— Прекратите кричать, — потребовал дежурный по отделу, седой высокий капитан.
— Я не люблю тебя, — продолжала визжать Люся, покраснев от натуги. — Я люблю Павла, и тебе не удастся помешать нашему счастью. Не удастся, слышишь? Я все знаю: мне Павел рассказал!
— Успокойтесь, — попросил Виктор Сергеевич.
Алексей не понимал, почему он вызвал такой гнев у Люси, и растерянно молчал.
Меринова, наконец, замолчала и сидела, поджав злые губы. На ее глазах у Шапальяна взяли документы, открыли чемодан. Из чемодана достали один за другим несколько ковров. Теперь настал черед Люсе удивляться: «Неужели он не журналист, а просто спекулянт?».
Ковры были разного формата и расцветки, от них рябило в глазах. Виктор Сергеевич и дежурный капитан внимательно рассматривали их, показывая двум сидевшим здесь же свидетелям, и все записывали в протокол. Отложен в сторону последний ковер.
— Все? — спросил старший лейтенант у Шапальяна. — Больше нет контрабандных ценностей?
— Все, — кивнул Шапальян. — Больше ничего нет.
— А что за сверток у вас в руках? — обратился Виктор Сергеевич к Мериновой.
— Туфли… мои туфли.
Виктор краешком глаза наблюдал за Шапальяном. Он заметил, как кровь мгновенно прилила к его лицу, потом оно побледнело. На лбу у задержанного проступили легкие капли пота.
Лютиков развернул бумагу, извлек туфли.
— Ого! — произнес он удивленно. — Они что у вас, из железа изготовлены?
Дежурный отдела тоже подержал их на руке и пожал плечами.
— Чьи это туфли, Люся? — спросил Виктор Сергеевич, подходя к девушке.
Не отвечая, она взглянула на Шапальяна и прочитала в его глазах такой животный страх, что даже удивилась. Ей стало страшно, хотя она и не знала, почему это жуткое чувство навалилось на нее и сковало с ног до головы.
— Я вас спрашиваю, чьи это туфли? — повторил Виктор Сергеевич.
— Мои! Разве вы не видите, что туфли женские? — выкрикнула Меринова. — Я их в Новороссийске купила. А здесь мы вместе вот эти купили, — она вытянула свою красивую стройную ногу.
— Хорошо, так и запишем в протоколе, что туфли ваши и вы их купили в Новороссийске.
Виктор Сергеевич вытащил из кармана перочинный нож, внимательно осмотрев туфли, осторожно приподнял стельку. И удивленно присвистнул. Все подошли поближе. В толстой подошве был вырезан почти на всю длину туфли тайник, прикрывающийся стелькой. В тайнике лежали золотые монеты.
— Целый клад! — доставая одну за другой монеты, проговорил Лютиков.
Под золотыми монетами лежало несколько бумажных долларов.
— Ты смотри-ка! — удивился один из свидетелей, пожилой мужчина в рабочей одежде. — Как у шпионки. Сколько живу, а такое только в кино видел.
В тот же день задержанных Шапальяна и Меринову доставили в Новороссийск.
Очная ставка
Люсина строптивость быстро исчезла. Она рассказала все, что знала. А вот Шапальян всеми путями пытался запутать следствие, уйти от ответственности. Виктор Сергеевич решил провести между ними очную ставку. Конвоир первой привел в кабинет Меринову. Люся изменилась неузнаваемо: измятая одежда, скатавшиеся в сосульки волосы, синие ненакрашенные губы, глаза, красные от слез. Она пала духом и теперь надеялась только на Шапальяна, полагая, что он подтвердит ее полную невиновность.
Меринова скромненько примостилась на кончике стула и застыла, сцепив пальцы на коленях. Лютикову по-человечески стало жаль ее.
Скоро доставили и Шапальяна. Он, нагловато усмехаясь, без приглашения развалился напротив Люси.
— Вы чему улыбаетесь, Шапальян? — спросил Виктор Сергеевич.
