Хоть я и считаю себя прогрессивно мыслящим человеком, но с трудом мог представить себе, как по утрам в часы пик тысячи катапульт будут выбрасывать в сторону центра города миллионы жителей спальных районов с кейсами в руках. Еще труднее, оказалось вообразить вечера, и те же часы пик, и те же миллионы служащих, летящих по воздуху и приземляющихся в предместьях. Однако в образе этих толп, перемещающихся по небесам, было что-то прекрасное. Напоминающее вспышку фейерверка или бутон, внезапно превращающийся в цветок.
Катапульты для жителей пригородов…
У кого только могла возникнуть столь несуразная идея?
Именно в этот момент я и наткнулся на уборщицу, которая, едва завидев меня, принялась вопить что было мочи.
Тут же откуда-то выскочила группа охранников.
Первого из них я встретил хуком справа, второму от души врезал по печени левой ногой, после чего кинулся прочь во весь опор, прежде чем третий успел хоть что-нибудь понять.
Я бежал.
За спиной пыхтели преследователи, а впереди несколько работников технических служб пытались преградить мне путь своими швабрами. Однако они не учли мой рост и вес, помноженный на набранную скорость. Я врезался в них, как шар для боулинга — в кегли.
Тревога была объявлена, и преследователей становилось все больше. Нужно было любой ценой найти средство выбраться оттуда. Повинуясь внезапному велению интуиции, я бросился на экспериментальное поле.
Возле катапульты несколько типов в белых халатах снаряжали «подопытного кролика», который уже сидел в кресле на взведенной штанге механизма.
Эффект внезапности сослужил мне хорошую службу, все получилось само собой. Оставалось лишь одной рукой отшвырнуть начинающего «катапультиста» — молодого человека в каске и непромокаемой куртке, сильно сковывавшей его движения, а другой — растолкать конструкторов. Те скрупулезно записывали какие-то цифры и что-то подсчитывали на счетах.
Кресло пассажира показалось мягким на ощупь. И прежде чем кто-либо успел помешать мне, я выхватил отцовский кинжал (который подарила мне мать, а юные защитники природы окрестили «Эскалибуром») и перерезал канат, удерживавший штангу катапульты во взведенном состоянии.
То, что произошло следом, вполне может быть названо сильным ощущением.
Новое и захватывающее удовольствие.
Я летел.
После того как меня с огромной силой швырнуло в небеса, я получил возможность стать ближе не только к голубям, переносившим почтовую корреспонденцию, но также к облакам и даже к авиалайнеру с крутящимися пропеллерами, двигавшемуся на малой высоте.
Ветер хлестал меня по лицу.
Я вдруг понял, почему пилот катапульты, место которого я занял, надел анорак. Наверху было по-настоящему холодно, морозный воздух ощутимо покалывал кожу. Возникло ощущение, что путешествие длится уже очень долго. В какой-то момент я почувствовал почти непреодолимое желание раскинуть руки в стороны и посмотреть, не получится ли планировать с их помощью, но тут мое тело достигло наивысшей точки траектории, и подъем замедлился.
На протяжении нескольких секунд мне казалось, что я неподвижно завис в воздухе в сотне метров над поверхностью планеты.
Конечно, я мог бы восхищаться видом, открывшимся с высоты, но тут уже было не до обзора достопримечательностей: пиковая часть траектории подошла к концу. Начиналась вторая фаза полета, которая должна была интересовать меня гораздо больше, — падение.
То, что при движении вверх казалось изящной кривой, теперь очень быстро превратилось в крутой спуск.
И только в эту секунду я задал сам себе достаточно тупой вопрос, которым следовало бы озаботиться либо гораздо раньше, либо вообще никогда: «Кстати, а почему это у меня нет парашюта?»
Поверхность планеты вместе с целым городом Нью-Йорк устремилась мне навстречу как теннисная ракетка, приближающаяся к зависшему в воздухе мячу.
Все бы ничего, если бы этим мячом не был я сам.
Здания надвигались с бешеной скоростью, напоминая жуткие зубы, готовые раздробить мое тело.
Вот, наконец, я разглядел в самом низу команду ученых, рассредоточившихся возле круглой мишени, покрытой красно-белыми концентрическими кругами.
Я съежился, принимая позу зародыша, и закрыл глаза, приготовившись к удару.
Но затем, охваченный неожиданным сомнением, вновь открыл их и вытянул ноги вперед.
