тоска при виде страниц, исписанных математическими знаками. Но деваться было
некуда.
За первые две недели он достиг жалких результатов, равных одному удачно
поставленному опыту. Он сравнивал себя с путешественником, идущим из
Ленинграда в Москву вокруг земного шара.
"Гений есть терпение мысли, сказал Ньютон. Я не гений - значит, я
должен быть еще терпеливее", - утешал себя Андрей.
Поначалу ему было очень трудно переключаться после лаборатории на
книги. Его локатор и лаборатория стали совершенно разными, ничем не
связанными между собой мирами. Читая книгу, Андрей вдруг спохватывался -
обязательно надо кого-нибудь послать к Тарасову, проверить, как там
налаживают автоматику. Мысли его непрестанно обращались к лабораторным
делам, и вдруг он с ужасом обнаруживал, что в течение часа прочел всего лишь
одну страницу. Он уставал не от усилий понять прочитанное, а от стремления
сосредоточиться.
Он давал себе на каждый вечер задание. Сиди хоть до утра, приказывал
он, но сделай. Его самого удивляло количество страниц, которые он читал и
исписывал. Но он только жмурился и потирал веки, когда глаза начинали
слишком болеть. Он напрягал свой крепкий организм до отказа. Он не позволял
себе никаких развлечений, вел затворническую жизнь. Сестра Катя с Таней и
Николаем Павловичем переехали на дачу. Муж Кати после работы отправлялся к
ним, и Андрей жил один.
С половины мая наступила жара. К полудню асфальт становился мягким.
Город ремонтировался, красили фасады, меняли трамвайные пути, в душном
воздухе висела густая желтая пыль. Особенно тоскливо было по воскресеньям.
Тянуло за город. Андрей мечтал выкупаться, полежать в траве. Защищаясь от
солнца, он опускал занавески, сидел в одних трусиках и бегал обливаться под
кран.
На столе между чернильницами стояла маленькая фотография Риты. Андрей
случайно наткнулся на нее в старых тетрадках. Пожелтевший любительский
снимок. Кажется, фотографировал Виктор в ту, довоенную, весну, где-то за
городом. Они играли в мяч. Вытянув руки, Рита бежала на объектив. Поднимая
глаза от своих расчетов, Андрей всякий раз невольно смотрел на этот снимок,
и постепенно ему начало казаться, что Рита бежит к нему...
Может быть, она единственный человек, который сейчас думает о нем.
Никому другому нет дела до него. Борисов уехал на дачу, все со своими
девушками, женами, детьми, лишь он один. Смешно ждать до сих пор ответа
Риты. Никакого ответа не будет. Он понимал, что с Ритой кончено навсегда. В
самом сочетании этих слов - Рита и навсегда - было что-то жутковатое.
Навсегда - значит до самой смерти. Так и не узнать, как она... жалела ли
она, что все так оборвалось... Никогда не держать ее за руку, уже больше не
будет ничего... Ему хотелось ненавидеть свою тоску по ней. Если бы он мог
считать ее во всем виноватой! Он понимал, что она обеими руками держалась за
свою с таким трудом построенную семью. И вдруг все разрушить, уйти и начать
- в который раз - заново, для этого надо много душевных сил, а если их уже
нет? Только теперь он начинал постигать, что у нее была своя, пусть
маленькая, но неопровержимая правда. А все война. Война помешала им, она
измотала, искалечила Риту.
У него не было желания вернуть прошлое, он ни в чем не раскаивался, но
какая-то горькая тоска все сильнее отравляла его. Тоска ни по ком, тоска
одиночества, пустых комнат, светлых вечеров, смеха и шепота чужого счастья
под окнами. Андрей поворачивал фотографию лицом к стене. Неужели у него не
хватит воли забыть ее? Он презирал себя, называл себя тряпкой, размазней,
слюнтяем. Собственная слабость разъяряла его. Надо относиться к женщинам
проще и циничнее, как Новиков, и нечего туч разводить антимонии. Девушки
ищут женихов, женщины - любовников. Все объясняется очень просто. Можно
спокойно прожить без любви. Не стоит зря мучить себя. Есть работа, и есть
удовольствия.
