— Почему? Может быть, Михаил вам говорил о чем-либо?
— Нет, нет! Он избегал со мной говорить о Викторе. Я ничего не знаю! Я ничего не могу сказать!..
И вот снова мы сидим с Кравченко с глазу на глаз. Сегодня он бледнее обычного. Курит без разрешения, упорно смотрит мимо меня в окно, где на ветках акации прыгают озябшие воробьи.
— Так, Михаил, — нарушаю я молчание, — есть основания полагать, что ты имеешь отношение к убийству Колесова.
— Я не убивал его, честное слово. И ничего не знаю, честное слово.
— Почему ты говоришь неправду? Почему? Пойми, молчание, недомолвки могут привести к нежелательным последствиям. Ты должен все объяснить. Это в твоих же интересах.
Я видел по нему, что он скрывает что-то, боится. И мне думалось, он заговорит только тогда, когда полностью будет изобличен фактами. К счастью, я ошибся.
— Хорошо, — неожиданно выдохнул Кравченко. — Я все расскажу. Все до конца.
Он бессильно опустил руки, поднял глаза, полные слез.
— Я обманул вас. В кино мы с Виктором не ходили. Хотя билеты и покупали. Я предложил пойти в ресторан, Виктор согласился. Раньше мы оба не злоупотребляли спиртным, но на сей раз выпили очень много. Помню, сначала две бутылки коньяка, потом шампанское… Как мы вышли из ресторана — не знаю. Где и сколько ходили, тоже не знаю. Помню, что Виктор падал. Это, кажется, происходило у церкви… Где со мной расстался Виктор — не помню. Но он, мне кажется, был более трезвый. Он рассчитывался в ресторане… Проснулся я уже дома. Вот все, больше я ничего не могу добавить. Может быть, и подходил к машине, может быть, и ударил Виктора — не знаю. Правда, ножа с собой я никогда не ношу… Вас интересует дальнейшее мое поведение. В последующие дни я чувствовал себя скверно. Мне было стыдно за свою пьянку. Я никого не хотел видеть, поэтому не встречался даже с Галиной. С Виктором мы работали в разные смены, и я ничего не подозревал. О его смерти узнал на заводе. Я перепугался: думаю, мало ли что могло произойти, какие-то предчувствия были тревожные. Поэтому не пошел и на похороны… Вот все. Больше не могу добавить ни слова. Делайте со мной, что хотите. Я, честное слово, ничего не помню. Какой-то провал в памяти. Не признавался я по одной причине: мне было страшно. А почему — и сам не знаю…
|
|
Итак, верить или не верить рассказу Кравченко? Я пришел к выводу — верить. Ведь, собственно, Кравченко ничего не отрицал. Он лишь утверждал, что ничего не помнит. Подобная ситуация не исключалась. Нужно было выяснить обстоятельства, при которых произошло преступление. Место встречи шофера Сергеева с Кравченко и Колесовым мы уже осмотрели, однако никаких следов не обнаружили. Кравченко в своем рассказе упомянул о церкви. От места встречи Сергеева с Кравченко и Колесовым на улице Советской до церкви было примерно полтора квартала. Я решил осмотреть их.
