Томский сжал автомат, обернулся и приложил палец к губам. На лице Аршинова, выглядывающего из-за металлического блина двери, было написано недоумение: прапор тоже слышал кашель. Томскому немного полегчало. Если звук и был галлюцинацией, то массовой. Но вот что делать теперь? Выйти навстречу мертвецу? Попробовать вступить с ним в переговоры? Идея была идиотской, но ничего другого в голову не приходило. Новый звук стал еще большим сюрпризом — призрак… высморкался. Томский еще переваривал это, когда замороженный заговорил:
— Отто, иди к черту! Голову даю на отсечение — человеческий организм не может перенести таких нагрузок!
— А я утверштаю — мошет! Oh, mein Gott! Warum schickst du mich diese Tests?[5]Герр Течъенофф, фы не ученый-экспериментатор, фы — трус!
— Твой бог — Гитлер! Я тебе не позволю устраивать второй Освенцим в столице Советского Союза, нацистская ты морда!
— Zum Teufel mit dir![6]
— Спокойно, друзья мои. К чему эти взаимные оскорбления? Не забывайте, что нам выпала честь жить в третьем тысячелетии. Вы же не хотите, чтобы люди будущего приняли нас за дикарей?
Голоса стихли. Толя машинально оперся рукой на стенку цилиндра и тут же ее отдернул — металл оказался очень холодным.
Судя по голосам, призраков было целых три! И болтали он почему-то не о мрачных перипетиях жизни в загробном мире, а вели какой-то научный диспут. Невидимые Наблюдатели? Они ведь тоже говорили на немецком. Томский наконец нашел в себе силы выглянуть из-за цилиндра.
В круге света подвешенной к потолку люминесцентной лампы стоял большой лабораторный стол. На его стеклянной крышке расположились жестяные банки с тушенкой. Такие же, покрытые густым слоем солидола, Томский совсем недавно видел на складе. Сервировку дополнял алюминиевый чайник и стопка пожелтевших галет.
За столом, устроившись на деревянных, выкрашенных в защитный цвет ящиках, сидели три человека в белых халатах. Самому старшему на вид было лет семьдесят. Бледное продолговатое лицо, жидкая бороденка, седые волосы, большие залысины на изрезанном морщинами лбу. Живые, искрящиеся умом и добротой глаза. Несомненно, это он призывал к спокойствию своих коллег-спорщиков. Вид у старика был уж очень покладистый. Такие умеют сглаживать острые углы, находить компромиссы и останавливать конфликты, затеянные другими. Теперь, когда мир был восстановлен, старик сосредоточился на трапезе. Вместо ножа он использовал скальпель. Опускал его в открытую банку тушенки, старательно намазывал дырчатую галету густым слоем жира и мяса, отправлял в рот и повторял процедуру с очередной галетой.
Вторым был мужчина лет сорока. Полное и круглое лицо его уже само по себе выглядело добродушным. Тщательно зачесанные наверх русые волосы, ухоженная бородка-треугольничек. На выбритых щеках играл слишком яркий, даже бабий румянец. Общую картину немного портила красноватая припухлость под правым глазом. Круглолицый потягивал чай из граненого стакана. Если на старика он смотрел очень почтительно, то на третьего члена трапезы, сидевшего к Томскому в пол-оборота, — с откровенной неприязнью.
Тот был самым молодым в компании. Худощавое лицо, орлиный нос, коротко стриженые волосы с рыжинкой могли быть у представителя любой национальности. Однако Толик был готов биться о заклад — на непонятном, гортанном языке говорил именно этот парень, и это его обозвал «нацистской мордой» обладатель треугольной бородки и красноты под правым глазом. Несмотря на напряженность ситуации, Томский улыбнулся. Судя по всему, споры этой парочки не всегда ограничивались словесной перепалкой. По меньшей мере, однажды старик-миротворец не успел вмешаться, и Отто засветил Теченко под глаз.