— Да вот на Люсю смотрю: за эти дни она изменилась не в лучшую сторону.
Люся посмотрела на него удивленно. Румянец пробежал по ее щекам.
— Это к делу не относится, Шапальян. Разговор у нас должен вестись лишь по существу, — проговорил Лютиков. — Сейчас меня интересует один вопрос: гражданка Меринова на допросе показала, что туфли, которые были изъяты у нее в Туапсинском отделе милиции, фактически, Шапальян, ваши. Правильно?
Пашка нагловато усмехнулся:
— Вы что же, товарищ старший лейтенант, думаете, я могу взять на себя преступление, совершенное этой девкой?
— Прекратите, Шапальян, оскорблять гражданку Меринову. Я вас предупреждаю. Отвечайте по существу.
— Пожалуйста, могу и по существу. Туфли, о которых идет речь, я Мериновой не покупал. О золотых монетах и бумажных долларах, обнаруженных в туфлях, мне ничего не известно. Я Мериновой купил одни туфли в Туапсе. Они сейчас на ней.
Люся сняла черненькие туфли и осторожно отодвинула их в сторону.
— Наденьте, — попросил Виктор Сергеевич. — Когда вам принесут из дома какую-то обувь, тогда и отдадите их Шапальяну. Босиком у нас ходить нельзя.
Она покорно выполнила приказ и, не мигая, в упор смотрела на Шапальяна. Крупные слезы катились по ее щекам.
— Значит, гражданин Шапальян, вы продолжаете утверждать, что туфли и золото, хранившееся в них, не ваши.
— Еще бы. Я ведь знаю, что за это дело и двадцать пять лет могут дать. Я никогда не занимался валютными операциями. Тряпки, ковры — мое дело, признаюсь. А о золоте спрашивайте у нее, у Мериновой.
— Ясно. А что за материал и для какой книги вы собирали в Новороссийске?
— Я это придумал для гражданки Мериновой. Я нигде не работаю уже три года.
— Еще вопрос: с какой целью вы придумали компрометирующую Скворцова историю?
— Это в отношении того, что Скворцов приставал к девушке? — уточнил Шапальян.
— Именно это я имел в виду.
— Да вот, чтобы она — Меринова, — кивнул Пашка в сторону Люси, — поехала со мной. А ударил, товарищ начальник, Скворцова не я — один морячок. Не то грек, не то румын. Скворцов ведь как раз нас пытался задержать, когда я покупал ковры у моряка. Привязался, пойдемте в милицию. Вот морячок его и стукнул: жалко стало ковров.
— Кто потерял золотую монету в подъезде, где вас пытался задержать Скворцов? — продолжал допрос Лютиков. — Вы лично или иностранный моряк, о котором вы сейчас сказали?
— Я уже ответил: с золотом дела не имел, видимо, монету потерял иностранный моряк. — «Нет, ни за что я не признаюсь в этих золотых операциях, — думал Шапальян. — Дадут большой срок, да и Цулака придется к делу пришить. Уж лучше одному за ковры отсидеть. Тогда и с Цулака, когда выйду из тюрьмы, можно деньгу сдернуть. А эта дурочка пусть сама выпутывается. Хорошо я придумал с туфлями. Выручили они меня».
Шапальян, конечно, не знал, что Лютиков перед тем, как вызвать его на очную ставку, много поработал, что был уже установлен Цулак, выяснена его тесная связь с Пашкой. Виктор Сергеевич проверил и все, что касалось Люси. Он убедился в ее невиновности.
— Меринова, — обратился старший лейтенант к Люсе. — Вы свободны. Идите.
— Куда? Туда же? — торопливо поднялась Люся.
— Домой идите. Совсем. Только из города пока никуда не уезжайте, вы еще понадобитесь мне.
— Виктор Сергеевич… Вы поверили мне?
— Поверил, Меринова, идите.
Люся сорвалась со стула и выбежала за дверь.