Как теория это успокаивало. Однако на приглашения друзей он отвечал
сердитым отказом. Постепенно его оставили в покое.
Лицо его стало суше, резче, проступили широкие скулы, глаза покраснели
и ввалились, от непрерывного сидения за столом он начал ходить чуть
сутулясь.
- Тебе кажется, что не щадить себя - это подвиг, - негодовал Борисов. -
Посмотри, на кого ты стал похож. Это не подвиг, а расточительство, вредное и
ненужное. Ты волюнтарист! - Он увлекся психологией и обожал щеголять новыми
терминами.
Однажды, догнав Андрея на улице после работы, Нина спросила, не пойдет
ли он на футбол. Она стояла перед ним загорелая, свежая, робко протягивая
билеты. Его вдруг страстно потянуло плюнуть на свои интегралы, переодеться,
поехать с Ниной на футбол, поорать, болея за "Динамо", потом гулять по
парку, есть мороженое и болтать о всяких пустяках. Он посмотрел на часы,
взял Нину за кисть и медленно, с сожалением отвел ее руку, успев
почувствовать под прохладной тонкой кожей частый пульс.
- Надо заниматься, - с заминкой сказал он. - Слыхали, такое есть нудное
словечко: надо. Самое скучное из всех слов.
Нина отошла без улыбки, ничего не сказав. В тот день она назло Андрею
поехала на стадион с Сашей, смеялась и кокетничала с ним, позволила
проводить себя до дому, даже поцеловать, мечтая о том, чтобы Андрей увидел
ее в эту минуту.
А в эту минуту он, обнаружив очередную ошибку, стучал кулаком по
голове, проклиная свою тупость. Скверная, трусливая мыслишка закрадывалась
ему в душу: а вдруг все, что делает, чепуха?
Он вернулся к высохшему руслу своих дум - к спору с Одинцовым. Стоила
ли борьба таких жертв? Пока он тащился по этим обходным путям, другие
обгоняли его. Дима Малютин, с которым он вместе кончил аспирантуру, создавал
новый тип трансформатора; Гуляев опубликовал исследование об атмосферном
электричестве. Ну и пусть... Черт с ними! Его дело - готовить локатор, чтобы
и Наумову и его бригаде было легче работать.
Мысль, что когда-нибудь благодаря локатору энергетики наконец избавятся
от многих лишних забот и тревог, заставляла его торопиться. Но все чаще и
чаще он стал ощущать какую-то непонятную умственную усталость. А между тем,
лишенный возможности работать с приборами, наблюдать реальные процессы, он
вынужден был постоянно домысливать, напрягать воображение.
Очевидно, он переутомился. Ему необходимо отвлечься. Он поехал на дачу
к сестре, но и здесь мозг его продолжал безостановочно работать в том же
направлении. В Управлении заметили его рассеянность и посмеивались - Лобанов
повредился на своих повреждениях, локационное сумасшествие. Он сам
почувствовал, что с ним происходит что-то неладное. Работа над локатором
продвигалась все медленнее и труднее. Он стал раздражительным, с трудом
сдерживался, чтобы не вспылить по малейшему пустяку.
Охваченный тревогой, он вспоминал о первых вечерах, проведенных с
Ритой. Как хорошо ему работалось в ту пору! Просматривая записи тех дней, он
завидовал себе, убеждаясь, как оскудела его фантазия. Теперь он жил только
частью своей души.
Однажды душным, предгрозовым утром он, несмотря на свою рассеянность,
заметил в лаборатории какое-то необычное и странное внимание к себе.
Некоторые посматривали на него с любопытством и в то же время виновато,
другие, подавляя улыбку, отворачивались.
- Ты читал? - угрюмо спросил Борисов. - Почитай стенгазету.
Андрей поднялся к Управление. В коридоре висел свежий номер стенгазеты;
Управления. Вокруг толпились служащие, кто-то громко смеялся.
- А вот и сам герой! - сказал инспектор по технике безопасности.
На Андрея оглянулись и, давая ему дорогу, расступились.
