белизной среди бронзовокожих ребят.
- Где это ты так успел загореть? - спросил Борисов, мстя за татуировку.
- В Публичной библиотеке, - сказал Андрей.
Он все еще не решался войти в воду. Борисов подозвал Ванюшкина и Пеку
Зайцева, пытавшегося сделать стойку в воде, скомандовал им:
- Давайте окрестим начальство, - и первый плеснул в Андрея.
Ребята переглянулись. Ванюшкин нерешительно почесал грудь и начал
поправлять мокрые трусики. Увертываясь от Борисова, Андрей заметил эти
колебания Ванюшкина, и ему стало неприятно и стыдно.
Втянув острую голову в плечи, Пека осторожно ударил рукой по воде.
Охая, вздрагивая от холодных брызг, Андрей завертелся во все стороны. Пека
осмелел, отчаянно взвизгнул и кинулся поливать Андрея целыми пригоршнями.
Ванюшкин тоже закричал и начал бить по воде ладонью. Смеясь, Андрей побежал
вперед, они за ним; спасаясь, он нырнул и, уже ничего не боясь, повернул
назад, схватил Борисова за шею и окунул его с головой. Глотнув воздуха,
Борисов пытался что-то сказать, Андрей снова погрузил его в воду. Пека
вертелся поблизости, пробуя выручить Борисова.
Отпустив Борисова, Андрей погнался за Ванюшкиным. - Ванюшкина ему не
догнать! - кричал Пека. - Смотрите, как Ванюшкин толково идет. Стильный
брасс!
Вокруг Борисова столпились ребята, споря, догонит Лобанов Ванюшкина или
нет. Плывя кролем, Андрей не мог смотреть вперед, зато он выигрывал в
скорости. Почувствовав, что его нагоняют, Ванюшкин обернулся и круто
свернул, Андрей, не заметив этого, продолжал плыть напрямик. Его остановили
крики: "Андрей Николаевич, правее, правее!" Среди множества голосов он
различил захлебывающийся от азарта голос Саши и густой бас Воронько. И то,
|
|
что волновались за него ничуть не меньше, чем за Ванюшкина, придало Андрею
новые силы, - его принимали в свою семью. Собственные неосознанные растущие
тревоги и упреки Борисова, из которых он не упустил ни слова, все это
по-молодому просто разрешили эти крики. Во что бы то ни стало он должен
догнать Ванюшкина. Хотя бы ради того, чтобы заслужить похвалу ребят. Эта
маленькая, пустячная победа была ему сейчас нужнее любых деловых успехов.
Разыскав среди солнечных бликов, прыгающих с волны на волну, стриженую
голову Ванюшкина, он устремился к нему, перейдя тоже на брасс и плывя
частыми и сильными гребками. Ванюшкин снова обернулся, ища его глазами.
Андрей глотнул воздух, нырнул, поплыл под водою. Через несколько секунд он
различил в зеленоватой воде ноги Ванюшкина. Судя по их беспорядочным
взмахам, Ванюшкин вертелся на месте, высматривая, куда девался
преследователь. Андрей схватил его за ноги.
На берегу увидели, как Ванюшкин вдруг странно забился, взмахнул руками
и исчез под водою.
- Наша взяла! - закричал Саша, толкнув кого-то из ребят, и началась
веселая свалка.
Назад Андрей и Ванюшкин плыли не торопясь, болтая и хохоча без всякой
причины. Вода уже не казалась холодной, и жаль было вылезать на берег.
- Ты заработал право почивать на лаврах, - заявил Борисов, когда они с
наслаждением растянулись на теплом песке, закрыв головы рубашками.
Андрей видел, как Саша и Нина, взявшись за руки, побежали играть в мяч.
Нина была в черном купальном костюме с вышитым на плече якорем, они с Сашей
были одного роста, одинаково загорелые.
|
|
"Вот и хорошо", - устало, с приятной грустью подумал Андрей. Перед
закрытыми глазами поплыли оранжевые круги и среди них запрокинутое лицо
Нины, она что-то говорила ему, он не слышал.
Потом он чихнул и, с трудом разлепив веки, приподнялся на локтях. Возле
него на корточках сидела Нина, щекоча его соломинкой. Должно быть, его
заспанная физиономия имела дурацкий вид. Нина, посмеиваясь, тихо сказала:
- Вставайте, сгорите.
