Ну, хоть ножи не деревянные дали и то хорошо.
-Суки, списанное барахло сдают смертникам, а сами поди толкают налево.
Вот такими словами закончилась ревизия имущества.
-Парни, - спустя несколько минут, после того, как поутихло бешенство от подарков солдатских, произнёс Сухой, - тусоваться вместе нам долго ещё. Пока не сдохнем…, в общем, давайте знакомиться. – Все трое сейчас сидели на полу. Кон у стены, напротив Сухого, неосознанно заняв почти такую же позицию, какую помнил по нескольким, общим с Сухим, перевозкам из одной тюрьмы в другую. Старый сел возле камина, вытянув ноги. Третий их товарищ, устроился у дверей, на корточках. Сейчас он без всякого выражения смотрел на стену, где час назад висел скелет.
-Так, не догоняете. – Вор скривил губы и продолжил свою речь. – Поясняю. У вас мозги спеклись в пожизняке. Нервы как проволока. Уверен, любому из вас, без анестезии можно ноги резать – вы хер пикнете, ничего не почувствуете. А тут, в этом грёбаном дерьме, мне вы нужны в сознании, с работающими бошками. Поэтому – знакомимся. Говорите всё, отвечаете на любой вопрос. Вспоминаете, по крайней мере стараетесь вспоминать. Ясно?
-Зачем? – Спросил Кон и удивлённо вскинул брови: он не узнавал своего голоса. В нём появились нотки, каких там не было уже года два!
-Ну слава богу. – Всплеснул руками Сухой. – Хоть один не до конца зажарился на этих грёбанных процедурах. Ты Кон очухаешься, полюбому. Но мужик, мне такой расклад не катит. Ты мне уже сейчас нужен живой и думающий. Въезжаешь?
-Я понимаю. – Кивнул Кон. А ведь действительно – он и правда понимал. Разум перестал выбрасывать на поверхность калейдоскоп непонятных воспоминаний. Мысли больше не путались. Думалось легко. Ну, в сравнении с тем, что было по приезду сюда – легко.
|
|
-Ну вот и ладушки. Кон, за погонялу я спрошу – ты часом не шулер?
-Нет.
-О как… - Сухой удивлённо приподнял брови, потом задумчиво нахмурился. Рукой махнул и сказал. – Слушай, я хрен знает, если не из-за карт, откуда такая погоняла?
-От имени.
-Чего? Странно блин. Костян тебя что ли звать?
-Нет. Конрад. – Сухой удивлённо хмыкнул, покачал головой. - А фамилия?
-Иванов.
-Что? – Тут уж глаза у вора считай что на лоб полезли - с таким насквозь отечественным лицом такие имена…, толи папа с юмором был, толи мама пыльным мешком, да из-за угла сильно ушиблена…. Впрочем, бывало ведь и хуже. Он, было дело, знавал парня по имени Энэкин Николаевич Васильков. Понакурке любящий родитель и не такое имя дать может своему чаду. Кону считай ещё повезло. – Конрад Иванов? Тебя внатуре так звать?
-Да. – Кон пожал плечами. – Отец в Германии долго жил. Потом вернулся, женился. Имя он выбирал. В честь какого-то императора. Я не помню какого.
-Да уж, из дому пишут мля… - Сухой помолчал с минуту. Повернулся к Старому. – Старый, тебя как кличут?
-Игорь. В камере, пока ждал суда, Седым стали звать.
-Так ты недавно в пожизненных?
-Не знаю. – Старческое лицо исказилось словно от боли. – Я не могу вспомнить. Пытаюсь, но не могу. Не знаю что было раньше. Камера, суд, какие-то люди, тюрьма. Теперь здесь.
-Н-да, нехило тебя ошпарило. За что сел помнишь?
-Нет. – Ответил старик и вдруг заплакал. Из глаз брызнули слёзы, лицо исказило гримасой и он закрыл его ладонями, поднятув колени к подбородку. – Я не помню почему, я не помню кто я…
|
|
-Нормально. – Удовлетворённо улыбнувшись, сказал Сухой. – Очухаешься Старый. Что да как может и не вспомнишь, а в норму придёшь скоро. Тормоз, теперь ты. Как звать?
