими-то затаенными далеко идущими целями? Подозревать ее в этом князю не хотелось, да и повода воительница не давала, тем более – именно ей Радомир был обязан жизнью горячо любимой супруги. Если б не снадобье, зелье…
– Саргана, – подогнав коня, князь быстро догнал всадницу. – Помнишь, ты обещала мне показать травы?
– Травы? Что еще за травы?
– Те, что для снадобья.
– Ах, эти, – воительница потрепала лошадь по гриве. – Рано еще, в степи даже тюльпаны не зацвели.
– Так ты их просто назови, скажи, как что делать?
– Нельзя сказать – показать надо! Не обижайся, придет время – покажу. – Саргана немного замялась, даже закусила нижнюю губу, словно бы давно хотела что-то у князя спросить, да все не решалась… и вот, наконец…
– Расскажи мне о херцоге… все, что помнишь.
Молодой человек озадаченно посмотрел в небо, на разноцветные – синие, изумрудно-зеленые, золотисто-пурпурные – дождевые тучи, на ярко-бирюзовые разрывы неба. Словно какой-нибудь художник взял да набросал кистью кляксы.
– Да не особенно-то долго мы с херцогом и общались. Ну, что вспомню, скажу… Сейчас… Пословицы он очень любил, поговорки римские – и к месту, и не к месту вставлял. Нет, все-таки больше – к месту.
– Это я знаю, – тихо вздохнула Саргана. – Ты говори, говори…
Нет, не забыло степное сердце разбитного бродягу гота, воина и философа Варимберта, еще не так давно – доверенного человека самого Аттилы-рэкса, а ныне… ныне – только один Бог знает.
А может, он сейчас здесь, в Паннонии? Почему бы и нет? Живет себе где-нибудь в том же Аквинкуме… или по-простому – Аквинке, денег у херцога на безбедную жизнь предостаточно, только вот, вряд ли ему спокойная жизнь придется по нраву – однако это уж другой вопрос.
– Если жив, может, и встретимся, – негромко протянул князь. – Паннония – не такая уж и большая.
Воительница тут же вскинулась:
– Он жив, жив! Я чувствую, знаю… И херцог – в Паннонии! Именно здесь, есть тут кое-что, то… что его привлекает.
– Не то ли, что ищем и мы?
Воительница сверкнула очами, темными, словно степная ночь, но видно было, что с трудом – взяла себя в руки:
– Просто уж он такой человек, этот херцог. Все время что-то ищет.
Радомир подавил усмешку: ага, ищет… табуретки с брильянтами! Авантюрист – вот как такие люди называются.
– Этот твой человек… – князь поспешно перевел беседу в иное, куда более конкретное, русло. – Про которого ты говорила. А если он не в Альба-Регии? Где тогда искать?
– Там и спросим.
Молодой человек лишь плечами пожал – в общем, вполне логично.
– Альба-Регия ведь не так уж и далеко, – подъехав ближе, присоединилась к беседе Хильда. – Мы ведь ее уже проезжали, когда возвращались. Два года прошло, я помню. Правда, вот Альба-Регию – плохо.
– Думаю, к вечеру мы там будем, – кивнув, воительница вдруг насторожилась: – Что это там за шум впереди?
В половине римской мили, чуть впереди основных сил отряда, как и всегда, шли высланные князем разведчики, на сей раз – братцы-язычники, даны Готбольд и Ракса, «юные отморозки», как их называл Рад. Да-да, именно их была очередь… Парни как раз скрылись на повороте, за густыми кустами бузины и орешника – именно оттуда и слышался подозрительный шум. Кто-то кричал, ругался… ага – вот звякнули клинки!
– Поехали, глянем. – Князь вытащил меч и, махнув своим, бросил коня вслед за сорвавшейся с места всадницей.
Тут же – кучей – рванулись гунны, а уж за ними – и пешие словене – Отнег, Домаш, Мирослав и прочие. Ну и близнята – Линь с Горшенею – а как же без них-то?