И правильно сделал. Я тут же врезался в центр податливого круга, прогнувшегося под моими ногами.
«Батут. Они приземляются на батут!»
Я глубоко погрузился в недра эластичного материала, затем подскочил вверх и вновь провалился. Постепенно замедляясь, этот процесс повторился несколько раз, после чего движение наконец прекратилось.
«Черт возьми! Меня успешно катапультировали из Квинса в Манхэттен! Десятки километров преодолены за считанные секунды!»
К счастью, ученые, дежурившие в точке приземления, ничего не знали о смене «подопытного кролика».
Они были весьма удивлены отсутствием на мне экипировки. Воспользовавшись этим, я растолкал окруживших меня людей и ринулся в сторону нью-йоркских улиц. Впрочем, группа агентов безопасности ОНА тут же устремилась в погоню за мной.
Я тормознул такси, раскрашенное черно-желтыми полосками, схватил водителя за шиворот и выбросил его из транспортного средства. Заняв место незадачливого таксиста, я включил первую скорость.
«Кадиллак-линкольн» с весьма слабой подвеской. Ясное дело, я бы предпочел мой «мустанг», поскольку агенты ОНА прыгнули в свой болид и гнались за мной по пятам.
Я переключился на вторую скорость, но эти два типа в «понтиаке» славно налегали на педали. Еще бы, ведь это не ими только что выстрелили из катапульты.
Они развили скорость почти 40 километров в час, тогда как указатель на моем счетчике едва подполз к отметке 35.
Я переключил сцепление и прибавил оборотов.
45 километров в час.
Они настигали меня.
Еще один щелчок переключателя скоростей. Большой диск у педалей. Маленькая звездочка у колеса.
60 километров в час.
Трудно ехать быстрее. Я отдувался и пыхтел.
Пролетая перекресток на красный свет, я едва не врезался в грузовик и от всей души пожелал, чтобы моим преследователям не удалось с ним разминуться. Но они также избежали столкновения.
В конце концов, они обогнали и подсекли меня.
Мое такси поднялось в воздух, несколько раз перевернулось, и я вместе с ним, крепко привязанный ремнем безопасности. «Кадиллак» сшиб какого-то пешехода, но не причинил ему большого вреда.
Я легко выбрался из-под пластикового кузова. В этом преимущество экологичных транспортных средств — вы никогда не окажетесь внутри груды искореженного металла и не превратитесь в лепешку.
Двое агентов ОНА уже наступали с самым угрожающим видом.
Кровь струилась у меня изо рта, но рефлексы не пострадали. Я оторвал крыло от такси и воспользовался им, чтобы уложить первого из нападавших. Второй набросился на меня и нанес молниеносный удар под ребра, сразу же сбив дыхание. Упав на землю, я наблюдал, как его кулаки опускаются на мое лицо. Стоило чудом уцелеть после полета в роли ядра для катапульты, чтобы позволить убить себя посреди улицы!
Я был оглушен, в ушах звенело, однако прилив адреналина придал мне сил: оторвав бампер от такси, я вдребезги разбил его о голову противника. Тот получил по заслугам.
«Не нужно было нарываться».
В офис я решил вернуться на метро. Крутить педали в толпе себе подобных — в этом было нечто успокаивающее после той гонки, в которой я только что принимал участие.
Лифт. 74-й этаж. Элизабет сделала мне знак, каким обычно обмениваются заговорщики, и прошептала на ухо:
— Он уже два часа здесь сидит. Сказал, что обязательно должен вас дождаться.
Продолжая говорить и нисколько не меняясь в лице, она достала вату, бинты, бактерицидные средства и тут же обработала мои раны. Помогла снять окровавленную рубашку и подала новую.
Джон Альварес, директор департамента развития КНМ, действительно ждал меня в кабинете.
Я рассказал ему, как прошел день, и объяснил, что, даже если его конкуренты со своими катапультами и сумеют занять определенную нишу на рынке перевозок на короткие дистанции, катапультировать жителей предместий в центр города у них вряд ли получится. Слишком велик риск отклониться от заданной траектории под воздействием ветра. А это приведет к фатальным последствиям — столкновению со стеной какого-либо здания. Или падению в гущу транспортных средств.
— Не говоря уже о том, что такие «сбившиеся с курса» пассажиры вполне могут свалиться на голову какому-нибудь пешеходу. Да они просто посыплются с неба, как град!