Осмотр начал с места, где стояла машина Сергеева. На улице по-прежнему держался гололед. Машины двигались осторожно, неуверенно. Ветви деревьев обросли толстой ледяной коркой. Они еле удерживали непосильный груз и готовы были вот-вот обломиться. И только мальчишки чувствовали себя отлично. Они катались, обрывая подошвы ботинок, падали и радовались. Изучая предполагаемый путь движения Кравченко и Колесова, я приблизился к церкви, о которой упоминал Кравченко. Церковь была огорожена забором, выкрашенным в зеленый цвет. Забор состоял из металлических прутьев, концы которых напоминали острые старинные копья. Когда я прошел примерно до середины забора, то обратил внимание на один металлический прут. Вверху он был согнут в сторону тротуара, почти под прямым углом, так что острие копья угрожающе щетинилось мне в грудь. На острие виднелся бурый налет, похожий на ржавчину. Я вздрогнул от неожиданной мысли: «А не здесь ли все произошло?» Мы предполагали, что рану Колесову нанесли ножом или чем-то острым. Этим «чем-то» как раз и могло быть копье церковной ограды. И еще одна деталь привлекла внимание. В ране Колесова эксперт обнаружил небольшие кусочки зеленой краски. Забор оказался выкрашенным в зеленый цвет. Но как же этим копьем Кравченко или кто-то другой мог ударить Колесова? Я попробовал пошевелить прут, однако он был настолько прочно закреплен нижним концом в каменном фундаменте, что даже не шелохнулся. Вокруг меня уже теснилась любопытная толпа: несколько женщин, мужчины, ребятишки и даже один длинноволосый в черном священник. Он стоял по ту сторону забора. В присутствии свидетелей я соскоблил с прута-копья бурый налет, немного зеленой краски с забора и обратился к священнику:
|
|
— Вы не сможете разрешить мне изъять этот металлический прут? Он нужен для следствия.
Священник, не удостоив меня ответом, молча удалился.
— Да чего там, — сердито сказал мужчина. — Раз для следствия необходимо — чего просить. Взять и все!
Я не успел ничего ответить, как здоровяк схватил прут могучей рукой и потянул. Усилия силача оказались тщетными. Священник вернулся быстро и так же молча протянул здоровяку пилу по металлу.
|
|
Добровольцев выпилить прут нашлось много, и пока я писал официальный протокол об изъятии вещественных доказательств, все было готово.
Удача торопила. Я простился с помогавшими мне людьми и выбрался из толпы.
В отделе милиции быстро набросал постановление о направлении вещественных доказательств на экспертизу. Конечно, в первую очередь меня интересовали вопросы: является ли кровью бурый налет на металлическом пруте? Если это кровь, то не совпадает ли она с группой крови убитого Колесова? Не однородна ли по химическому составу зеленая краска, обнаруженная в ране Колесова, и краска забора церкви?
Не откладывая дела в долгий ящик, я решил побеседовать с гражданами, проживающими поблизости от церкви.
В первом домике с тремя голубыми ставнями меня встретили старик со старухой. Они с удовольствием слушали, покачивали белыми головами, соболезновали, однако ничем помочь не могли. Подобная история повторялась многократно.
Хождения по дворам мне запомнились и по сей день. До одурения я разговаривал с мужчинами, женщинами, мальчишками, бесконечно спрашивая их об одном и том же. И от всех получал примерно один и тот же ответ: «Нет, ничего не видели. Много здесь бродит молодежи, бывает, и скандалят…».
Переходя из дома в дом, я удалился от церкви на целый квартал. Уже стемнело. Ярко вспыхнули уличные фонари.
Хозяина очередного дома я встретил на улице. Это был высокий пожилой мужчина в длинной армейской шинели без погон и в зеленой фуражке. Выслушав меня внимательно, он вытащил трубку, энергично набил табаком и заговорил:
— Вспоминается мне один случай. Только не знаю, представит ли он для вас интерес. Девятнадцатого января я провожал сына. Он приезжал из армии в отпуск. На двадцать два часа мы заказали такси. А его не прислали. Боясь опоздать на поезд, мы решили выйти на улицу и добираться пешком до троллейбуса. Сына вместе со мной провожала жена. Мы направились по улице Советской. Тротуары, как и сегодня, обледенели, и идти было трудно. Около церкви, на противоположной от нас стороне улицы, мы заметили двух парней. Они, видимо, были нетрезвые, — мужчина замолчал, пыхнул трубкой так, что из нее выскочил целый сноп красных искорок, и продолжал, — покачивались. Один, высокий, шел впереди, второй — среднего роста, метров на восемь отстал. Неожиданно тот, что шел сзади, поскользнулся и упал. Он ударился головой о забор церкви. У него слетела шляпа. Сын хотел перейти улицу и помочь, однако парень почти сразу поднялся и бросился догонять товарища…
Я, затаив дыхание, слушал мужчину. Мужчина, неправильно расценив мое молчание, спросил:
— Может быть, этот факт вас не интересует?