-Сергей. – Механическим голосом ответил парень. Секунд пять молчал и заговорил снова. Он всю свою речь говорил так: несколько слов, пауза, снова несколько слов. Словно робот, ни чувств в голосе, ни выражения на лице. – Устинов. 17 трупов. Изнасилования, убийства. Удерживал 7 из 17 жертв в рабстве в течении года. Приговорён к высшей мере наказания. Пожизненное заключение. Осужден в 2012 году.
-Мля. – Сухой наклонил голову на бок, разглядывая замолчавшего парня. – Этот похоже не очухается. 15 лет. Он считай с самого начала в этом дерьме. А в начале там глушили так, что нашего брата вперёд ногами пачками вывозили…, Кон. За что тебя упекли?
-Я… - Он замолчал, слегка наклонив голову. Говорить об этом он не хотел. И вспоминать тоже.
-Кон, отвечай. И вспоминай. Чем больше ты из прошлого вытащишь и чем больше в этом будет эмоций, тем быстрее твоя черепушка придёт в норму.
-Я…, - он хотел послать Сухого куда подальше, но не смог – повернул голову и увидел Тормоза, точнее Сергея Устинова. Полный робот. Кону не хотелось остаться таким же куском мяса, неспособным самостоятельно, без приказа, даже дверь открыть. Вспоминать больно, но если эта боль поможет разуму очнуться, значит, придётся терпеть. – Я смутно помню кем был и чем занимался. Женат вот был…. Мы вдвоём дома были, когда к нам вломились. Пятеро, полные отморозки. Не знаю почему они ворвались именно к нам. Деньги стали требовать. Я отдал всё что было, им показалось мало, требовали открыть сейф…, а у меня и не было никогда сейфа. Связали, начали пытать. Потом жену насиловать…
|
|
-А ты их завалил нахрен? – Спросил Сухой, когда Кон замолчал. – Только с чего тебе пожизненный влепили? Я так понимаю, ствол припрятан был у тебя. Ты их пострелял, а потом как тупой фраер вызвал ментов, ага? Надо было Кон, трупы прятать, так у нас устроено – ты либо безответная жертва, либо волк и не боишься крови. Вальнул какую падлу, тело спрячь и скажи что нихера не знаешь. А будешь гнать – защищался типа, сядешь. Только это…, всё равно странно. По идеи двадцатку, может пятнашку, но не пожизненно.
-Не было у меня ствола. – Кон смотрел в пол, а перед глазами проносились события той ночи. – Они так увлеклись женой, что забыли про меня. Никто не смотрел, а стол трясло сильно и стойка с кухонными ножами упала. Я взял один и разрезал ленту, которой связали. Порезал троих прежде чем очухались. Двое побежали, догнал. Ранил. – Он помолчал. Перед глазами застыла картина из крови, боли и стонущих людей. – Я вернулся в комнату, она лежала там, не двигалась. Решил что умерла и переклинило меня - всем глотки перерезал…, даже тем кто уже был мёртв. Последний, я на суде узнал ему тринадцать всего было, успел выползти на улицу. Тонкая шея, я сил не рассчитал. Отрезал ему голову, слишком сильно нажал на нож. Не сознавал что делаю, как в тумане…, были свидетели. О самозащите на суде даже не вспоминали.
-Кхм. – Сухой задумчиво поскрёб нос пальцами. Мрачно ощерился и протянул руку. – Дай руку Кон, уважаю. Ты правильно поступил. Тупо, но правильно. Если такую мразоту не наказывать, они вообще страх потеряют, а наказывать как раз так и надо – один раз наказал и хер проблем. В гробу проблемы все, гы-гы-гы! Но щегла на улицу зря отпустил конечно. Надо было валить всех дома, потом тихонько вывезти трупы подальше в лес какой-нибудь, да закопать нахрен. Кровь замыл и не знаю ничего, валите все нахрен!
Кон молча посмотрел на вора. Ему трудно было усвоить сказанное. Словно с ним говорил человек с другой планеты, на которой всё именно так и делалось. В каком-то смысле так оно и было. Люди из разных миров: один добропорядочный, в одночасье ставший Липецким Потрошителем, второй вор Сухой, убивший за свою жизнь людей куда больше и способами куда более страшными, но получившие свой срок за дела совсем другие. Один верил в закон, второй прятал тела врагов глубоко в земле, да в лесу потемнее. Странно это всё…, Кон вдруг вспомнил слова своего адвоката.
