Мальчик плакал. Из-под закрытых век катились слезы. Собираясь на подбородке в ручеек, они падали вниз и образовывали на полу лужу багрового цвета.
— Мы на пару угробили пацана, — с наигранной грустью в голосе сообщил Желтый. — Ничего не попишешь. Твои руки-ноги, мои мозги. Мы сообщники, товарищ Томский.
Мишка открыл глаза и с осуждением посмотрел Толику в лицо.
— Вы — сообщники, Дядь-Толь…
Поединок. Дуэль?
Да пошло оно все к черту! Не получится поединка. Желтый применил запрещенный прием и положил противника на лопатки. Глаза Толика затянуло мутной пеленой слез. Он не мог больше видеть Мишку и что есть силы ущипнул себя за запястье.
* * *
Боль. Яркая вспышка ламп. Треск. Лампы погасли. Остался лишь конус света, который упирался в лужу на полу пустого вагона. Томский наконец увидел источник плача. Через прореху в крыше вагона тонкой струйкой текла вода. Прежде чем попасть на пол, она ударялась об алюминиевую пластинку. Некогда привинченная к стене вагона, теперь та держалась на двух болтах, подрагивала и служила отличным резонатором. Совокупность эха и звука капели создавали иллюзию чьих-то рыданий.
Томский сбил пластинку ударом приклада. Плач оборвался. Остался лишь звук капающей на пол воды. С иллюзией он разобрался. Осталось узнать причину пальбы на платформе.
Аршинов сидел на краю платформы у въезда в туннель. Вокруг валялись осколки разбитого зеркала. Вездеход и Шестера прогуливались по платформе, а Шаман, присев на корточки, бинтовал прапору запястье.
— Свалял я, Толян, дурака, — виновато бормотал Аршинов. — Треклятое зеркало. Их задолго до Катаклизма перестали ставить на станциях. А тут, вишь ты, осталось. Смотрю — мужик с автоматом на меня прет. Ну я и пальнул. Только осколки и брызнули. Хорошо, что рожу успел рукой прикрыть.
— Ничего, до свадьбы заживет, — Шаман закончил перевязку и встал. — Почему так тихо, Анатолий?
— Это не карги. Просто вода. И эхо.
— А это?!
Голос Носова звучал так тревожно, что все замолкли. В тишине, смешиваясь с перестуком водяных капель, слышались шорохи, что-то похожее на стоны и даже обрывки слов: «Я… Юрлих…»
По лицам напрягшихся лицам товарищей Томский понял, что эти вполне членораздельные звуки слышал не только он.
— По-немецки шпарит, — прошептал Аршинов. — Натюрлих, мать его так…
— Это оттуда, — карлик указал на круглые декоративные решетки.
Толику вспомнились слова Желтого о Невидимых Наблюдателях. Только в легендах Метро они трактовались совсем не как злобные поработители. Таинственные существа, взирающие на жалкие телодвижения остатков человечества через специальные отверстия в стенах туннелей. Создания высшего порядка, которые ни во что не вмешиваются. Вот для чего нужны круглые дыры! Только при чем здесь немецкий? Вопросов было слишком много, а ответов — ни одного.
Томский попятился к упавшей решетке. Остальным тоже не требовалась специальная команда для отхода.
Выбравшись в знакомый коридор, все увидели, что костер погас. Рычание псов Дойля, желтыми облаками выплывающих из темноты, показалось Толику приятной музыкой в сравнении со зловещим шепотом Невидимых Наблюдателей.
Сборы были недолгими. Отгоняя собак светом фонарей, маленький отряд продолжил путешествие. Шли без разговоров, так быстро, как могли. Толик понимал: товарищи, как и он сам, думают о Наблюдателях, спешат убраться подальше от них. Темп был набран такой, что, когда Шаман остановился, все уставились на него с удивлением.
— Все, — проводник указал на распахнутую дверь подсобки. — Сейчас будет поворот.
— Показывай.
Группа разделилась. Аршинов и Вездеход заняли позицию за дверью. Томский с Шаманом отправились осматривать последний переход.