Борисов спал, похрапывая. Солнце стояло высоко, пляж шумел, полный
народу, а Нина была уже не в купальнике, а в своем темно-голубом платье.
Пока Андрей одевался, она притащила полотняный зонт и воткнула его так,
чтобы тень закрывала Борисова.
Обходя загорающих, они выбрались в парк. Андрей ждал, что Нина пойдет к
"пятачку", но она свернула в сторону от главной аллеи. Не сговариваясь, они
выбирали безлюдные, расписанные тенями дорожки, забираясь и глухую часть
парка, которая незаметно переходила в редколесье. Дорожки сменялись
извилистыми, лукавыми тропками. На траве под деревьями лежали отдыхающие.
Запахи разогретой хвои, трав, берез, наплывая друг на друга, создавали
единый аромат леса. Самый воздух состоял из этого густого настоя, из шума
деревьев и птичьего гомона.
Деревья поредели, перешли в кустарник, открылась луговина. Несколько
женщин, растянувшись цепочкой, косили траву. Поросли розовой кашки,
серебристые метелки, лилово-желтые иван-да-марья падали полосками, теряя
сразу в скошенных рядах многоцветную пестроту своих нарядов. Там, где прошли
косцы, оставалась ровная зеленая щетинка, словно женщины махали не косами, а
|
|
кистями, окрашивая луг однотонной зеленой краской.
Ничего не сказав Андрею, Нина побежала к пожилой женщине, которая
отстала от своих подруг и отдыхала, утирая пот рукавом. Нина стала ее о чем-
то просить, женщина недоверчиво посмеивалась, указывая на туфли Нины.
- Испытай, Прокофьевна, убытку не будет! - крикнула одна из женщин.
Прокофьевна что-то ответила, отчего все женщины засмеялись, и протянула Нине
косу.
"Вот взбалмошная девчонка!" - забеспокоился Андрей, заранее переживая
насмешки женщин.
Нина ногтем попробовала лезвие косы, невозмутимо приладила поудобнее
ручку и, не оглядываясь на Андрея, пошла вперед, плавным точным махом огибая
кочки, не сбиваясь в узких проходах между кустами. Тонко посвистывая,
сверкала коса, расчищая зеленую дорогу перед этой совсем незнакомой Андрею
девушкой, непохожей на кокетливую модницу, любительницу танцев, надменную,
капризную Нину, с которой он впервые столкнулся полгода назад. Крепко
расставляя загорелые ноги, она с упоением взмахивала косой, разбудив у
Андрея желание вот так же ладно подсекать длинные сочные полосы трав,
слышать, как поет коса в руках: раз - взжик, раз - и взжик...
Он шел за Ниной, завидуя ей и любуясь ею. Нина обернулась в сторону
притихших женщин:
- Догоняйте, что ли!
- Ай да девка! - засмеялись они, довольные своим разочарованием. - А
кавалер твой что же отстает?.. Нынче мужики только командуют!
Вытерев косу пучком травы, Нина вернула ее хозяйке.
- Где это вы научились косить? - спросил Андрей, когда, перейдя
луговину, они вошли в лес.
- Я родилась и росла в лесу, - сказала Нина. - Лесная девка. И потом
каждое лето ездила к отцу в леспромхоз. А в лесу, знаете, как, там косилкой
не пройдешь.
Нина прикрыла рукой Андрея спои глаза. Андрей подводил ее к деревьям,
вслепую она ощупывала кору и определяла породу; потому Андрей заставлял ее
угадывать деревья но запахам сорванных листьев. Нина растирала их, нюхала и
безошибочно называла - ольха, рябина, орешник. Лес был для нее живой толпой,
где толкались, шумели, спорили ее знакомцы, где у каждого дерева был свой
характер, своя судьба.
Она утверждала, что ее отец мог определять породу даже по шелесту
листьев. Андрей и Нина остановились под осиной, закрыв глаза, плечом к
плечу.
- Слышите, звенит, - сказала она.
Андрей попытался различить оттенки этого шелеста, и ему казалось, что
он действительно улавливает разницу: твердые листья дуба стучали, клен мягко
шептал, а осина тонко и жалобно звенела.
- Больше всего я люблю березу, - сказала Нина, присев на корточки перед
молоденькой березкой, пальцы ее перебирали тонкие, прозрачные листки. - А
вы?
- Я?.. Я сосну.
- Тут их нет, они, наверное, выше по откосу растут. Она вскочила и
побежала, скрывшись в зеленых зарослях.