-Эх парень…, крышка тебе, в любом случае сядешь. – Говорил ему этот пожилой человек в деловом костюме. – Плохо что жена твоя жива осталась. Вот померла бы она там, я бы тебе впарил линию защиты как аффект. Может получилось бы тебя по психушке как дурака провести. Год с Наполеоном в палате и всё – свобода. А так, сам понимаешь…
Вот так, если бы жена умерла, он был бы наказан не слишком строго…, Кон резко вскинул голову, да так, что врезался затылком в стену.
-Ты чего Кон? – Подозрительно прищёрился Сухой. Он конечно не в курсе был, но кто знает? Вдруг, когда нейронный паралич отпускает, крыша едет? На всякий случай руку положил поближе к стволу.
-Я вот подумал… - Лицо Кона исказило какой-то неопределённой гримасой, толи боль, толи задумчивость, толи всё сразу. – Здесь ведь нет ментов. Нет этой лицемерной погани, как там, у нас. Тут всё чисто, всё по справедливости…, ведь так же, да?
-Хех…, как тебе сказать братан… - Сухой убрал руку от ствола, почесал тыковку. Этот вопрос в нём самом вызвал странные эмоции и мысли. – Так-то оно так. Но ты понимаешь, что это значит?
-Не знаю…, кажется, понимаю.
-Ты если проиграешь брат, тебе тут не на кого надеяться. Вот вчера с тварью той помнишь? У тебя кончились патроны и если бы не я, схвала бы она и тебя и нас. Ну, как тебе объяснить? В общем, там дерьмово, там у нас закон на понтах и дерьме выстроен, а тут его вообще нет. Твой ствол, закон и есть. Нет ствола, ты в дерьме, тот у кого ствол он в авторитете. Понимаешь о чём я толкую?
-Кажется, да. – Кон кивнул, но если честно, не очень он понял о чём сейчас говорил Сухой.
Несколько минут молчали, а потом Сухой протяжно вздохнул и заявил.
-Кон, раз ты соображать начал, слушай сюда. Жратва на исходе. Патронов у нас пока до хера, но надо думать уже как быть и с этой темой. А вот со жратвой лучше шевелиться прямо сейчас, пока анализатор не сдох. Нужно вальнуть кого-нибудь и проверить. Если тут дичь жрать можно, не пропадём. Только парни, мля, осторожно. Эта дичь нас сама схавать может.
-В лесу много съедобного бывает. – Подал голос Старый. – Коренья, травы. Я кое-что помню…, не помню откуда, но помню что можно есть, а что нет.
-Отлично. Тормоз. Устинов мля! – Устинов повернул голову, глянул пустыми глазами. – Устинов, запомни, ты – Тормоз. Зовут, отозвался и в темпе вальса скачешь на голос. Усёк?
Устинов-Тормоз, кивнул головой.
-Ну вот и ладушки. Тормоз, сидишь тут и если кто в двери сунется, какая-нибудь тварина с клыками, ты ей в башню сразу пол рожка. Врубился? – Тормоз опять кивнул. – Кон, Седой, со мной пошли, в лесу пойдём пошарим.
Утром лес, ни чем особым не выделялся. Такой же как вчера, но, почему-то, Кон видел его другим. Вроде всё тоже, а разум воспринимает иначе. Как будто вчера, он видел этот лес на картинке, а теперь вдруг попал в него воплоти, стал частью этой картинки. С полчаса его не отпускало. Он смотрел по сторонам круглыми глазами, часто дышал, нервно вздрагивал завидев безобидную тень от пышных крон древесных иль заслышав шелест ветвей, потревоженных ветром.
-Кон, чего с дыхалкой?
-Воздух. Он другой. Ярче, пахнет… - Он не знал как ещё объяснить. Сухой пожал плечами, больше ничего не сказав, а Кон задышал полной грудью. Давно он не ощущал таких запахов. Хотя может и ощущал, просто не сознавал. Не было эмоций. Ничего не было, только пустота. В голове, в мире вокруг, в сердце. А теперь всё это оживало, наполнялось красками, запахами, жизнью.
Шли по прямой, метров сто, потом Сухой свернул. Они двигались кругами, центром которых стал лесной домик. Время от времени Седой указывал на растения и Сухой подносил к ним анализатор, чувствительным элементом вперёд. На окошечке всплывали цифры, значки и всегда одна надпись. DANGER большими красными буквами. Только два раза им повезло и указанные растения анализатор определили как FOOD. Что это значило они не знали, но у этой надписи цвет оказался успокаивающе зелёный. Сухой вырвал оба растения с корнем.