Толик поймал себя на мысли, что думает о странной троице как о живых людях, а не о злобных, жаждущих мести духах Академлага. А как же иначе? Разве духи трапезничают с таким аппетитом, что, наблюдая за ними, глотаешь слюнки? Разве обитатели Нижнего Мира ссорятся и говорят с акцентом? Нет. Если бы Шаман был жив, он наверняка согласился бы с выводом Томского. Тут другое. Это люди. Обычные, из плоти и крови. То есть, необычные, конечно, но…
Между тем Отто вынул из нагрудного кармана халата очки в тонкой круглой оправе. Когда он водрузил их переносицу, Толик почувствовал сильное желание вытянуть руку и гаркнуть: «Хайль!». Если Отто без очков просто походил на немца, то Отто в очках можно было смело помещать на плакат и вывешивать в Рейхе.
— Исай Алъександровитч, если съечас я вам не нушен, то займусь своим дьелом.
— Нет-нет, голубчик, ваша помощь мне сегодня не потребуется. Собираюсь, знаете ли, поработать с чертежами.
— Мне тоже не повредит изучить пару-тройку проб, — Теченко отставил стакан и встал. — Думаю, товарищ Куницын, удивить вас своими успехами уже в ближайшие дни.
— А я никогда в вас и не сомневался!
Так Толик узнал полное имя старика, который явно был лидером этой троицы. Данных было вполне достаточно для того, чтобы свести с хозяевами Академлага короткое знакомство, но Томский решил немного повременить. Понаблюдать и подготовиться к контакту. Ведь на деле эти субъекты могли оказаться не столь безобидными, как казались.
За столом остался один Куницын. Он дожевывал свою галету и задумчиво поигрывал скальпелем.
Теченко остановился у другого стола, заставленного колбами и стойками с пробирками. Зажег настольную лампу. Послышался писк.
В клетке на краю стола копошилось несколько крыс. Экспериментатор открыл проволочную дверцу, вцепился пальцами в загривок ближайшей крысы и вытащил ее наружу. Серый зверек отчаянно сучил лапами. Впервые в жизни Томский посочувствовал грызуну. В правой руке Теченко блеснул шприц. Игла вонзилась в спину крысы. Оттянув поршень, Теченко наполнил колбу кровью зверька, потом не глядя сунул крысу в клетку, повозился со шприцом и приник к окуляру большого старомодного микроскопа.
Загадка покраснения под глазом разъяснилась. Зря Толик грешил на несдержанность Отто. А еще он понял: эти люди работали. Занимались своим привычным делом, старались добиться каких-то успехов. Кто же они? Товарищ… Подобное обращение было в ходу у коммунистов. Неужели рука Москвина дотянулась и до Метро-2?
Эта версия выглядела самой логичной. Красные отыскали Академлаг и устроили в нем новую секретную лабораторию. С них станется. Присутствие же здесь немца могло означать, что разработки ведутся совместно с Рейхом.
Томский поморщился. Опять проклятая политика! Он не в том положении, чтобы вновь ввязываться в бесконечные разборки и временные альянсы красных и коричневых. Неужели хоть сейчас нельзя обойтись без всего этого?
Громкий хлопок заставил Толика забыть о теории и сосредоточиться на практике. Он принял звук за выстрел, но ошибся. Хлопок произвел Отто. Он склонился над большим стеклянным сосудом, наблюдая за выплывающим из него облачком пара, и, по всей видимости, остался недоволен увиденным. Скривив губы, немец оставил в покое сосуд и перешел к аптечным весам, где принялся насыпать на одну чашку какой-то серый порошок из миниатюрной пробирки. Маленькими дозами, постукивая кончиком пальца по стеклу.
Томский вернулся на исходную позицию. На вопросительные взгляды Аршинова и Вездехода покачал головой:
— Ничего не понимаю. Их трое. Два русских, один, вроде бы, немец. Ученые. Никакие не духи, живые люди.
— А тебя, я вижу, это не радует? — саркастически хмыкнул прапор. — Понимаю, лучше, конечно, с духами, но… На безрыбье и рак, как говорится. Беру свои слова насчет мертвых и живых обратно. Придется, Толян, иметь дело с людьми. Мои соболезнования.