— Вы в этом уверены? — удивленно спросил Джон Альварес.
— Я лично испытал катапульту. Батут в точке приземления широк, но давайте представим, что сильный порыв ветра изменил мой курс, — все, я разбиваюсь насмерть. Погодный фактор невозможно взять под контроль, так что у изобретенного средства передвижения нет никакого будущего.
Джон Альварес нахмурился. Он не собирался относиться к делу легкомысленно.
Клиент протянул мне чек, но в тот момент, когда я собирался его взять, отдернул руку:
— Я заплачу вдвое больше, если…
Он запнулся, смутившись.
— Если что? — настаивал я.
— Если вы саботируете работу их катапульты в день официальной презентации. Я хочу быть уверенным в том, что испытатель «отклонится от курса», как вы и рассказывали. Полагаю, что труп, размазанный по фасаду, должен стать достаточно убедительным аргументом, и мы выиграем время, чтобы запустить в производство… собственные «особо безопасные» катапульты.
Удивленный тем, что мой рассказ так и не внушил клиенту отвращения к катапультам и батутам, я ответил, что профессиональная этика и личные принципы запрещают мне заниматься подобными делами. Я настаивал на следующем: чтобы дождаться краха конкурирующего проекта, следует просто довериться естественным воздушным потокам и капризам ветров. Как я надеялся, ставки тут же стали расти. В конце концов, профессиональная этика и личные принципы потупили взор, и мы с ними с удовольствием услышали об утроении первоначальной суммы. Клиент вручил мне половину, а остальное я должен был получить после «несчастного случая» во время официальной презентации, которая должна была состояться через три месяца. После того как посетитель ушел, Элизабет встала, утирая взмокший лоб. Жара сделала выпуклости под её белой блузкой очень четкими. Секретарша принесла мне стакан виски, смешанного с несколькими капельками ее пота.
— Думаю, это пойдет вам на пользу, — заявила она.
Вот что я больше всего ценю в Элизабет — способность произносить обыденные фразы в самый необычный момент.
Я включил вентилятор с большими лопастями, который приводила в движение белка, бегущая внутри колеса. Достаточно было опустить сеточку с семенами подсолнечника, как белка, увидев перед собой еду, бросалась вперед, чтобы ее схватить. Колесо поворачивалось, и вентилятор начинал вращаться.
— Вам не кажется, что становится все жарче и жарче? — поинтересовалась Элизабет, расстегивая еще одну пуговицу на блузке, что позволило мне бросить взгляд вниз — на два гладких и лоснящихся шара ее грудей. — Я спрашиваю себя: а не продолжает ли увеличиваться дыра в озоновом слое, несмотря на все меры предосторожности. Что вы думаете об этом, месье Толедано?
— Я очень вас люблю, Элизабет, — ответил я сразу на оба ее вопроса.
Услышав комплимент, она зарделась.
Я взглянул на свои солнечные часы. Полоска тени на циферблате указывала на 17 часов, и я решил, что на сегодня уже достаточно поработал.
Лифт работал на спуск быстрее, чем на подъем. Я помахал спортсменам, бегущим в полом барабане на цокольном этаже, прошел на парковку и открыл замок, удерживавший на месте мой «форд-мустанг».
Возвращаясь домой, я видел, как работники дорожных служб снимали с ветвей особо разложившиеся трупы повешенных. Должно быть, жители окрестных домов пожаловались на обилие мух.
За несколько перекрестков до дома, на пересечении Пятой и Сорок третьей авеню, я попал в пробку, причиной которой была телевизионная бригада. Или, точнее, выпуск вечерних новостей. Посреди площади была установлена сцена в форме прямоугольного экрана. На ней сидел какой-то журналист и читал новости:
— Президент Нимрод объявил, что дыра в озоновом слое продолжает увеличиваться. В связи с этим меры по борьбе с загрязнением окружающей среды примут еще более радикальный характер.
За спиной ведущего актеры мимикой и жестами изображали сцены из выпуска: убийства, войны, несчастные случаи, свадьбы, спортивные состязания. Программу завершал прогноз погоды, который разыгрывали гримасничающие артисты в костюмах солнца и облаков.
Такие же театры-телевизоры в эту же самую минуту передавали те же самые новости почти по всему городу.
Добравшись наконец до дома, я рухнул в кресло и повесил кусочек сыра перед мышью, чтобы включить проигрыватель и послушать кусочек старого доброго джаза. Я очень любил эту музыку.