-Дадим Тормозу попробовать. Если не сдохнет, салат в жратву определим.
К сожалению, Тормозу они уже ничего не смогли дать на пробу. Этим летом судьба не слишком благоволила к меченным. Но она сделала им подарок – домик с очень странной крышей. Однако ни один из них подарка не заметил и Судьба плюнула на всё движение, предоставив смертников самим себе. Наверное, решила, что сделала для них и так слишком уж много. Кто её знает…
Им попалось ещё несколько таких же растений и Сухой проверил их. Надпись, не изменилась, осталась зелёной. Из чего был сделан вывод – все такие растения, съедобны. Как их есть Седой рассказал по дороге. По сути обе травки сильно диетический салат. Только один из салатов в лесу рости он не должен был – не выживал он там, зиму не умел переносить. Но почему-то рос.
Вскоре удалось найти ещё два съедобных объекта. Первым стало растение. Его Сухой, проверив анализатором, выдрал с корнем и издал радостный вопль, после чего поднёс анализатор к маленьким белым клубням. На панели высветилась изумрудная надпись.
-Везёт братва. Картошка тут растёт и жрать можно, значит с голодухи не завернёмся.
Спустя полчаса вышли на второй круг, теперь поближе к домику и почти сразу напоролись на нечто большое, серое и усатое. Сухой лихо выхватил нож и не менее лихо бросил его в зверя. Истошно пискнув, несчастный житель лесной, скончался, дважды дёрнув левой задней лапкой. Анализатор определил его съедобным. Сухой поморщился, произнося посмертную эпитафию.
-Крысятина дерьмо жуткое, но всё-таки мясо. Старый, ты её потащишь. Кон танцуй, сегодня на ужин мясо! – Особой радости в голосе вора не обнаружилось, да и откуда? Крыса белок, конечно, мясо, так сказать, но как-то всё равно на кролика не тянет.
Ещё через час, они наткнулись на труп. На земле лежало нечто, с распоротым боком.
-Ёпт! Это что за хрень ещё такая? – Изумился Сухой, когда они нашли существо в низких кустах подлеска чащи. Ответил ему Старый, смело подойдя ближе и присев на корточки возле зверя. Он достал нож и пошевелил труп острием. Стал ещё зачем-то иголки на брюхе твари шевелить.
-На кабана похоже. Вроде хряк. Только что-то маленький совсем… Ему бочину клыком поронуло.
-Ну-ка, отойди. – Сухой вооружившись анализатором, подошёл ближе. – Зелёная. Хм…, это чудище можно жрать. Слушай, они и у нас такие страшные?
-Нет. – Седой ткнул кабана ножом в бок. – Это другой вид. У нас таких нет.
-Ну вот и ладушки. Будем знать. Двигаем, этот дохляк, а дохлятину есть не стоит. Фиговина эта может и не врёт, но с трупаков разной дряни нахвататься можно.
Спутники Сухого против не были. Есть или не есть, пока их такие вещи не трогали. А вот Сухому принятое решение далось не просто. Всё ж таки мясо и вроде даже относительно свежее.
Побродить по лесу, в который люди не заглядывали одному богу известно сколько лет, им удалось ещё минут пятнадцать. А потом по лесу разнёсся сухой треск автоматной очереди, а следом истошный вопль.
-Мля, - Сухой хлопнул Кона по плечу и рыкнул, - к домику, бегом!
Все трое рванули обратно. Выстрелов слышно больше не было, криков тоже. До домика бегом метров семьдесят, не больше, но так вышло, что они потеряли направление и сообразили не сразу. Заплутали не меньше чем на час. Так что, когда вернулись, ничем помочь товарищу уже не могли.
С минуту они стояли в дверном проёме не решаясь войти внутрь. Двери в домике больше не было. Куски дерева, из которого её сделал неведомый строитель, разбросало по всему полу, ещё и густо залитому кровью. Тормоз лежал внутри, в центре. В кровавой луже, с вывороченными наружу кишками. Правда, не весь. Одна рука парня валялась в камине, а голова в углу, где утром висел скелет. Остальные конечности выглядили так, будто Тормоз по очереди совал их в мясорубку.
-Кон, бери его сумку, Старый, наше барахло собери и валим нахрен отсюда.
Старый бросился выполнять приказ почти сразу, а Кон вошёл внутрь, едва волоча ноги. Его прошибло холодным потом и он никак не мог оторвать взгляда от развороченного живота погибшего меченного.