Толя молчал. Им повезло. Фантастически. В Академлаге жили. А уж откуда взялись эти люди — дело пятое.
— За дело, что ли? — прапор нетерпеливо передернул затвор автомата. — Возьмем парней на мушку, мигом выложат все, что знают.
— Не торопись, Лёха. Вездеход, тебе слово.
— Они вооружены? — карлик нежно поглаживал Шестеру, сидевшую у него на плече. — Представляют угрозу?
— У старика скальпель. Он намазывает им тушенку.
— Тогда никаких «на мушку». Надо спокойно поговорить.
Толя кивнул:
— Правильно. Я иду первым, вы — сзади. Не обнаруживайте себя раньше времени. Если что — прикроете.
— Эх, а лучше бы все-таки на мушку! — разочарованно вздохнул прапор. — По личному опыту знаю. Автомат Калашникова, брат — самый надежный путь к взаимопониманию!
Под разглагольствования Аршинова Толик передал Носову «инструмент для налаживания взаимопонимания» и, уже не скрываясь, направился к столу, за которым сидел Куницын. Самим коротким путем.
Сначала старик услышал шаги. Подняв голову, встретился взглядом с Томским. Пальцы его задрожали, скальпель упал на стеклянную крышку стола. Блимц!
— Здравствуйте! — Толя приветливо улыбнулся. — Здравствуйте, Исай Александрович! Меня зовут Анатолий Томский.
— З-з-здравствуйте…
Куницын раскрыл рот, но из него вырвалось только какое-то сипение. Продолжить он смог лишь после того, как набрал полную грудь воздуха.
— Здравствуйте, дорогой товарищ Томский. Извините, не вижу, кто вы по званию. Ох, что за ерунду я несу… Друзья мои! Бросайте все. Сюда! Да где же вы?! Скорее сюда! Ох…
Поток слов оказался слишком большим. Старик потерял дар речи. Он просто улыбался. По дряблым щекам текли слезы. Томский хотел сказать что-то, подошел ближе, чтобы успокоить Куницына. Не успел. Старик рухнул на колени и, завладев ладонями Толика, принялся их целовать.
Томский был потрясен не меньше ученого. Он не знал, что делать. В голове вертелись обрывки мыслей. Вспомнилась некогда прочитанная история индейцев майя, которые приняли испанских конкистадоров за богов, спустившихся с небес. Услужливая память тут же отыскала подходящий случаю сюжет из поэтического наследия Гумилева:
Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду,
Я прохожу по пропастям и безднам
И отдыхаю в радостном саду…
Глава 21
ВОЗВРАТ К ЖИЗНИ
Изрядно повозившись, Томскому удалось, наконец, поднять Куницына с колен и усадить на стул. Старик все еще не мог говорить, лишь тер ладонями мокрые щеки и тряс седой головой. На его зов пришли Теченко и Лютц. Они тоже молчали и с нескрываемым удивлением рассматривали вооруженного незнакомца. Тем временем Аршинов убедился, что обитатели Академлага не представляют опасности, и покинул укрытие. Подошел к Толику и Вездеход. При появлении карлика по лицу Отто пробежала тень. Он поспешил опустить глаза.
Однако самое большое впечатление произвел на ученых выход Шестеры. Почувствовав, что находится в центре внимания, ласка с величавой неторопливостью проследовала к столу, запрыгнула на стеклянную крышку, обвела всю компанию победным взглядом и принялась уплетать тушенку из раскрытой банки. Война войной, а обед по расписанию.
— Über mein Gott! Was soll das[7]? — прохрипел Отто, судорожно подергивая кадыком. — Што это за звер?
— Гм… Интересно, — на лице Теченко отчетливо читалось желание незамедлительно взять у ласки пробу крови, а затем помесить животное в клетку для дальнейшего изучения. — Обратите внимание, товарищи, у него шесть лап!