Глава 19
ГДЕ ТВОЙ НОЖ?
Новый коридор длиной в полсотни метров отличался монументальностью конструкции — массивная арка потолка, внушительной толщины ребристые перегородки по стенам. Все, от бетонированного пола до ламп, забранных стальными решетками, было сработано здесь прочно, на века. Эту гармонию солидности нарушали доски, ведра с застывшим цементом и прочий строительный мусор, небрежно брошенный на полу. Коридор упирался в кладку из красного кирпича. В середине этой стены, явно сложенной для того, чтобы отрезать дорогу куда-то, зиял широкий пролом. Кладку разобрали, разбросав вынутые кирпичи. С инструментами обошлись аккуратнее — два тяжелых лома и кирку прислонили к распахнутой настежь двери какой-то подсобки. Из нее торчал край деревянного ящика. Картину завершали свежие следы армейских ботинок на пыльном полу и башенка из трех консервных банок.
Шаман остановился у начала туннеля.
— Вот и все, Томский. Последний коридор выведет вас к «пятерке». Я остаюсь.
— Метрособаки, Шаман, — напомнил Толя. — Стая скоро будет здесь. Тебе лучше пойти с нами.
— Нет. И это не каприз, Толь. Не боязнь духов. Будет разумнее, если я останусь здесь и задержу псов Дойля. За меня можешь не волноваться — дождусь вас, и мы вместе вернемся обратно. Заодно подстрелю пару метрособак. Если хочешь знать, у меня с ними свои счеты — чертовы псы достаточно меня попугали. Настал мой черед. Не трать время на уговоры. Я остаюсь, а вы займитесь тем, ради чего пришли в Академлаг.
И тут Шаман вдруг вытянул шею, как гончая, почуявшая добычу:
— Книга!
На полу действительно валялась какая-то книга. В отличие от алтайца Томского она не заинтересовала. Он направил луч фонаря на цепочку следов, которую заметил раньше. Было в этих следах что-то странное. Они вели в подсобку, из нее. Ребристые отпечатки армейских ботинок виднелись повсюду, но… Их не было в самом коридоре. Создавалось впечатление, что бродившие здесь люди не могли переступить невидимой запретной черты. Почему? Томский попытался поставить себя на место пришельцев. Они вне всяких сомнений приходили через пролом в стене. Подсобка — понятное дело, там — еда. Скорее всего, еще один армейский склад. Но почему бы не пройти по коридору чуть дальше? Будь он на месте охотников за тушенкой, обязательно заглянул бы за угол. Хотя бы из простого любопытства.
Шаман поднял книгу, полистал и разочарованно швырнул на пол.
— Ерунда. Конторский журнал. Пустой к тому же.
Толя поднял фонарик. Провел конусом света по стенам. Какие-то надписи. Буквы и цифры, понятные лишь тем, кто их сделал. Пятна на местах, где осыпалась штукатурка. Следы сажи…
— Эй, Аршинов, поди сюда! Посоветоваться надо.
Прапор оставил свой пост.
— Толян, их все больше. Сбиваются в стаю. Пора сматываться.
— Успеется. Ты не видишь здесь ничего необычного?
— Хм… Вроде нет. Коридор как коридор. О, черт! Растяжка!
И Толик тоже заметил ее — тонкую проволочку, идущую от перевернутого ведра к груде досок. Перерезающую невидимой преградой путь уходящему Шаману.
— Шаман!!! Стой!!!
Раздался щелчок, и коридор содрогнулся от взрыва.
Шамана отшвырнуло к стене. Прежде, чем Томский и Аршинов упали на пол, прикрывая головы руками, громыхнуло опять. Подход к Академлагу оказался нашпигован взрывными устройствами.
Когда пыль осела, Томский увидел Шамана, припорошенного осыпавшейся со стен штукатуркой. Его фонарик лежал неподалеку и вопреки всему продолжал гореть. Желтое пятно света плавало в луже крови. Стон. Шаман пошевелился и вскрикнул от боли.