- Андрей Николаевич! - донесся ее голос. - Идите сюда.
Он нашел ее на солнечной брусничной полянке перед высокой сосной.
- Дарю эту сосну вам, - сказала Нина. - Вы знаете, если надрезать ствол
ножом, вырезать стрелку, то потечет живица. У вашей сосны ее больше, чем у
других деревьев.
- Живица, - задумчиво повторил Андрей. - Хорошее слово. Жи-ви-ца. Вот
видите, а на вид сухое, безжизненное дерево.
Ветер внизу весело болтал в молодой поросли можжевельника, а наверху
вел важный разговор, гулко гудя в темно-зеленой кроне сосны.
Если бы Андрей умел, он бы сейчас запел. Потребность в таком бездумно-
счастливом солнечном дне, в любви, в тепле дружеских рук давно копилась в
нем. А он почему-то боялся этой простой радости, ограждал от нее свою
работу. Зачем?.. Сейчас, когда эта нелепая ограда рухнула, он не испытывал
ничего, кроме облегчения.
- Какая это была глупость, - сказал он. - Нина, не обращай те на меня
внимания. Я как пьяный. Такой день сегодня. И вы такая...
- Какая? - вдруг глухо, неподвижными губами спросила Нина.
- Чудесная! - ответил он просто.
- Андрей Николаевич!.. - испуганно сказала она и сразу опустила голову.
Руки ее легли в ладони Андрея. - Вы... это правда?
Ни о чем не думая, он притянул ее к себе. Закрыв глаза, она прижалась к
нему и поцеловала в губы.
Ее губы были горячие, словно нагретые солнцем, по-лесному свежие,
казалось, что все запахи хвои, и горьковато-душистого папоротника, и сладких
березовых листьев исходили от ее губ.
Руки чувствовали влекущую тяжесть ее тела, губы чувствовали прохладную
твердость ее стиснутых зубов. Крепко прижимая ее к себе, он держал ее на
весу; он был сейчас бесконечно сильным. От этого лесного воздуха, от
стучавшей проснувшейся крови было так хорошо... И он знал, что сейчас может
стать еще лучше, стоит им только посмотреть друг другу в глаза.
На куст можжевельника уселся галчонок. Наклонив головку, он
настороженно блестел пуговичкой глаза. Что-то знакомое, пережитое, тенью
прошло в памяти Андрея, заставляя сравнить прежнее мучительное чувство с тем
возбуждающим волнением, которое он испытывал сейчас. Нет, это не любовь. Ему
стало горько и тоскливо, - найдет ли он еще когда-нибудь настоящую любовь.
Он медленно поставил Нину на землю и отстранился. Не глядя, он отыскал
ее руки, взял их осторожным, ласковым движением.
- Нина... - хрипло начал он. Хотел облизнуть губы, но на них жили еще
не остывшие следы ее губ, влажные отпечатки ее зубов, запахи леса. Опустив
глаза, он смотрел ей в ноги. Она стояла чуть косолапо, в неудобной позе,
боясь пошевельнуться. Все ее игривое, развязное кокетство слетело. Перед ним
была беззащитная девчонка, трогательная в своем девичьем, боязливом
ожидании. Он вдруг увидел себя ее глазами, и ему стало стыдно. Сейчас он не
испытывал к ней ничего, кроме мужской бережливой жалости.
- Нина... - Он чувствовал на лице ее взгляд. Руки ее дрогнули, он
понял, что она по-своему понимает его волнение, готова прийти к нему на
помощь, и от этого может произойти что-то не нужное, нечестное,
непоправимое. Секунда, другая - и он бы не выдержал.
- Нина, - твердо сказал он. - Не надо. Вы мне нравитесь. Вы... - Его
решимость показалась ему жестокой.
Он поднял глаза и увидел, что она силится улыбнуться. Кривая,
болезненная улыбка была первым, чем она могла защититься от его слов. Он был
благодарен ей за эту тяжкую, но мужественную улыбку. Теперь они преодолели
самое трудное.
- С чего вы взяли, Андрей Николаевич, - громко, слишком громко сказала
Нина. - У меня просто было хорошее настроение.
Черные зрачки ее сузились. Она тряхнула головой, небо, отраженное в ее
глазах, дернулось и исчезло.
- Ладно. Вы молодец, Нина. Я виноват, если испортил вам настроение. -
Он сказал так нарочно, чтобы она могла ответить ему: "Мне? Испортить? Как бы
не так!". Но она только высвободила руки и помахала затекшими пальцами.