Шапальян был явно удивлен таким исходом дела.
Шапальян придумал выход
Бытует мнение, что особенно трудно изобличить опытных, прожженных преступников. Но это не всегда так. Чаще всего опытные попадаются на психологических мелочах, выдают себя и своих соучастников. Нервы у них не выдерживают…
На следующий день Шапальян сам попросился на допрос.
— Решил рассказать правду, — начал он с порога.
— Давно пора, — согласился Лютиков.
— Вы знаете, что я репатриант из Греции? — начал Пашка.
— Да, это мне известно.
— В Советский Союз я приехал мальчишкой вместе с матерью в 1951 году. Отец остался в Греции, у него был большой собственный магазин, и он не захотел с ним расстаться. Обещал, что приедет на родину через год-два. Когда мы уезжали из Греции, он дал нам бумажные доллары и золотые монеты. Мы полагали — доллары здесь в ходу. А золото берегли на черный день. Когда мы убедились, что ни доллары, ни золото в Союзе не ходят в обращении, я решил их сбыть иностранным морякам, но не смог. Вот и решил сделать тайник в туфлях, которые подарил Люсе, и таким образом доставить золото обратно домой. Я прибег к этой хитрости потому, что боялся: вдруг что-нибудь случится. Я все сказал от чистого сердца и прошу это учесть.
— Можно бы записать ваши показания, Шапальян, — сказал Лютиков, — но делать этого мне не хочется.
— Почему?
— Потому что вы опять сказали неправду. А суд учитывает поведение обвиняемого во время следствия. Кстати, уже допрошена ваша мать. Она показала, что никакого золота вы с собой не привозили, не имели и бумажных долларов. Просчитались вы и еще в одном. Вы приехали в СССР в 1951 году. Ваш отец умер в Греции в 1953 году. Правильно?
— Правильно, — согласился Шапальян, еще не зная, куда клонит старший лейтенант.
— А вот посмотрите изъятый у вас бумажный доллар. Он выпущен в 1957 году. Уловили, где вы просчитались?
Шапальян понял, что он посадил себя на крепкую мель, и заскрежетал зубами.
Лютиков бросил на весы еще один свой козырь:
— Кличка «Цулак» вам ничего не говорит, Шапальян?
— Так что, вы и его задержали?
Вместо ответа Василий Сергеевич нажал на кнопку в столе. В кабинет ввели Зуренко.
— Предал, сопляк! — не выдержав, бросил зло от порога Зуренко.
— Дурак ты, Цулак! — вскрикнул Шапальян.
— Выведите Зуренко! — приказал старший лейтенант. — Пусть успокоится. Потом разговаривать будем.
Цулака увели.
— Ну ладно, Шапальян, больше уговаривать тебя не буду. Не понимаешь, что надо рассказывать правду, — не надо. Когда надумаешь говорить начистоту — скажешь часовому. Тебя приведут ко мне.
— Давайте бумагу, — протянул руку Шапальян. — Крутить мне больше нечего. Цулак и сам влип и меня поставил в безвыходное положение. Тоже мне… а еще в тюрьме сидел. Говорил, что все ходы и выходы знает.
— Что ж, пиши, — Виктор Сергеевич протянул Шапальяну ручку и бумагу.
Алексею все же не удалось избежать больницы. Врачи на неделю уложили его в постель.
Он пришел к Виктору Сергеевичу, как только его выписали.
— Извини, — сокрушенно вздохнул Лютиков. — Не мог тебя навестить: ты в больницу, а я в командировку в Армению. Все по делу Зуренко и Шапальяна.
— Теперь уж все ясно, Виктор Сергеевич, с ними, с этими валютчиками?
— Все, Алексей.
— Виктор Сергеевич, я еще хочу у вас спросить… — Дальше Алексей никак не мог выговорить, и, как всегда, Лютиков пришел ему на помощь:
— Хочешь спросить о Люсе?
— Да, — выдохнул Скворцов.