— Новая порода, выведенная гениальными советскими учеными! — воскликнул обретший дар речи Куницын. — Я знал, я верил, что наша наука шагнет очень далеко! Подумать только: шесть лап!
Вездехода перестал забавить интерес троицы к ласке. Он подошел к столу, сгреб зверька в охапку и прижал к груди.
— Не он, а она. Ее зовут Шестера. И она вывелась сама по себе. Гениальные советские ученые тут ни при чем.
— Я понимаю. Все понимаю, — поспешно закивал головой Исай Александрович. — Да вы присаживайтесь, товарищи! Мне, признаться, так неловко, что вы застали нас… гм, в рабочем, так сказать, обличье… Отто, друг мой, принесите, пожалуйста, чистые халаты. Да-да. Мы работаем. Продолжаем свои исследования и готовы представить партии и правительству полный отчет об успешном завершении эксперимента. Данные почти готовы. И это поразительно, товарищи! Пульс и давление у всех в норме. Поначалу ощущалась легкая слабость, но уже все прошло. Теперь только — зверский аппетит. Да садитесь же!
Томский принял приглашение и опустился на стул. Какие гениальные советские ученые? Какие партия и правительство, к свиньям собачьим? Старичок, наверное, не в себе. Пульс и давление у него в норме, с аппетитом тоже все в порядке, а вот крыша, явно, протекает. Такое случается у эмоционально-неустойчивых личностей от жизни в замкнутом пространстве.
— Видите ли, Исай Александрович…
— Вдвойне приятно, что вам, представителю власти, известно мое имя! — улыбнулся Куницын. — По известным нам обоим причинам, я, так сказать, на некоторое время выпал из списка московской профессуры и искренне рад, что не забыт в научных кругах…
— Товарищ Куницын, — Томский увидел, что Аршинов собирается заговорить, и наступил ему на ногу. — Для начала мне и товарищам хотелось бы в общих чертах ознакомиться с вверенным вам объектом. И заодно, будьте так любезны, познакомьте нас с вашими коллегами.
— Сию минуту-с, — Исай Александрович так волновался, что никак не мог попасть руками в рукава принесенного Лютцем свежего халата. — Думаю, начать надо с Тараса Арсеньевича Теченко. Выдающийся ученый, зоолог. В прошлом заведующий кафедрой естественных наук Киевского университета. Скажу вам по секрету, работы Тараса Арсеньевича высоко оценивал сам товарищ Несмеянов[8].
— Высоко! Тоже мне сказали! — недовольно буркнул Теченко. — Несмеянов — ортодокс и фарисей. Он зациклился на своей органической химии так, что дальше носа не видел. Да, я считал и продолжаю считать Александра Николаевича гениальным ученым, но… Жаль, что уже не смогу ему сказать все, что думаю, в лицо.
— Ах, оставьте, Тарас Арсеньевич! — Куницын воздел руки к потолку. — Товарищам совершенно неинтересны ваши претензии к Академии наук. Итак, второй мой коллега — Отто Лютц. Известен в научных кругах Германии как специалист по проблемам замораживания живых организмов. Благодаря его смелым экспериментам мы и смогли продвинуться так далеко.
— Вы и про звание его в Вермахте скажите, — язвительно скривился Теченко. — И про заслуги перед Третьим Рейхом. Герр гауптман! Тьфу! Да не забудьте поведать, что свои смелые эксперименты он ставил отнюдь не на лягушках!
— Ты есть — английский шпион! — стекла очков Лютца запотели от гнева; он наклонил голову и двинулся на Теченко со сжатыми кулаками. — Ты — предавал свою Родину! Я слуш и л великий Германия по убьешдениям! Ты — за дьеньги! За тридцать сребреньиков! Йуда!
— Товарищи, немедленно прекратите! — Исай Александрович схватил Отто за плечи и с неожиданной для своего возраста силой оттолкнул его в сторону. — Я тоже шпион. На три иностранных разведки работал. Но это все в прошлом. Я уверен, что наверху давно во всем разобрались. Именно поэтому за нами и прислали товарища Томского! Правда?