Меряя его взглядом, она неожиданно, с вызовом, спросила:
- Если я вам нравлюсь, то чего же вы испугались?
Она вполне овладела собою. И хотя это облегчало разговор, Андрея
опечалил вернувшийся к ней игривый тон. Нина переступила с ноги на ногу, и
ничего не осталось от ее милой позы, от недавней близости.
Андрею стало жаль ее и захотелось чем-то утешить:
- Я подумал о вас, о себе и еще об одном человеке.
- О ком?
- Он по-настоящему любит вас. Я его тоже люблю, уважаю и, понимаете...
- Это вы о Заславском хлопочете? - помолчав, сказала она.
Беззастенчивая насмешка в ее голосе рассердила Андрея. "Будь я даже влюблен
в вас..." - хотелось начать ему, но это было бы слишком безжалостно.
- Какой вы добрый, Андрей Николаевич! Паинька, ну и только.
Андрей отступил, оперся рукой о сосну.
-...Точно сцена Онегина с Татьяной. Оркестра только не хватает, -
пальцы ее все быстрее отщипывали и рвали листок. - А где же я? О себе
подумали, о Заславском подумали... Я знаю его не хуже вас. Зря стараетесь.
Не люблю и любить не буду... и все тут. У него настоящее, истинное... А
вдруг у меня тоже настоящее? По-вашему, я легкомысленная? Тогда зачем я
вашему Саше нужна? Просто глупо выходит... Эх вы, такой умный, испугались
свое го чувства. Ответственности побоялись? Ответственности... Господи, до
чего ж вы плохо в людях разбираетесь. - Она презрительно покачала головой.
Волосы ее рассыпались, закрыли лоб, глаза, она мотала головой и все никак не
могла стряхнуть тяжелую прядь.
- Нина...
- Довольно, слушать вас не хочу. Я-то... ничего не побоялась... Она
сорвала ветку и, похлестывая себя по ногам, пошла по тропке.
Медленно выпрямлялась примятая ее ногами трава. Андрей все стоял,
ожидая чего-то. Упала шишка, Андрей вздрогнул, оторвал прилипшую к сосне
руку.
"Скверно. Худо все... - думал он. - И правильно. И она права. А иначе я
не мог..."
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Саша заглянул на лужайку, откуда доносились глухие удары мяча. Нины и
здесь не было. Несколько минут он для вида поиграл с ребятами.
- Что-то ты, старик, кислый? - заметил Пека Зайцев.
- Все понятно, - подмигнул Ванюшкин, принимая пасовку. - Владимир
Ленский в ауте.
На краю площадки Леня Морозов, сидя на футляре для аккордеона, тихонько
подбирал какую-то мелодию. Он подозвал Сашу, пригнул его к себе за шею,
крепко дыша запахом водочного перегара:
- Нинку ищешь? Она с начальством в лес отгребла. Саша скинул его потную
руку:
- Тебе что за дело?
- Ну, ну, - обиделся Морозов, - о тебе, дураке, забочусь... Он растянул
аккордеон, пробежал по клавишам:
Наша Нинка что орех,
Так и просится на грех.
- Послушай, ты, - спокойно сказал Саша, - ты подлый тип. По всем
пунктам ты подлая личность.
Сквозь детскую припухлость его губ проступила энергичная линия рта.
Саша был похож на боксерскую перчатку, круглую и мягкую снаружи, в которой
спрятанный кулак чувствуется только в момент удара.
- Ты думаешь, что за Соню Манжула простится тебе? - тихо продолжал
Саша. - И на Лобанова клеветать разрешим? Мы твои маневры понимаем.
Морозов вскочил, ругаясь, размахивая кулаками.
- О чем дискуссия? - спросил, подходя, Ванюшкин. Ребята прекратили игру
и окружили Заславского и Морозова.
- Видали цацу? - возбужденно обратился к ним Морозов. - Подхалим
лобановский. Ты в мои личные дела не суйся, погляди лучше на Лобанова, как
он с твоей Нинкой... - Морозов похабно выругался.
Сайт, побледнев, шагнул к нему, но ребята схватили его, удержали.
- Тебе не годится, - внушительно разъяснял Саше Ванюшкин. - Ты лицо,
ответственное за мероприятие.
Воронько аккуратно взял Морозова под локоть своей железной рукой.