В последней колонке газеты он увидел карикатуру на себя и под ней
длинное стихотворение. Задумчиво поглаживая подбородок - это часто выручало
его в трудных положениях, - он внимательно читал, не пропуская ни одного
слова, чувствуя на себе пристальные взгляды окружающих. Стихотворение, или,
вернее, басня, называлось "Кот и мышь", в скобках стояло: "Заимствовано у
ряда баснописцев, чтобы в конце концов посвятить А. Н. Лобанову".
Однажды некий юный кот
Решил ловить мышей, и вот
Подготовлять он начал сразу
Теоретическую базу.
Далее подробно описывалось, как кот готовил диссертацию о методах
локации мышей и получил ученую степень. После трехлетних трудов он знал все
способы нахождения мышей.
...и лишь
Не видел он живую мышь,
Что, впрочем, очень, очень мало
Героя нашего смущало.
Приведя самонадеянные рассуждения кота по этому поводу, автор наконец
отправил героя на первую охоту, снабдив его зачем-то готовальней, линейками
и прочими атрибутами учености. Но бедному коту так ничего и не удалось
поймать... Понятие о локации, по-видимому, нисколько не обременяло автора.
Но написано все это было бойко, весело, и если страдал смысл, то выигрывала
рифма.
Ученый кот промолвил: "Так-с,
Определяем параллакс,
И первым делом мы запишем
Полярные координаты мыши".
А вслед за тем ученый кот
Спокойно произвел расчет,
Определил довольно тонко
Спектральный класс и тип мышонка.
Путем изящных вычислений
Нашел систему уравнений,
Нашел усилие Де Ку
И приготовился к прыжку.
Кот шепчет: "Не уйдешь, малыш".
Но что такое, где же мышь?
Пока расчет производился,
Объект расчета в норке скрылся.
Таков итог печальных дел -
Сорвалась у кота атака.
В науке кот собаку съел.
А в практике - так "кот наплакал".
Андрей оглянулся, все молча смотрели на него.
- Остроумно, - сказал он, - правда, не по адресу, но остроумно.
О том, насколько эта басня извращала истину о Лобанове, знали немногие.
Большинство, доверчиво посмеиваясь, отождествляло ученого кота с Лобановым.
Саша был вне себя.
- Искажение фактов! - жаловался он Нине. - Надо послать опровержение от
имени общественных организаций лаборатории.
Сочувствие и интерес к Лобанову сближали молодых людей. Саша полагал,
что именно он своими постоянными похвалами сумел внушить Нине этот интерес.
Значит, она разделяет его чувства. "Значит, она неравнодушна ко мне", -
думал он. Что только не служит топливом для любви!
- Сорвать бы эту стенгазету, - сказала Нина.
Саша строго покачал головой. Это не метод. Действовать надо по-другому.
Нина презрительно фыркнула.
Вечером после работы она, выждав, когда опустеют коридоры, бритвенным
лезвием вырезала басню и карикатуру. Она нажимала на лезвие с такой силой,
что надрезала обои на стене под газетой. Бумага была толстая и страшно
громко трещала. Нина с трудом скомкала ее в руке, комок получился большой,
угловатый, его никак не удавалось запихнуть в урну. Уходя, Нина вдруг
подумала, что уборщица может обратить внимание на этот ком бумаги. Бегом она
вернулась. В коридоре возле стенгазеты стояли уже двое мужчин и
рассматривали дыру в последней полосе.
Не смея повернуть назад, Нина прошла мимо них, щеки ее горели, она
повертелась на лестнице, спустилась вниз и лишь на улице сообразила, что
находка вырезанного куска не будет уликой против нее.
Назавтра поднялся переполох. Нина слыхала, как Лобанова вызывали в
партком, и у нее начало все валиться из рук. Она сожгла амперметр и с
каменным лицом выслушала выговор Майи Константиновны.
Никто из инженеров не верил, что преступление совершено Лобановым. Они
так и говорили - преступление. Что она наделала! Она хотела помочь Лобанову,
а вместо этого причинила ему неприятности. Вчерашний поступок казался ей
теперь дурацким. Боже, какая глупость! Разве не ясно было, как это скверно
кончится. Разумеется, сейчас все подозрения пали на Лобанова. И как же он
оправдается?
Леня Морозов злорадно рассуждал о том, как пропишут теперь Лобанову.