Джаз…
Некогда он, вероятно, вызывал желание курить и заниматься любовью. Ведь само слово «джаз» на сленге означало «любовь». Впрочем, у меня джаз неизменно вызывал желание пить.
Закрыв глаза, я мысленно представил себя в роли парящей птицы… Ведь как бы то ни было, мною совсем недавно выстрелили из катапульты, и я пролетел от Квинса до Манхэттена!
Раздался стук в дверь.
За стеклянной створкой я разглядел чей-то стройный силуэт.
— Умоляю, помогите! Без вас я пропала, — вполголоса проговорила незнакомка.
Не раздумывая, я позволил ей войти и предложил свое кресло.
Это была сногсшибательная женщина.
Черный костюм, подогнанный точно по росту, короткая юбка, нисколько не скрывавшая длинных ног в чулках в сеточку и туфлях на высоких каблуках. Губы, накрашенные вызывающе красной помадой, и брови, подведенные карандашом.
Она была сама элегантность, что крайне редко встречается у современных девушек. Их скорее можно отнести к стилю хиппи, тогда как моя гостья полностью соответствовала джазовой музыке, которую медленно выталкивал из себя мой проигрыватель или, если точнее, донельзя уставшая, но по-прежнему стремящаяся добраться до сыра мышь. Посмотрев на выпученные глаза грызуна, я испугался, что тот не выдержит даже до конца отрывка «Fever»[3].
Женщина поправила прическу. Я налил гостье рюмку виски, и она выпила маленькими нервными глотками.
Незнакомка кратко объяснила, что ее отец в прошлом принадлежал к группировке «Ангелы Ада» и ему до сих пор так и не удалось порвать со страстью к мотоциклам на бензиновом двигателе.
— Он вскоре будет повешен, — вздохнул я с мрачной уверенностью. — И это совершенно правильно. Мой отец был убит в бою с отрядом «Ангелов Ада». Я ненавижу их.
— Нет, его не повесят. Потому что вы спасете его.
— Я не могу. Меры по борьбе с загрязнением окружающей среды только что вновь ужесточены и…
— Я всего лишь прошу вас образумить отца, пока еще не слишком поздно. И заплачу вам за молчание.
Музыка неожиданно прекратилась. Вероятно мышь в проигрывателе умерла от инфаркта. Я отправился на кухню за новым грызуном (их называют батарейками и утилизируют в цветочных горшках — все ради заботы об экологии) и поместил его в аппарат. Зазвучала композиция «Stormy weather» [4].
— Почему я? — Разговор продолжился.
— Мой брат сказал, что вы лучший. Он работает директором департамента в КНМ.
— Вы — сестра Джона Альвареса? Я виделся с ним всего несколько минут назад. Он никак не мог рассказать вам о завершении нашего дела.
Она сомкнула и разомкнула длинные ресницы:
— Он сказал, что вы благородный человек и работаете с потрясающей эффективностью.
— Я действительно успешно решил его «небольшую проблему».
— Он навел справки, прежде чем обратиться к вам. Он заверил меня, что редко встречал настолько честного и высоконравственного человека.
— Лесть на меня не действует. Кстати, где вы раздобыли мой домашний адрес?
— Я следила за вами, — призналась она. — Я не хотела приходить к вам как официальная клиентка.
Я, частный детектив, естественно, почувствовал досаду из-за того, что не обнаружил слежку. Меня вели как новичка — и кто? Какая-то женщина, а я даже не сумел ее засечь. Гостья тем временем приблизилась и прижалась ко мне грудью:
— Умоляю, помогите. Спасите моего отца.
Я заколебался. Она воспользовалась моим замешательством, чтобы впиться в меня губами и поцеловать с ненасытной страстью.
— Поверьте, я буду вечно вам признательна.
Джаз заиграл медленнее: мышь отвлеклась, пораженная поведением моей гостьи.
— Меня зовут Сабрина Альварес, — выпалила она на одном дыхании. — Я всего лишь скромная актриса театра новостей, но я отдам вам все, что у меня есть.
Теперь я понял, почему на ней такой нелепый наряд. Актриса! Эта несчастная вынуждена каждый вечер изображать на уличных подмостках драмы, происходящие в нашем мире.
— Месье Толедано, если вы откажетесь, у меня не останется никакой надежды. Мой отец безумен. Совершенно безумен. Но он не злой человек. Нужно всего лишь поговорить с ним, убедить его.
