Когда В.И. Ленин разбирал империализм начала XX столетия, то опирался на данные и факты, относящиеся к империализму капиталистическому, к империализму, сложившемуся в странах наиболее развитого и передового в то время капитализма, активно перераставшего по мере индустриализации в государственно-монополистический. Все пять признаков империализма, обобщенных в ленинской брошюре «Империализм, как высшая стадия капитализма», подтверждены примерами сплошь передовых капиталистических стран - США, Англии, Франции, Германии. Применительно к общим признакам империалистической фазы в работе не дано ни одного примера, который был бы взят из практики менее развитых в капиталистическом отношении стран, подобных Российской империи. И это факт громадной значимости. Почему?
Империализм империализму рознь, и позднее, в 1920 г., В.И. Ленин сам верно подчеркивал это в замечаниях на книгу Н. Бухарина «Экономика переходного периода», отделяя колонии докапиталистических стран от колоний стран капиталистических и империалистических 49. Дореволюционная Российская империя держалась больше на феодализме, чем на капитализме. Российский империализм отнюдь еще не стал империализмом капиталистическим, и притом отставал от капиталистического на целую эпоху, поскольку сохранял характер феодального.
В.И. Ленин справедливо считал царскую Россию страной, «наиболее отставшей в экономическом отношении»; но прибавлял, с оговорками, и «новей- ше-капиталистический империализм», который был «оплетен, так сказать, густой сетью отношений докапиталистических» 50. Одна только загвоздка: где и в чем удалось ему отыскать признаки новейшего, капиталистического империализма именно в Российской империи - о том в упомянутой ленинской брошюре не сказано. В предисловии В.И. Ленин пояснял это обстоятельствами работы в эмиграции: «Предлагаемая вниманию читателя брошюра написана мной весной 1916 г. в Цюрихе. В тамошних условиях работы мне приходилось, естественно, терпеть известный недостаток во французской и английской литературе и очень большой недостаток - в литературе русской» 51.
Несмотря на исчерпывающее разъяснение самого В.И. Ленина, составители примечания из Института марксизма-ленинизма отважились предложить свою «помощь» по разысканию монополистического капитализма в царской империи. Но для них было бы лучше воздержаться, чем выдать ту глупость, какой они блеснули. Цитируем: «Ленин был вынужден в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма», которая предназначалась для легального издания в России, ограничить анализ российского империализма лишь краткими замечаниями и выводами. В «Тетрадях по империализму» Ленин использует кроме книги Е. Агада на немецком языке «Крупные банки и всемирный рынок. Экономическое и политическое значение крупных банков на всемирном рынке с точки зрения их влияния на народное хозяйство России и германо-русские отношения» (Берлин, 1914) также данные из работы А.Н. Зака «Немцы и немецкий капитал в русской промышленности», Б. Ишханиана «Иностранные элементы в русском народном хозяйстве»... и др. Кроме того, «Тетради по империализму» содержат значительный материал, характеризующий монополистический капитализм в России, а также ленинскую оценку различных сторон российского империализма».
Увы, ссылка на «Тетради по империализму» попросту бездумна: исписанные за рубежом, они заполнены конспектами, выписками и выдержками из литературы иностранных авторов и показывают как раз ничтожные крохи российского материала. Можно сколько угодно листать и перелистывать ленинские тетради по империализму, но ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало данные о монополистическом капитализме в России, в них нет. Там можно найти, например, «План статьи о синдикатах», в котором под п. 2 значится - «Синдикаты («мировое явление») в Европе (Америке) и России», а под п. 5 - «Синдикаты и Урал» 53. Однако ни единой цифры не дано, как и ни одного источника.
Не лучше и ссылка на «легальное издание». Использования статистического материала, равно как его анализа, царская цензура не запрещала. В работе «Развитие капитализма в России», тоже подцензурной и легальной, российской статистики более чем достаточно, что не помешало получению разрешения цензоров на печатное издание. Чем мог напугать цензуру статистический или аналитический материал о капиталистических монополиях в Российской империи? Ничем.
Досужие выдумки напрасны. В.И. Ленин предельно ясно указал, что дело не в цензуре, а в недостатке российского материала по империализму. К этому следует прибавить только, что недостаток такого материала объяснялся недостатком капиталистического империализма в царской России.
Составители 5-го издания ленинских сочинений не были первыми в попытке приписать «Тетрадям по империализму» несуществующий материал по России. На многие десятилетия раньше подобной попыткой отметился А. Леонтьев - экономист, находившийся в фаворе у сталинской верхушки. И каков результат? Оказывается, материал был собран для того, чтобы не использоваться. Цитируем: «Ссылки на тетради указывают на обширнейший конкретный материал из экономической жизни разных стран - Германии, Франции. Англии, России. Этот материал использован в книге далеко не полностью». Надо уточнить только: какой «этот материал»? Если по Германии, Франции и Англии, то утверждение неверно, ибо вся статистическая и аналитическая фактура, использованная в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма», детально проработана, пересчитана и представлена именно в «Тетрадях». Если речь об «обширнейшем материале» по России, то утверждение опять-таки неверно, потому как в «Тетрадях» такого материала просто нет.
А. Леонтьев пошел на примитивную уловку, когда те страны, для которых Ленин располагал материалом о монополистическом капитализме - Германию, Францию, Англию, поставил в один ряд с Россией, в отношении которой такого материала не было и не могло быть, как не было и не могло быть монополистического капитализма в царской России. Это все равно, что ставить на одну доску горошину и альпийский Монблан. Ничего, кроме уловок да подтасовок, не остается тем, кто хочет переиначить отечественную историю, дабы втиснуть ее в прокрустово ложе исторической неправды.
В советской идеологии отрицание выхода царской России на монополистическую стадию капитализма расценивалось как фальсифицированное, продиктованное ревизионизмом и оппортунизмом. Цитируем: «Нисколько не переоценивая степень развития производительных сил в стране, Владимир Ильич придавал решающее значение при этом наличию зрелых форм капитализма. Он подчеркивал, что в России бок о бок существовали «самое отсталое землевладение, самая дикая деревня» и «самый передовой промышленный и финансовый капитализм!» Между тем именно эту важную часть ленинской характеристики социально-экономического уклада России и стремятся придать забвению фальсификаторы» 55.
Многочисленные писания такого рода, а в советской исторической и историографической литературе их было на порядок больше, чем в экономической, имели благую цель - защиту Октябрьской революции от различного рода фальсификаций. Но защита становится беспомощной и глупой, если противопоставляет фактам только слова, не имея более веских и убедительных фактов, чем у оппонентов.
Между тем по поводу того, существовал к 1917 г. монополистический капитализм в России или не существовал, ревизовать и фальсифицировать ровным счетом нечего. В 1918 г., через полгода с небольшим после Октябрьской революции, В.И. Ленин написал работу «О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности». Здесь он перечисляет наличные хозяйственные уклады и их элементы, расставляя их по возрастанию: патриархальное хозяйство, мелкое товарное производство, частнохозяйственный капитализм, государственный капитализм и социализм5б. Работа опубликована газетой «Правда» в номерах с 9 по 11 мая 1918 г., в период триумфального шествия советской власти. Еще нет гражданской войны, еще нет хозяйственной разрухи и разорения предприятий, еще на месте все, что унаследовала советская власть. Так вот среди всего, что ею унаследовано, не оказалось и следа от монополистического капитализма, отрицание которого советская идеология объявила ревизионизмом.
Быть может, В.И. Ленин скрыл монополистический капитализм под рубрикой государственного капитализма? Ничего подобного. О госкапитализме приходилось тогда только мечтать: «государственный капитализм был бы шагом вперед против теперешнего положения дел в нашей Советской республике»57. В этом ленинском «был бы» и заключалась завязка трагического узла Октябрьской революции. Госкапитализма тоже не было, к нему следовало прокладывать путь, за него предстояло бороться, как за решающий «шаг вперед», от которого и зависит реальный характер Октябрьской революции - то, насколько далеко она продвинется в своих социальных завоеваниях.
Как видим, фальсифицировать и впрямь нечего, ибо монополистического капитализма ленинский анализ в числе пяти хозяйственных укладов не выявил. Чего нет, того нет - едва ли можно сфальсифицировать гегелевское ничто.
Кроме того, наличие в царской России монополистического капитализма, или, что то же самое - капиталистического империализма, у В.И. Ленина статистически не доказано. Это тоже бесспорный факт. Оно и не могло быть доказано, ибо доказывать его было попросту нечем. Для России периода самодержавия никакого цифрового материала по высшей стадии капитализма было не найти, потому как нельзя было найти самой этой стадии: ее здесь не существовало. Да и вся логика истории исключает гармоническую связь «самодержавие - высший капитализм». Если высший капитализм складывается на почве феодального абсолютизма, значит, самодержавие отнюдь не помеха ни становлению и упрочению, ни стадиальной эволюции капитализма, а раз так - то буржуазная революция теряет всякий смысл.
Возможно возражение со ссылкой на известное ленинское заключение: «Следовательно, слияние банкового и промышленного капитала, в связи с образованием капиталистических монополий, сделало и в России громадные шаги вперед». Но на чем основано такое заключение, из каких посылок оно выведено? В подтверждение приведены данные немца Е. Агада о том, что крупнейшие петербургские банки направляют свыше 40% капитала на обслуживание синдикатов. Цитируем: «Всю «мощь» петербургских крупнейших банков автор определяет в 8235 миллионов рублей, почти 8,2 миллиардов, причем «участие», а вернее господство, заграничных банков он распределяет так: французские банки - 55%; английские - 10%; немецкие - 35%. Из этой суммы, 8235 миллионов, функционирующего капитала - 3687 миллионов, т.е. свыше 40%, приходится, по расчету автора, на синдикаты: Продуголь, Продамет, синдикаты в нефтяной, металлургической и цементной промышленности» 59.
О каком банковском капитале здесь речь? Что с чем демонстрирует слияние «и в России»? В слиянии участвуют российский банковский капитал и российский промышленный? Ничего подобного. Вся сумма целиком, 8235 млн. руб., а она именно и фигурирует, на 100% принадлежит иностранному капиталу - французскому, немецкому и английскому. Стало быть, речь идет об иностранном капитале, которым оперируют крупнейшие петербургские банки, и свыше 40% этого иностранного капитала используется ими на финансирование синдикатов.
Отчего же иностранный капитал предпочитал синдикаты, за какие достоинства и совершенства? Посмотрим, что такое синдикаты в царской России и какой капитал они концентрировали - промышленный или не промышленный. Они концентрировали торговый капитал. Российские синдикаты типа «Продамет» были торговыми, сбытовыми, а не производственными; они монополизировали сбыт в интересах иностранного капитала, который контролировал их и потому именно финансировал. Верно, такие синдикаты доказывали наличие капиталистического империализма, но только не российского, а иностранного на территории России - французского, английского и немецкого. Посредством торговых синдикатов российский промышленный капитал подвергался не слиянию, а подчинению финансовому капиталу основных империалистических стран мира, причем по толлинговой (давальческой) схеме. Оттого-то Франция, Англия и Германия и вертели царской империей, как хотели, швыряя ее из огня да в полымя своих межимпериалистических противоречий.
В советской литературе по истории отечественного хозяйства мнения относительно участи синдикатской формы разделились. В частности, П.И. Лященко полагал, что «монопольные объединения в промышленности России дальше синдикатов не пошли». Ему возразил И.В. Маевский, давая два довода. Первый - синдикатская форма была единственной, потому что «высших форм монополистических объединений (трестов и концернов) в России официально не существовало, поскольку их организация запрещалась в законодательном порядке». Второй - со ссылкой все на тот же «Продамет».
Цитируем: «Наоборот, еще до войны, а во время войны в особенности наметилась довольно сильная тенденция перерастания синдикатов в тресты и концерны. Свидетельством тому являются синдикаты «Продамет» и «Кровля», занимавшиеся фактически не только продажей металла, но и квотированием его производства, т.е. контролем производственной деятельности объединяемых ими предприятий.
Таким образом, под официальной вывеской акционерных обществ скрывались часто не только синдикаты, но и тресты и концерны вроде отмеченных выше или вроде таких, как общество Коломенских, общество Сормовских, общество Русско-артиллерийских, Белорецких и других заводов, объединявшихся под общим управлением тех групп финансовой олигархии, которым принадлежали не только данные предприятия, но и финансирующие их деятельность банки» 62.
Позиция И.В. Маевского являет собой пример «фальсификации наоборот». Помимо синдикатов он обнаружил и тресты, и концерны, оказавшись зорче В.И. Ленина и других дореволюционных исследователей, которые не сумели разглядеть, скажем, в Путиловском заводе, державшем монополию в производстве артиллерии, ни треста, ни концерна (несмотря на предвоенное слияние с Невским судостроительным заводом). Словесно структура концерна не доказывается, ее необходимо исследовать и доказывать документально, по первичным документам и отчетной статистике всех структурных звеньев и единиц. Между тем подобного исследования И.В. Маевский не представил.
Недоразумением является широко распространенное в советской литературе утверждение, будто по концентрации промышленного производства царская Россия занимала первое место в мире.
Цитируем: «Достигнув высокой ступени к концу XIX и началу XX столетия, концентрация промышленности в России, несмотря на относительно низкий технический уровень производства, особенно усилилась в предвоенный период, когда по уровню концентрации промышленного производства Россия заняла первое место в мире, обогнав США, Германию, Англию и Францию. Так, например, если в Соединенных Штатах Америки на крупнейших предприятиях, с числом рабочих свыше 500 человек, работало в 1914 г. 32,5% всех рабочих, то в России в 1913 г. - 54%. В среднем на одно крупнейшее предприятие в России приходилось 1400 рабочих, в то время как в США - 1110, а в Германии - 900» 63.
Такая же оценка у авторитетного С.Г. Струмилина: «Но и абсолютные итоги крупной промышленности весьма показательны. Общий итог рабочих во всех заведениях обрабатывающей промышленности с цензом более 20 лиц составлял для Германии в 1907 г. около 4,5 млн. рабочих (и служащих), для Соединенных Штатов в 1909 г. - 5662 тыс. и в 1914 г. - 6112 тыс. рабочих. В России соответствующие итоги давали гораздо меньше: в 1902 г. всего около 2 млн. и в 1914 г. около 2,8 млн. рабочих, не включая сюда горнорабочих (около 500 тыс.) и фабрично-заводских служащих (более 200 тыс.).
Зато на крупных предприятиях с числом рабочих выше тысячи в Германии было в 1907 г. едва 655 тыс. фабрично-заводских рабочих, в Соединенных Штатах в 1914 г. 1,255 тыс., тогда как в России уже в 1902 г. их было более 980 тыс., а к 1914 г. во всяком случае не менее 1,3 млн. (со включением казенных и металлургических, но без горных заводов), т.е. больше, чем даже в Америке. При этом в среднем на таких крупнейших заводах в Германии в 1907 г. работало 1980 рабочих, в Соединенных Штатах в 1914 г. - 1940 рабочих, а в России уже в 1902 г. - 2490 рабочих» 64.
На первый взгляд, с цифрами не поспорить - самые крупные заводы царской империи оказались крупнее, чем крупнейшие заводы США, многолюднее, чем заводы США. Что здесь не так? Почему, несмотря на цифры, мы говорим о недоразумении? Приведем несколько аргументов.
Во-первых, закон концентрации и централизации относится к промышленному капиталу, а не рабочей силе. В данном же случае имеет место подмена концентрации промышленного капитала концентрацией рабочих рук, причем без малейшей попытки проанализировать, в чем причина многолюдности дореволюционных российских заводов. Между тем причины ясны. Российские заводы пребывали еще в эпохе пара, работали преимущественно с паровыми машинами, тогда как американские вступили в эпоху электричества. Далее, заводы царской России не знали подетальной специализации, сохраняли мануфактурную организацию производства, действуя по принципу натурального хозяйства и втискивая всю технологическую цепочку под одну крышу.
Во-вторых, именно недостаток промышленного капитала и крайне низкое его техническое строение обусловливали концентрацию чрезмерного количества рабочих рук. По нашим расчетам, коэффициент машинозамещения труда в царской промышленности был минимум в 12 раз ниже, чем в американской. Не машины заменяли российских рабочих, а, наоборот, российские рабочие заменяли собой машины, точнее - отсутствие электрических машин. Бесполезно выдавать нужду за благодетель и незачем идти на подлог, подменяя концентрацию промышленного капитала концентрацией физического труда.
В-третьих, используются несопоставимые показатели. Крупнейшие американские заводы и предприятия были уже специализированными и входили в крупнейшие индустриальные концерны. Российские же дореволюционные заводы не были звеньями концернов, а составляли замкнутый цикл мануфактурного типа. Поэтому сравнение заведомо некорректно: предприятия полного цикла оно сопоставляет с единичным звеном концерна вместо профильного концерна в целом. Если выполнить сравнение по верной методологии, то концентрация численности рабочей силы в американском концерне окажется, разумеется, не ниже, а выше показателя крупнейших царских заводов.
Таким образом, первое место в мире царской России по концентрации рабочей силы доказывает негодность методологии статистического сравнения, а также пренебрежение законом концентрации и централизации капитала.
Несомненно, приложение ленинского тезиса об «образовании капиталистических монополий» к Российской империи означало гиперболическое масштабирование. Оно искусственно «подтягивало» отсталую Россию к монополистическому капитализму, переставляя тем самым и ее на порог «социалистической революции» заодно с передовыми капиталистическими державами.
На самом деле, конечно, царская Россия отстояла чрезвычайно далеко от передовой на тот момент монополистической стадии капиталистического развития. С одной стороны, зажатая в тиски самодержавия, с другой - во всем зависимая от иностранного капитала, с третьей - неспособная ни допустить, ни отвергнуть капиталистическое решение земельного вопроса, смертельное для ее целостности, страна застряла на водоразделе между феодализмом и капитализмом, нуждаясь в революционном буржуазно-демократическом перевороте, на который, однако, компрадорская буржуазия была неспособна. Российский капитализм мучительно, на корточках выползал тогда на фабрично-заводскую стадию, едва складывавшуюся и стоявшую немногим выше мануфактурной. Никаких элементов и начал более высокой капиталистической стадии Россия в дореволюционных, самодержавных условиях сформировать не могла.
Разбираемый ленинский тезис не проходит проверки и хрестоматийно известными пятью признаками империализма, самим же В.И. Лениным и сформулированными. Приведем их: «1) концентрация производства и капитала, дошедшая до такой высокой ступени развития, что она создала монополии, играющие решающую роль в хозяйственной жизни; 2) слияние банкового капитала с промышленным и создание, на базе этого «финансового капитала», финансовой олигархии; 3) вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров, приобретает особо важное значение; 4) образуются международные монополистические союзы капиталистов, делящие мир, и 5) закончен территориальный раздел земли крупнейшими капиталистическими державами. Империализм есть капитализм на той стадии развития, когда сложилось господство монополий и финансового капитала, приобрел выдающееся значение вывоз капитала, начался раздел мира международными трестами и закончился раздел всей территории земли крупнейшими капиталистическими странами» 65.
Зададим вопрос по первому признаку: какие монополии с высокой концентрацией производства и капитала играли решающую роль в хозяйственной жизни России? Не российские, типа «Зингер».
По второму: какая финансовая олигархия воцарилась и командовала в России? Сугубо иностранная, англо-французская и немецкая.
По третьему: какой капитал и куда вывозила Россия? Она не вывозила в передовые капиталистические страны, а ввозила их финансовый капитал; свой капитал она вывозила преимущественно в феодальные еще страны, в основном среднеазиатские и типа Персии.
По четвертому: в каких международных монополистических союзах участвовала Россия? Ни в каких.
Пятый признак — «закончен» раздел - целесообразно опустить, ибо территориальный раздел мира продолжается и теперь, более чем сто лет спустя.
Подытожим: царская Россия не обладала ни одним из пяти основных признаков империализма. Она представляла собой все еще феодальную империалистическую державу, а не капиталистическую. Она знала только чужой капиталистический империализм, который хозяйничал в ней как у себя дома.
Вот почему все те революционные выводы, которые В.И. Ленин делал из своего учения об империализме, извлекались им из опыта наиболее передовых стран, поднявшихся на монополистическую стадию развития капитализма. К стадиально отсталой Российской империи те выводы были неприложимы.
Стало быть, ленинское учение об империализме описывало совсем другие условия и причины, а не те, которые вели к социальной революции Россию. Отнюдь не зарубежный империализм толкал российский пролетариат и ленинскую партию к революции; российского же империализма, основанного на капиталистическом способе производства, не было и в помине. Насколько известно, вовсе не за свой империалистический капитал царская Россия бросила миллионы рабочих и крестьян в бойню Первой мировой войны, а за чужой и по приказу чужого, англо-французского, не поделившего колонии с германским.
Не капиталистический империализм, а недоразвитость российского капитализма, обусловленная жесткими феодально-помещичьими ограничениями, делала неминуемой буржуазно-демократическую революцию. Кому неизвестно, что российская буржуазия, будучи критически зависимой от иностранного капитала и в сущности компрадорской, политически слабой, недалекой и несамостоятельной, даже не помышляла о подъеме до революционной, даже не думала революционизироваться. Она выказала полную неготовность самостоятельно выстраивать и настраивать буржуазное государство, самостоятельно вести буржуазно-государственное строительство. В самодержавии она видела, и напрасно, свою защиту и от рабочего движения, и от зарубежного капитала. Революционность она променяла на дарованную конституционность. Отсюда ее колебания и соглашательство с царизмом, ее нерешительность и половинчатость. В.И. Ленин верно подметил: «До общеполитических вопросов капиталисты не поднимаются» 66. Даже после февральской революции 1917 г. не нашлось ни одной буржуазной партии, которая осмелилась бы взять на себя всю полноту ответственности за исторические судьбы России.
Класс буржуазии по всем направлениям демонстрировал неспособность разрешить революционную ситуацию, порожденную самодержавием и накаленную добела. Он не решался даже начать буржуазно-демократическую революцию, не говоря уже о том, чтобы довести ее до конца. В февральской революции 1917 г. буржуазию поставили перед свершившимся фактом рабочие и солдатские массы. Создав временное правительство, буржуазия обязала его проводить не собственную, а охранительную внутреннюю и внешнюю политику, в сущности ту же самую, какую вело самодержавие. Это была политика обмана революционных ожиданий пролетариата и трудового крестьянства.
Оценивая обстановку и расстановку классовых сил, настроение рабочего класса и его политического авангарда в 1917 г., В.И. Ленин незамедлительно, сразу по возвращении перевел в практическую плоскость вопрос о перерастании буржуазно-демократической революции в пролетарскую, считая такое перерастание и необходимым, и осуществимым. Своими знаменитыми «Апрельскими тезисами» он начертал крутой поворот к революции нового типа, замахиваясь на революцию формационную, но с учетом объективно неминуемых стадий, допуская остановку революционных преобразований на любой из них.
Буржуазное будущее для России было исключено объективно. Ленинский замысел, при всей его дерзновенности, вовсе не был авантюрным или бредовым, как возглашал в те дни печатный орган, учрежденный Г.В. Плехановым.
3.4. На чьей стороне диалектика Октября -
В.И. Ленина или Г.В. Плеханова?
Революционную позицию, занятую В.И. Лениным, очень жесткой и прямолинейной критике подверг «отец русской социал-демократии» Г.В. Плеханов, который полагал, что социалистическая революция в принципе невозможна в капиталистически слаборазвитой стране, какой являлась Россия, что считать иначе может только тот, кто совершенно порвал с марксизмом. После 1917 г. тот же самый аргумент стал типичным и обыденным, хотя, в сущности, он вытекал из догматизма, из схематичной и шаблонной оценки складывающегося положения, из статичного понимания закона соответствия между уровнем развития производительных сил и характером производственных отношений. Его выставляли, к примеру, Н. Суханов в своих «Записках о революции», В.Г. Короленко в шести письмах к А.В. Луначарскому.
Чрезмерно отсталый и слаборазвитый экономический базис исключает передовую политическую надстройку - такова суть аргумента, противопоставленного Г.В. Плехановым. Между тем именно недоразвитость капитализма породила компрадорскую и политически недоразвитую буржуазию, которая не доросла до того, чтобы самостоятельно строить буржуазное государство, и не видела, в какой форме следует строить его, чтобы сохранить целостность страны. Для В.И. Ленина, напротив, проблемы новой государственности не было, ибо он прозорливо различил основную ее форму в Советах, создаваемых фабрично-заводскими рабочими. По его представлениям, пролетарская революция должна была установить советскую власть, основать Советскую республику, провести национализацию командных высот экономики, решить вековечный земельный вопрос в интересах трудового крестьянства, прогнать капиталистов и помещиков, положить начало переходу к социализму.
В.И. Ленин выстраивал теорию революции, исходя из динамического взаимодействия базиса и надстройки, а Г.В. Плеханов возражал с позиции статического, впадая в экономизм, допуская недопустимое - буржуазную Россию, и не признавая воздействия политической надстройки на экономический базис. По сути, он обнаружил неглубокое владение диалектикой способа производства, в соответствии с которой производственные отношения не только едины, но и противоречивы. Последние содержат как прогрессивные, так и регрессивные начала; как новые и передовые, так старые и отсталые. И если передовая политическая надстройка сознательно базируется на передовых началах производственных отношений, то она целенаправленно воздействует на экономический базис, с тем чтобы скорее преобразовать его из отсталого в передовой.
При этом, однако, поистине критическое значение приобретает субъективный фактор. В таком случае категорически требуется, чтобы научно передовым было также революционное сознание рабочего класса и его политического авангарда, которое должно точно отграничивать прогрессивные начала в производственных отношениях от регрессивных, чтобы вести свою линию в соответствии именно с прогрессивными. Как раз для данного, наиболее сложного, исторически опережающего варианта социальной революции абсолютно непреложен ленинский принцип: «Роль передового борца может выполнить только партия, руководимая передовой теорией» 61.
Февральская революция 1917 г. была революцией догоняющего типа, революцией запоздалой, революцией бездействия параличной компрадорской буржуазии, не готовой бороться за прогресс России, за то, чтобы поставить Россию вровень с державами высшего капитализма или хотя бы уберечь от распада, неминуемого на основе частнособственнического капитализма, что показала итоговая участь всех старых империй - от Австро-Венгерской до Британской. Октябрьская революция в отличие от февральской стала первой в истории человечества революцией опережающего типа, поскольку советская политическая надстройка на целую эпоху опережала многоукладный экономический базис с преобладанием мелкотоварного хозяйства.
Г.В. Плеханов не так глубоко, как В.И. Ленин, разобрался в хитросплетениях и опорных узлах диалектики 1917 г., вследствие чего не допускал мысли о возможности опережающей антибуржуазной революции в России. Что же касается В.И. Ленина, то он не только вовремя распознал такую возможность, но и сделал все, чтобы пролетариат не упустил ее.
Политических предпосылок для перерастания буржуазно-демократической революции в антибуржуазную было достаточно: революционная ситуация, Советы, политический авангард рабочего класса и союзник пролетариата в крестьянской массе. Так что перерастание одной в другую мыслилось не на пустом месте, а на основе Советов и через Советы.
Вопрос вопросов заключался в экономических предпосылках, из-за чего Г.В. Плеханов и обрушился на В.И. Ленина с немилосердной критикой. Конечно, готового экономического обоснования социалистического перехода, не говоря уж о социализме, ни у кого, в том числе В.И. Ленина, не было. Г.В. Плеханов прекрасно знал о том. Но В.И. Ленин считал, что пролетарская революция создаст новую социально-экономическую обстановку и тогда опыт трудящихся масс покажет, каким путем можно вернее пойти от национализации к реальному обобществлению производства и распределения материальных благ, - надо только будет внимательнейшим образом изучать этот опыт, учитывать его, чтобы не проглядеть ни малейшего экономического проблеска социализма.
Таким образом, не капиталистический империализм, которого не было, а необходимость и возможность советской власти как органа антибуржуазной диктатуры подталкивала к Октябрьской революции.
Если брать ленинское учение об империализме, то из него вытекало только, что Российская империя стоит гораздо ниже монополистического капитализма и капиталистического империализма. Отсюда следовало, что дореволюционный российский капитализм не утвердил своего базиса ни в городе, ни в деревне; ни в промышленности, ни в сельском хозяйстве. И действительно, российский капитализм не завершил еще первоначального накопления капитала, не обеспечил реального подчинения труда капиталу, не осуществил пролетаризацию большей части крестьянства, не отделил основную массу крестьянства от земли, т.е. не раскрестьянил и не расказачил Россию, не добился превращения земли в земельный капитал, не обезземелил крестьянство.
Естественно, из-за крайне низкого уровня развития капитализма пролетариат Российской империи составлял меньшинство, а не большинство. Поэтому пролетарская революция даже теоретически могла быть революцией только социального меньшинства. А где власть меньшинства, там обязательно диктатура, обязательно подавление большинства общества меньшинством.
В ленинском учении говорится, разумеется, о диктатуре пролетариата. Но на практике вместо диктатуры рабочего класса получилась диктатура хотя и антибуржуазная, но направленная против рабочего класса. Чья это была диктатура? Возможно ли, чтобы Октябрьская революция привела к рождению нового класса? Это поистине ключевой вопрос. Он самым непосредственным образом связан с вопросом о социальной природе СССР. История показала, что социальная революция может быть антибуржуазной, но непролетарской.
Итак, ленинское учение об империализме содержит неточность: империализмом обнаруживаются ростки госкапитализма, а не социализма. Прямой дороги от империализма к социализму не существует, ибо неминуема одна промежуточная ступень - госкапитализм. Не от всякого капитализма возможен переход к социализму, а исключительно от высшего. Социалистический переход осуществим только от госкапитализма, только от исторически последней и самой высшей стадии развития капиталистической формации.
Подобное понимание еще не оформилось в дореволюционных ленинских работах: вырабатывать его В.И. Ленин начнет уже после Октября, когда задвинет в тень империализм и выдвинет на первый план госкапитализм, дав точную формулу переходного периода: к социализму через госкапитализм.