Толик и Аршинов встали. Внимательно глядя себе под ноги, подошли к Шаману. Услышав шаги, тот открыл мутные от боли глаза.
— Диггер, Толь…
— Диггер тут ни при чем. Помер он. Давай-ка с тобой сначала разберемся. Так, что тут у нас?
Томский снял куртку, оторвал от своей сорочки полоску материи и задрал мокрую от крови блузу. Рана на боку выглядела ужасно. Кроме того, мелкими осколками Шаману посекло лицо. Толя попросил прапора приподнять раненого и принялся обматывать его талию обрывком ткани. Из-за угла выглянул Вездеход. Он хотел о чем-то сообщить, но увидев, что приключилось, не проронил ни слова и вернулся на пост.
— Диггер, — настойчиво мычал Шаман. — Он говорил «кровавые»… Кровавые, Томский.
— Ты о метрособаках? — Толя всматривался в лицо Шамана, пытаясь понять, бредит он или нет. — Диггер много чего болтал. Аршинов, бери его за ноги, аккуратненько.
— Кровавые. Это не случайный эпитет. Псы Дойля идут на запах крови.
Шамана вынесли за поворот коридора и положили на пол. Он сразу схватил Томского за рукав.
— Я стал очень опасным попутчиком. Вспомни, Толик. Метрособаки появились в первый раз, когда…
— У меня носом пошла кровь! — догадался Толя. — Второй раз я увидел их, когда отдирал от вас пиявок. Они почти слепы, но обладают отличным обонянием! Как кровососы…
— И сейчас будут здесь, — закончил мысль Шаман. — Оставьте меня и уходите.
— Ну, нет! — Томский посмотрел на дверь маленькой подсобки. — Никого мы оставлять не будем. Аршинов, как думаешь, в коридоре еще есть взрывная хрень?
— Почти уверен, — кивнул прапор. — Первый взрыв — граната. Второй, судя по звуку, — пехотная мина нажимного действия. Обычно таких по несколько штук ставят. Мне понадобится время на разминирование.
— Тебе не придется этого делать.
— Это еще почему?
— Метрособаки разминируют коридор сами. Пусть себе бегут на запах крови. Мы спрячемся в той подсобке, а когда стая пробежит мимо, отрежем ей обратную дорогу светом фонарей. Переборки, если понадобится, защитят от взрывной волны и осколков.
— Хороший план, — едва слышно прошептал Шаман. — Спешите… Кровавые псы… От Кореи до Карелии…
— Толик! — крикнул Вездеход. — Эти твари совсем оборзели. Я открываю огонь!
— Нет, Коля. Забирай Шестеру. Мы прячемся в подсобке.
Потерявшего сознание Шамана затащили в тесную комнатенку. Когда внутрь наконец забрался и Вездеход с лаской, Томский закрыл дверь и застыл у нее, приложив ухо к стальному щиту. В течение нескольких минут в коридоре царила полнейшая тишина. Потом послышался шорох, стук когтистых лап по полу и недовольное рычание. Томский напрягся. Одна из метрособак, скорее всего, вожак стаи, остановилась у двери. Толик слышал хриплое дыхание зверя. Что же ты встала? Почему не идешь дальше? Разве не чувствуешь — там, за поворотом, целая лужа свежей крови? Нюхай, чудище! Нюхай и иди прочь!
Что если они недооценили умственное развитие этих тварей? Что если псы не поддадутся на уловку и, сбившись в стаю, станут дожидаться людей у двери? Тогда придется вступить с ними в бой. Фактор неожиданности будет утерян. Останется рассчитывать только на пули и свет.
Пес словно услышал увещевания. Толя вновь различил перестук лап. Теперь метрособак было больше.
И тут застонал Шаман. Аршинов сразу прикрыл ему рот ладонью, однако чуткие твари что-то услышали. В коридоре вновь стало тихо, а затем… Дверь содрогнулась от удара. Когти проехались по стали с противным визгом.