Поселенцы, дикая земля.
-А мож спробуем их-то?
Сёмка это. И чего не ймётси? Ужо сколько разов сказал – не надо ничего спытывать, пока от Нового не отойдём. Отберуть ведь. Набольший увидит и отберуть. Старейшина всё хочит из нас отряд сделати, охранный вроде как. А набольший того не хочит. Дойдёт до него что мы попусту из ружей-то стреляли и всё, отберуть, а нас вот опять на сенокос, иль ещё куды.
-Сёмк, ты лучше ужо тогда сам набольшему ружьё отдай, да и иди уже свиньев паси.
-Чаго ты сразу-то? Я ж так…, ну, того. Вроде как.
Ага, того он. А нам-то оно не того.
-Эрогенные ружья не игрушка! Не можно из их просто так стреляти.
-Энергерные они. Эрогенные это чаго-то другое Сём. – Вот помню что эт что-то другое, а чаго другое? Не могу чегот вспомнить. Мож ещё чего странное да страшное. Эти-то ружья они того, светются. Так по ночи до месту отхожего пойдёшь, его увидишь и всё, не дойдёшь, прям где стоишь так оно, место значит, отхожее и станет. Так что эрогенными они быть никак не могут. Эрогенные это что-то про людей. Эх, дай бох памяти, что-то с какими-то точками связано…, то видать про какие-то дела вумные, то не наше всё. Мы ж по земле вот, про скотину много знаем, в лесу кого хош по следу отыщем, а науки всякие сложные то не про нас сказано будет. Люди мы простые, не злобливые, работящие. Ну, я вот хотя бы – работящщщщий! Жуть. Просто болею часто я чаго-то, а так-то – ток покличь меня я уж и готов сразу и работать аж бягу. Мне б ещё здоровья поболее, а так, без здоровья-то работать оно сложновато бываеть.
-Ну всё, Виталь, ну ужож ушли далеко и лес тут кругом, ни кто ж не свидит. Петь скажи иму.
-Виталь, а ведь и правда, далеко ж ушли-то. Давай пальнём по разу. Вон потому тополю, а?
Вот ведь угораздило связаться-то…, а с другой стороны, шоб и не пальнуть? Мы ж должны знать как оно стреляет-то. А то вдруг поломаны ружья, а мы и не знаем. Останавливаюся - думать буду.
-Виталь?
-Цыц вы, думати я.
Кивают бошками-то, губы надули важно, киват друг другу, тьфу ты…, лучше б по сторонам смотрели, а то ведь какой зомбя подберётси и всё, схарчит. Правда зомбей тут давно уж не видно, скорей уж кошаков, да псов этих злющих ждати надо. А зомбя всё, к дальним руинам ходити за ними теперь надобно. Эх, знал набольший какую пакостю удумать-то. За зомбями послал, етить его на месте, да шоб бежати не было куды. Чего ж он такой злючий-то? Вот знает же шо ни один мужик в Новом не могёт со мной сравниться. Да что там говорить! Петька и тот быстрее считай всех мужиков. Мы ж молодые, да холостые. Ну, это ещё пока, вот-вот на Любане женюся и всё, тож семейным буду. А так-то, пока холостой, ведь зомбя меня или вот Петьку погрызёт, дитёв некормленных, да вдов безутешных, не останется же. Да и погрызть нас у зомбей шансов мало. Это вот Федота они в открытом поле схарчат и не поморщатся, а мы-то – куды им, зомбям этим. Мы вот на неделе-то прошлой, с Сёмкой зомбей двух повстречали, и что? Одного порубали ножиками, а другой шустрый оказалси, ножи у нас с рук повыбивал – так мы ж убежали от него. До самого забора бёг за нами гад вонючай. Так там его мужики вилами до земли загвоздили, да ножиками и порубали. А вот Федот с батей моим, убежали бы? Не смогли бы они…, правда, батя у меня сильный, он бы наверное и так справился, без ножа и бежати не понадобилось бы. Хотя тут я пожалуй, вру. Зомбя ж здоровые, сильные, не смог бы батя его забороть-то. Ну, вот и получается – прав я, и старейшина прав. А набольший рогов бараньих ни сколько ни умнее…, ток не сказать бы случайно такое, а то ведь и ружьё отберёт и по хребтине чем тяжёлым даст. Он могёт, набольший он хоть и упрям як баран молодой, да шустрый и силушки у него хватит на меня-то.
-Ну так чего надумал Виталь?
-Эх, окаянные… - И вскидываю ружьё к плечу! Ёлки зелёны, шож тяжёлый-то такой? С рук выскальзыват, светится…, не, ну что светится оно так-то даж приятно, красиво как-то. А вот что тяжёлый то не хорошо. Иэх, во, так получшее, оно как бы повыше поднял и получшее. Ага, целимси, вон в тополёк тот. Ага, есть, теперь значит…, ах ты не православная бандурина, где ж у тебя тут курок-то? Хм, не под мои руки оно сделано. Плохо сделано. Ага, нащупал. И бааах!!!
Ох, как шваркнуло-то! Нук сбегаю-ка гляну чаго там получилось…, жуть.
-Виталь, силища-то в ружье кака!
Ага, чего тут скажешь, киваю, да глаза поди ж с полтину. Вон, как у Сёмки. Тополь-то толстенный, а дырень в ём терь с голову мою. И отдачи-то не было. Синька такая прыг и всё, дерево ажо насквозь, да треск-то какой злючий был! Вот бы фотохрафию сделати, да Любани показати – вона я какой! Дескать, не ток по сеновалу, с сенокосу прятатьси, а даж из такой штуковины страшной пальнуть и то не побоялси! Да и как ловко оно у меня вышло-то…
-Петька, а ну прекрати!
-Ну а чаго? Ты ж пальнул, вот и я разочек. – Мычит он блин горелый. Всю берёзку поиспортил, шо в глуши там, вдалёке росла. Сёмка тот не стреляет, не отошёл ещё, поплохело ему чаго-то или чаго он такой бледный-то стал.
-Сём, ты чаго?
-Да я это, ружьё какое, а? Зомбей им, да и по ногам-то целиться не нужно, так стреляй и всё.
Ага, это он кстати точно подметил. С такой-то силищей! Хм, а ведь так и любой мужик справится в Новом-то. Это сейчас лучшее нас ток Арсеньтий Пафнутьев стреляет, с шестой чучхонской войны он так стреляет, снайпером там служивым был - бабы говорят, а ежели вот всем такие ружья дать? Так и нас тогда не надо, на сенокос тогда нас всех. А неохота отчего-то. Не, так-то работящие мы все, да где ж там на сенокосе-то приключеньев до крови молодой, да кипучей, скати? Нету их там, картошка да пшено там есь, а приключениев нету. Эхехей…, не отдам ружьё! Никому не отдам, вот даже если кто стребовает – не отдам! Даж старейшине, даж набольшему, даж батьке!... Правда с батькой-то оно не получится, отдам-не отдам, как гаркнет, да шлангом дасть по хребтине там всё отдашь шо есть…
Эх, оболтусы, я вот из-за них-то с поручением-то и не справлюси. Скок уже идём по энтому лесу? Да уж почитай день весь и идём. Вон, сонце как высоко…, или это оно чтот пониже стало, чего это с ним, а? Нук, Петька вон аж до пятого класу в школу сельску ходил, должон знать.
-Петька, сонце чего там, вниз вроде спало, аль так оно и было и поверху идёт?
-Сонце-то, а я почём знаю? – Вверх смотрит, щурится. Чаго щурится? Тут вон листья везде, не видно небу почти. Щурится он, прохфессор поселковый. И чего учился всё равно ж не умней меня. Правильно я всё-таки тогда батьке сказал: «Как хош батя, хоть шлангой потчуй, хоть есть не давай, а в школу больше не пойду и всё тут!». И не пошёл. Чаго я там забыл? Три класа – оно мне вот по самую макушку, а то и поболее.
-С зениту оно падаеть. На зорьку вечерню поспешает. – То Сёмка говорит. Правильно он говорит. Прав я, ниже оно стало, падает значит. А зомбей не видно. Да шож такое-то! В энтот лес мужики не ходили, тут зомбя где-то быть должны. Може прячутся где?
-Сёма, ты говорят, по лесу сему бегамши в прошлом годе?
-Угу, - головой кивает, правду значит говорят бабы-то. Сёмка до лесу этого ходил и в пурге потерялси. И не мужики нашли его, а сам он пришёл обратно по утру, а мужики его уже на опушке подобрали. – Тама заимка старая. Я до неё пришёл, ночевал там, от бурану запрятался.
