Впрочем, в эти времена сознание людей было чисто религиозным (христианским либо магически-языческим) и никаким другим.
– А я помню тебя, славный Хаскинд, сын Гаттаурда, – подъехав ближе, неожиданно улыбнулась Саргана. – Четыре лета назад ты был десятником в отряде Варимберта-херцога. Делил шатер с Хлотарем-франком.
Воин бросил на воительницу быстрый подозрительный взгляд… сразу же подобревший:
– Саргана! А я вот думаю – ты это или не ты?
– Только не говори, что не признал! – саркастически рассмеялась женщина. – Наверное, хотел сначала вызнать, сражалась ли я за Эллака? Так вот – нет, не сражалась, клянусь Христом и богами бескрайних степей. Я пришла с ним, – Саргана кивнула на князя. – Ибо на восходе солнца уже нет жизни, а есть только смерть.
– Понимаю вас обоих, – Хаскинд поспешно дернул коня за узду, отъехав на несколько шагов в сторону. Тонкие губы его на миг дернулись в ужасе.
Да, конечно, сей бравый вояка не боялся ни Бога, ни черта, однако… черная смерть – это ведь было совсем иное. Кому же хочется гнить заживо? А эти подозрительные чужаки… пусть даже Саргана – и знакомая… была знакомой… Если они едут с востока – да! Там смерть. Именно туда, в бескрайние степи, в леса, она и ушла совсем-совсем недавно. А вдруг? Вдруг эти чужаки принесли ее с собой? Так бывало, случалось, и вовсе не редко. И что же теперь делать? Убить? Так силы уж слишком не равны. Пожалуй, лучше убраться подобру-поздорову, а потом нагрянуть с отрядом.
Легко прочитав на бесхитростном лице воина подобные мысли, Радомир спрятал усмешку – он-то ведь и сам рассуждал бы примерно так же. А пока лишь спросил:
– Ты знал славного сигамбра Хлотаря? Когда-то это был мой учитель.
Хаскинд вскинула глаза:
– Вот как? И ты, уважаемый конунг, был с ним знаком?
– Плечом к плечу мы сражались в славной битве на Каталаунских полях.
– Да-а, – вислоусый снова подбрел, даже немного расслабился. – Вот уж, поистине, славная была битва. Кто знал тогда, что пройдет совсем немного и наш повелитель… Увы! На все Божья воля.
– Аминь! – почтительно кивнул князь.
Бывший десятник (а кто знает, ныне он, верно, уже стал сотником?) покусал ус и наконец спросил то, что давно уже должен был спросить, причем, спросил как бы между прочим, так, вроде бы между делом, осведомясь о том, куда же направляются «столь славные воины»?
– Мы едем в Альба-Регий, – спокойно пояснила Саргана.
Рад в ужасе прикрыл глаза: вот дура-то! Вроде хитрая-хитрая, а здесь, что же, не сообразила?
Хаскинд тут же опустил голову, как видно, стараясь не показать всю свою заинтересованность:
– Советую вам держаться римской дороги и никуда не сворачивать. В окрестных деревнях – гниющие трупы, смерть. Полное безлюдье кругом!
– То-то мы никого по пути не встречали.
– А я о чем? Ну, удачи вам, друзья! И пусть поможет вам Господь и Христородица.
– Аминь, – снова отозвался князь, глядя, как, гепиды, повернув коней, удалились, подняв тучи грязи и мелкой мокрой пыли.
Когда всадники скрылись за небольшой рощицей, князь повернулся к Саргане:
– Они тотчас же вышлют за нами погоню!
– Не думаю, – качнула головою воительница. – Скорее, устроят засаду в пути.
– Может, и так, – согласился Рад. – Но зачем ты им сказала…
– А мы поедем другим путем, князь, – Саргана скривила губы. – Я ж тебе говорила о том, что знаю здесь все дорожки.
Насколько Радомир помнил, ничего подобного воительница ему не говорила, а лишь намекала, что знает нужного человека, который поможет отыскать могилу. Однако, может, как-то вскользь и проскакивало что-то о путях-дорожках, князь не мог утверждать наверняка. Ну, раз говорит, что знает, значит – знает, иначе не казалась бы такой уверенной.