— Она ни в чем не виновата… Кстати, Люся должна сейчас быть здесь. Она не расписалась в протоколе допроса, и я ее вызвал.
В это время в дверь осторожно постучали. Вошла Люся. Увидев бледного, осунувшегося Алексея, она замерла у порога.
— Здравствуй, Люся, — улыбнулся старший лейтенант. — Проходи. Прочитай, что ты написала, да распишись. Сразу-то забыла, вот и пришлось еще раз беспокоить. А ты, Алексей, погуляй немного…
Люся расписалась в протоколе и вышла следом за Скворцовым.
Старший лейтенант видел в окно, как она спустилась с высокого крыльца отдела милиции и робким шагом приблизилась к Алексею. Они постояли немного, потом медленно пошли по улице.
На улице ярко светило солнце, его радостные блики прыгали по лужицам.
Сотрудник уголовного розыска
Совершилось какое-то преступление. О нем говорят, негодуют, возмущаются. Но прошла неделя, вторая, улеглись страхи, стерлась острота, и о случившемся люди стали забывать.
Однако пусть проходят десятки лет, а работа сотрудников уголовного розыска по раскрытию преступления не прекращается ни на один день. Работа кропотливая, подчас нудная, иногда связанная с риском, опасностью. Ею заполнены и будни майора милиции Баранцева.
СТАРОЕ ДЕЛО
Однажды вечером в июне 1936 года на берегу реки Лабы сидела молодая учительница Таня Белова. У ног неумолкаемо шумела вода по камням, справа помигивали огоньки родной станицы. Таня любила это уединенное место. Камень, на котором она обычно сидела, нагревался за день, ветви наклонившейся над ним ивы нежно касались щеки. Вверху сквозь листья виднелись голубоватые звезды. Изредка большая рыба выпрыгивала из воды и хлестко шлепалась упругим боком. Таня часто приходила сюда, особенно когда ей хотелось побыть одной. Сегодня к ней пришло большое горе. О нем она пока никому не могла рассказать, разве только этому теплому камню и ласковой иве…
С Костей Таня познакомилась на институтском вечере. Он пришел в военной форме, такой простой, белоголовый парень. Весь вечер он приглашал ее одну. Так и началась их дружба, казалось — вечная, чистая.
Летчики, как птицы, не сидят на месте, и письма ей приходили из разных городов. Она каждый раз радовалась знакомому почерку.
Годы учебы в институте пролетели быстро. Таня уже учительствовала. Все было хорошо, но вот сегодня пришло это письмо. Костя написал честно. Они не могли быть вместе. Раньше Таня всем говорила: «Вот приедет мой Костя», «Мой Костя прислал письмо», «С Костей мы поедем в отпуск». Теперь ничего этого говорить нельзя…
Мелькнул огонь выстрела, и Таня сразу же почувствовала резкий толчок в спину. Так же игриво плясала по камням речка, так же светились голубые звезды, а на свете стало меньше на одного очень хорошего человека.
Труп Тани Беловой нашли вездесущие ребятишки. С выпученными от страха глазами они примчались в станичный Совет. Участковый милиционер, председатель Совета, местный фельдшер и еще десяток неизвестно откуда взявшихся людей побежали на место.
Таня лежала на спине. На кофточке алело пятно. Она была как живая. Фельдшер взял девушку за руку. Рука — холодная, мертвая.
Расследованием занимались районная милиция, прокуратура, приехавший из краевого центра опытный следователь Дмитриев. Много было отработано версий, проверено догадок, слухов, но ничто не приблизило к раскрытию тайны. Дмитриев нашел письмо Кости, адресованное Тане:
«Таня, мы всегда с тобой относились честно друг к другу. И теперь я не хочу скрывать от тебя. Я встретил девушку. Мне хорошо с ней. Прости меня, этого бы, наверное, не случилось, если бы мы были вместе…»
Следователь вызвал и допрашивал летчика. Костю потрясла смерть Тани. Но подозревать летчика не имелось оснований.