За поворотом, в орешнике, уже зачиналась схватка между Радомировым авангардом, в лице юных нехристей данов, и четырьмя солидного вида воинами, судя по облику – вислые усы, длинные туники, панцири, перевязи – с германцами. Двое из четверых были вооружены секирами и двое – сверкнувшими в лучах выглянувшего из-за туч солнца мечами. Нехорошо сверкнули клинки – плотоядно, знать, славные имена носили, какие-нибудь «Жаждущий крови» и «Грозный Боец» или там «Режущий клык» и «Гнев Вотана».
Все эти мысли смерчем пронеслись в голове бросившего коня в галоп Радомира.
Хищный блеск стали. Удар… Звон. А воины-то матерые – высокие, сильные, что против них какие-то подростки? И все же Готбольд и Ракса в бою стоили многих – жизнь, ни свою, ни чужую, не ценили, совершенно наоборот – потому и бились всегда с яростью. Предтеча викингов.
Ишь, как завелись уже!
– Я вижу, вы – готы, – один из германцев при виде Рада и бежавших за ним словен опустил секиру.
– Да. Я – Радомир-конунг, – осадив коня, по-готски отозвался князь.
– Прикажи своим людям убрать мечи, славный конунг! – вислоусый горделиво вскинул голову. – Я, Хаскинд, сын Гаттаурда, говорю с тобой.
Не тратя времени на разговоры, Рад пустил коня меж бойцами:
– Эй, Готбольд, Ракса! Хватит, парни! Говорю же – прекратить!
Даны с неохотою повиновались. Убрали мечи, и их противники, однако, тут же переглянулись, искоса посмотрев на узкоглазое воинство Сарганы:
– Тут гунны, хевдинг!
– Я вижу, – Хаскинд перевел взгляд на князя. – Гунны – с тобой, славный конунг, или это ты – с ними?
– Со мной, – махнул рукой Рад. – Все ж я хотел бы знать, кто вы такие и что здесь произошло?
Покусав ус, германец кивнул на данов:
– Твои парни набросились на нас, едва только увидели. Не дали и слова сказать!
– Предупреждал же, – обернувшись, князь с досадой погрозил кулаком Готбольду с Раксой. Те, якобы сконфузясь, опустили очи долу, словно вызванные «на ковер» к директору школы нашкодившие восьмиклассники.
– Мы – люди славного Ардариха-конунга, могучего и справедливого правителя гепидов! – вскинув голову, с гордостью промолвил Хаскинд. – Вы все знаете, что меньше года прошло с тех пор, как славный Ардарих около бурной Недао-реки убил в честном бою могучего Эллака, сына великого Аттилы-рэкса. Убил и разгромил всех его гуннов! И теперь Паннония – это наша земля, земля гепидов!
– Ах, вон оно что-о, – задумчиво протянул Радомир. – То-то я и смотрю – как-то уверенно вы себя держите. Сразу моих парней не убили…
– И не собирались убивать, поверь! – Хаскинд сдвинул на затылок круглую кожаную шапку и, прищурив глаза, как бы между прочим, спросил:
– Вижу, ты удивлен моим словам, хевдинг. Вы что же, с этими гуннами явились издалека?
Радомир не стал кривить душой – да и к чему?
– Издалека, о, славный Хаскинд, сын Гаттаурда. Мы едем из Данпарстада – бежим от страшной болезни.
– А-а-а-а! – понятливо кивнул вислоусый. – Так мор уже до самого Данпарстада добрался?! Однако – далеко. А у нас уже, Господь миловал, смерть уходит. Кого уж с собой забрала, того забрала… Иногда если в деревнях только вновь все перемрут. Обычно – в самых бедных.
Тут уж кивнул князь:
– Это от того, что там в голодные годы и крыс, и сусликов жрут. А они-то – разносчики чумы и есть!
– Э… не понял тебя, славный Радомир-конунг?
– Говорю – черная смерть во многом – от сусликов да крыс.
Собеседник неожиданно растянул губы и шутливо погрозил пальцем:
– Не-е… Мор – он от Божьего гнева. Молиться чаще надо! И не идолам в капищах поганых.
Рад хмыкнул: то же еще, святитель Николай нашелся. Ишь, как рассуждает, деятель религиозный. Клерикал!