Немного проехав по широкой римской дороге, Саргана решительно свернула на проселок, тянувшийся средь серебристой от ковыля степи едва заметными стежками колеи от узких тележных колес. Пахнуло горькой полынью, из-под копыт, щебеча, вспорхнули жаворонки, уносясь в высокое, уже очистившееся от разноцветных туч, небо. Степь вовсе не казалась такой уж бескрайней, разве что – на востоке, на севере же и на западе маячили в синей туманной дымке горы, а на юге сверкала в лучах солнца река.
– Там Альба-Регий, видишь? – придержав коня, Саргана указала рукой на группу каких-то строений у самой реки, наверное, до них было шесть римских миль, а то и больше. – Но мы туда сейчас не поедем. Заночуем в предгорьях – там есть, где укрыться. И пусть Хаскинд ищет… Если найдет!
Радомир согласно кивнул:
– Ты правильно решила. Рад, что мы думаем одинаково. А в Альба-Регий нужно выслать лазутчиков, так, чтоб, не привлекая внимания, нашли нужного человека. Жаль, что ты так и не сказала мне его имя.
– Но ты же не спрашивал, князь!
– Как же, не спрашивал? А тогда, в бане?
– Не помню.
Честно говоря, Радомир и сам не помнил, однако все же продолжал наезжать на воительницу – вдруг расколется? И в самом-то деле, времена сейчас смутные, кто знает, где и когда встретит свою смерть? Вот, не дай бог, случись что с Сарганой, и… что? Кто тогда укажет к нужной могиле путь?
– Его зовут Ашир, палач и доверенное лицо Ва… не только Варимберта.
– Ашир-палач?
Князь, похоже, помнил такого, но, правда, смутно – слишком уж много прошло времени. Хотя как много? Наверное, года три, много – четыре. Для этих времен – целая жизнь! Кстати, а не убили ли палача на его глазах? Или… только ранили?
– Ашир – из тех людей, которых не так просто убить.
– Ах, вон оно что. А мне-то показалось…
– Когда могилу зарыли, – негромко продолжала Саргана, – убили всех, кто зарывал. Потом – тех, кто убил. А затем – и их тоже.
Молодой человек качнул головой:
– Понимаю, понимаю, так вот тайну и сохранили.
– Только так!
– Ашир, значит, был среди тех, последних… Но они вообще не должны ничего знать! Иначе, какой смысл во всех этих убийствах?
– Правильно, – Саргана потрепала по гриве коня. – Только Ашир очень пронырливый человек и всегда был себе на уме. О! Он, я думаю, вызнал… или догадывается.
– Тогда зачем ему мы? – резонно поинтересовался князь. – Он и сам мог давно проникнуть в могилу, набрать сокровищ да убраться куда-нибудь в Константинополь или в Рим.
Воительница посмотрела на князя, словно на несмышленыша. Рад даже устыдился – неужели он все же чего-то недопонимал. Или понимал, но не так?
– Ты забываешь о наложенных на могилу заклятьях, князь! Что же, Ашир – сам себе враг?
– А ты сама-то этих заклятий не боишься?
– Я знаю другие, – спокойно пояснила воительница. – Бабушка-то моя была ведьмой.
– Да говорила ты уже… И все же, – Рад все-таки продолжал сомневаться. – Неужели он даже не попытается? Точно знать, где лежат несметные сокровища… и ничего не предпринимать, это как-то… ни в какие ворота не лезет!
– Причем тут ворота? Просто Ашир ждет меня… или кого-то вроде меня. Даже не ждет – ищет! Ведьму, колдуна… ну, чтоб снять заклятье.
– Так, может, уже нашел?
Саргана покачала головой:
– Не думаю. Нужен очень сильный колдун… очень! А таких здесь мало, все – в степи.
– А ты, похоже, сильная?
– Ну, справляюсь же я со смертью!
Действительно. В самом деле. И Хильда – живое тому подтверждение!