Толик пребывал в замешательстве. Теперь выяснилось, что пара людей в белых халатах — шпионы, а третий — вообще офицер гитлеровской армии. Может, по распоряжению Москвина в бывшем городке ученых основали приют для умалишенных? Томский осмотрелся по сторонам, вполне готовый к встрече с Наполеоном и Чингисханом. Какую манеру поведения выбрать? Пока — выжидательную. Узнать о странной троице как можно больше, а уж потом решать, как поступить.
— Правда, — кивнул Томский. — Наверху во всем разобрались. Товарищ Москвин лично занимался вашим делом.
— Товарищ Москвин? — Куницын произнес фамилию генсека с придыханием, свидетельствующим о безграничном уважении к генсеку. — Простите нашу неосведомленность. Сами понимаете — столько лет… Значит, товарищ Москвин. Значит, он сейчас возглавляет КПСС?
— Он руководит Красной Линией.
— Линией? — брови Исая Александровича удивленно поползли вверх. — Ах, я понял! Линией партии.
— Колеблется он относительно линии партии, а остальные вместе с линией партии колеблются, — встрял в разговор Аршинов. — А вообще, товарищи, может, обед на первое, а разговоры — на второе? Тут у вас, я смотрю, и тушенка, и галеты, аж слюнки текут. И чай, небось, настоящий?
— Мы не жалуемся на паек, — заверил Куницын. — Правда, после пробуждения нам пришлось искать склад продовольствия. Нас забыли предупредить о точном его местонахождении, но мы не в претензии. Теперь все в полном порядке.
— Я тоже люблю червячка заморить сразу после пробуждения, — Аршинов вооружился скальпелем и нанес на галету слой тушенки сантиметров в пять толщиной. — Отто, братишка, сообрази кипяточку! Вездеход, угощайся! Смотри сколько здесь всего. Люблю повеселиться, особенно…
— Товарищ Аршинов — наш специалист-взрывотехник, — Томский поспешил перебить бесцеремонного и грубого прапора. — Он — большой шутник.
— И почти мой коллега! — с воодушевлением воскликнул старик. — Я ведь, как вы, возможно, знаете, — конструктор стрелкового оружия. В свое время даже возглавлял Тульское ЦКБ. Мои последние разработки касаются холодного оружия на пневматике. Обязательно покажу вам кое-что. Это — очень интересно. Но перед тем, товарищ Аршинов, я намерен вас поругать.
Челюсть прапора не отвалилась лишь потому, что рот был набит до отказа. Аршинов перестал жевать и уставился на Куницына округлившимися глазами, а тот шутливо погрозил пальцем.
— Понимаю, что подходы к объекту были заминированы для нашей же безопасности, но все-таки стоило поставить нас в известность. Ведь если бы не наблюдательность товарища Теченко, мог бы произойти несчастный случай.
«И произошел», — Томский едва не произнес эти слова вслух. Теперь стало ясно, откуда взялись следы у склада. Они оказались менее бдительными, чем товарищ Теченко, и в результате погиб Шаман. Одна загадка разгадана. Но сколько их еще осталось!
— М-да. Тут мы прокололись, — Аршинов кивнул с умным видом. — Со взрывчаткой вообще надо быть поосторожнее. Вот у меня в части случай был…
Толя с опаской слушал рассказ прапора о том, как ушлая солдатня ухитрялась продавать взрывчатку браконьерам. Он боялся, что Аршинов ляпнет что-нибудь такое, отчего их авторитет в глазах Куницына резко упадет. Боялся не напрасно. Лицо Исая Александровича все больше мрачнело. Он явно ожидал услышать от гостей чего-то другого.
Что касается Теченко и Лютца, то их поведение тревожило больше всего. Минуту назад ученые готовы были растерзать друг друга из-за идеологических разногласий, а теперь оживленно перешептывались.