В уголке ее глаза показалась слеза и, смешавшись с тушью для ресниц, прочертила на щеке длинную темную дорожку.
— Кажется, вы ранены, — прошептала девушка, запуская руку под мою наполовину расстегнутую рубашку и поглаживая волосы на моей груди где-то около сердца.
Я не очень хорошо помню, что произошло потом, но мы занимались любовью. И редко когда еще в моей жизни я ощущал такую уверенность в том, что совершаю глупость. Огромную глупость.
На следующий день мы отправились в путь.
Мы долго ехали на запад, и вот я припарковал свой красный 18-скоростной «форд-мустанг» возле небольшого дома, уединенно стоящего в отдаленном предместье.
Было очень жарко. После многочасового верчения педалей на автобане очень хотелось пить. Моя пассажирка также обливалась потом. Надо сказать, пикантный наряд, который она надела, дабы убедить меня помочь ей, на самом деле совсем не подходил для условий более… спортивных. В итоге ей пришлось кое-где порвать свою одежду. Вместе с тем зрелище ее роскошного тела стало для меня дополнительной мотивацией к ведению расследования.
Дом казался нежилым.
— Папа! Папа!
Никто не ответил. Но едва я приблизился к задней части строения, как меня поразили незнакомые шум и запах.
— Не может быть!..
Я бросился вперед. Моим глазам предстало необычайное зрелище.
Невысокий старик с длинной седеющей бородой и носом, напоминающим нос самолета, в кожаном шлеме и круглых очках со стеклами из сиреневой слюды, восседал на двухколесном механизме. Такие устройства я до сих пор видел лишь на фотографиях и иллюстрациях к романам в жанре «хоррор».
Настоящий мотоцикл!
Длинные волосы старика выбивались из-под кожаного шлема. Из динамиков мотоцикла — без какого-либо грызуна внутри — доносилась песня «Born to be wild» [5].
На его воротнике блестело несколько металлических блях. Точно так же сияли окованные железом носки его сапог, заклепки на кожаной куртке, татуировки и пирсинг. Он выписывал круг за кругом по покрытой чем-то вроде смолы кольцевой трассе, которая, судя по всему, и была устроена специально для этого.
Когда старик нас заметил, он наконец соблаговолил остановить свой дымящий и сверкающий агрегат прямо рядом с нами. Затем поднял на лоб свои сиреневые очки, об которые всмятку разбилось множество несчастных мошек, и указал на дьявольский аппарат:
— Ну что, обалдели, а? «Харлей-Дэвидсон», модель «фантом»! 1852 кубических сантиметра, два карбюратора, двигатель с впрыском топлива, дисковые тормоза с поршневой скобой! Впечатляет, а?
— Папа, о папочка, я так испугалась! Я думала, что больше тебя не увижу!
Старик с подозрением посмотрел на меня:
— А это еще кто?
— Послушай, папа, я привела этого человека, чтобы он поговорил с тобой. Ты больше не можешь так жить! Это слишком опасно.
Старик, который был похож на косматую лисицу, бросил в мою сторону взгляд, полный сомнений:
— Очередной муж? Правильно сделала, что бросила предыдущего: он был коротышкой. Я верю в широкоплечих парней со шрамами на лице.
— Джереми Толедано — частный детектив. Только он сможет помочь нам, если возникнут неприятности, потому что знает, как работает полиция. Раньше он служил в ПБЗ.
— В ПБЗ? А, ну да! В «Придурках и Бедных Занудах»?
Он наконец отключил контакт. Мотор перестал грохотать и изрыгать дым. Старик ловко спрыгнул с мотоцикла, как с боевого коня. Он направился ко мне и на ходу совершил чудовищный поступок. Вытащил сигару из кожаного футляра и принялся с упоением дымить ею.
— Нет, папа! Только не это!
— Плевать! Лучше сдохнуть от рака легких, чем отказывать себе в маленьких удовольствиях. Я стар. Они перевешали всех моих приятелей — курильщиков и байкеров, и я буду последним.
Я понял, что обязан вмешаться:
— Господин Альварес, проявите благоразумие! Дыра в озоновом слое достигла критических размеров. Вы наверняка слышали президента Брюса Нимрода: важен каждый кубический метр. Все может рухнуть даже из-за небольшого выброса загрязняющих веществ. — Все рухнет? Мне плевать. Человечество может катиться к черту, пока я получаю удовольствие от моего «харлея» и сигары «Ромео и Джульетта».