Исписывался том за томом. Допрашивались десятки людей. Уходил один следователь, работник розыска, на их место приходили другие и с новой энергией брались за раскрытие «старого» дела. Но все впустую.
И вот через двадцать восемь с лишним лет раскрытие убийства Тани Беловой поручили майору Василию Баранцеву.
Майор осторожно перелистывал страницы томов. Многие чернильные строки выцвели, некоторые листы пожелтели и ломались. По официальным протоколам Василий угадывал, как развивалась мысль его предшественников, какие они намечали версии, до конца ли эти версии отрабатывались. Казалось, все было учтено, проверено.
В любом деле Баранцев привык полностью представлять картину случившегося. Иначе он просто не мог работать, и после изучения материалов дела Василий выехал в станицу.
Ива у по-прежнему говорливой речки, где так любила сидеть Таня, давно была срублена. На берегу стояло несколько многоэтажных домов. Загорелые ребятишки барахтались в песке. Подремывали в тени старушки.
Мало кто помнил о Тане Беловой даже в школе, где она когда-то преподавала. И только старушка-учительница Мария Степановна Леушкина еще не забыла давних событий.
Больше часа сидели в пустой химической лаборатории майор милиции и учительница.
— Хорошая она была девушка, — тихо и печально говорила Леушкина. — Я на год раньше ее пришла в школу. Помню, ревновала к ребятишкам. Они как-то сразу полюбили Таню. И я по-хорошему завидовала. Она была очень добрая. Дети чувствовали это.
— Простите, Мария Степановна, — проговорил мягко Василий. — Не могли бы вы мне высказать свое мнение о случившемся?
— По-моему, безвинно ее убил какой-то негодяй. Времени столько прошло, а она все перед глазами стоит. Жених Тани приезжал, такой белоголовый летчик. Так плакал на могиле, так плакал.
Резко загремевший звонок нарушил их беседу. Здание школы заполнилось топотом, криками, смехом.
Баранцев простился. До самого вечера ходил он по станице, беседовал со старожилами. Люди только покачивали головами. «Все давно быльем поросло, чего ворошить старое. Если уж сразу ничего не могли сделать…»
Вечером Василий решил еще раз побывать на квартире старой учительницы. Мария Степановна откровенно удивилась его приходу, но тут же приветливо пригласила в дом. Комнаты были чистенькими, прохладными. Пахло печеным хлебом. Мария Степановна накрыла стол, поставила пирожки, варенье. За чаем она рассказывала о своих учениках. Один из них был известным в стране академиком, и учительница счастливо хвасталась его письмами. Потом разговор снова пошел о Тане Беловой.
— Таня здесь, в станице, и родилась, — придерживая горячий стакан сухонькой рукой, говорила Мария Степановна. — Ее дом на соседней улице. Большой кирпичный особняк. От родителей остался. Отец и мать умерли, когда она еще училась в институте. Потом Таня приехала и заняла одну комнату. В трех остальных жили учителя. Она с них ни копейки не брала. Сейчас в доме этом детясли… — Мария Степановна помолчала, потом продолжала задумчиво:
— Не помню, кто говорил мне. Примерно лет пять назад приезжал родственник Тани, не то племянник, не то двоюродный брат. Ходатайствовал о передаче ему дома.
Это была новая деталь в следствии. Родословная Тани проверялась и раньше, однако о родственниках ничего не было известно.
Простившись с гостеприимной учительницей, Василий, несмотря на поздний час, направился к председателю станичного Совета. Его встретил подтянутый пожилой мужчина в защитной гимнастерке и галифе.
— Так точно, товарищ майор, — отвечал он. — Ко мне обращался с рапортом, вернее, заявлением, некто Власенко. Он просил передать ему дом, принадлежавший Беловым. Только странно получилось: документы все Власенко представил, что является двоюродным братом Татьяны Беловой, а сам после этого ни разу не появился. Будто в воду канул.