- Отдай наш гальванометр, - сверкая глазами, сказала Нина. - И замолчи,
невозможно работать. Трещит, как баба.
Когда Нина была в ярости, даже Морозов остерегался с ней связываться.
Она решила пойти в партком и во всем признаться. Скажет: вырезала просто
так, просто понравилась ей басня - и вырезала на память. Не расстреляют же
ее за это. Она напудрилась и побежала в партком к техническому секретарю
Таисии Дмитриевне. Сперва она болтала о всяких разностях, потом невзначай
спросила: кто сейчас у секретаря парткома Зорина? А наши - Лобанов и Борисов
- ушли уже? Ну, как с ними?
Таисия, пожилая женщина со смуглым цыганским лицом, рассказала, что
виновного не нашли. Лобанов, конечно, ни при чем, он вчера был на совещании
и потом уехал к Тарасову на станцию и не возвращался.
- Но вырезал кто-то из ваших, - закончила Таисия, закладывая бумагу в
машинку.
- Почему это обязательно из наших? - облегченно сказала Нина. - Как
будто другие не могли! Просто нашлись благородные люди. Факт, что
несправедливая басня, поэтому и вырезали.
В обеденный перерыв к ней подошел Саша.
- Как тебе нравится этот случай? - спросил он, глядя ей в глаза.
Нина вспомнила свою вчерашнюю неосторожную фразу и смутилась.
- Ясно, так бороться нельзя, - повторила она его слова. - Между прочим,
ты не был в Приморске? Мне дают туда путевку в дом отдыха...
- Не был... Нина, это ты вырезала? - тихо спросил он.
По его печальному волнению она поняла, что ей бояться нечего.
- А если я? Побежишь на меня доносить Борисову?
- Зачем ты это сделала? Она посмотрела на часы:
- Пошли во двор, покидаем мяч... И чего ты горячишься? Я просто
пошутила. Я тебя испытываю. Пошли.
По дороге она сказала:
- Ты должен быть доволен. Конечно, это не метод, но все почувствовали,
что народ против. И Лобанову легче.
- Уж больно ты к сердцу принимаешь... - глухо сказал он и не кончил.
Нина не обратила внимания на его красноречивую недомолвку. Когда они
проходили мимо стенгазеты, там была подклеена свежая полоса с той же басней
и карикатурой. И это не огорчило Нину. Опасность миновала. Когда- нибудь
придет день, и она признается во всем тому, ради кого она совершила это. Как
бы ни был глуп ее поступок, она доказала, что любит. И способна на все ради
него. Она никогда не испытывала такого чувства.
"Вольфрамовые контакты должны иметь, - читал Андрей, - высокую
температуру плавления, необходимую твердость..." - Он улыбнулся. Технические
термины приобрели вдруг другой смысл: "...должны иметь однородность
вещества".
"Правильно", - подумал он.
Басня в стенгазете, казалось бы, нанесла ему удар в самый критический
момент, когда он так нуждался в поддержке. Как ни странно, он не чувствовал
себя убитым, наоборот, он как-то встряхнулся. "...Вольфрамовый контакт
должен быть вязким, чтобы противостоять расплющиванию". В особо тяжкие
минуты ему вспоминался разговор в пивной, и это воспоминание всегда заряжало
его новой порцией гневной энергии. Хотелось быть как железо под молотом -
чем больше бьют, тем крепче.
Разумеется, даром ему это не сходило. Сухой, ожесточенный блеск
появился в глазах. Обращение его стало еще строже и официальнее, неприятная
черствость укоренялась в характере.
Теоретические подсчеты подтвердили возможность создания локатора.
Узнав, что техотдел выпускает научно-технический сборник, Андрей на основе
полученных выводов написал статью о принципе работы локатора.
Он пытался вообразить себе, что подумает Одинцов, прочитав его статью.
Может быть, старик смягчится. И в глубине души обрадуется. А вдруг возьмет и
позвонит? Когда он мысленно представил, как Одинцов, сидя в своем скрипучем
плетеном кресле, будет водить толстым синим карандашом вот по этим строчкам,
Андрея прохватил озноб. Оказывается, все эти месяцы мысль о старике жила в
нем.