-Нечаянно нашол-то?
-Ну так-то почти и нечаянно. – По дереву он кулачищем своим как хватил-то! Ух, силён Сёмка, ажно ветка поломалася, что на самом верху растёт. – Лесник видно там жил. По лесу на деревах метки есь. Я до бурану ещё заприметил. Антяресно стало, смотреть ходил, так в буран-то и попал. А куда ж по бурану, да до Нового-то? Далёко оно, да хладно кругом. Снегу много, околемши так и помрёшь, вот я на заимке той и схоронился…, вон, смори, на коре вон.
Ух, и правда, ножом видно, да давненько ужо, зарубку кто-то сделамши. Хитрая какая зарубка-то.
-Так тож стрелка путевая! – Петька изумляется значит. Так и я вот тоже изумляюсь, чего уж там. Знатный был лесник, хорошая зарубка. Ежели сам такие ставить не умеешь, да лесу не знаешь нипочём не догадаешьси, что стрелка путь сказывает. Ну, направление значит. Это нам туды…, или туды? Етит их зарубки энти…, а не, туды нам, правильно всё, туды. К сосновке той, с шишками. А потом-то куды? А, вон ещё зарубку видать. Ага, ну так оно и не сложно. Дойдём до заимки, значит.
-А зачем Виталь?
-Ну как зачем Петь? Зомбей нету? Нету. Мужики всех видати побили, а нам зомбя во как нужон! – По горлу ладонью веду, ну, значит, что сильно нам надо. Так они и сами понимают. Не принесём чего сказано, отберут ведь ружья-то. А жалко ведь и сену косить, спина отвалится, да мозоли злючие появются, вот. – На заимку зомбя какой блудящий може забрёл. А нету там, мож след где заприметим. По следу и дойдём до изверга энтого.
-Уф, умный ты Виталь. Правда, Петь? Умный он.
-Угу. – Головой сурьёзно так кивает – вот оно как! Конечно ж я умный! Петька вон сколько годов по школам своим ходил? А я вот сразу батьке сказал – не пойду и всё тут! И всё равно куды ему до интеллекту моёго. А я ж не спроста школу-то, того, бросил. Оно так-то хорошо всё, но вот говорить там иначе заставлять начали. Я так-то сразу понял – не всё там чисто. Не по православному всё. И землю у них не бог оказывается, у нехристей поганых, создал, а какой-то другой, вроде как тож бог, только с именем, Большой, значит-ся, Взрыв. Я ж тогда сразу смекнул – не правы они, ох не правы. Но так-то я б и смирилси, но чего ж они к речи-то моей цеплятьси стали? Все так у нас говоряти. Они б деда Телеграфа послушали – вот говорил так говорил! Ничё не понятно, чего он там говорил. Мы, пока не помер он, всей деревней бывало послушать ходили. А потом ещё неделю у нас и бабы и мужики спорили о том, чего Телеграф говорил. Чего уж там говорить-то, бабка его, Тракторина Ивановна, так и та порой понять не могла чаго дед её говорит-то. Во как. А они меня учити вздумали! Ишь, нехристи проклятые. Пусть они с фузикой своёй свиньев по выпасу праильно провести смогут, разов так пять, посморю я тогда на них, умных значит, с фузикой их. Ишь, тоже мне. А корову, да шоб бык её того, коровят малых ей сделал, да шоб корову-то при том не покалечил, смогёт их фузика или мутиматика пояснить, да так шоб вот хотя б Петька понял? Не смогёт, а потому не смогёт, что бесовщина то, не православное всё и человеку хорошему оно не надо. Потому как человеку хорошему, знать надобно как свиньев пасти, да как за коровятами, сиречь телятами, ухаживати праильно. А то помрёть с голоду-то человек-то и всё, никакие химии не помогут.