- Пойдем поговорим, - пробасил он, легонько подталкивая Морозова
вперед.
Их провожали одобрительным молчанием. Как секретарь комсомольского
бюро, Ванюшкин не мог санкционировать подобные методы, по сейчас он сам с
удовольствием присоединился бы к Воронько.
Бледный, ничего не замечая, Саша быстро шел по парку. Ему вдруг все
стало ясно - Нина любит Лобанова. Это открытие потрясло своей страшной
безвыходностью. Глупо пробовать соперничать с Лобановым - умным,
талантливым, интересным. Ничего удивительного в том, что Нина предпочла
Лобанова ему. Разве он сам не нахваливал ей Андрея Николаевича? Все, за что
он любил и уважал Лобанова, оставалось в силе, и в то же время он не мог
убедить себя, что так должно быть. Нина? Но, вспоминая ее поведение, он с
ужасом убеждался в том, что вся уверенность в ее чувстве куда-то исчезла; за
что бы он ни хватался, все пропадало, ускользая меж пальцев, как вода.
Ничего не было. Он все выдумал, ему все казалось, она ни разу не сказала: "Я
люблю тебя". Но ведь он и сам еще не решался спросить ее об этом. Что
делать? Как же он будет теперь? Представить себе, что между ним и Нивой все
кончено, он не мог, это была какая-то несообразность, пустота... Он вдруг
страстно начал убеждать себя, что все неправда. Пускай Лобанов сейчас гуляет
с Ниной, что из того? Надо держать себя в руках и не поддаваться на
провокацию всяких отсталых элементов вроде Морозова.
Вдруг в соседней аллее Саша увидел темно-голубое платье Нины. Он
побежал к ней через газон. Нина остановилась, нетерпеливо похлестывая себя
прутиком по ногам. Лицо ее было надменное, застывшее, волосы сбились, она
дышала тяжело и нервно, как будто за ней кто-то гнался.
- Что с тобой? - спросил Саша. Она посмотрела на него с ненавистью.
- Тебя кто-нибудь обидел?
Ее запекшиеся губы ответили недоброй улыбкой. Саша набрал воздуха и
спросил напрямик:
- А где... Андрей Николаевич?
- Отстань, - сквозь зубы сказала она. - Отстаньте вы все. - Она подняла
руку, готовая ударить прутом, если он попробует задержать ее. Краска
медленно сходила с Сашиного лица.
- Нина... он что, обидел тебя?.. Не может быть. Нина уходила не
отвечая.
Возле эстрады она встретила Борисова и рассказала ему, как она вырезала
заметку из стенгазеты. Ей хотелось до конца испытать всю горечь унижения,
отрезать себе все пути возврата в лабораторию... Ничего сейчас ее не пугало:
чем больше несчастий, тем лучше. Пусть соберут комсомольское бюро, пусть ее
исключат из комсомола...
Глаза ее налились слезами. Она стояла, боясь пошевельнуться.
По своему родительскому опыту Борисов знал, что в такие минуты утешение
ведет к плачу. Поэтому он грубовато и сухо спросил Нину: с какой стати она
разоткровенничалась? Бессвязно, не таясь, не щадя себя, она рассказала все.
"Молодец Андрей", - подумал Борисов.
- Ну, за что тебя разбирать на бюро? - сказал он. - Это его надо
разобрать, как он смеет не любить такую дивчину? Значит, взяла и резанула
газету бритвой? Сильно!.. - Он вдруг рассмеялся и с уважением посмотрел на
Нину. - Честное слово, не ожидал от тебя. Я, признаться, не думал, что ты
способна на такое чувство... А ну их всех к черту! - Он весело махнул рукой.
- Не дам тебя обижать. Но сам-то я тебя отчитаю...
К концу дня все собрались на пароходе, загорелые, охрипшие, усталые,
поэтому на обратном пути было тихо. На нижней палубе лежали в шезлонгах,
лениво переговариваясь. Пека, скрестив ноги, сидел на полу и донимал
Лобанова немыслимыми вопросами: можно ли выдрессировать китов так, чтобы они
таскали за собой баржи, до какой длины можно отрастить ногти, зачем писать
новые книги?
Мысли его прыгали непостижимым образом. Вопросы он задавал для того,
чтобы поспорить. Если с ним соглашались, ему становилось скучно. По любому
поводу он выдвигал собственную теорию. Он имел свою теорию медицины, свою
теорию использования Луны. Относительно книг он доказывал, что уже написано
так много всяких романов и стихов, что старых прочитать некогда, зачем же
новые писать.
- Ишь ты! - благодушно удивился Борисов.
- Это, конечно, чепуха, - сказал Андрей, - но интересно другое. Вы
задумывались когда-нибудь, сколько книг может прочитать человек за свою
жизнь?
- Тысяч сто, - немедленно ответил Пека.
- Тысяч тридцать, - сказал Ванюшкин.
Стали рассуждать, какие книги, по сколько страниц. Андрей предложил
вычислить. Допустим, вот Пека в среднем читает в день пятьдесят страниц.
- Да, допустим, - согласился польщенный такой цифрой Пека.
- Читает он одну книжку в месяц, - фыркнул Ванюшкин.
- Средняя книга имеет, ну, триста страниц, - продолжал Анд рей, -
значит, одна книга в шесть дней. Значит, за триста шестьдесят дней...
- Шестьдесят книг, - вычислил Пека.
- Так, а за пятьдесят лет?
- Три тысячи, - выговорив эту цифру, Пека разочарованно посмотрел на
Андрея, потом на ребят. Получалось что-то маловато.
- Три тысячи за всю жизнь, - говорил Андрей, - считая и учебники. А в
Библиотеке Ленина больше пяти миллионов книг. Представляете себе, как надо
тщательно отбирать, чтобы успеть прочитать самое хорошее.
Заинтересованные разговором, ребята придвинулись ближе к Андрею.
Подошли Воронько с Верой Сорокиной, Новиков, Соня Манжула.
Наблюдая за Андреем, Борисов с удовольствием убеждался, что тот ледок
отчуждения, который существовал еще вчера, незаметно подтаивал, ребята с
Андреем спорили, его перебивали, спрашивали. Пека теребил его за рукав. За
минувшие сутки ребята сдружились с Лобановым больше, чем за полгода.
- Есть такие книги, которые несколько раз перечитываешь, - сказал
Воронько. - Вот "Петр Первый", например.
- Если книгу не стоит читать два раза, то ее вовсе не стоит читать, -
внушительно изрек Новиков.
Ребята наперебой перечисляли любимые книги. Андрей старался заранее
угадать, кто что назовет, и большей частью ошибался. Для него было
открытием, что Борисов любит Тургенева, а Соня Манжула - "Далеко от Москвы";
ему казалось, что должно быть наоборот. Когда очередь дошла до Пеки, тот
неуверенно сказал:
- Роман в двух частях "Тайна синего замка". Автор оборван.
- А у вас, Андрей Николаевич? - спросила Вера Сорокина.
- У меня по настроению, - сказал Андрей. - Последнее время я две книжки
перечитываю - "Сын рыбака" и Джека Лондона "Мартин Идеи".
Вдруг раздался резкий голос Саши:
- А "Иудушку Головлева" вы перечитывать не любите?
Все повернулись в его сторону. Он курил, облокотясь о поручни, пуская
дым уголком искривленного рта. Андрей внимательно всмотрелся в его
потемневшие глаза.
- Давно не перечитывал, - сказал он. Саша сплюнул за борт.
- Зря...
Новиков вынул гребешок, стал причесываться, Воронько густо откашлялся,
никто больше не смотрел на Сашу.
- Почему это наши писатели мало пишут про любовь? - сказала Вера
Сорокина, стараясь нарушить неприятное молчание.
- Теперь редко встречается несчастная любовь, - начал Новиков. -
Нетипично. Так, Ванюшкин?
- Точно, - выпалил Ванюшкин. Все знали, что он женился год назад, был
счастлив и ждал через несколько недель рождения сына.
Никто не заметил, откуда появилась Нина Цветкова. Волосы ее были гладко
зачесаны назад и повязаны газовой косынкой. Густо припудренное под глазами
лицо стало строже. Ей уступили плетеное кресло.
- Практически встречаются у нас безобразные факты, - говорил Ванюшкин.
- Есть такие жучки, охмурят девушку, а потом бросят. А то, например,
считают: гулять с ней можно, а жениться - нет. Как так - он техник, а она
простая работница. Конечно, с приближением к коммунизму такие пережитки
будут выдыхаться.
- Да, при коммунизме люди будут честные, без подлости, - сказал Саша.
Выставив нижнюю челюсть, он в упор смотрел на Лобанова.