Томский воспользовался болтовней прапора как отвлекающим маневром. Он лихорадочно прокручивал в мозгу все, что говорил Куницын и его друзья, пытаясь понять, откуда взялась вся эта троица… КПСС. Многозначительное, «наверху разобрались». Куницын с товарищами вели себя так, словно свалились с Луны. Или слишком заработались. А почему бы и нет? Не просроченная тушенка, галеты, настоящий чай. О таких деликатесах другие жители Метро давно и прочно позабыли. Можно размышлять об использовании пневматики в стрелковом оружии, принципах замораживания живых тканей и прочей ерунде, когда брюхо набито, ты разгуливаешь в белом халате, а вокруг тепло и светло. И сам ты, судя по всему, палец о палец не ударил ради всего этого. Что и говорить, Москвин умеет создавать условия своим… Стоп! Куницын ничего не слышал о Москвине. И что из этого следует? Идеологическая машина красных дала сбой? Тысячу раз «нет»! Руководитель секретной лаборатории должен быть в курсе такой мелочи, как фамилия генсека Коммунистической парии Московского Метрополитена. Черт! Он вообще говорил о КПСС!
Толя чувствовал, что разгадка странного поведения обитателей Академлага близка. Ответ просто вертелся на языке, но упорно не желал оформиться в слова.
Аршинов, тем временем, закончил свой рассказ и ожидал услышать смех слушателей, но вместо этого воцарилась мертвая тишина. Куницын нервно теребил пальцами край халата. Затянувшуюся паузу нарушил Вездеход:
— Я хочу отправить Шестеру домой. Пусть отнесет Грише записку о том, что у нас все в порядке. А мы заодно узнаем, что новенького на станции.
— Отправляй.
— Елене от тебя передавать привет?
«Черт бы побрал тебя, Носов! Только это еще не хватало. Куницын принимает их за больших начальников, а ты лезешь со своими посланиями. Отстань. Не видишь разве, что ситуация может выйти из-под контроля?!»
— Не стоит, Ни… товарищ Носов.
— А что, товарищ Томский, ваше животное способно исполнять функции курьера? — оживился Куницын.
— Может, может. Вот товарищ Носов у нас, так сказать, за кинолога… Как насчет осмотра объекта?
— Конечно, товарищ Томский, — Куницын встал. — И все-таки, простите великодушно, кто вы по званию?
— Майор, товарищ Куницын.
— Министерство государственной безопасности?
— Ее самой.
Толя понимал, что врет очень неумело. Это было заметно по напрягшемуся лицу старого ученого. Все-таки не просто какой-то там конструктор. Пожил, знает жизнь и людей. Поймать на лжи такого молокососа Исаю Александровичу ничего не стоит. И все же говорить с ним начистоту пока рано. Томский не знал почему, но чувствовал — рано.
— Значит, попьем чайку и приступим? — Куницын не сводил глаз с Вездехода, который успел написать записку и теперь засовывал ее Шестере под ошейник, нашептывая ласке что-то на ухо. — Товарищ Отто, что там у вас с чаем?
— Все готово, Исай Александрович!
Из-за махины, похожей на ракету, высунулась голова Теченко.
— Товарищ Куницын, срочно требуется ваша помощь.
— Другого времени не нашел?
— На одну минутку!
— Простите, товарищи. Таков уж ученый народ — если что втемяшат себе в голову… Я моментально!
* * *
Оставшись наедине с Аршиновым и Вездеходом, Томский дал волю душившей его ярости:
— Вы, что не можете помолчать? Один несет бред о солдатах-жуликах, другому приспичило письма отправлять! Разве не доперли? Мы под подозрением! Эти люди ждали важных гостей, а тут заявились три оборванца.
— Плевал я на их подозрения! — буркнул Аршинов. — Что эти крысы лабораторные могут нам сделать? Им только ствол покажешь — мигом в обморок свалятся.
— Идиот. Ладно, проехали! — Томский зло отмахнулся. — Что вы думаете обо всем этом?
— Думаю, парни немного не в себе, — пожал плечами прапор. — Слыхал о таком. Горячкой замкнутого пространства называется.