Хорошо идём. Зелёнка та гадюча, тут уже с земли не плюётси, тут хорошо ходити можно, под ноги не смотрети. Да и леса тут красивые. Людей-то нету, вот они и красивые. Вот почти как у нас, за деревнею было, тож тихо, хорошо. А воздух какой! Чё уж там – ляпота! Ток вот птицев тут нету. Те с клыками, шо на ворон похожи, то не птицы, то извращенье какое-то. Вот у нас птицев было в тайге много. Всякие. Но есть и плюс, комаров и мошкарков тут тож нету. Я-то вот так мыслю, на пернатых тут мор какой-то злющий нашёл, да и попередохли они все. Комары вот, мошкары, они ж тож с крылами, тож значит пернатые. Вот тож и попередохли. Но это оно даже хорошо. Так бывает идёшь у нас, по тайге-то, как вот мошкар какой пожирнее в глаз попадёти и всё – пухнет глаз и к вечеру уж на пол морды глаз тот. Не хорошо оно, плохо оно, когда глаз считай один, вместо морды. Не красиво то как-то и чешетси. А с другой-то стороны, вот так посмотреть-то, оно ж природа вроде тоже. Ну, мошкары да комарьё то злобое. А без природы жить нельзя. Гниёти люд без неё. Вот, в город у нас Васько Павлов уехал дело было, на заработки значит. В деревне у нас нормальный был мужик и говорил как все и фуфайку носил и навоз по осени кидати ходил со всеми вместе, а вот в городе, от природы отдалилси значит и что? В гости приехал как-то – нос воротит, фуфайки пахнуть ему. Ну, пахнуть, ну а чего им не пахнуть, если в поту они да навозе? Плохо разве ж пахнуть? Вот когда человечьим навозом пахнуть, это да, это непраильно. А с коровок-то, оно и хорошо что пахнет – с природой ты значит, в мире значит. А от Васьки-то какой ток гадостью не пахло. Да шо там! Воняло с него так, шо ни одна помойна яма так вонять не будет – со стыду по краям вся пообвалится. Мы-то всё терпели, молчали, да его слушали, да вот не стерпели. Вот и высказали шо воняет он, вонями нехорошими, какими-то иродскими. А он вишь обиделси, Шонолём говорит, то пахнеть, а Шоноль, это значит духи такие, ну, шоб лучше пахнуть. Так мы, то не знали, а как узнали замолчали – цувилизация всё ж таки. Ну, хоть и пытались, а кто ж смогёт к такой гадости мерзотной привыкнуть-то? Не смогли значит. Детишки вот Нерушкинские, дверю ему навозом с туалету своёго, взяли да и намазали. А он-то там и не живёт уж давно, в гости приехал. Ох как дядька Роман-то орал, да по утру по деревне бегал – ох, вспоминать страшно. Думали, он вилами счас когонить точно того, да насмерть. Всей деревней сенокос пропустили, от дядьки Роману пряталиси. Напужал он всю деревню, а Васько, ирод, всех нас людьми темнющими пообозвал, в машину свою басурманскую сел да и уехал. Да и пёс ним – Нерушкинские-то сорванцы, не ток ж дверю помазали, шустрые они, багажник тож весь поперемазали…
Чего это? Земля как странно потоптана. Хм…, большой след, но очень уж странной.
-Петька, подь сюда. Ты Сёмк тоже. – Подошли, смотрют. Лица умные-умные, будто и правда они умные, мозгов-то, что у Пашки, хряку нашего, а всё туда же. – След-то странный какой, погляди какой. Чего это тут ходило-то?
-Человечий вроде и не человечий вроде тож…
-Угу Сём, будто вот в одном следе сразу два. Или даж три. Ох! Знаю я, то Лешак ходил!
-Нету Лешаков, то сказки всё. – Бурчу я, а самому-то страшно. То может и нет его, а тут он может и есть. Старики ж не зря про них говорят, про Лешаков энтих. Злобые они говорят, да людей всяких жруть. Ага, злобые потому что, потому и жруть. Так-то вот Федот, по иному говорит, значит говорит, что они всё больше грибы всякие, да лишаи которые с пёрламутром, а вот мясо они не любят. Любить-то не любят, а вот зашибить могут. Лешаки они до лесу смотрят, шоб значит никто ничего там плохого не делал…, а я помнится на неделе той, в лесу-то да прям под ёлкою и даж листиком не прикрыл. Вонят оно там, а еслив Лешак там ходил, он жеж меня по запаху-то и…, ух, как бы то и взаправду Лешак не оказалси. Возьмёт да и накажет, за то что свинячил я до лесу его. А чего делать-то тогда? Лешаки они ж в лесу считай всё могут. В поле так-то, оно Лешак не Лешак, а по башке чем тяжёлым и пусть его лежит, дождём весь мокнет, а вот в лесу, страшно с Лешаком-то повидатьси. А ежели ж он ещё и злобый…, да не может того быть! Нету Лешаков, брехня то всё! – Далее подём. По следу энтому. То может зомбя особый какой.