К вечеру, когда отряд надежно укрылся в густо поросших буковым лесом и ельником предгорьях (кстати, вовсе и не рядом с городом, а вдалеке), встал вопрос о лазутчиках. Кого послать в Альба-Регий? Гуннов нельзя было, ведь город принадлежал их врагам – гепидам Ардариха-конунга. Отправить данов? Увы, тем только мечами махать, оставались словене, из которых и нужно было выбирать самых умных. Хотя…в этом смысле князю выбирать не пришлось.
– Эй, Линь, Горшеня! – подозвав, Рад представил близнецов воительнице. – Они пойдут. Ребята неглупые, речью готской владеют прекрасно, а гепиды – они ведь по говору не очень-то отличаются, верно?
– Да, так, – кивнув, Саргана бросила взгляд на парней и задумалась. – Что ж, пусть так. Ашир обычно бывает в корчме кривого иллирийца Казбая… Там и ищите. Когда отыщете, передадите от меня поклон и договоритесь о нашей встрече.
– Понятно, госпожа.
На ночь костра не оставляли, даже углей. Разбив средь деревьев шатры, тут же и легли спать, выставив надежную стражу. Сначала сторожили гунны, потом – словене, ну а самую лютую – предутреннюю – поручили данам, в воинских делах на этих парней можно было положиться с избытком.
Укрывшись подбитым волчьей шкурой плащом, Радомир привлек к себе Хильду, обнял, поцеловал в губы…
– Знаешь, – прошептала красавица, – Саргана вчера с утра говорила со мной о короне. И третьего дня… и раньше… Мыслю, ей этот венец куда нужнее, чем нам. Почему так, милый?
– Потому что ей нужно то же, что и нам, – князь растянул губы в невидимую в темноте улыбку. – Пересилить смерть.
– И только-то? Тогда зачем самой ехать?
– Ну-у, не знаю. Может, еще какие-то есть у нее дела. Я даже догадываюсь – какие?
– И какие же?
– Те же, что держат здесь, в Альба-Регие, палача Ашира. Сокровища великого Аттилы! О, это такой куш, ради которого стоит и постараться.
Хильда фыркнула:
– Лишь бы в какой-то момент эта воинственная гуннка не стала воспринимать нас с тобой как помеху на ее пути. Ты, я смотрю, слишком уж ей доверился.
– Может быть, может быть, – задумчиво протянул молодой человек. – Но ведь у меня есть ты, о, любимейшая супруга моя. А ты – женщина не только красивая, но и умная, не из этих, не из «томленых курочек», которые «этого достойны».
– Какие корочки? Чего достойны?
– Да так, дряни всякой… Не бери в голову! Ты чего дрожишь-то, знобит? – князь озабоченно накрыл женушкин лоб ладонью. – Нет, голова не горячая.
– Просто озябла. Холодно же!
– Да уж, не май месяц… Ты вот что, ты разденься-ка, милая, тунику с себя с ними, мы друг к другу телами прижмемся – так гораздо теплее будет… Ну-ну, ну, давай, давай… я вот тебе помогу…
Накрыв губы супруги жаркими своими губами, Рад принялся стаскивать с нее туники – и верхнюю, и нижнюю, гладить горячую кожу, такую шелковистую, нежную. Ах, какие бедра, какая спинка… изогнутая, а тут что… пупок…
– Ай! Руки у тебя холодные!
– Сейчас погреемся…
– Так вот как ты собрался греться!
– А тебе не по нраву?
– По нраву… по нраву, милый… ах…
Юные тела слились в единое целое, и супруги, лаская друг друга, унеслись мыслями далеко-далеко, да и не было больше никаких мыслей, и ничего вокруг не существовало, и никого, кроме влажных губ, кроме упругой женской груди, едва не царапавшей кожу твердыми, налитыми любовным соком, сосками… поласкать их, поцеловать, накрыть губами… а потом, потом обнять, прижать к себе любимую, обхватить горячие бедра… и унестись, унестись, унестись в волшебную страну вечного блаженства и неги. Да есть ли что-то еще лучше? Да никакие богатства не сравнятся! Никакая дурацкая власть!
И вот – стихли стоны. И – тишина. Лишь слышно как бьются сердца, колотятся. И – шепот:
– Ты, милая, все же присмотри за Сарганой, ладно?
– Давно уже присматриваю.
Хм, вот как? Давно… Интересно, о бане знает ли милая?
– Саргана может желать тебя.
Ага, наверное, все-таки…
– А может – и не желать.
Нет, скорее – не знает.
– А, впрочем, какая разница?
А вот это, поистине, золотые слова!
– Любит она… или любила… только одного человека.
– Херцога Варимберта!
– Гляди-ка – и ты догадался.
– Что ж я, совсем уж тупой?
– Ладно, не обижайся… Дай, поцелую тебя… Вот та-ак… так… та-ак… ой, не щекотись только, ладно?
Близнецы проникли в город под видом простых парней, воинов, ищущих себе нового вождя взамен погибшего старого. Великое множество подобных типов слонялись в эти смутные времена по всем дорогам и весям на бывших окраинах некогда великой империи, ныне прозябавшей и теряющей куски за кусками. Варвары – германцы и те же гунны – рвали Римскую державу, подобно волкам, напавшим на больного оленя. Готы, гепиды, герулы, лангобарды, франки, бургунды, вандалы… те же гунны. А противостояли им в римских рядах великие полководцы – те же самые готы, гепиды, герулы и прочие. Только эти сражались за Рим, а те… да нет, не против. Крушители империи вовсе не считали, что разрушают ее, наоборот – искренне полагали себя спасителями.
Впрочем, двум словенским парням, Линю с Горшенею (как и всем прочим) не было до сих высоких материй совершенно никакого дела.
Альба-Регий произвел на близнецов гнетущее впечатление. Некогда это был, видимо, богатый и процветающий римский город, который ныне превратился в груду развалин и скопище гнусных постоялых дворов и самых убогих хижин. Улицы, даже широкие центральные, утопали в грязи, распространяя вокруг жуткое зловоние, на которое мало кто обращал внимание, ибо старые жители – имперские граждане – частью были уничтожены, а в большинстве же – вымерли от чумы, новые же – пришельцы – к подобным запахам были привычны.
Корчму кривого иллирийца Казбая лазутчики нашли быстро – стоило только спросить у мальчишек на местном рынке, где торговали решительно всем, от мелкой птичьей дичи и первого, уже появившегося, перьевого лука, до рабов и рабынь. Невольники стоили дорого – черная смерть выкосила людишек без жалости, не обращая никакого внимания на социальный статус, а потому их и не покупали, а так, глазели, рассматривали, если было на кого глазеть. Да нет, вроде было, вроде вот те две девки… ничего себе такие, грязноватые, правда, но если вымыть…
– Да хватит тебе, Линь, на девок-то пялиться! – Улучив момент, Горшеня отвесил братцу смачного подзатыльника. – Пройдем, дела делать надо.
– Ладно тебе драться-то, – обиженно отозвался Линь. – Дай хоть посмотреть-то. Та, которая слева – красивая.
– А мне так та, что справа, нравится.
– А давай-ка, брате, поближе подойдем, а? Когда еще на дев посмотрим?
– Ну… – сдаваясь, Горшеня махнул рукой. – Ладно, поглядим. Только недолго!
– Конечно, недолго. Одним глазком только взглянем – и сразу в корчму к иллирийцу пойдем.
Переглянувшись, парни подошли к самому помосту, грязному и грубо сколоченному из толстых досок, на котором и красовались выставленные на продажу рабы. Хозяин или хозяйский приказчик – сутулый, вполне приятного вида, мужичок с небольшой бородкой, одетый в длинную шерстяную тунику и галльский, застегивающийся на груди плащ – сагум, при виде близнецов ощерился самой любезной, как, верно, ему казалось, улыбкой, сразу же заговорив на каком-то из германских языков, обоим парням вполне понятном:
– Ай, подходи, подходи, вьюноши! Славные воины, да? Славным воинам нужны хорошие женщины, красивые, молодые, да? У меня такие есть, берите, покупайте, отдам недорого, клянусь чем угодно, дешевле вы просто нигде не сыщете, да!
Ошеломил, зараза! Заболтал пареньков сельских речами, окутал вязкой патокой слов. Линь с Горшенею к такому излишнему вниманию явно не привыкли, никто так с ними никогда и не говорил – да и где? Разве что на торжищах, что по осени частенько случались? Так и то – никто там отроков за важных покупателей не считал, а тут – нате вам, пожалте! Парни и пожалели уже, что подошли, им и уйти бы, да…
Попали мухи в мед, как тут уйдешь-то, когда купец принялся девок показывать?
– Это вот Анитой звать, фракийка, – вскочив на помост, сутулый схватил за руку ту девчонку, что стояла у левого края, вывел на середину. Ничего себе девчоночка – молоденькая, глазки большие, серые, ресницы пушистые, волосы светлые, густые. Всем красна дева, вот только тоща больно – что и понятно, от голода, верно – да и одета… боса, туника рваная – рубище.
– Ай, гляньте-ка!
Погладив выставленную на продажу девушку по голове, работорговец (да, скорее всего это был сам хозяин, купец) одним движением сбросил с ее плеч рваный плащик, а затем содрал и тунику – рубище, и без того едва прикрывавшее наготу. Надо сказать, невольница восприняла все это довольно спокойно, разве что поежилась немного от ветра – все ж зябко стоять вот так, голой, да машинально прикрыла рукою грудь, на что торговец среагировал мгновенно:
– Ай, ай, Анита, не закрывай свою красоту, да? Может, счастье сейчас в твои двери стучится, хорошего господина себе найдешь, а то и мужа! Эй, господа любезнейшие, видите, какая грудь, да! И не смотрите, что маленькая, зато какие соски, какая форма… и упругая, да-да, упругая… Вот, благороднейший вьюнош, потрогай сам, убедись!
Сойдя с помоста, работорговец увлек за собой Аниту и ухватил за руку Линя, приложил ладонь парня к девичьей груди, заглядывая в глаза преданно и нагло, словно только что стащивший со стола котлету любимый хозяйский кот:
– Ну, как? Убедился? Упругая? Ну, что я говорил?! Бери, покупай, в цене сойдемся.
Ушлый работорговец уже хлопал ошарашенного юношу по плечу, а вокруг собрались любопытные: торговцы речной рыбой, зеленщики, какие-то воины, бродяги, мальчишки. Смотрели, конечно, не на близнецов – на голую девку, но, тем не менее, лазутчики чувствовали себя не в своей тарелке.
Горшеня, оглянувшись по сторонам, потянул брата за рукав:
– Пойдем-ка отсель, пожалуй.
– Э, любезнейший, – Линь наконец тоже сообразил, что пора ретироваться. – Невольница твоя не плоха, только вот не думаю, что у меня хватит серебра, чтоб ее купить.
– Купи меня, милый! – рабыня с неожиданной твердостью ухватила паренька за плечо, да так, что тот попятился, едва не упав. – Я буду тебе хорошей служанкой, наложницей, много чего я умею, знаю, возьми меня, пожалуйста, возьми, хозяин недорого отдаст, а твой дом будет славен добром…
– Дом, – Линь дернул плечом. – У меня и дома-то нет, дева! Я – воин, и сам ищу хозяина своему мечу.
– Так возьми меня на время! – упрямая девчонка, похоже, вовсе не собиралась упускать добычу. – Возьми, а? Я скрашу тебе убогость твоего воинского шатра.
Линь покачал головой – вот навязалась-то! Стоило только подойти. Странно, но сейчас, вблизи, девчонка эта, с выпирающими из боков ребрами, грязным животом и тощим задом, вовсе не казалась ему такой уж красавицей. Так себе, видали и покрасивее.
– Пусти, – угрюмо набычился Линь. – Пусти, кому сказал?! Нет у нас братом на тебя ни серебра, ни беличьих шкурок. Даже завалящейся медяхи не сыщется. Да и пора нам уже – дела, извиняйте.
Вырвавшись, отрок растолкал собравшуюся толпу и быстро зашагал прочь, следом за братом.
Проводив парней задумчивым взглядом, сутулый работорговец разрешил рабыне одеться, после чего подозвал двух ошивавшихся неподалеку мальчишек – замарашек в рубищах:
– Видали близнецов?
– Угу, – ребята дружно кивнули.
– Ты, Кредан, тотчас же беги следом, потом вернешься, доложишь, куда пошли. Ну! Что стоишь-то?
– А-а-а…
– Ага… Монеты ждешь? Вот тебе монета. Потом получишь еще. Беги!
Сунув медяху за щеку, мальчишка быстро умчался.
– Теперь – ты, – работорговец посмотрел на второго. – Знаешь виллу наместника? Ну, бывшего римского?
– Там же гепиды!
– Они и нужны. Спросишь сотника Хаскинда, скажешь, что от меня, и доложишь о близнецах – он про них спрашивал. Пусть присылает воинов. Ну! Ты-то что глаза выкатил? Ах, да… Извини, забыл – вот тебе монетка.
Время от времени посматривая в небо, князь Радомир нервно прохаживался вокруг разбитого на лесной опушке шатра. Солнце уже висело над горизонтом, и черные тени деревьев тянулись до самой реки. Впрочем, так просто казалось. А вот скоро стемнеет – и это уже не казалось, это уже была явь, и князь уже начинал волноваться – лазутчики все еще не явились.
– Да где их черти носят? – угрюмо бормотал молодой человек. – Давно бы пора было прийти. Случилось что-то? Все может быть, все…
– Кого ты послал, милый? – выбралась из шатра Хильда.
В вычищенной тунике, шерстяной, темно-коричневой, надетой поверх нижней, желтой, в накинутом на плечи плаще, темно-голубом – в цвет глаз – с куньим подбоем, юная женщина была чудо как хороша! Тонкий, с золотыми бляшками, пояс, стягивал стройную фигурку, серебряный обруч на голове собирал волосы, золотившиеся вечерними отблесками солнца, глаза сияли, губы тронула едва заметная улыбка, такая домашняя, милая… Такая, что Радомир невольно улыбнулся в ответ:
– Какая ж ты у меня красавица, милая!
– Я спросила – ты не ответил, – опустив пушистые ресницы, мягко напомнила княгиня.
– Что? – князь хлопнул себя по затылку. – Я послал Линя с Горшению!
Хильда вскинула голову:
– Этих?!
– А что? – удивился Рад. – Они у меня самые умные, и не с такими делами справлялись.
– Дело не в том, что умные, – встревоженно промолвила княгиня. – А в том, что – близнецы. Этот висилоусый гепид Хаскинд и его воины… они мне очень не понравились. Думаешь, они не запомнили близнецов? И, зря устроив засаду на римской дороге, не сообразили, что делать дальше? Где искать нас или наших людей.
– Но… близнецов они видели мельком! – с досадой осознавая свою ошибку, попытался оправдаться Рад. – Думаю, вряд ли запомнили.
– Зря так думаешь, – Хильда выговаривала мужу твердо и жестко. Имела право, ведь этот мир от рождения был – ее, и знала она его куда лучше князя.
– Гепиды, несомненно, запомнили тебя, меня, Саргану – мы уж слишком приметные, выделяемся среди всех. Но так же выделяются и близнецы. Если б ты послал из них кого-то одного – тогда другое дело, тогда бы, может, и не вспомнили, а так…
Князь покусал губу:
– Да ладно тебе, милая. Может, придут еще?
– Может… но вряд ли, – княгиня жестко прищурилась. – Я бы посоветовала сменить место ночлега… И даже – пробраться в Альба-Регий! Прямо сейчас, чтоб успеть к ночи или к раннему утру. Если завтра нас будут искать, то уж явно – не в городе.
– Ты думаешь, близнецы нас выдадут?
– Смотря как их пытать. Можно вообще не пытать – опоить травами. Поверь, милый, гепиды это умеют.
Они вошли в город ночью, ведя коней под уздцы в лунном призрачном свете. Кругом стояла полная тишь, в урочищах клубился густой туман, а в черно-синем небе холодно блестели звезды. Альба-Регий чернел впереди, у реки, грудой разваленных стен – сам же Аттила когда-то и постарался, перед тем, как город стал гуннским. А ныне, после смерти Эллака, Альба-Регий принадлежал гепидам и был ими захвачен не так давно – не прошло и полугода, так что не успели еще заново возвести стены. Да и собирались ли? Рад сомневался – зачем варварам лишняя возня? Да и что можно защищать в давно разграбленном городе?
Шли осторожно и тихо, выслав вперед данов – у тех просто нюх был на ночные пути-дорожки! Тем более, имелась определенная уверенность в том, что сейчас, ночью, «юные отморозки» зря махать мечами не станут, невместно, не по обычаю: нападать на спящих – последнее дело, годное только нидингам, истинному же воину пристало брать победу в честном бою!
Оставшиеся в живых после всех передряг местные жители по ночам из своих домов-хижин выходить не рисковали, завоеватели же проводили время по корчмам – когда путники подошли к самому городу, где-то совсем рядом послышалась удалая песня.
– Вот и нам бы сейчас в корчму, – фыркнул себе под нос князь. – Точнее говоря – на постоялый двор косого – или хромого – иллирийца.
– Кривого иллирийца, князь, – Саргана оглянулась на голос. – Скоро мы туда как раз и явимся. Об Ашире узнаем, а вот, где искать твоих людей… да и стоит ли?
– Стоит. Впрочем, это уже моя забота.
Обойдя разрушенную воротную башню, путники вошли в город и, ведомые гуннской воительницей, сразу же свернули на одну из маленьких улочек, настолько узкую и кривую, насколько и грязную – под ногам чавкало, а пахло вокруг так, что, пожалуй, даже в аду запах был бы лучше.
– Ну и вонь! – поморщился князь. – И как только они тут живут, бедолаги?
– Обычный запашок, милый, – хмыкнула позади Хильда. – Навоз да дерьмо – что тут такого неприятного?
– Ну, уж кому как!
– Хватит вам спорить, – вглядываясь во тьму, промолвила воительница. – Теперь во-он по той улице – и уже пришли. Боги нам нынче помогают, луна яркая – хорошо видать.
Кому как! – снова хотел воскликнуть князь, но сдержался и ничего не сказал, только подумал. Он-то сам сейчас едва-едва что-то мог разглядеть, но раз Саргана сказала, что ей все хорошо видно, что ж – значит, так оно и есть.
Где-то совсем рядом, громыхнув цепью, зашелся в долгом и злобном лае сторожевой пес. Рад даже за меч схватился, показалось – псина вот-вот выскочит из темноты, бросится, прыгнет…
– Кого там черт несет? – нелюбезно осведомились откуда-то – как, приглядевшись, уловил Рад – из-за ограды. – Ты, Хасмунд? Поздно пришел – пиво-то все уже вылакали.
– Тс-с! – прошептала Саргана. – Я сейчас пойду одна… потом позову. Не нужно, чтоб здесь нас видели лишние.
– Эй, Хасмунд! – продолжали разоряться за оградой.
Нет, вот умолкли. Послышался звук струи, кряхтение… Снова заорали:
– Хасмунд! Да хватит тут… Ой… Это не…
Выдох… или вздох. Короткий и последний. И мягкий звук падающего тела. Видать, воительница достала бедолагу ножом, на такие штуки она была мастерица.
Что-то скрипнуло, и Саргана тихо позвала:
– Идите на голос – тут дверь.
Дверь оказалась узенькой калиткой, через которую, мысленно чертыхаясь, Радомир еле протиснулся, а затем обернулся – помочь Хильде, да та уже пролезла и сама, не нуждаясь ни в чьей помощи.
– Осторожнее, не споткнитесь, тут тело.
Поня-атно…
– Пусть твои люди охраняют задний двор и наших коней, князь.
– Добро.
– Своих я пошлю к главным воротам. Мы же с тобой и княгиней явимся в хозяйский дом. Сейчас как раз такой случай – чем больше женщин, тем лучше. Меньше подозрений! Но… готовься ко всему.
– Всегда готов! – бодро отрапортовал Радомир.
«Пионер – всем ребятам пример» – как непременно съязвил бы по такому случаю приснопамятный старшина Дормидонт Кондратьевич.
– Разговаривать с корчмарем буду я, – уже подходя к крыльцу длинного и приземистого строения с похожей на перевернутую баржу крышей, шепотом предупредила Саргана. – Госпожа Хильда, иди следом за мной. Сейчас будем проситься переночевать. Говорить по-крестьянски умеешь?
– Как это – по-крестьянски?
– Ну, по-простому. Как простолюдины говорят, к примеру не «мы пошли спать», а «мы спасть пошли».
– А-а-а, – покивала княгиня. – Так я умею.
– Ну, тогда говори… – вздохнув, воительница что есть силы заколошматила кулаками в крепкую, похоже что дубовую, створку. – Ой, пустите, пустите переночевать, люди добрые!
– Да! Пустите! – подала голос Хильда.
Рад только хмыкнул – тоже еще, артистки погорелого театра миниатюр выискались! Кстати, а пса-то больше слышно не было. Вдалеке, и даже где-то поблизости лаяли, да, но вот здесь… Что и говорить, Саргана свое дело знала.
– Кто там блажит? – судя по уверенному и громкому голосу, к дверям подошел сам хозяин. – Кто ломится, спрашиваю?
– Мы… торговки… маркитантки… Издалека пришли.
– Откуда издалека-то?
– С постоялого двора Корубия Пуще Лета. Нас оттуда выгнали, сказали, что много пьем.
– О, как! – удивились за дверью. – Ну, у меня тоже пить нечего, да и времечко сейчас… уже и утро скоро.
– Ладно, – хмыкнула воительница. – Тогда мы в другое место пойдем, спи себе спокойно, одноглазое позорище Иллирии. Спи!
Неожиданно для князя сии слова возымели на кабатчика самое благотворное действие.
– Эй, эй, хватит ругаться-то! Много вас там?
– Да всего двое. Подруженька, подай голос!
– Да-да! – в арию вступила Хильда. – Мы пришли из… мы издалека пришли.
– Ладно, черт с вами, – наконец решился хозяин корчмы. – Заходите, только предупреждаю – разносолов у меня нет, да и насчет выпивки… разве только брага.
– Ничего, мы и брагу попить со… согласны выпить.
Дверь отворилась, и в темное пространство двора выплеснулся отсвет тусклого зеленоватого пламени – трактирщик держал в левой руке светильник, в правой же сжимал изрядных размеров кинжал.
– А говорили, что двое. Этот еще… Саргана?!
– Узнал.
– Почему ж ты сразу не…
– Пошли в дом, там и поговорим – здесь могут быть лишние уши.
– Но…
– Пошли, говорю! И не бойся ничего, иллириец, когда я тебя обманывала?
Войдя в корчму, путники очутились в длинной и узкой зале, освещенной лишь тем светильником, что держал в руке кабатчик – приземистый широкоплечий толстяк с толстыми губами, носом картошкой и выбитым левым глазом.
– Я сейчас распоряжусь насчет пищи и выпивки, – усадив незваных гостей за стол, кинулся было толстяк.
– Нет, иллириец, – воительница покачала головой. – Ты сядешь сейчас с нами, тут мы и поговорим. Недолго, не до утра. Спрошу тебя кое-что, а потом… потом мы уйдем. Только не надо звать слуг, хорошо?
Трактирщик – видно, что через силу – кивнул:
– Ладно.
Поставив светильник – обычный, римский, похожий на заварочный чайник – на стол, уселся на скамью рядом, глянув на воительницу с явным страхом. Да-а, по всему видать, знавал он ее неплохо, потому так и смотрел – как на змею, ядовитейшую гадину, случайно вползшую в дом. Разве что от страха не трясся и зубами не стучал, но был уже вот-вот, на грани.
– А говорили, ты погибла с Эллаком.
– Я ушла от него два года назад. И ты об этом прекрасно знаешь, Казбай.
– Да. Знаю. Я…
– Тогда почему спрашиваешь? Молчи, я сама спрошу. Ашир, бывший палач, он к тебе часто заходит?