— Странные они, — поддакнул Носов. — Но… умные. А что тебе до их странностей? Пусть помогут тебе вылечиться, и мы уйдем, оставив их наедине со своими тараканами.
Появился Куницын в сопровождении Лютца. Отто нес на каком-то лабораторном подносе три стакана чая. Он поставил их на стол и даже поклонился. Томскому этот жест напомнил забегаловки на Черкизоне, где каждый официант из кожи вон лез, чтобы заработать в качестве чаевых пару патронов.
— Мы тут посовещались и решили, что экскурсию по объекту начнет Отто, — объявил Куницын. — Как-никак именно его разработки сделали возможным постановку столь грандиозного опыта. Теперь, когда он успешно завершился, именно товарищ Лютц получает право, так сказать, пожать лавры.
Речь Куницына заставила немца зардеться. Он стыдливо опустил глаза, снял очки и принялся протирать стекла полой халата. Затем откашлялся.
— С вашьего позволения несколько слоф о теории заморашивания. Что мы понимаем под анабьиозом? Это есть состояние полного, но обратьимого прекрасчения шизнедеятельности. Тьермин «анабьиоз» был предлошен в конце дьевьятнадцатого века моим земляком, великим немецким ученым Вильгельмом Прейером в его трудах по исследованию феномена временного прекрасчения шизнедеятельности. Греческие слова «ана» — «вверх» и «биос» — «шизнь» в софокупности переводятся как «возврат к шизни». Впрочем, этот тьермин считается не очень удачшным, и вместо него часто используют тругие названия. Например, «биостаз», «абиоз», «криптобиоз», «мнимая смерть», «скрытая шизнь» и так далее, товарищи…
Томский потягивал ароматный чай и смотрел на Лютца, который явно оседлал любимого конька. Свою лекцию немец читал быстро, подкрепляя каждое слово жестами. Даже его акцент стал не так заметен.
Поначалу Толик порывался прервать лекцию, но быстро увлекся рассказом Отто о высушенных червях, которых некий Левенгук оживлял при помощи воды, об успехах других приверженцев анабиоза, ухитрявшихся высушивать и замораживать отдельные органы и ткани уже не червей, а позвоночных.
Лютц оказался отличным рассказчиком. Он даже сделал экскурс в древнюю историю, отметив упоминания египетских светил науки о том, что некоторые замороженные рабы оживали после оттаивания.
— Тьем не меньее, все успешно проветенные опыты не сводились к полному заморашиванию. Вода в клетках не замерсать полностью, а лишь сильно охлашталась, приводья не к прекрасчению шизнедеятельности, а лишь к ее замедлению. Мы шагнули значьительно дальше…
Лекция захватила не только Толика. Вездеход и Аршинов тоже слушали с раскрытыми ртами, Куницын беспрестанно кивал головой и улыбался, а Теченко оставил свой микроскоп в покое и присоединился к остальным, встав за спиной Томского.
— Мы сделали радикальное предполошение! — с нескрываемым торжеством в голосе объявил Лютц. — Шизнь чьеловека можно продлить на любой срок, путем его цьиклического заморашивания и оттаивания. Перед нами открылись… Die riesigen Perspektiven![9]Прошу прошенья… Громадные пьерспективы по ошьивлению и омолашиванию людей.
— Ничто так не омолаживает, как возвращение к ошибкам молодости, — шепотом сообщил прапор, наклонившись к уху Толика. — Интересно, куда клонит герр гауптман?
Последние слова прапора оказались тем самым включателем, который привел Томского к пониманию того, что происходит вокруг. Гауптман. Звание в армии нацистской Германии. Армии, разгромленной почти девяносто лет назад! Продление жизни путем циклического замораживания и оттаивания. Нет, эти люди не свалились с Луны. Куницын не знал генсека Москвина по той простой причине, что…
— А сьейчас предлагаю осмотреть установку, которая так блистательно доказала правильность моих теоритических наработок! Ich bitte![10]
Толик хотел встать, но не смог: внезапно все поплыло перед глазами. Пальцы разжались, стакан с недопитым чаем упал на стол. Томский сделал новую попытку, но почувствовал, как руки Теченко легли ему на плечи и прижимают к стулу.