Вера Сорокина вздохнула:
- Неужели при коммунизме будут несчастные люди? Красивый человек,
нравится всем, а в любви никакой удачи. Может так случиться?
Все задумались, плохо представляя себе несчастных людей при коммунизме.
- По-моему, счастье станет необходимостью, обязанностью, как у нас
сейчас учеба, - мечтательно улыбнулась Соня Манжула.
- О чем речь? - громко спросил Морозов, присаживаясь на ручку кресла
рядом с Ниной.
После трепки, полученной от Воронько, Морозов реши, что надо, назло
всем, держаться так, как будто ничего не произошло. Он по-своему
рассчитается и с Сашей, и с Воронько, и с Лобановым.
Он обнял Нину за плечи, она усмехнулась, быстро взглянула на Андрея и
не отстранилась.
- О любви спорят, - вздохнул Пека.
Борисов, не вмешиваясь в разговор, следил за Сашей, не понимая, что с
ним происходит. С приходом Морозова спор принял иной характер. По мнению
Морозова, несчастная любовь была выдумкой неудачников, все зависит от
"подхода": знаючи, можно покорить любую девушку, на одну надо потратить
неделю, на другую - год, вот и вся разница.
- Невинность - все равно что безграмотность, - рассмеялся Морозов.
В прежние времена подобные его рассуждения пользовались успехом, по
сейчас все молчали.
- Спортсмен ты, - тихо сказала Соня Манжула. Закусив губу, она встала и
быстро отошла.
Морозов фыркнул ей вслед и, пробуя скрыть смущение, сказал:
- Теряться в этом деле нельзя. Тут смелостью надо брать. Девчата, вы
ведь любите смелых?!
Рука его держала Нину за плечо, на одном из пальцев поблескивало кольцо
с квадратным камнем.
Ни одно из столкновений по работе не возбуждало у Андрея такого
отвращения к Морозову, как этот разговор.
- Вы и впрямь охотник, - сказал Андрей.
- Тут, Андрей Николаевич, теряться нельзя, - повторил Морозов, радуясь,
что хоть кто-то отвечает ему.
- А Андрей Николаевич в таких случаях не теряется, - громко сказал
Саша.
Никто не понимал, что с ним стряслось. Он цеплялся к каждому слову
Лобанова, явно напрашиваясь на ссору. Всем стало неловко и стыдно. Ванюшкин
подошел к нему, стиснул ему руку, что-то зашептал. Саша только рванулся и
ничего не ответил.
- Ты, Заславский, чепуху порешь, - твердо сказал Борисов, кладя руку на
окаменевшее от напряжения колено Лобанова. - Морозова защищаешь? Андрей
Николаевич правильно подметил насчет охотника. Вы, Морозов, относитесь к
женщинам как к животным. Побольше подстрелить. Я лично избегаю разговоров о
любви. Но если хотите знать, мое мнение такое: в любви надо быть
принципиальным. Если человек действительно любит, тогда он имеет право
требовать.
- Насильно мил не будешь, - сказал кто-то.
- Разрешите спросить вас, Андрей Николаевич, - звенящим голосом сказал
Саша. Он отстранил Ванюшкина и подошел к Лобанову, по- мальчишески пригнув
голову. - Вот хотя бы вы, ухаживаете за девушкой... Она для вас самая
лучшая. И вот какой-нибудь тип пошел с ней гулять и начал приставать к ней.
Стукнули бы вы его и больше в их сторону не смотрели бы... или как?
Андрей облегченно улыбнулся:
- Ну что же, если он действительно приставал к ней, стукнул бы, а вот
от девушки не отступился бы.
- Гордость должна быть какая-то, - растерянно сказал Саша. - Самолюбие
ведь у каждого...
Андрей встал. Пека, сидевший на полу между Сашей и Лобановым,
предусмотрительно отодвинулся.
- Именно из-за самолюбия. Что ж, по-твоему, любовь - это так: обиделся
и ушел? Самолюбие... Конечно, если сам себя любишь больше всех... Нет, я
советую драться за свое чувство, пока есть хоть маленькая надежда... И... -
Андрей потер кончик носа, - и, скажем, если бы мой лучший друг встал мне на
пути, я бы не уступил ему дорогу.
Проходя мимо Саши, Нина презрительно бросила:
- Эх ты, мыслитель недоразвитый!
"Недоразвитый", - счастливо повторил про себя Саша, начиная
догадываться о том, что произошло между Ниной и Лобановым в лесу. Прежде