— Нет, нет! Что вы! Пожалуйста, продолжайте.
— Так вот, — опять пыхнул трубкой мужчина. — Тот парень, который упал, догнал высокого. На мой взгляд, они были знакомы, потому что высокий обнял его. Они прошли немного. Маленький снова упал. Друг попытался поднять его, но потом, увидев стоявшую поблизости на улице «Победу», подбежал к ней. Он что-то сказал шоферу, вернулся к товарищу, поднял его, повел к машине и усадил. Машина почти сразу тронулась. Высокий парень, оставшись один, направился в боковую улицу.
— А одеты они как были, не помните?
— Высокий — в светло-коричневое пальто, второй во что-то темное…
Через несколько дней были закончены все многочисленные экспертизы. Криминалисты установили, что бурый налет, который я обнаружил на копье церковного забора, — кровь Колесова. Краска забора и кусочки краски, обнаруженные в ране, — однородны по своему химическому составу.
Остается объяснить одно: кровь на пальто Кравченко попала в тот момент, когда он вел Колесова к машине.
Примерно через полмесяца после описанных событий ко мне в кабинет зашел Михаил Кравченко. Следствие к тому времени уже было закончено, и меня его визит, откровенно сказать, удивил.
Я смотрел на Кравченко и не узнавал его: он показался мне ниже ростом, чем при первом знакомстве, лицо, усталое, с желтоватым нездоровым оттенком, взгляд вялый.
Я ждал, что он скажет. Кравченко же молчал, глядя через мое плечо в окно.
— Вины моей во всем этом деле нет, товарищ следователь, — наконец, нарушил он затянувшееся молчание.
— С точки зрения юридической нет. А вот…
— Знаю, — перебил Кравченко, — вы хотите сказать о Коробовой… о том, что если бы не история с ней, то не было бы и пьянки в ресторане и Колесов был бы жив… Так ведь, товарищ следователь?
— Так, Кравченко, именно так, как вы сказали.
— Я уезжаю из города… один, — опять после большой паузы проговорил он. — Я больше вам не понадоблюсь?
— Нет. Вы свободны.
Следствием установлено
Уголовное дело № 96
Иван Архипович Диденко, старший следователь краевой милиции, положил перед собой очередное дело: тощее, потрепанное, с пожелтевшими от времени корками.
Это случилось ночью, пять лет назад, пятого декабря. Шел дождь со снегом, порывистый ветер беспокойно стучал оторванным металлическим листом по крыше. Сторож сельмага в станице Васюринской Побежимов, продрогший на ветру, зашел погреться в будку. Он пробыл там пять-десять минут, а когда открыл дверь на улицу, трое преступников набросились на него. Один вырвал ружье, второй засунул в рот кляп, третий завернул руки назад. Жулики повалили Побежимова, больно стянули веревками руки и ноги, потом занесли в будку и прикрыли дверь.
До утра мучился сторож, пытаясь освободиться. Лишь на рассвете ему удалось выплюнуть кляп. Он начал кричать. Шедшие на работу станичники развязали сторожа, подняли тревогу. Приехала милиция. Замки на дверях магазина оказались сломанными. Сейф лежал во дворе. Преступники взяли ценностей на несколько тысяч рублей.
— Перепугался я, — рассказывал Побежимов. — Все случилось так быстро, в считанные минуты. По голосам чувствовалось, что молодые ребята, здоровые. Я, конечно, сопротивлялся, как мог, но один против троих… придавили меня, ничего не мог сделать. Ни лиц их, ни одежды не рассмотрел, кто такие — не знаю… Слышал: машина потом загремела и все.