— Сидеть, товарищ Томский! В вашем положении дергаться бесполезно.
Толик увидел, как прапор уронил голову на стол, а Вездеход схватился руками за горло и судорожно раскрывает рот, словно ему не хватает воздуха. Чай! Такой ароматный и приятный на вкус. С настоящим сахаром и еще чем-то, менее съедобным. Куницын с дружками их перехитрили. Пришельцы из прошлого сумели отравить всезнающих людей будущего. Теряя сознание, Толя увидел улыбающееся лицо Лютца. Нацистского ученого, который ставил свои опыты не только на лягушках.
Глава 22
С ПОЗИЦИИ СИЛЫ
— Привет!
Томский открыл глаза и тут же зажмурился.
— Смотреть на чистый свет всегда немного больно. Люди так привыкли к полутонам. Все, что не содержит примеси, вызывает у них отторжение. Смотри, Томский, смотри и ничего не бойся. Чистый свет выжигает глаза лишь тем, чей груз слишком велик.
Голос Шамана. Но он ведь умер? Или эта смерть только приснилась? Нет. Воспоминания о ней были слишком яркими для сна. Взрывы. Обильно кровоточащая рана на боку. Нож под лопаткой. Не могло такое присниться. Жизнь может быть утопией, смерть — всегда реальна.
Толик послушался совета и открыл глаза. Свет вновь полоснул по ним своим сверкающим лезвием, но уже не так сильно, как в первый раз.
— Вот ты и у меня в гостях. Как видишь, россказни о том, что за гранью ничего нет, — ложь. Здесь есть все.
Шаман в своем балахоне с тряпичными змеями и с повязкой на лбу сидел у подножия огромного дерева. Гладкая кора исполина выглядела, как черный камень. Ствол толщиной в два метра, крона теряются в сиянии ослепительного-белого, не имеющего источника света. Он был настолько ярким, что насквозь пробивал изумрудные листья каплевидной формы, делая видимыми каждую прожилку на них. Все ветви подчинялись строгой симметрии и отходили от ствола через равные расстояния. Листва, довольно редкая внизу, в вышине становилась такой густой, что не было видно веток. Дерево не бросало тени на окружавшую его зеленую траву. Не отбрасывал тени и Шаман. Толя взглянул себе под ноги, обернулся. У него тоже не было тени. По всей видимости, таково было свойство чистого света.
— Жизнь, как видишь, продолжается и здесь, — продолжал Шаман. — Выглядит немного искусственно, как и все то, что является чистым. Ведь ничего абсолютно чистого в реальности не существует. Даже обычную аш-два-о можно получить только в лабораторных условиях. Отсюда и легенды о хождении по воде. Если ее касается человек, чьи помыслы чисты и прозрачны, вода становится абсолютно чистой. С точки зрения физики ее поверхностное натяжение увеличивается в разы. Такой воде ничего не стоит выдержать вес взрослого человека.
— К чему все это говоришь? — Толя осматривался, пытаясь зацепиться взглядом хоть за какой-то ориентир. Бесполезно. Вокруг гигантского дерева простиралось зеленое поле без конца и края. — Чем мне может помочь знание поверхностного натяжения чистой воды?
Шаман улыбнулся. Только сейчас Томский заметил, неземную безмятежность в каждой черточке его лица.
— Ах, Толя, Толя! Тебе бы все разжевать да в рот положить. Я всего лишь хотел сказать, что в реальной жизни нельзя отделить свет от тени, добро от зла, а доктора Джекила от мистера Хайда. Это будет противоестественно. Инь и ян. Отрицательный и положительный полюса магнита. День и ночь. Единство и борьба противоположностей поддерживают всемирное равновесие. Твоя проблема не уникальна. Тень есть у всех, а избавиться от нее можно лишь здесь — под сводами Мирового Дерева.