— Видишь, это нелегко! — вздохнула Сабрина Альварес. — Прошу тебя, спаси моего отца. Он не понимает, что делает.
У меня мелькнуло желание отправить экстренный вызов в полицию, освободив одного из смс-воробьев, которых я держал у себя в машине, но Сабрина казалась настолько взволнованной, что это остановило меня.
— Это… хм… преступник, загрязняющий окружающую среду, — заявил я.
— Это мой отец, — ответила она.
— Он увеличивает дыру в озоновом слое!
— Он как ребенок!
— То, что он делает, может спровоцировать конец света.
— Он не отвечает за свои поступки.
— Мой гражданский долг — заявить о нем властям. Если я этого не сделаю, то стану соучастником преступления и моя жизнь окажется под угрозой.
Она подошла ко мне так близко, что я почувствовал запах ее духов.
— Мне очень жаль, Сабрина. Думаю, ты просто не понимаешь, какую катастрофу может вызвать этот человек.
— Я понимаю, что такой мужчина, как ты, может сделать для такой женщины, как я.
Она посмотрела на меня, и я увидел вызов в ее глазах.
— Я должен сообщить о нем куда следует.
— Ты должен спасти его.
— За каждого разоблаченного врага окружающей среды обещают заплатить десять тысяч.
— Я обещаю тебе особую награду: десять тысяч поцелуев.
Старик, усмехаясь, слушал нас, будто все это его не касалось. Казалось, он занят только своей сигарой и наслаждением, которое получал от нее. Внезапно, словно ему в голову вдруг пришла какая-то идея, он ринулся к холодильнику, вытащил холодный бифштекс и с аппетитом сожрал его прямо у меня на глазах. Из куска, который он ел, тек кровавый сок, и это не оставляло ни малейших сомнений: это был вовсе не соевый паштет. Это был кусок, отрезанный от трупа быка. Старик одновременно жевал мясо, курил и пил.
— О'кей, — сказал он с набитым ртом, тыча гаванской сигарой мне в грудь. — Я согласен закопать мой «Харлей-Дэвидсон», запас бифштексов и коробку сигар. Но при одном условии.
— Слушаю вас.
— Я хочу, чтобы молодой представитель нового поколения узнал, какое счастье сжимать ногами ревущий «Харлей-Дэвидсон» марки «фантом» с двигателем объемом 1200 кубических сантиметров.
— Как это понимать?
— Я имею в виду вас.
— Но это запрещено!
— Это условие, выполнение которого обеспечит восстановление порядка. Поверь, когда этот приятель между бедрами, ощущения круче, чем когда ты с женщиной! Хо-хо!
Я сделал шаг назад.
— Чего вы боитесь? Узнать, каково это, или нанести вред окружающей среде?
В этот момент Сабрина крепко прижалась ко мне:
— Умоляю, сделай, что он велит, — и все закончится. Я хорошо тебе заплачу. И потом, дракон ждет тебя.
Дракон…
Перед моим мысленным взором вспыхнули все безумные картины прошедшей ночи. Когда я раздел Сабрину, то увидел татуировку у нее на спине — дракон в окружении обнаженных женщин посреди сада, полного экзотических цветов. Она сказала мне: «Это экран, и в самый жаркий момент действия вы будете наслаждаться еще и произведением искусства». И занимаясь с ней любовью, я поймал себя на том, что разглядываю мельчайшие детали роскошной татуировки на ее нежной коже.
— О'кей, — сказал я, — но только один круг. А потом мы уничтожим все улики. Включая бифштексы.
Пожилой «Ангел Ада» передал мне черную куртку и включил автомагнитолу. Он сказал, что это саундтрек к легендарному фильму «Беспечный ездок». Потом он протянул мне шлем и воткнул в зубы сигару, которую тут же поджег. Я кашлял, сосредоточив все внимание на двухколесном механизме.
Сабрина Альварес подбадривала меня жестами, а ее отец был в полном восторге от того, что я согласился хотя бы попробовать.
Он объяснил мне, как трогаться с места, тормозить и переключать скорости. Сначала я двигался потихоньку, учась удерживать мотоцикл, чтобы он ехал, куда мне надо. «Харлей-Дэвидсон» производил чудовищно много шума и дыма, дымила и моя сигара. Однако я почувствовал, как внутри меня возникает некое новое ощущение. После первого круга мне захотелось сделать второй, затем третий. Я переключал скорости, заставляя механического монстра реветь еще громче.