Заявление сохранилось в Совете. Через полчаса оно было в руках Василия. Вот его подлинный текст:
«Предс. стан. Совета
от гр-на Власенко В. В.
Заявление
Прошу отдать в мое пользование дом № 13 по ул. Репина, ранее принадлежавший Т. Л. Беловой, в связи с тем, что я являюсь ее двоюродным братом».
Подпись под заявлением оказалась неразборчивой. Отсутствовала и дата.
Итак, в деле появилось новое лицо. Родственник. Он мог знать такие детали из жизни убитой, которые пролили бы свет на раскрытие преступления. Власенко могли быть известны и недруги Тани. Он был немногим старше ее, и не исключено, что Таня делилась с ним своими секретами.
Майор Баранцев начал розыск Власенко. Сначала требовалось установить, есть ли такой родственник у убитой? Это удалось довольно просто. В уголовном деле имелись фамилии людей, которые близко знали семью Беловых. Они подтвердили, что Владимира Владимировича Власенко, родственника Тани, видели однажды в семье Беловых. Он воспитывался в детдоме и доводился Тане двоюродным братом.
Месяц кропотливого труда. Сбор по крупицам интересующих сведений. Оказалось, Власенко из детдома за воровство был отправлен в трудовую колонию. Освободившись в 1935 году уже взрослым, много ездил по стране. Женился. Но в тот же год развелся и уехал в Магадан. Жил во Владивостоке, Иркутске, Свердловске. Работал на стройках, золотых приисках. Во время Великой Отечественной войны служил в строительном батальоне. Изменил Родине. После войны за это отбывал длительный срок наказания. Потом, в 1960 году Власенко работал на стройке в Краснодаре. Был замешан в хищении и скрылся.
Напрасно Баранцев слал запросы во все концы страны. Ответ оставался неизменным:
«…прописанным не значится… не проживает… не проживал…»
И снова Василий медленно перелистывал дело об убийстве Тани Беловой. Все было настолько изученным, что люди, о которых шла речь в деле, вставали перед Василием, как живые: со своими особенностями, привычками, характерами.
В одном из ответов значилось, что Власенко, находясь в заключении, дружил с неким Шаловым Николаем, уроженцем Новороссийска.
Шалов по-прежнему проживал в Новороссийске. Василий Филиппович выехал к нему.
Шалов жил за городом в большом, увитом виноградом доме. Он женился на женщине, имеющей двух детей, работал шофером в автохозяйстве. Там его знали как серьезного человека, хорошего семьянина.
Василий Филиппович осторожно постучал в дверь. Вышел седой, среднего роста широкоплечий мужчина. Он махнул рукой, приглашая Баранцева в комнату.
— Вы отдыхающий? — первым заговорил он. — К сожалению, мы никого не пускаем. Своя семья.
— Нет, нет, — успокоил Баранцев, протягивая служебное удостоверение. — Я по другому вопросу.
Шалов растерянно присел.
— Я вас слушаю.
— Мне хотелось бы поговорить с вами о прошлом.
Шалов побледнел.
— Мои прошлые годы вы, конечно, знаете. Сжег я свою молодость. Так, пропил, продал ни за грош, ни за копейку. Ну, а сейчас, вот видите, живу… семья…
— Власенко вы знали?
— Власенко, — повторил Шалов, — знал. Сидел вместе с ним.
— Я разыскиваю его. Вы мне не можете помочь?
— В прошлом году мы виделись. Он приезжал к нам покупаться. А где живет — не знаю.
…Власенко и Шалов встретились в лагере. Шалова потянуло к земляку. Тот был расторопен, у него всегда имелись продукты, папиросы. Власенко любил поучать Шалова и относился к нему покровительственно. Однажды, лежа на нарах, он сказал:
— Вот освобожусь, заживу иначе. Наследство у меня есть.
Шалов вопросительно посмотрел на него.
— Чего зенки вылупил, дурак? — сузив глаза, продолжал тот. — Ничего даром не достается, своими руками наследство добыл.
Потом Власенко замолчал. Шалов в то время так ничего и не понял, да и не придал этому разговору значения.
— Сейчас он ничуть не изменился, — продолжал Шалов, поглядывая на Баранцева. — Разве только тем, что фамилия у него стала другая — Локотьков. А зовут по-старому, Владимир Владимирович.
Так, совсем неожиданно, сотрудник уголовного розыска получил интереснейшие сведения.
Василий проверил Локотькова по адресному бюро Краснодарского края. И сразу удача. Оказалось, он жил в поселке Пашковском…
В кабинет ввели рыжеватого развязного мужчину.
— Чем могу служить? — спросил он, не здороваясь.
— Я вас давно ищу, Власенко-Локотьков, — ответил Баранцев. — За преступление надо отвечать.
— Что вы имеете в виду?
— Убийство Тани Беловой… Вот протокол допроса вашего бывшего знакомого Шалова. Надеюсь, вы его не забыли?
Долго молчал Власенко-Локотьков. Он думал о своей жизни, прожитой бесцельно, бездумно. Не жизни даже, а существовании в постоянном страхе перед будущим. И вот расплата пришла.
Он понимал, что круг замкнулся. Теперь запирательство могло привести только к осложнениям.
— Дайте бумагу, — хрипло проговорил Власенко. — Я напишу. Не вы меня задержали, а сам я с повинной явился… Прошу зафиксировать мою «явку с повинной». Это ведь по законам облегчает участь виновного.
— Можете считать, что вы сами пришли, — ответил Василий Филиппович, протягивая чистый лист бумаги Власенко. — Пишите…
О смерти родителей Тани Власенко узнал случайно, когда находился в тюрьме. Освободившись из заключения и поболтавшись по различным городам страны, он направился к родственнице. Приехав товарным поездом в станицу, Власенко пошел к Тане. У дома Беловых на лавочке сидела старуха. От нее он и узнал, что Таня ушла к реке. Любимое место сестры Власенко знал.
Уже темнело, и никто из прохожих не обратил внимания на высокого худого человека. Да и вряд ли бы его узнали: в станице он не был несколько лет. По пути к реке у Власенко окрепло решение, выношенное им еще в тюрьме: расправиться с Таней. И впоследствии, пользуясь правом единственного наследника, получить дом.
Он подкрался к ивам, за которыми сидела Таня. Узнав ее, подло выстрелил в спину. Потом трусливо бросился бежать на вокзал и уехал с первым же поездом. По дороге выбросил украденный ранее у охранника пистолет.
Обдумывая свое преступление, он боялся, что найдут старуху, у которой он спрашивал о сестре, но этого в то время не случилось.
Потом война… Тюрьма…
Свои права Власенко предъявил только в 1960 году, понимая, что единственного свидетеля — старухи уже нет в живых. В это время у него было два паспорта: подлинный на имя Власенко и поддельный — Локотькова.
Возможно, Власенко-Локотьков добился бы получения дома Беловых, но ему не понравился председатель станичного Совета, который слишком тщательно проверял документы. Власенко-Локотьков струсил и решил еще какое-то время оставаться в тени.
Преступник закончил писать и вздохнул:
— А я думал, милиция об этом «мокром деле» давно забыла.
— Напрасно думал, Власенко. Мы ничего не забываем…
МИЛЛИОНЕР
Поиск преступника не всегда бывает долгим.
Из Свердловска в уголовный розыск Краснодара пришла телеграмма. Свердловчане просили помочь разыскать скрывшегося миллионера М. Каминского. Несколько слов о том, как он стал миллионером.
Есть еще такая редкая должность — заготовитель леса. Как правило, заготовитель не пилит деревьев, не разводит костра от комаров. Он просто заключает договоры с леспромхозами и отправляет по железной дороге лес своим патронам. Деньги для всяких операций, как правило, наличными, ему дают колхозы, нуждающиеся в древесине. М. Каминскому помогли стать миллионером некоторые представители колхозов Краснодарского края. Один был щедрее другого. И у проходимца собралась кругленькая сумма, с которой он выехал в Свердловск.
Представители колхозов ждали леса, а Каминский пропивал общественные деньги в центральном ресторане Свердловска «Большой Урал».
Это известие дошло до ротозеев-председателей. И они обратились в милицию Свердловска. Но мошенник был таков…
Майор Баранцев у себя в кабинете изучал очередное «старое дело». Неожиданно раздался звонок:
— Здравствуйте. Вы майор Баранцев?
— Да.
— Вас интересует личность Михаила Каминского?
— А кто это говорит?
— Я вам не назову свою фамилию и адреса не дам… Интересует ли вас Каминский?
— Да, он нам нужен.
— Нужен… Ха-ха! Насколько я знаю, вы его разыскиваете.
— Пусть будет так.
— Вот это откровенный разговор. Каминский придет сегодня к краевому суду. Его интересует процесс Латванова. Это тоже заготовитель леса, и его судят за аналогичное преступление. Вот Каминский и хочет узнать, сколько годиков получит Латванов. И вообще, вы понимаете, подобные дела для него интересны.
В телефонной трубке послышались частые гудки. «Что это? Провокация? Но зачем, каков смысл? Просто кто-то подурачился? Вряд ли. Скорее всего — кто-то из обиженных «друзей» Каминского».
Василий позвонил в краевой суд. Ему подтвердили, что действительно будет слушаться дело Латванова. Следовательно, надо было спешить. Майор вызвал дежурную «Волгу». По пути ввел в курс дела шофера.
Они остановились в узеньком переулке, зажатом старым деревянным забором. Василий еще раз взглянул на фотографию Каминского: широкая, самодовольная физиономия, брови вразлет, глаза навыкате.
— Разворачивайтесь в сторону города, — приказал Баранцев. — И ждите.
У входа в суд толпилось много людей. Здесь были и родственники подсудимого и просто любопытные. Баранцев слился с толпой. Он незаметно вглядывался в лица. «Нет, не этот. У Каминского лицо пополнее. И не этот».
Каминский и трое его собутыльников стояли у ворот краевого суда. Баранцев узнал миллионера сразу и стал за его спиной. «Как брать мошенника? Делать это в толпе — он может скрыться. Да и троица, его окружающая, обязательно поможет улизнуть проходимцу».
Баранцев мысленно выругал себя за то, что второпях не взял помощников. Однако решил не упускать жулика.
В это время к зданию крайсуда подошла тюремная машина. Толпа с жадным любопытством придвинулась к машине.
Баранцев осторожно тронул Каминского за рукав и прошептал:
— Михаил, тебе надо уходить.
— А что? — так же шепотом спросил Каминский.
— Тебя могут здесь задержать. Моя машина в переулке. Быстро идем!
Нагнувшись, Баранцев и Каминский выбрались из толпы, не замеченные даже стоявшими рядом дружками мошенника.
Каминский плюхнулся рядом с Василием на заднее сиденье. Довольно и облегченно развалился. Машина стремительно рванулась с места.
— Как тебя зовут? — спросил Каминский, небрежно похлопывая Баранцева по плечу.
— Василий.
— Ну, спасибо, Вася. Век не забуду. Вот уж правда: не имей сто рублей, а имей сто друзей. А я стою и все себя неспокойно чувствую. Будто кто-то смотрит на меня. Спасибо, Васек. А кто тебя послал?
— Начальник уголовного розыска.
— Да ты что?! — задохнулся Каминский…
Машина остановилась у здания управления милиции.
— Приехали, прошу, — вежливо открыл дверцу машины майор милиции Баранцев.
РИСК
Некто Андрей Кишинский в Харькове совершил квартирную кражу. Харьковские работники милиции пытались его задержать. Но это не удалось. Кишинский, детина более чем двухметрового роста, обладал могучей физической силой. При задержании он ранил сержанта милиции и скрылся. Преступника начали искать по всему Союзу.