Статью не приняли. Долгин с улыбкой сказал:
- Ваша статья неактуальна.
Андрей отправил ее в журнал "Электричество". Оттуда она вернулась
быстро с уничтожающей рецензией Тонкова. Андрей добавил к статье несколько
резких замечаний в ответ на рецензию и послал статью еще в два журнала,
имеющие отношение к электротехнике.
В течение месяца он аккуратно получал рукописи обратно. Борисов,
единственный человек, с которым он делился своими неудачами, иронически
сказал:
- "ООМ", Организация Общественного Молчания. - Потом он переменил тон.
- Не печатают? - Он старался казаться веселым, глаза его колюче блестели
сквозь узкие мохнатые щелки. - Значит, боятся! Значит, мы правы. Бороться-то
им в открытую нечем!
Только в журнале "Техника молодежи" появилась краткая заметка о новом
приборе, разрабатываемом в Энергосистеме. Андрей узнал об этой заметке при
странных и важных обстоятельствах.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
За длинным столом, покрытым зеленой скатертью, сидели бритоголовый с
коричневым обветренным лицом морской инженер-полковник и молоденький
голубоглазый майор.
Вопрос главного инженера прозвучал равнодушно и устало. Слишком
равнодушно. Такое бесстрастие было мало на него похоже. Дмитрий Алексеевич
словно говорил: вот, пожалуйста, сейчас вам подтвердят, что я, к сожалению,
прав. В самом вопросе подсказывался ответ. И ответ этот должен дать Андрей.
Ему предстояло, очевидно, разрешить какой-то спор, начатый здесь задолго до
его прихода.
Моряки выжидающе смотрели на Андрея. Из своих кроме главного инженера в
кабинете находился один Потапенко. То, что мог ответить Андрей, не было
новостью для главного инженера и тем более для Потапенко. Андрей должен
подтвердить, что ничего, кроме общего принципа идеи локатора, у него пока
нет. Его свидетельство, выходит, необходимо только для убеждения этих
офицеров. В чем? О чем просили моряки и на что не соглашался главный? Почему
такое непримиримое выражение на лице Потапенко?
Все эти соображения и вопросы промелькнули в голове Андрея одно за
другим, заставляя его насторожиться и не спешить с ответом. Потапенко
нетерпеливо постучал пальцами по столу. Глаза Андрея светились от
напряжения. Ловко уклонившись от прямого ответа, он, петляя вокруг да около,
втянул в разговор моряков. Впервые в жизни он изворачивался и хитрил,
охваченный настойчивым предчувствием значительности происходящего.
Моряки от имени крупного конструкторского бюро просили принять заказ на
разработку локатора для сложной электросети новых океанских кораблей. Откуда
им известно о локаторе, Андрей не знал. Главный инженер и Потапенко
доказывали, что ничего реального пока нет, и предлагали поделиться
результатами исследований Майи Устиновой. Но старый метод даже в
усовершенствованном виде не устраивал моряков. Будь у моряков локатор,
проектировщики могли бы значительно упростить электрическую сеть на
кораблях. Просьба подкреплялась бумагой от весьма авторитетной организации,
поэтому просто отказать главный инженер не мог. Самое правильное - раскрыть
морякам всю беспочвенность их надежд на локатор, с тем, чтобы они сами
отказались от наказа. И сделать это лучше всего мог автор прибора.
Главный инженер не сомневался в том, что Лобанов должен, вынужден будет
разубедить моряков. Дмитрий Алексеевич вертел в руках бумагу, подписанную
человеком, которого он давно знал и уважал, и мысленно подыскивал слова
ответного письма.
Обращаясь к Андрею, полковник рассказывал, какое значение для них имеет
новый прибор. Он говорил не торопясь, словно давал ему время подумать,
прежде чем ответить. Андрей, без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами,
выставив худые локти с красными натертыми пятнами, поглаживал пальцами
подбородок. Выглядел Андрей несерьезно. Виктор даже поморщился: что подумают
моряки.
Полковник кончил. Андрей облизнул сухие губы и сказал быстро,
хрипловатым голосом:
- Считаю, мы можем принять ваш заказ.
Никто не вскочил, не удавился, хотя у каждого внутри все напряглось,
как перед сигналом к бою.
Дмитрий Алексеевич опустил на стол бумагу, вынул портсигар, щелкнул
крышкой, закурил. Все смотрели на желтый огонек спички.
- По-моему, Андрей Николаевич, вы не имеете пока никаких положительных
результатов, - мягко сказал Дмитрий Алексеевич.
Андрей кинул взгляд в сторону Потапенко, насмешливо раздул ноздри.
- У вас, Дмитрий Алексеевич, устарелые сведения. Я закончил расчеты.
Они дали хорошие результаты.
- Зато экспериментальной проверки не было. Вы лучше меня знаете, что
опыт часто опрокидывает бумажные доказательства.
"Вы же сами виноваты, сами не дали мне возможности провести
лабораторные работы", - подумал Андрей. Сдерживая нарастающий гнев, он
упрямо наклонил голову:
- Я настаиваю на своем предложении. Я уверен, что получится.
- А я вот не уверен, - спокойно усмехнулся главный инженер. - Так
государственные дела не решают. Вы понимаете, какую мы ответственность берем
на себя?
- Понимаю.
- Нет, не понимаете, - раздраженно отрезал главный инженер.
До сих пор молчавший майор осторожно заметил:
- Конечно, нам нужна уверенность. Если она будет, мы по-иному
спроектируем сеть кораблей.
Главный инженер расценил его слова как поддержку.
- Вот именно. А какую вы можете дать гарантию, Андрей Николаевич?
- Гарантию, - процедил Потапенко. - Отвечать-то нам придется.
- Суть не в ответственности - махнул рукой главный инженер, - большое
дело испортить можем.
- Я все же хотел бы еще раз услышать мнение товарища Лобанова, - сказал
полковник. - Взвесьте все "за" и "против".
Андрей задумался, честно проверяя свои силы. Ни на минуту он не
усомнился в своем детище. Сердце его стучало так, что он слышал его толчки.
Все, все могло решиться сейчас.
- Вам достаточно моего ручательства? - спросил Андрей. - Товарищ
полковник, конечно, для вас это связано с риском. Но ведь если бы всякий
риск останавливал инженеров, то...
- Там, где можно, надо избегать риска, - прервал его главный инженер.
- За счет чего? - спросил полковник. - Отказавшись от заказа?
Потапенко, откинув рукав, посмотрел на часы:
- Давайте так, товарищ полковник: мы всесторонне обсудим со
специалистами предложение Лобанова и дадим вам на днях окончательный ответ.
Полковник качнул круглой головой:
- Боже мой, какая осторожность...
Судя по настроению полковника, теперь уже не могло быть и речи, что он
сам мирно откажется от заказа. Главный инженер натянуто улыбнулся:
- Вы, товарищи, плохо знаете Лобанова. Он и без вас сумеет положить нас
на обе лопатки.
Полковник и майор встали.
- Если Андрею Николаевичу нужна экспериментальная база, - сказал
полковник, - пожалуйста. В нашем распоряжении...
Главный инженер обиженно прервал его:
- От добра добра не ищут.
После ухода моряков на некоторое время воцарилось молчание. Позвонил
телефон, и пока главный инженер разговаривал, Андрей и Виктор сидели молча,
не глядя друг на друга.
- Ну-с, - сказал главный инженер, швырнув трубку на рычаг. - Ну-с,
Андрей Николаевич, вы представляете себе, в какую историю вы нас тянете?
Зачем надевать себе на шею этот хомут? Что, у нас своих мало? Сами для себя
не рискнули сделать, а тут извольте для дядей стараться.
Потапенко вскочил, с неприкрытой злобой взглянул на Андрея.
- Будем говорить начистоту, - резко сказал он. - Заявление Лобанова
преследует цель показать, как его затирают. Свои мешают, а чужие... Он не
брезгует никакими средствами. Полюбуйтесь, Дмитрий Алексеевич, на какие
трюки он пустился.
Потапенко положил перед главным инженером журнал "Техника молодежи" с
обведенной красным карандашом заметкой.
- Якобы прибор готов. Формальная самореклама. Нам запросы шлют...
Моряки тоже, наверно, отсюда узнали...
- А я-то понять не мог, откуда они пронюхали, - сказал главный инженер,
читая заметку.
Он не спешил с выводами. Протянул Лобанову журнал, внимательно следил,
как изумленно раскрылись красные усталые веки, как честно встретили его
взгляд глаза Лобанова.
- В первый раз вижу эту заметку, - признался Андрей. Он живо обернулся
к Потапенко: - Кто тебе пишет? От кого запросы?
Он позабыл сейчас о всех обидных обвинениях Потапенко и о главном
инженере, ждущем его ответа, ему важно было знать: кому нужен его прибор.
Главный инженер улыбнулся, прикрыл рот рукою, строго покашлял.
- Не говорите ему, Виктор Григорьевич, а то нашлет еще просителей.
- Не беспокойтесь, сами найдут... - сказал Андрей. - Неужели вы не
понимаете, что многие нуждаются в этом приборе? Жизнь заставит нас...
Сегодня вы отобьетесь от моряков, завтра к вам придут ваши же рабочие.
Локатор нужен! Никуда не спрячетесь от него. Вы можете помешать мне, но
кто-нибудь другой сделает его. Что же касается моих скрытых целей...
- Не будем о них препираться, - властно сказал главный инженер. - Время
покажет, у кого какие были цели.
Андрей торопливо кивнул.
- Погодите, Андрей Николаевич. Мне кажется, вы как-то излишне
трагически воспринимаете происходящее, - продолжал главный инженер. -
Новатор поначалу свою идею всегда вынашивает в подполье. Потому что, если ее
вытолкнуть на свет недозрелой, сразу затюкают. А как же иначе? Вот таких,
как мы, надо убедить. Чем идея смелее, тем людям труднее отказаться от старо
го. И все это время автор одинок. Бояться этого не следует. Как говорится, в
корове молоко не прокиснет. Временное одиночество неизбежно и, пожалуй...
полезно. И борьба до определенного момента тоже полезна.
- И то, что линии передачи в ремонте простаивают по нескольку дней,
тоже полезно?
Дмитрий Алексеевич посмотрел на розовые оттопыренные уши Лобанова и
жестко сказал:
- Вот вы дайте мне такой прибор, чтобы предупреждать аварии, за которые
меня лупят, тогда будьте спокойны: ни одной ми нуты он у вас не пролежит.
Всех посажу вам помогать. Сам пойду к вам лаборантом работать.
- Так, - сказал Андрей вставая. - Значит, необходимость нового вы
определяете тем местом, по которому бьют... Имейте в виду, бьют вас или не
бьют, примете вы заказ или нет, локатор будет сделан. Не у вас, так у
моряков. - Он положил на стол туго сжатый кулак. - Костьми лягу, а сделаю.
Посмотрим тогда, как будет выглядеть ваша инженерная репутация.
Главный инженер задумчиво рассматривал кулак Андрея, точно оценивая его
силу...
- Вот это серьезная угроза, - ответил он, неожиданно улыбнувшись.
Удивительно обезоруживающая улыбка была у этого человека. Или только на
Андрея она так действовала?
Андрей доверчиво раскинул руки, раскрасневшееся потное лицо его дышало
азартом.
- Да что мы, в самом деле, не инженеры, что ли! Давайте я вам сейчас
притащу свои расчеты. Посмотрим.
- Вопрос слишком серьезный, - холодно сказал Потапенко, упорно избегая
обращаться к Андрею. - Надо создать авторитетную комиссию.
Андрей не удержался:
- Ха!.. Во главе с профессором Тонковым?
- Ничего, как-нибудь разберемся сами, - сказал главный инженер. -
Крупные и мелкие дроби проходили. Тем более что ваш Тонков, кажется, не
очень-то объективен.
"Что, не вышло? - подумал Андрей. - Не такой-то уж простачок наш
главный".
- Подавайте сюда ваши бумаги, Андрей Николаевич, я дома посмотрю,
подготовлюсь, чтобы не задавать вам глупых вопросов. - Говоря это, главный
инженер придвинул к себе календарь и стал записывать.
Андрей видел, как вверх ногами к нему из-под кончика пера побежали