Спидометр показывал 110, 120, 150, 170, 190 и вскоре 200 километров. А затем на нем появились совершенно безумные цифры: 220 километров в час!
Я вновь испытал, теперь в горизонтальной плоскости, те же ощущения, которые пережил при движении по вертикали во время падения после выстрела из катапульты. С той лишь разницей, что на этот раз я мог управлять продолжительностью действа.
Я прибавил ходу, в восторге от того, как мотоцикл встает на заднее колесо, и поймал себя на том, что смеюсь, а моя рука увеличивает громкость автомагнитолы, из которой теперь несся рев группы «Van Hallen», исполнявшей «Eruption» [6], хард-рок в стиле семидесятых.
Альварес-старший, судя по всему, был счастлив видеть, как я предаюсь его излюбленным порокам. Время шло, но я этого не замечал. Композиции в стиле хард-рок звучали одна за другой.
Гроза грянула в тот момент, когда я слушал «Thunder» [7] группы «AC/DC». Я еще поездил под дождем, под раскаты грома и узнал удовольствие, доступное моим предкам, — извращенное наслаждение «добровольно» загрязнять окружающую среду.
Когда топливный бак опустел, Альварес взялся наполнить его снова. Он предложил мне другую сигару, и на этот раз я сумел вдохнуть дым не закашлявшись и понять смысл загрязнения легких.
Я продолжал кататься. Долго. Потеряв всякое представление о времени.
Из-за грома ли или из-за рева динамиков, но я не услышал, как полицейские вопили в рупор: «Немедленно остановите эту чудовищную машину!» Множество людей в униформе окружили меня и взяли на мушку, приготовившись по команде разрядить арбалеты. А я все еще сжимал зубами дымящуюся сигару. Пятую по счету.
Все, что я смог сказать в свое объяснение, было:
— Я понимаю, что обстоятельства свидетельствует против меня, но на самом деле все не так, как вы думаете.
Сабрина Альварес и ее отец безмолвствовали. И даже почему-то выглядели совершенно спокойными.
И вдруг я понял.
Зная, что полиция вот-вот явится за ним, отец попросил дочь соблазнить меня, чтобы свалить всю вину на незадачливого частного детектива. Для этого в нужный момент я должен был сидеть на мотоцикле.
— Это он, — просто сказала Сабрина, указав на меня.
Я колебался лишь долю секунды. Мотоцикл ринулся вперед, и, воспользовавшись пригорком как трамплином, я верхом на ревущем и чихающем механизме взмыл над полицейскими.
И вот всадники из КПБЗ уже пришпоривают своих боевых скакунов, чтобы броситься за мной в погоню.
Я пригнул голову. Арбалетные болты замелькали вокруг меня, со свистом вспарывая воздух. Мотоцикл был ниже, чем лошадь, и я благополучно проскочил под нижними ветвями деревьев. Я выехал на автобан, а полицейские по борьбе с загрязнением неслись галопом далеко позади.
В футляре на боку мотоцикла я совершенно случайно наткнулся на старый маузер. Я принялся палить в ближайшего кавалериста. Следом за выстрелом раздавался звук падения гильзы. А вот отдача у огнестрельного оружия оказалась гораздо сильнее, чем у арбалета, и мне пришлось крепко сжимать рукоять пистолета, чтобы компенсировать этот эффект.
На ровных участках автобана у меня было преимущество перед преследователями, но как только на дороге появлялись рытвины и места, занесенные песком, в выигрышном положении сразу же оказывались кавалеристы.
В момент секундного прозрения я осознал, что вооружен устройством, основанным на порохе, то есть взрывчатом веществе, и более того — стреляю из него в полицейских, борющихся против загрязнения окружающей среды. Круг замкнулся. Из-за женщины вся моя жизнь оказалась вывернутой наизнанку.
Папа, прости меня. Сам не знаю, как я ухитрился вляпаться во все это.
Лампочка указателя уровня бензина замигала, моя грохочущая и дымящая машина сначала закашлялась, а затем смолкла. Я спрыгнул со ставшего бесполезным механизма и прицелился в нескольких полицейских, в одного за другим, но пистолет лишь щелкал пустой обоймой. И когда я начал работать кулаками, то повторял слова, которые звучали теперь абсолютно бессмысленно: