Это забвение произошло не случайно.
Во-первых, оно возникло из самого характера развёртывания мирового революционного процесса: 1) пролетарской революции, произошедшей не одновременно в группе самых развитых передовых стран и 2) не поддержанной успешными революциями в других, более развитых странах.
Если бы революции произошли одновременно в передовых странах Европы, то революция и соответствующий её переходный период прошли бы в них относительно одновременно. Поэтому через 20-50 лет этот революционный период завершился бы, и государство этого переходного периода – революционная диктатура пролетариата – выполнило бы свою задачу и просто перешло в эволюционный режим диктатуры пролетариата, в котором функция подавления классов отпала бы за отсутствием классов внутри общества и контрреволюционной опасности извне. И диктатура стала бы отмирающей, а государство перешло бы в режим отмирания… Но борьба в ослабленной Первой мировой войной Европе сложилась так, что революционная диктатура пролетариата осталась практически одна, в одном государстве, в окружении сильных враждебных противников – перед мировым империализмом, почуявшим смертельную опасность в субъекте пролетарского государства. И это существенно осложнило переход в режим просто диктатуры пролетариата, находящейся в процессе «постепенного отмирания государства». Отсюда и возникшая неуверенность, и путаница в очень многих головах, даже образованных, которой воспользовались внутренние и внешние враги СССР.
Во-вторых, наша социалистическая революция возникла и протекала на первых порах как продолжение буржуазно-демократической революции: «Первая (буржуазная – А. К.) перерастает во вторую. Вторая, мимоходом, решает вопросы первой. Вторая закрепляет дело первой. Борьба и только борьба решает, насколько удаётся второй перерасти первую. Советский строй есть именно одно из наглядных подтверждений этого перерастания одной революции в другую».[30] В обстановке революции (и в предпосылке, что переходный период будет более-менее одновременным и потому единственным) различие между понятиями «диктатура пролетариата» и «революционная диктатура пролетариата» было не существенным. А борьба за само понятие «диктатура пролетариата» с меньшевиками, западными социал-демократами и непросвещёнными революционерами в партии и пролетарской массе была очень актуальной и острой. Она занимала много времени и отнимала много сил. Поэтому тогда было не до логических тонкостей. К тому же на социалистической Октябрьской революции осенью 1917 года лежала ещё густая тень весенней буржуазной Февральской революции. А тогда большевики использовали как раз очень часто термины «революционная диктатура пролетариата и крестьянства», «революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства», «революционная диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства» и т. д. И чтобы эта тень не затемняла «диктатуру пролетариата», чтобы разводить эти понятия в неокрепшем пролетарском сознании, её стали использовать в этом простом чистом виде.
В-третьих, эта тенденция продолжилась в работах И. В. Сталина. Он прекрасно понимал революционный характер социалистической революции и революционной диктатуры пролетариата. Например, в брошюре «Об основах ленинизма» писал: «Диктатура пролетариата есть власть революционная, опирающаяся на насилие над буржуазией».[31] Но термином «революционная диктатура пролетариата» он, практически, не пользовался. И переходный период как время «революционной диктатуры пролетариата» специально не рассматривал. Понятно, что другие авторы обращали внимание на это различение ещё меньше. И пока шла революционная борьба в самом переходном периоде, это было незаметно и нормально.
Но ситуация изменилась сразу после того, как был зафиксирован конец этого самого переходного периода и, соответственно, фиксировано построение Социалистического (Коммунистического) общества в Конституции 1936 года. Уже во второй статье Конституции (Основного Закона) СССР говорилось: «Политическую основу СССР составляют Советы депутатов трудящихся, выросшие и окрепшие в результате свержения власти помещиков и капиталистов и завоевания диктатуры пролетариата». Здесь «диктатура пролетариата» поставлена в конце как исторический источник, из которого возникли, выросли и окрепли Советы депутатов трудящихся. И сразу возникает несколько вопросов! В том числе самые острые и фундаментальные: «Так что, она была только в начале, в истоке, а теперь только в снятом виде?», «Эксплуататорские классы уже уничтожены у нас, социализм в основном построен, мы идём к коммунизму… – почему мы не содействуем отмиранию нашего социалистического государства…?», «Каким образом будет происходить отмирание государства: стихийно или плановым порядком»?[32] В ответе И. В. переводит стрелку на «буржуазное окружение» и недооценку этого обстоятельства, и, помимо прочего, говорит: «Нужно признать, что в этой недооценке (роли и значения буржуазных государств и их органов – А. К.) грешны не только вышеупомянутые товарищи. В ней грешны также в известной мере все мы, большевики, все без исключения».[33] И дальше он довольно подробно объясняет, «на какой почве могла возникнуть у нас эта недооценка». И в первую очередь он говорит о «недоработанности и недостаточности некоторых общих положений учения марксизма о государстве», развивая далее эту мысль.
Да, как мы видим теперь, мысль об особенностях «революционной диктатуры пролетариата» в переходный период, указанной Марксом в Критике Готской программе, и её отношении к последующей эволюционной фазе диктатуры пролетариата, была сильно «недоработана» и даже успела забыться. Вот где была недоработка! Иначе бы она помогла просто ответить на вставшие вопросы тогда и не вызывала бы столько трудностей в дальнейшем. А особенно (!): не позволила бы ревизионистам и предателям обосновать в 1956 – 1961 годах мысль, что-мол «диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию с построением социалистического общества», на которую повелись не только члены партии, но и её руководство, и даже её хорошо оплачиваемые идеологи и теоретики: профессора и академики. Ведь в свете мысли Маркса ответ прост и даже очевиден: революционная диктатура пролетариата с построением социализма (коммунизма в первой фазе) в середине 1930‑х годов действительно выполнила свою историческую миссию. А нормальная диктатура возникшего полноправного господствующего рабочего класса, как классовая сущность в любом государстве, только началась. И когда она закончится, не знал никто. Ведь как учил В. И. Ленин: «Политически различие между первой или низшей и высшей фазой коммунизма со временем будет, вероятно, громадно, но теперь, при капитализме, признавать его было бы смешно».[34] Да, воистину так! Тогда это было смешно! А вот в 1961 году, когда понятие и политику диктатуры пролетариата вычеркнули из программы партии, было очень грустно. А теперь ещё и стыдно за то руководство КПСС, которое допустило к власти ревизионистов и даже предателей партии, Советов и всего советского народа, совершивших этот контрреволюционный переворот с катастрофическими последствиями не только для рабочего класса СССР, но и для трудящихся всего мира.
«Недооценка» отразилась и на содержании новой советской конституции и на системе диктатуры пролетариата. Во-первых, на переносе выборов в Советы с «производственных единиц» (заводы, фабрики) на «территориальные округа», как это и делается в парламентских республиках.[35] И дело тут не только в изменении формы проведения выборов, а в снижении роли трудовых коллективов – этих первичных социалистических ячеек общества, первичных общин=коммун. А ведь за счёт их развития и усиления роли в государственной жизни общества и виделась перспектива отмирания государства.
Во-вторых, высшим органом государственной власти стал Верховный Совет СССР, тогда как раньше это был съезд Советов, а в период между съездами Советов – Центральный Исполнительный Комитет СССР. Если первая недооценка отрывала Советы от производственного основания, то вторая – отрывала сами Советы от их верховной власти: верховной властью стал только Верховный Совет СССР, а не система Советов снизу доверху.[36]
В-третьих, Совет Народных Комиссаров был «освобождён» от высшей законодательной деятельности, поскольку-де он был очень загружён своей непосредственной работой. Но это разводило законодательную и исполнительную деятельность, и нарушало принцип единства власти, совмещавшего законодательную и исполнительную функции. Единство верховного управления, а следовательно и единство диктатуры пролетариата обеспечивалось теперь только единством партии. Поэтому возникала опасность отражения проблем в партии на единстве верховной власти и власти вообще.
Однако сегодня мы должны сделать следующие выводы из рассмотренного различения видов диктатуры:
ü революционная диктатура пролетариата устанавливается восставшим пролетариатом во главе с немногочисленным авангардом передовых сил в расчёте на поддержку трудящихся классов, прежде всего беднейшего крестьянства. Она представляет собой сначала слабый росток, требующий для своего развития большой революционной энергии. И она растёт и развивается по мере роста поддержки со стороны основной массы рабочего класса и других трудящихся классов и по мере успехов в преобразующей общество деятельности. А отмирающая диктатура победившего рабочего класса постепенно передаёт функции общественного управления обществом рабочим ассоциациям, объединённым в одну общую ассоциацию на уровне общества в целом (Коммуну=Общину под управлением Совета советов). Так осуществляется вторичный переход (со снятием переходности=изживания родимых пятен капитализма) диктатуры (теперь уже) господствующего рабочего класса в коммунистическое общественное самоуправление производительных коммун (общин).
ü революционная диктатура пролетариата осуществляется пролетариатом, а отмирающей диктатурой рабочего класса руководит полноправно господствующий собственник средств производства – рабочий класс;
ü революционная диктатура пролетариата имеет довольно чёткие временные границы, определяемые революционным субъектом как в начале политического переворота, так и в завершающей стадии социальной (социалистической) революции фиксацией времени завершения переходного периода, т. е. построения нового общества, когда пролетариат становится господствующим рабочим классом. А время развития социалистического общества и его государства диктатуры рабочего класса не имеет определённых временных границ.
Но эти различия были не только основательно забыты членами партии, но и стёрлись даже в «Кратком курсе ВКП (б)» 1938 года. Хотя, казалось бы, именно в это время, по итогам переходного периода, и требовалось объяснить характер различия революционной диктатуры пролетариата в переходный период и наступившей отмирающей диктатуры рабочего класса в социалистическом обществе (хотя момент революционности не забывается до окончательной победы коммунизма в силу внешних условий). Правда извинением коммунистам и руководителям того времени служит то, что в своём сознании сами они продолжали быть революционерами, а мировая эпоха сохраняла характер пролетарских революций и соответствующих революционных переходных периодов и революционных диктатур пролетариата.
Однако в силу неравномерности развития революционного процесса в разных странах и забвения отмеченного различения, эта определённость ещё более проблематизируется после 1945 года… Как показал опыт послевоенного развития в странах социализма, проблема забвения и непонимания значения революционной диктатуры пролетариата усугубилась, а строительство социализма в этих странах осложнилось и затормозилось. Поэтому следует проследить, как она усугублялась в СССР и в возникших новых социалистических странах.