Внимательно осмотрели работники милиции место происшествия: распиленные дужки замков, оброненный у магазина костюм, мазки грязной обуви, но ни одного четкого следа. В ста метрах обнаружили полусмытые дождем отпечатки автомобильных шин. Ничего не принесли и беседы с жителями близлежащих домов.
А по станице пополз слушок: дескать, не обошлось здесь без участия самого сторожа и его сынков. Слухи оставались слухами. Тяжело человеку, если они неправдоподобны. Трудно и следователю установить истину.
Прошло пять лет. Тем не менее Диденко выехал в Васюринскую, чтобы лично провести осмотр места происшествия. Машина мягко покачивалась на редких выбоинах. Промелькнула зеленая будка ГАИ, прямой отрезок широкой асфальтированной дороги, поворот вправо — и потянулись поля.
В станице люди заинтересованно поглядывали на молодого коренастого мужчину в темном костюме, который несколько раз обходил вокруг магазина, осматривая окна, двери, лазил на чердак, измерял шагами расстояние от сторожевой будки до дверей магазина. Диденко хотелось самому осмотреть все, продумать. Свидетели, вызванные им на допрос, скептически улыбались: прошло пять лет, все быльем-травой поросло. Но следователь продолжал упорные поиски: беседовал с дружинниками, давал им поручения и допрашивал, допрашивал. Многие уже знали следователя в лицо и дружелюбно с ним заговаривали. Росло, пухло уголовное дело № 96.
Наконец, интересные сведения. Житель станицы Морозов рассказал: «В ночь, когда обокрали сельмаг, я возвращался на попутной машине из Краснодара. Время было позднее, часа два-три. Я вылез из машины у самого магазина и, когда повернул к дому, столкнулся лицом к лицу с парнем в сером пальто. Это был Лешка. Имя его узнал при следующих обстоятельствах: помнится, как-то я решил заглянуть вечером в наш клуб. И вот здесь-то впервые увидел парня в сером пальто. Он был изрядно выпивши, нецензурно ругался, размахивал над головой бутылкой с водкой. Никогда не забуду, как бутылка вырвалась из его рук и разбилась рядом со мной. В этот момент какой-то незнакомец, назвав хулигана Лешкой, оттащил его в сторону. И вот в ночь, когда был обворован магазин, я второй раз встретил Лешку. Без сомнения, это был он, тогда у клуба я хорошо запомнил его… Я не сообщил об этом в милицию, хотя и имел подозрения. Почему? Во-первых, меня никто не спрашивал, а во-вторых, кто его знает, он или нет обокрал магазин? Оклеветать человека — тяжкое дело».
Показания, бесспорно, заслуживали пристального внимания. Итак, встал вопрос: что за Лешка в один из вечеров, пять лет назад, хулиганил у сельского клуба? В милиции, у участкового уполномоченного никаких сведений на этот счет не имелось. Развели руками и бывший директор клуба, и клубные активисты. И опять Иван Архипович собрал сельских дружинников. Розыском Лешки занялась вся дружина во главе со следователем. Хулиганство его, естественно, должен был видеть не один Морозов, ведь дело было у клуба, где всегда многолюдно. И действительно, нашелся еще один человек, подтвердивший, что несколько лет назад он видел у клуба хулигана, размахивающего бутылкой с водкой. Но кто он такой, как был одет, свидетель не помнил. Поиск Лешки заходил в тупик.
«Может быть, его вовсе и не Лешкой звали? — размышлял Иван Архипович. — Может, это просто кличка, или Морозов что-нибудь перепутал?»
Но память у Морозова оказалась замечательной. С помощью дружинников следователю удалось отыскать гражданина Мелкумова, который не только подтвердил факт, рассказанный Морозовым, но и дал в руки Диденко настоящую «зацепочку».
— Лешка — житель Краснодара, — рассказал Мелкумов. — Несколько лет назад он часто бывал в клубе. Фамилия его Петровский. Он имел собственную машину, на которой и приезжал в станицу. Однажды он даже подвозил меня в город, но на какой живет улице и где работает, я не знаю. Последний раз видел его пять-шесть лет назад.
В хорошем настроении возвращался в Краснодар Иван Архипович.
«Что за фигура этот Петровский? Пьянствовал, хулиганил… имеет собственную машину. А в ту злополучную ночь у магазина были обнаружены следы от автомашины, и Лешка как раз находился в станице. Потом исчез, и уже несколько лет его никто не видел в Васюринской». Круг замыкался. Оставалось разыскать Петровского. Фамилия довольно распространенная, но следователя это не смущало.
Проверку он начал с госавтоинспекции. Владельцев машин Петровских в городе оказалось четверо. Правда, ни одного из них не звали Алексеем, но «Лешка» мог управлять машиной родственников или знакомых.
Диденко начал проверять Петровских. Три семьи никакого отношения к Лешке не имели. Четвертая около пяти лет назад выехала на Урал — в Свердловск.
Иван Архипович по прямому проводу связался со столицей Урала. Работники милиции обещали быстро выполнить просьбу следователя. Начались дни ожидания. Диденко старался заняться текущими делами, но ничего не лезло в голову.
Наконец, долгожданный ответ с Урала:
«Семья Петровских, в прошлом жителей Краснодара, проживает в Свердловске с февраля 1960 года. Они действительно имели собственную машину марки «Москвич», которую продали два года назад. Сын Петровских — Алексей Федотович, 1935 года рождения, в 1961 году выехал в Среднюю Азию в город Ханабад, где и проживает в настоящее время».
Следы вели к цели
В Ханабаде следователь сразу же направился в местное отделение милиции. Там он узнал, что Петровский Алексей Федотович действительно проживает в городе с женой и двухлетним сыном. Иван Архипович сначала хотел вызвать Петровского в милицию, но потом передумал и сам поехал к нему на квартиру.
Петровский жил в большом четырехэтажном доме. Иван Архипович поднялся на второй этаж и нажал черную кнопку звонка квартиры № 7. Дверь открыл высокий, молодой светловолосый мужчина.
— Пожалуйста, проходите, — предложил он приветливо, не задавая традиционного вопроса: «А вам кого?»
Квартира была обставлена скромно, но со вкусом. Внимание Диденко почему-то привлекла очень крупная фотография: Петровский наклонился над коляской, в которой сидел улыбающийся малыш в вязаной шапочке. Справа от коляски стояла миловидная женщина, она глядела наивно и ласково прямо в фотоаппарат.
У Ивана Архиповича невольно сжалось сердце: может быть, с его приходом сюда нарушится безмятежное счастье этой, по-видимому, дружной семьи.
— Я следователь из Краснодара, — посмотрел прямо в красивое лицо Петровского Диденко. — Приехал специально к вам. Меня интересуют ваши знакомства и дела в станице Васюринской.
Петровский откровенно удивился. Он заговорил медленно, слегка волнуясь. Чувствовалось, что вспоминать прошлое ему неприятно… Однажды Лешка на своем «Москвиче» возвращался из города Усть-Лабинска в Краснодар. Когда проезжал Васюринскую, у него отказал мотор. До темноты провозился с машиной, но так ничего и не сделал. Напротив из клуба доносилась музыка. Лешка направился туда. В клубе он и познакомился с Марусей. Первый вечер пролетел, как сон. Потом Лешка стал постоянно бывать в Васюринской. Приезжал на автобусе или отцовской машине. Как-то, поругавшись с Марусей, он напился и дебоширил «назло ей» у клуба. Скоро они помирились, и Лешка снова стал навещать Марусю. Через месяц она стала его женой. Они переехали в Краснодар. Затем вместе с отцом Лешки — в Свердловск, откуда в Ханабад.
— По поводу кражи из магазина я ничего не знаю, — сказал в заключение Алексей. — И даже ничего не слышал…
Вскоре пришла Маруся с двухлетним Вовкой. Иван Архипович долго говорил с ней. И чем дальше, тем больше понимал, что в Ханабад приехал напрасно.
Следователь побывал на стройке, где работал Алексей Петровский, на вечернем отделении института — там Алексей учился на втором курсе. Везде о нем отзывались с уважением. Нет, такой человек не мог совершить преступление. В жизни у него была ясная цель, ясная дорога.
Через два дня, окончательно убедившись в невиновности Петровского, следователь направился в аэропорт.
В зале стоял оживленный говор: прощались, встречались, плакали, смеялись. Иван Архипович тяжело вздохнул и присел на скамейку. Слишком много времени было потеряно зря. Сколько сил, бессонных ночей. А преступники по-прежнему ходили где-то на свободе.
— Иван Архипович! — послышался бодрый голос Алексея Петровского, — что же вы не сказали о своем отъезде? Как-никак, мы с вами земляки. И есть одно дело.
Иван Архипович и Алексей вышли из здания аэровокзала.
— Я приехал вас проводить и поделиться своими мыслями. Вы спрашивали о краже. Я много думал, чем бы помочь вам. Знаете, бывая в Васюринской, я встречал ребят из Краснодара. Один из них — Володька Шингарев — за воровство сидел в тюрьме. Дружки с ним были тоже подходящие: блатные… Думаю, неспроста они бывали там. Может быть, они ограбили магазин…
Объявили посадку на самолет. Иван Архипович пожал руку Алексею Петровскому.
Опять все сначала
Иван Архипович решил начать проверку личности Шингарева. Запросил официальную справку. В ней значилось, что Шингарев Владимир Иванович, 1938 года рождения, житель Краснодара, дважды судился за кражи.
«Назови мне своих друзей, и я скажу, кто ты», — так говорит мудрая народная пословица. И следователь начал выяснять наиболее близких дружков Шингарева. Ими оказались: Птицын, Бойко, Игошин, Бондарев. Во время кражи в Васюринской все они находились на свободе.
День за днем изучал их личности следователь Диденко. И все больше вырисовывалась грязная подноготная пятерки: тунеядцы, любители спиртного, хулиганы. Такие могли совершить любое преступление.
Кто из этой компании должен первым появиться в кабинете следователя? От этого зависел дальнейший ход расследования. Шингарев, Бондарев, Бойко находились в местах заключения. На свободе оставались Птицын и Игошин. Птицын в прошлом судился. Лишь один Игошин не, привлекался к уголовной ответственности. В эти дни он приехал в краткосрочный отпуск.
Долго и тщательно готовился к допросу следователь Диденко. Он скрупулезно анализировал факты, мельчайшие подробности, хорошо понимая, что признание от Игошина будет получить непросто. Пять лет его никто не беспокоил, и он, видимо, уже уверовал в «счастливую звезду».
Есть ниточка…
В кабинет бойко постучали. Вошел молодцевато подтянутый парень.
— Николай Игошин прибыл по вашему вызову, товарищ следователь.
— Садитесь.
— Вы понимаете, — заговорил он, — я работаю далеко от Краснодара, на одном уральском машиностроительном заводе… У меня кончается отпуск. Я должен выехать. Мне опаздывать нельзя. Поэтому прошу побыстрее решить все вопросы со мной.
— Законы я знаю, Игошин, — кивнул Иван Архипович. — На то я и следователь. Ну, а когда вам вернуться, опаздывать, не опаздывать — от вас зависит. Как чистосердечно вы себя поведете.
— Я готов, товарищ следователь, — розовая щека Игошина дернулась.
— Вы Шингарева знаете? — перебил Иван Архипович?
— Ннет… нне знаю.
— Птицына? Бойко? Бондарева?
— Птицына… Бойко… Бондарева, — повторил Игошин. — Ах, да! Я знал их. Хорошие ребята… ппростые. Но я не дружил с ними. Просто на танцах вместе бывали. И вообще — по городу их знаю. Город наш — не Москва. Выйдешь на Красную — и, пожалуйста… Все ребята там ходят.
— И Шингарева вы знали?
— Да, и Шингарева знал. Тоже на Красной встречались.
— Почему же сразу не признался?
— Сразу?
— Да.
— Я просто забыл его. В армии новые друзья появились. А с Шингаревым я просто так — шапочное знакомство.
— Бондарев вас подвозил куда-нибудь на машине?
— Собственно, почему вы меня допрашиваете? — возмутился Игошин. — На каком основании? Я ничего не сделал, ничего не украл, не убил никого!
— Я вас допрашиваю, Игошин, на основании закона. И, пожалуйста, отвечайте: подвозил или нет вас на своей автомашине Бондарев?
— Нет, не подвозил.
Игошин не был преступником-рецидивистом. И случись этот допрос пять лет назад, он бы не выдержал. Но прошедшие годы понуждали его сегодня уходить от прямых ответов.
Иван Архипович не посчитал нужным далее скрывать цель вызова.
По мельчайшим деталям, словам он все более убеждался: сидящий перед ним Игошин причастен к совершению преступления в станице Васюринской.
— Мы вас подозреваем, Игошин, — продолжал следователь. — что в ночь на пятое декабря вы и ваши друзья совершили кражу из сельмага. Вы и ваши друзья, которых я уже называл.
— Нет! Нет! Нет! — закричал отчаянно Игошин. — Я не совершал никакой кражи… Вы ошибаетесь. Вы не имеете права!
Диденко налил стакан воды, подал Игошину.
— Выпейте, успокойтесь и, главное, подумайте.
Игошин покорно принял стакан, потом взял из рук следователя папиросу, прикурил от протянутой ему спички.
— Слушай меня, Николай, внимательно: я уверен, что ты со своими бывшими дружками совершил преступление. Тебе страшно признаться. Ты трусишь. Но с ложью всю жизнь не проживешь. Надо сказать правду. Зачем тебе таскать такой камень на душе? Ведь ты и так все эти прошедшие после кражи годы был неспокоен.
…Много раз ночами Колька просыпался от страха. Ему казалось, что кто-то стучит в дверь, что за ним пришли. Он вздрагивал каждый раз, встречая на улице милиционера. Ему хотелось избавиться от этого животного страха. Однажды он решил прикурить у постового милиционера. Вытащил папиросу и, холодея спиной, подошел к старшине:
— Разрешите, пожалуйста, огонька.
Старшина чиркнул спичку. Руки у Кольки тряслись.
— Ты чего — кур воровал? — пошутил милиционер.
— Да нет… так просто, — промямлил Колька и торопливо зашагал прочь.
На Урал он уезжал с радостью. Думал там избавиться от страха. Но ошибся. Каждый раз, когда его вызывали к мастеру, пугливо думал: «Наверно, узнали все. Арестуют!» Прощальным взглядом обводил строго заправленный строй кроватей в общежитии. Товарищи недоумевали: «Чего ты трясешься?».
Иногда, забываясь, Игошин мечтал, как он будет учиться в институте, работать, женится на любимой девушке. Но всегда тревожная мысль о прошлом заглушала радость. А вдруг узнают? Сколько будет позора. Иногда он даже хотел, чтобы скорее все открылось. Но тут же торопливо подавлял в себе это чувство. Страх побеждал здравый рассудок. И вот роковой день наступил. Колька с ужасом обвел взглядом кабинет следователя.
— Вот что, Игошин, — прервал его мысли следователь. — Я вижу, ты сегодня признаваться не хочешь.
— Арестуете, товарищ старший лейтенант?
— Посмотрим… Думаю, если, кроме этого преступления, нигде больше не напакостил, будешь продолжать работать. Мое мнение такое. Решать окончательно будет народный суд. Сегодня иди домой. Подумай, хорошо подумай. Завтра жду тебя в девять.
А дело было так…
В девять часов Игошин не явился. Прошло двадцать минут — его не было. Отодвинув приготовленный план допроса, Иван Архипович мрачно смотрел в окно. «Поверил. Надо было договориться с военным комендантом — задержать Игошина. Теперь ищи ветра в поле. В конечном счете, ясно, никуда не денется. Но сколько опять уйдет времени. Да и мало ли может возникнуть случайностей…»
В десять часов Игошин не появился. В одиннадцать Иван Архипович встал, чтобы доложить о своем промахе начальнику следственного отдела. Толкнул дверь в коридор. На стуле около кабинета сидел Игошин. Он был одет в гражданский старенький костюм. У ног стоял солдатский вещевой мешок. Ивану Архиповичу почему-то только сейчас бросилось в глаза, что Игошин совсем еще мальчишка: тонкая шея, вихор волос, ежиком торчащий на макушке, розовое лицо без единой морщинки.
— Заходи, Николай. Мешок с сухарями ты приготовил напрасно. Если бы надо было, я бы сказал.
Иван Архипович пропустил в дверь Игошина, взял со стола бумагу, ручку:
— Сам будешь писать? Или рассказывать, я запишу?
— Если можно — сам.
Игошин сидел несколько минут над чистой бумагой, потом, решившись, написал первое слово, второе и застрочил строку за строкой…
Шингарев, Игошин, Птицын, Бойко и Бондарев знали друг друга несколько месяцев. Вместе бывали на танцплощадках, выпивали, хулиганили. Чем больше увлекала их праздная жизнь, тем больше требовалось денег. Шутя совершили несколько мелких краж — удачно. Безнаказанность побудила к новым «подвигам». Признанным вожаком стал Шингарев. Сильный, властный, он быстро прибрал к рукам остальных.
Вместе с компанией Шингарев несколько раз побывал в Васюринской. Они наметили совершить кражу из сельмага. Бондареву, работающему шофером, было поручено достать автомашину. Четвертого декабря, вечером, Бондарев сообщил Шингареву, что может взять на ночь автомашину. Преступники договорились встретиться в полночь. В назначенное время Бондарев подъехал в условное место. Его ждали. Шингарев сел в кабину, подручные — в кузов грузовика.
В станице Бондарев остановил автомобиль около сквера. Вокруг было пустынно, шел дождь со снегом. Ветер качал ветви деревьев. Бондарев остался в машине, остальные, прячась, подошли к магазину. Птицын, Бойко и Игошин подкрались к будке, куда на их глазах вошел сторож. Шингарев заранее приготовленными инструментами — ломиком, ножовкой по металлу — орудовал у запоров. Его сообщники, затаив дыхание, ждали у сторожевой будки. Скоро Побежимов открыл дверь и не успел выйти, как они набросились на него. Шингарев к этому времени уже взломал запоры магазина, и его дружки присоединились к нему. Жулики хватали все, что попадало под руку: пальто, костюмы, отрезы. В одной из витрин при свете вспыхнувшей спички блеснул корпус часов. Шингарев и Птицын, отталкивая друг друга, бросились к витрине. Шингарев, как более сильный, оттеснил Птицына и опустошил витрину. Бойко наткнулся на массивный сейф магазина. Преступники пытались утащить его. Они, кряхтя, даже вытащили сейф из магазина — на большее не хватило сил, и сейф остался во дворе. Все награбленное жулики побросали в кузов автомашины и поехали в Краснодар…
До рассвета было еще далеко, а на улице Чкалова горбатый мужчина уже мел улицу. Он делал несколько движений метлой, останавливался и, как черепаха, вытянув и горба-панциря шею, чутко прислушивался. Потом снова брался за метлу.
Внимательно к нему присмотревшись, можно было заметить, что горбун метет для отвода глаз. Вот он уловил стрекот мотора машины, подкатился к калитке и, озираясь, открыл ее. Машина без света вывернула из-за угла и остановилась.
— Петрухин! — позвали по фамилии горбатого из машины. — Ты?
— Я, ребятки.
Шингарев, Бойко, Птицын подошли к Петрухину.
— Порядочно привезли, — сказал Шингарев. — Куда сваливать будем?