Прапор и Томский переглянулись. Аршинов с его горячностью хотел атаковать, но Толя все еще не терял надежды и прижал палец губам. Ему почему-то казалось, что вожак стаи пребывает в неуверенности. Все еще не решил, куда приложить усилия, и терпеливо дожидается, пока люди себя обнаружат.
— Вездеход, возьми у Аршинова фонарик, — прошептал Толик. — Будешь светить им в глаза.
Вновь потянулись минуты ожидания. Томский уже было подумал, что вся стая собралась у двери, когда тишину разорвал грохот взрыва. Метрособаки все же вошли в заминированный коридор! Пора!
Томский толкнул дверь и оказался лицом к лицу с огромной собакой. Вожак стаи все-таки остался в засаде у подсобки. Он без предисловий прыгнул на Толика. Лапы с крючковатыми когтями опустились, ударили по плечам. Разверстая пасть оказалась в нескольких сантиметрах от лица, горячее зловонное дыхание обожгло кожу. Томский нажал на курок. Прогремевшие выстрелы были глухими — ствол «калаша» упирался в брюхо твари.
Пронзительный визг. Щелчок зубов. Лапы сползли с плеч, разорвав ткань куртки. Пес Дойля упал к ногам Томского. Прогремело еще несколько взрывов. Из коридора выскочили еще две собаки. Они не пытались нападать — убегали в панике, но наткнувшись на свет фонарей Вездехода, жалобно заскулили и повернули обратно. Для порождений вечного мрака свет оказался страшнее, чем перспектива гибели на минах. Новые взрывы сменила полная тишина.
Толик повернул за угол. Куски мяса, покрытые светящейся зеленым шерстью, были разметаны по всему коридору. Одна из метрособак еще билась в агонии. Томский приставил ствол автомата к уродливой голове. Выстрел. Собака дернулась в последний раз и затихла.
Аршинов, прошел по коридору, подсвечивая себе дорогу фонариком. Заглянув во все углы, он кивнул Томскому и Вездеходу:
— Собачки отдали свою жизнь не зря. Все чисто.
Он первым вошел в подсобку и присвистнул:
— Ну и ну! Я-то думал, здесь только жратва. Толян, Коля, взгляните на это!
Помещение на самом деле оказалось складом, и не только продовольствия. С правой стороны высокие стеллажи были уставлены картонными ящиками с тушенкой. Слева на полках громоздилось не столь безобидное армейское имущество. В деревянных ящиках и просто так, россыпью лежали гранаты, маслянисто поблескивали горки патронов. Были тут похожие на аршиновские цилиндры динамитных шашек, бухты огнепроводных шнуров, мины знакомых и невиданных конструкций. Отдельно хранились новенькие автоматы, еще сохранившие на стволах заводскую смазку.
Склад был организован со знанием дела. Его создатели позаботились обо всем — в дальнем торце высились стопки армейской одежды и стояли несколько десятков пар сапогов разных размеров.
— Я попал в рай! — воскликнул Аршинов, рассматривая богатство. — Море жратвы и арсенал, о котором можно только мечтать! Что еще нужно для полного счастья человеку моих лет и моего размаха? Клянусь Марсом, если бы не дела, я провел бы остаток жизни здесь.
Томский хотел умерить восхищение приятеля какой-нибудь колкостью, но так ничего и не сказал — что-то произошло. Если бы дурное предчувствие можно было сравнить с ушатом вылитой на голову холодной воды, то именно сейчас Толика ею и окатили. Что-то произошло с Шаманом. Его оставили всего на несколько минут, но этого хватило, чтобы свершилось непоправимое.
* * *
Толик вышел за порог и остановился, как вкопанный. Он отчетливо услышал за углом какой-то шорох. Опасаясь спугнуть того, кто шумел, Томский не двигался. Чтобы действовать наверняка решил дождаться шума и тогда… Прошла минута, другая. Ни одного нового подозрительного звука. Значит — почудилось. Да и откуда взяться звукам? Псы Дойля мертвы. По крайней мере, самые прыткие из них. Да и не только псы. Они не оставили позади себя никого и ничего, что могло бы представлять опасность. Или оставили?
«Это Метро-2. Здесь ни о чем нельзя говорить с уверенностью. На смену одним тварям приходят другие. Ужасы рассеиваются только для того, чтобы принять иную форму и вновь навалиться на людей, которые посмели нарушить покой духов Нижнего Мира…»
Томский подошел к подсобке. Все же предчувствие его не обмануло. Первым сигналом близкой опасности была прикрытая дверь, у которой лежал издохший вожак стаи.
«Ты ведь сам распахнул ее, Томский, помнишь?»
Потом — стычка с метрособаками. Все были заняты делом. Ни у кого не было времени прикрыть дверь. Разве что Шаману стало лучше… Чушь! Не может стать ему лучше. Даже если он призовет на помощь всех духов, они не справятся с такой раной. Шаман умирал. Он не мог закрыть дверь, да и не стал бы этого делать.
Толик приоткрыл дверь. Обвел взглядом подсобку. Шаман был один. Уже не лежал, а сидел, привалившись к стене.
Увидев Томского, он улыбнулся. Из уголка его рта потекла тонкая струйка крови.
— Что случилось?! — Томский вошел, поводил фонариком по сторонам и, убедившись, что вокруг никого нет, рухнул на колени рядом с Шаманом. — Ты можешь, говорить?
— Могу.
И стал заваливаться набок. Толик обхватил его, чтобы поддержать. Пальцы наткнулись на торчащую из спины рукоятку армейского ножа.
— Слушай внимательно, Томский, — прохрипел Шаман. — Со мной все кончено. Не пытайся помочь, а лучше слушай и не перебивай. Если остановлюсь, вряд ли смогу начать снова…
— Хорошо, Шаман, но…
— Книги. Это — самое важное. Ты вернешь все мои книги в Полис. Надеюсь, Хранители простят меня хотя бы за это. Там есть очень ценные экземпляры. Я завещаю их Полису и прощаю всех… по чьей вине я стал изгоем. Уходить, Толь, надо с чистой совестью. Тот, кто думает, что смерть списывает все, жестоко ошибается. Там спросят. Обязательно спросят… И горе тому, кто не сможет дать ответа.
Шаман говорил все тише. Чтобы разбирать слова умирающего, Томскому пришлось наклониться к самому его лицу.
— Ты наблюдательный парень, Томский. И везучий. Даже слишком. Надо же было из всех книг… выбрать «Жизнь двенадцати цезарей»… Светония! Только на ней одной и была… печать браминов. Ее единственную я унес из Полиса. По твоим глазам было видно — ты счел меня вором… Но я не вор. Я сам был Хранителем, и не рядовым… Лично моими стараниями… библиотека Полиса пополнилась парой сотен… редчайших книг… Я занимался бы этим и по сей день… Если б… Если бы привязанность к книгам не стала… для меня важнее любви к людям… Однажды я и… И пятеро лучших сталкеров отправились… В очередной раз отправились в Великую Библиотеку. Нам повезло — удалось добраться до хранилища, где… Где хранилось много изданий, существующих лишь в одном… экземпляре. На обратном пути… отряд попал в засаду. Библиотекари специально позволили нам беспрепятственно войти… А затем обложили. Со всех сторон. Так случилось, что у меня одного был шанс спасти ребят. Передо мной стоял непростой выбор: люди или книги. Я предпочел последнее, хотя знал: в Полисе у меня много… могущественных врагов… которые только и ждут подходящего случая, чтобы учинить… разбирательство. Перестраховался. Спрятал добытые книги в надежном месте… на поверхности. Опасения оправдались — я был признан виновным в гибели группы. Пришлось бежать. Дальше тебе известно все. Или почти все.
— Шаман, сейчас не время…
— Самое время, друг! — Шаман набрался духа, ухватил Томского за рукав и зашептал подряд, горячо. — При всем должном уважении… мир живет по законам Космоса. Судьбу не обманешь, ибо нельзя замедлить или остановить движение небесных светил. Я сделал слишком смелое предположение: решил, что законы Метро исходят из другого источника. Попробовал пойти наперекор року, и сам видишь, что из этого получились. Теперь о тебе. Пора открыть одну страшную тайну: я не волшебник. Не мудрый Гудвин, за которого ты принимал меня все это время, а фокусник. Пришлось пойти на мошенничество. Микстура в твоем пузырьке — простая вода с примесью золы из костра. Я не нашел в древних знаниях моих предков ничего, чтобы помогло тебе контролировать темную половину, вот и прибегнул к обычной психологии. Не вода с золой вызывают Желтого, а ты сам. Моя микстура — лишь способ внушения. Такой же, как и щипок, прогоняющий монстра. Все это ты можешь делать простым усилием воли…
Шаман замолчал. Глаза его закрылись. Губы посинели.
— Не умирай! — Толик встряхнул Шамана. — Ты не можешь умереть, пока не скажешь, кто это сделал!
Томский едва не вскрикнул от боли — пальцы Шамана впились в запястье, как клещи. Он открыл глаза. Мутные, уже подернутые пеленой смерти.
— Ты еще спрашиваешь? Желтый. Он побывал на Партизанской раньше вас. Пришел в человеческом обличье. Прикинулся едва живым. Попросил помощи. Я лечил его, а потом он исчез… Пропал. Но я постоянно ощущал его присутствие. Ушел с вами, чтобы отделаться от этого дьявола. Не вышло. Все это время я чувствовал, что он следит за каждым моим шагом. И вот настиг…
Шаман затих, и на этот раз навсегда. Толик опустил его обмякшее тело на пол. Желтый. Опять Желтый. Везде и всегда он. Шаман предсказал свою гибель от руки одного из своих спутников в самом начале похода, и не ошибся. Умирая, он назвал того, кто воткнул ему под лопатку нож, Желтым. Не хотел называть своего убийцу настоящим именем.
Толик яростно мотнул головой. Он перестал понимать что-либо. Когда он успел убить Шамана? Ведь совсем недавно был рядом с Аршиновым и Вездеходом. Не притрагивался к пузырьку. Никаких галлюцинаций за этот короткий промежуток времени не наблюдалось, и все-таки Шаман мертв.
«Пытаешься отыскать зерна рационального в иррациональном? Тогда получай. Почему ты вернулся к Шаману один? Почему никто, кроме тебя, ничего не почувствовал? А все потому, мистер Хайд, что тебе было очень нужно вернуться. Под любым предлогом остаться с Шаманом один на один. Раз и навсегда покончить с человеком, который тебе мешал. Ты просто устранил последнее препятствие на пути Желтого, вот и все».
— Нет, — прошептал Толя, опускаясь на пол рядом с мертвым Шаманом. — Я никого не убивал. Этого просто не может быть. Есть другая разгадка тайны. Существует другой ответ!
Предположим, темная половина стала настолько сильной, что могла отделяться и действовать самостоятельно. Если так… Толя вскочил. Передернул затвор автомата и, злобно пнув дверь ногой, вышел из подсобки.
— Эй, ты? Почему прячешься! Выходи, урод!
Заранее зная, что вызов никто не примет, Томский нажал на курок, выпуская очередь в темноту. И тут же пожалел о спешке. Ему показалось, что за мгновение до выстрела, он услышал сдавленное хихиканье.
Толя опять выпустил очередь и рванулся в темноту. Остановился уже через десять метров. Никого. Он попусту тратил нервы и патроны, пытаясь догнать самого себя.
— Ты чего палишь, Толян? — Аршинов остановился у подсобки, заглянул внутрь. — В кого стреляешь, спрашиваю, и что с Шаманом?
Томский ответил, только дождавшись Вездехода. Он хотел, чтобы о виновнике нового злодеяния знали все.
— Только что я зарезал Шамана. Не спрашивайте, зачем я это сделал. Ответа у меня нет. Теперь решайте, стоит ли идти дальше, а главное — стоит ли брать с собой такого непредсказуемого парня, как я. Все.
— У тебя нет ответа? — усмехнулся Аршинов. — Так я тебе больше скажу — у меня его тоже нет. И не будет, пока не осмотрю все сам. А ты, Толян, отдохни. Толка от тебя все равно не будет. Раз записал себя в душегубы, говорить с тобой о серьезных вещах бесполезно. У меня тоже все. Сейчас заткнись.
Пока прапор отчитывал Томского, Носов не терял времени даром. Он вышел из подсобки, покачал головой.
— Не все так просто, Толян. Где твой нож?
Свой нож Томский хранил за голенищем сапога. Он наклонился только из уважения к Вездеходу. Откуда взяться ножу за голенищем, если он в спине Шамана? И все-таки пальцы коснулись рукоятки. Еще не веря собственным ощущениям, Толик достал нож и принялся его рассматривать.
— Ты его еще понюхай и зубами прикуси, — язвительно посоветовал Аршинов. — Твой нож у тебя. Спрашивается: а чей же тогда под лопаткой Шамана?
О, черт! Как он не подумал о такой простой вещи, как орудие убийства. Не удосужился проверить свой нож. В полном смущении Толик сунул нож обратно за голенище.
— Вы правы. Но кто-то ведь напал на Шамана!
— Скажу тебе больше, Томский, — Аршинов направил луч фонарика в темноту. — Этот кто-то идет за нами давно. Твои фантазии, мать их так, мешают нам прищучить этого парня! Хватит спихивать все на болезнь. Заруби себе в нос — есть преследователь. Он из плоти и крови. Такой человек, как мы. Пу-ле-про-би-ва-е-мый! Правда, очень хитрый. Если признаешь это, все встанет на свои места.
— Шаман кое-что сказал мне перед смертью, — не унимался Толя. — Он назвал своего убийцу Желтым. А Желтый — это существо, которое приходит ко мне в кошмарах, предвестник приступов.
— Желтый! — Аршинов презрительно сплюнул. — Любого, кто натянет на себя «химзу» такого цвета, ты зачисляешь в монстры! У тебя и впрямь мозги не на месте, Томский! Окстись, паря!
Толик кивнул: Аршинов прав, надо фильтровать свои видения. Перестать быть козлом отпущения. Хватит брать на себя вину за все, что происходит вокруг. Если кто-то пытается его подставить, надо просто быть начеку и при первом удобном случае вытащить этого «кого-то» из темноты на свет.
План решения одной из проблем был намечен. Оставалось решить другую — отдать последний долг Шаману.
Тело решили оставить в подсобке. Уложили на ящики, принесенные со склада, прикрыли найденной там же плащ-накидкой. Томский положили сверху Библию, доставшуюся от Диггера.
Прощальных речей говорить никто не стал. Дверь в последнее пристанище бывшего Хранителя плотно закрыли и завалили вход строительным мусором.
Аршинов и Вездеход направились к складу и уже свернули за угол, а вот Толик задержался. Что-то не позволяло ему покинуть это место.
— Эй, Томский! Ты идешь?
— Уже!
В свете фонарика что-то блеснуло. В двух шагах от мертвой метрособаки лежала пуговица армейской шинели. Толик наклонился, поднял находку. Таких пуговиц здесь могла быть уйма — как-никак рядом армейский склад с обмундированием. Однако Томский знал точно — эта пуговица не оттуда. Совсем недавно — или тысячу лет назад — он лично подарил эту безделушку мальчику Мишке…
Еще одно вещественное доказательство. Только чего? То ли того, что Желтый обрел способность отделяться, то ли того, что есть человек, которому очень хочется свести с ума некоего Анатолия Томского? Что ж, если у таинственного преследователя и впрямь такой план, то он уже близок к цели.
Толя окончательно запутался и, чтобы не забивать голову неразрешимыми загадками, решил сосредоточиться на главной цели — войти через пролом в кирпичной стене. Там — он был уверен — появится куча других забот.
Часть 3
ЛЮДИ БУДУЩЕГО
Глава 20
КОНКИСТАДОР ТОМСКИЙ
За проломом коридор расширился не меньше чем в три раза, превратившись в прямоугольное помещение. Широкое, с низким потолком и множеством электрических щитов на стенах. Центральной же конструкцией была массивная дверь с закругленными углами и окном-иллюминатором. Уважение внушал одно только колесо поворотно-запорного механизма — его диаметр достигал верных восьмидесяти сантиметров. Махина крепилась к бетонной стене гигантскими завесами и, судя по весу, способна была выдержать атомный взрыв.
Дождавшись, пока к нему присоединятся Аршинов и Вездеход, Толик заговорил шепотом, хотя в этом не было необходимости. Во-первых, потому, что подслушать их никто не мог, а во-вторых, потому, что дверь такого типа обладала, помимо всего прочего, отличной звукоизоляцией.
— В общем, так. Открываем дверь. Я иду первым. Вы — за мной. Дистанция — метров десять. Оружие держать наготове. Я считал, что люди в Академлаге в лучшем случае представлены истлевшими скелетами. Но следы на полу…
— Ты прав, Томский, — кивнул прапор. — Здесь нужно держать ухо востро. С мертвыми вообще проще. А вот с живыми, как показывает моя практика, проблем не оберешься.
Вездеход не стал давать комментариев. Просто помог Шестере взобраться себе на плечо.
Прежде чем взяться за колесо, Толик приподнялся на цыпочки и заглянул в иллюминатор. Рассмотреть что-либо через мутное, покрытое толстым слоем пыли стекло не удалось. Томский сжал колесо и принялся медленно его вращать. Устройство не издало ни звука — им, по всей видимости, недавно пользовались. Возможно, даже смазывали. Еще немного усилий, и стальная махина бесшумно сдвинулась с места, образовав узкую щель. Выждав минуту, Толик открыл дверь ровно настолько, чтобы пройти, и переступил через порог. Света фонаря хватило лишь на то, чтобы вырвать у темноты малую часть помещения, но и этого было достаточно. Томский увидел целый лес аппаратов неизвестного назначения, верхние части которых терялись во мраке.
Отлично! Их можно использовать как укрытия на пути к центру зала. Толя еще не знал, что увидит там, но отчего-то был уверен: ему нужно именно туда. На несколько мгновений замерев у какой-то машины, укрытой чехлом из черного дерматина, и собравшись с духом, он быстро и бесшумно пересек открытое пространство и спрятался за новым механизмом — тоже защищенным чехлом от пыли.
Следующая перебежка была длиннее: от зачехленного аппарата к следующей громадине — цилиндру из белого сверкающего металла с двумя окнами-иллюминаторами и дверью толщиной в добрых пятнадцать сантиметров. Дверь была распахнута. Заглянув внутрь, Толя увидел кресло. На дерматиновом сиденье и спинке остались вмятины — судя по всему здесь совсем недавно кто-то сидел. К алюминиевым подлокотникам были подведены провода с какими-то датчиками, а на устеленном восьмигранными плитками полу лежал шлем из прозрачного пластика. Томский почти закончил осмотр, когда его взгляд упал на вмонтированный в стену термометр. На вид вполне обычный, если бы не одно «но»: на шкале не было плюсовых делений. Только минусовые, от нуля до двухсот семидесяти трех градусов по Цельсию. Толя не мог похвастаться большими знаниями в физике низких температур (равно как вообще какими-либо знаниями в этой сфере), но прекрасно понял — цилиндр из белого металла был большим холодильником, а в кресле сидел тот, кого замораживали. Ответ на вопрос, кого именно, мог дать только дальнейший осмотр Академлага.
Томский собирался выглянуть из своего укрытия, но тут тишину нарушил чей-то кашель.
В это мгновение Толя узнал сокровенный смысл фразы «волосы встали дыбом». Ему на самом деле показалось, что они шевелятся. Странный аппарат для замораживания людей до минус двухсот семидесяти градусов дал толчок воображению. Томский тут же представил себе простуженного зомби — нынешнего хозяина мертвого городка ученых. Кожу, блестящую от инея, синие губы и неподвижные, покрытые голубоватой коркой льда глаза. Судя по звуку, замороженный мертвец был всего в десятке метров от него.